у  вчера  в  Нижнем
городе и взявшую на себя заботу о моем коте, эту даму Жанин Гонфарель.  Наши
религиозные пристрастия различны, но она сама мне очень нравится, и я охотно
с нею познакомлюсь. Виль д'Аврэй относится к  ней  с  большим  уважением.  И
напомните мне, пожалуйста, что сегодня же я  должна  раздать  подарки  самым
влиятельным дамам этого города.

***

   Итак, это было их первое утро в Квебеке.
   Прежде всего они вместе отправились в  поместье  Монтиньи,  чью  крышу  и
трубы можно было различить из-за холма.
   Их сопровождали испанские солдаты де Пейрака и Жан ле Куеннак.
   Именно так, как и предполагал Жоффрей  де  Пейрак,  замок  превратился  в
некий бивуак, в котором царило оживление и беспорядок.
   Де Пейрак отдал приказы и распоряжения своим  офицерам,  и  они  покинули
Монтиньи,  сопровождаемые   своей   гвардией,   но   на   этот   раз   менее
многочисленною.
   Все улицы Квебека вели в собор.
   Направляясь из замка Монтиньи по дороге Сент-Фуа, Анжелика с мужем  и  их
эскорт вышли на соборную площадь  в  тот  момент,  когда  там  заканчивалась
служба.
   Их прибытие, хоть и несравненно менее пышное, чем накануне, произвело тем
не менее сенсацию.
   С ними любезно раскланивались, и многие дамы обступили их со всех сторон.
Впереди всех была мадам де Меркувиль. Еще вчера Анжелика  обратила  внимание
на эту красивую, энергичную  даму.  Высокая,  элегантно  одетая,  со  свежим
цветом лица, она пришла слушать мессу в сопровождении двух старших  дочерей,
четырнадцати и пятнадцати лет.
   Поздоровавшись и произнеся любезности в адрес  каждой  из  присутствующих
дам, де Пейрак  ушел.  Его  ожидал  губернатор  в  замке  Св.  Людовика.  Он
удалился, уводя с собой своих испанцев, и тут же все обступили Анжелику.
   Из  всех  любопытствующих  мадам  де  Меркувиль  была  самая  любезная  и
приветливая. Она осведомилась о здоровье Анжелики, о том, как она отдохнула,
нравится ли ей дом, и заверила, что она находится в ее полном распоряжении и
готова помочь ей во всем, что может сделать  ее  жизнь  в  Квебеке  наиболее
приятной.
   Она предложила Анжелике найти служанку для грязной  работы,  а  пока  она
пришлет  ей  своего  раба-индейца,  купленного  за   15   ливров.   Она   не
гарантировала  безупречность  его  работы,  так  как  он   был   ленивым   и
мечтательным.
   Если же мадам де Пейрак  захочет  осмотреть  город,  мадам  де  Меркувиль
пришлет ей свой портшез и своих лакеев. И  она  готова  дать  ей  советы  по
заготовке продуктов на зиму. Вскоре начнутся  холода,  и  уже  поздно  будет
закладывать на хранение коренья, морковь, репу и т. д. Ведь  зима  в  Канаде
длится  долго.  Даже  в  Квебеке  им  приходилось   голодать,   если   весна
задерживалась.
   Дамы, стоящие вокруг, начали вспоминать те  годы,  когда  им  приходилось
варить кусочки кожи, чтобы  придать  крепость  супу  и  примешивать  к  муке
опилки.
   Анжелика попыталась объяснить, что  ей  пришлось  уже  пережить  зиму  на
американской земле и что  она  знакома  с  некоторыми  ее  неудобствами,  но
напрасно.  Жительницы  колонии,  гордящиеся  своим  опытом,   очень   любили
наставлять вновь прибывших. Анжелике стоило  больших  усилий  прекратить  их
рассказы  о  голоде  и  о  многочисленных  рецептах  по  заготовке  на  зиму
продовольственных запасов.
   Обратясь к мадам де Меркувиль, Анжелика сказала, что  была  бы  ей  очень
признательна, если та поможет ей как можно скорее встретиться  с  епископом.
Не знает ли она, к кому ей нужно обратиться?
   Мадам де Меркувиль посоветовала поговорить  с  господином  де  Верньером,
директором семинарии.
   И  дамы  принялись  высказывать  свое  мнение  относительно   всемогущего
прелата, мессира Франсуа де Монморанси-Лаваля, епископа апостольской  церкви
Новой Франции. Мнения эти  были  весьма  различны:  одни  обожали  епископа,
другие, казалось, откровенно его ненавидели.
   Анжелика  внимательно  прислушивалась   ко   всем   этим   противоречивым
суждениям,  но  вдруг  неожиданно  раздался  пронзительный  радостный  крик,
похожий на птичий, и крохотное дитя, одетое в белое,  буквально  полетело  к
Анжелике.
   Дитя было такое легкое и маленькое, что его ножки едва  касались  круглых
камней, которыми была вымощена площадь.
   Его чепчик и кружевной фартук, развевающийся на ветру, усиливали сходство
с маленькой летящей птичкой.
   Девочка бежала прямо к Анжелике, заливисто смеясь от всей души,  протянув
вперед руки, и Анжелике оставалось лишь наклониться и подхватить ее.
   - Эрмелина! - вскричала мадам де Меркувиль, узнав свою младшую дочь.
   Присутствующие застыли в изумлении. Затем послышались восклицания:
   - Она ходит! Она ходит!
   - Она убежала от Перрины!
   - Но еще вчера она не ходила!
   - Она не просто ходит, - сказал господин де Лонгшон торжественно,  -  она
бегает!
   Держа ребенка на руках, Анжелика  искала  в  своей  сумочке  конфету  или
какое-нибудь другое лакомство, которые  были  у  нее  всегда  припасены  для
Онорины или Керубина.
   - Не давайте ей ничего! - воскликнула мадам де  Меркувиль.  -  Она  такая
сладкоежка!
   - Но она прелестна!
   Анжелика не понимала, почему приход этой девочки вызвал  столько  эмоций.
Вслед за ней прибежала кормилица-негритянка, плача и всплескивая руками:
   - Чудо! Произошло Чудо!
   Она бросилась на колени перед Анжеликой и  принялась  целовать  подол  ее
платья.
   - Я сейчас объясню вам, что произошло, дорогая мадам де Пейрак, - сказала
мадам Гобер де ла Меллуаз, утирая  платком  залитое  слезами  лицо,  -  этот
трехлетний ребенок не ходил, девочка даже сидела с трудом в своей  кроватке,
и вдруг сегодня так сразу...
   Маленькое создание, такое легкое и веселое, устроившись у нее  на  руках,
грызло конфеты с торжествующим видом, будто радуясь  тому,  как  здорово  ей
удалось провести своих родителей. Анжелика  передала  девочку  одной  из  ее
старших сестер, а та -  кормилице.  Вокруг  них  люди  смеялись  и  плакали.
Послышались слова:
   - Маленькая Эрмелина чудодейственно исцелилась!
   Несмотря на то, что событие  касалось  ее  в  первую  очередь,  мадам  де
Меркувиль  не  теряла  времени.  Эта  здравомыслящая  женщина,  креолка   по
происхождению, привыкла ко всяким неожиданностям жизни в колонии, так же как
и к разрушительным тайфунам на островах, где она провела детство, и к голоду
и ирокезам в Канаде. Она  решила  позже  поблагодарить  небеса  за  чудесное
излечение ее дочери и представила  госпоже  де  Пейрак  директора  семинарии
господина де Верньера, которому она передала просьбу Анжелики. Монсеньер  де
Лаваль предполагал встретиться с ней либо сегодня же во второй половине дня,
либо завтра утром.
   Анжелика, восхищенная тем, как быстро дела подобного рода решаются в этой
стране, подумав, решила назначить встречу на завтра.
   Сегодня же она сможет воспользоваться предложенным ей портшезом мадам  де
Меркувиль  и  спуститься  в  Нижний  город,  чтобы  забрать  своего  кота  и
поблагодарить мадам Гонфарель.

***

   Двое лакеев мадам де Меркувиль  осторожно  несли  портшез,  куда  уселась
Анжелика, по обрывистой тропе, ведущей в порт.
   По мере того, как они спускались, их окружала все более плотная толпа.
   Анжелика с любопытством смотрела из-за занавесок.
   В Нижнем городе царило  оживление.  Тут  можно  было  увидеть  трапперов,
сколотивших себе состояние. В одежде из замши с  бахромой,  с  ружьем  через
плечо и со скучающим видом, они входили в лавки портных, чтобы заказать себе
приличную одежду. Индейцы, еще не выпившие всю  полученную  в  обмен  водку,
бродили  по   городу,   расставившему   им   соблазнительные   ловушки.   Их
неторопливость и мечтательность контрастировали с деловитостью,  царившей  в
порту и в прилегающих к нему улицах.
   Готовились к приближению зимы. Привозили дрова, разгружали их во  дворах,
и повсюду слышен был звук кидаемых поленьев, и видны дети, укладывающие их в
аккуратные поленницы.
   Лошади, запряженные в повозки, терпеливо ждали перед воротами.  Это  были
тихие, покорные лошади, привыкшие тянуть тяжести. Весной их запрягут в  плуг
вместо быков. То, что этих лошадей развели в большом количестве, было  одним
из достижений Канады, так как все они произошли от тех  двенадцати  лошадей,
присланных когда-то французским королем.
   В Квебеке дети  в  деревянных  башмаках  бегали  совершенно  свободно  по
городу, играя,  устраивая  драки.  Анжелика  заметила  нескольких  мальчиков
десяти-двенадцати лет, курящих трубку с видом заправских трапперов.  В  этой
стране курили все, дворяне и крестьяне, торговцы н искатели  приключений,  и
даже некоторые женщины, сидя на пороге своих  домов.  Это  была  привычка  и
удовольствие, глубоко  укоренившиеся  в  здешних  местах,  помогающие  летом
бороться  с  комарами,  зимой  коротать  долгие  скучные  вечера.  Привычка,
заимствованная, безусловно, у индейцев, которые  не  начинали  ни  малейшего
дела, не раскурив трубки.
   Табак выращивали на каждой улице, у порога каждого дома,  и  его  запахом
были пропитаны все углы и закоулки.
   С запахом табака смешивался запах навоза, горячей  смолы,  жареной  дичи,
пушнины и тина.
   Повсюду  бродили  свиньи,  семеня  на  своих  коротеньких  ножках   и   с
любопытством глядя на проезжающие экипажи. Их совершенно  не  волновали  лай
собак и многочисленные запреты полиции.
   Анжелика медленно продвигалась среди многоликой толпы, в которой мелькали
белые  чепцы  разных  фасонов:  из  Нормандии,  Бретани,   Шампани,   Ониса,
Сентонжа...
   Мужчины носили широкополые деревенские шляпы или цветные колпаки.
   Наконец-то она видела этих самых канадцев в  стенах  их  родного  города,
тех, с которыми ей приходилось встречаться в прошлом году во время  жестокой
войны в Катарунке и Новой Англии.
   Теперь она видела их в окружении их жен  и  детей.  Но  они  казались  ей
такими же: смеющиеся, с резкими движениями, с особенным  блеском  в  глазах.
Она узнала в них французов, но  французов  иных,  похожих  на  них  самих  -
Пейрака, Анжелику, и их людей,  познавших  опасность,  борьбу  с  ирокезами,
зимовку, угрозу голода и цинги, и это делало их ближе и понятнее.
   В центре площади, по которой они проезжали, она  увидела  бронзовый  бюст
Его Величества короля Франции Людовика XIV.
   Жанин Гонфарель жила в конце улицы Су-ле-Фор.  Ее  приветливая  харчевня,
где кормили  вкусно  и  недорого,  располагалась  в  весьма  удобном  месте,
недалеко от причала лодок и кораблей.
   Над входом  висела  "пробка"  из  ели,  знак,  необходимый  для  подобных
заведений, и великолепная вывеска, полностью позолоченная, на которой  сияли
буквы "Король Франции".
   Внутри было уютно и спокойно.
   Во время вчерашней потасовки Анжелика не обращала внимания на те красивые
постройки, мимо которых проходил их кортеж.
   Выйдя из портшеза, она некоторое время колебалась. В самом ли деле  здесь
жила Жанин Гонфарель? Правильно ли ей  сказали,  что  это  хозяйка  "Корабля
Франции" приютила ее  кота?  Но  тут  она  заметила  толстощекого  мальчика,
приходившего к ней вчера с новостями о коте.
   Как  только  она  вошла  в  залу,  полную  табачного  дыма,  всякий   шум
прекратился: замерли кости игроков в шашки и в трик-трак, застыли в  воздухе
кружки. Тишина была настолько полная, что слышно было, как  трещат  дрова  в
камине.
   Анжелика поискала глазами хозяйку, но не различила  ее  в  той  полутьме,
которая характерна для  подобных  мест  даже  днем.  Она  ожидала,  что  кот
выскочит ей навстречу. Но ничто не шевельнулось. Она пожалела, что ее  никто
не сопровождал. Носильщики портшеза мадам де Меркувиль  остались  на  улице.
Они не имели права входить в кабаки без специального разрешения  с  подписью
их хозяев.
   Вдруг, как бы возникнув из  облака  табачного  дыма,  рядом  с  Анжеликой
очутился сагамор Пиксаретт, в  своем  наряде  из  перьев,  со  всеми  своими
знаками отличия и  в  одеяле,  накинутом  поверх  великолепного  костюма  из
красного драпа с золотом, который он надевал, когда отправлялся в Квебек,  и
который был не чем иным, как плащом взятого в плен английского офицера.
   Он торжественно произнес:
   - Не бойся ничего и смело  иди  вперед,  моя  пленница.  Здесь  ты  среди
друзей. Я знаю их и отвечаю за них всех, за  исключением  нескольких  плохих
христиан. Но мой топор  и  мой  томагавк  достигнут  их  еще  до  того,  как
какая-нибудь дурная мысль появится в их головах. Иди! Я охраняю тебя.
   В глубине приоткрылась дверь, и  Анжелика  увидела  хозяйку,  входящую  с
приветливой улыбкой. Она, должно быть, очень  спешила,  прихорашиваясь,  так
как ее высокий кружевной  чепец  несколько  криво  сидел  на  пышно  завитых
волосах. Тяжелые коралловые серьги обрамляли ее круглое лицо.
   Кружевной  воротничок  был  ей  немного  узок,  а  три  юбки,  надетые  в
соответствии с модой одна на другую, еще более увеличивали ее объем.
   На  пышной  груди  хозяйки  сверкали  драгоценности,   которые   казались
выставленными напоказ для любителей украшений, а не  служащими  для  большей
элегантности их обладательницы. В одной руке она держала кружевной платок, а
в другой - испанский веер, раскрытый  с  такой  неловкостью,  что  непонятно
было, что она собирается с ним делать. Но Анжелика, которой  она  нравилась,
подумала, что она стоит всех  испанских  инфант  и  даже  королевы  Франции,
которые держались всегда так чопорно, нелюбезно.
   - Мадам, я пришла поблагодарить вас.
   - Какая честь для меня, маркиза! - вскричала мадам  Гонфарель,  изобразив
при этом нечто вроде реверанса, что едва не стоило ей падения. -  Не  хотите
ли последовать за мной, маркиза...
   Она указала на дверь, из-за которой  появилась.  По  мере  того  как  они
проходили в глубь дома, дразнящий аромат из кухни усиливался.
   - Ваше жаркое пахнет так вкусно, мадам, - не удержалась Анжелика.
   - Еще бы! Я и не сомневаюсь! - радостно ответила хозяйка.
   С заговорщицким видом она плотно закрыла за ними дверь.
   Они оказались в просторной, хорошо обставленной комнате. Слева был  виден
очаг, на котором стоял огромный котел. С таинственным видом Жанин  Гонфарель
приподняла крышку.
   - Гляди! Я приготовила для тебя поросячьи ножки! Это  ведь  твое  любимое
блюдо?
   Она вновь обращалась к ней на "ты", как  накануне.  Было  видно,  что  ее
непосредственная и пылкая натура не позволяет ей слишком долго церемониться.
   Анжелика не могла объяснить почему,  но  ей  было  очень  хорошо  в  этой
комнате в компании этой женщины. Со времени ее прибытия и даже раньше... вот
уже несколько лет, может быть, она не испытывала такого блаженного  ощущения
полного покоя, полной безопасности. Единственное, что ее немного  тревожило,
это отсутствие ее кота.
   - Это ведь твое любимое блюдо? - повторила трактирщица.
   Анжелика склонилась над котлом, стоящим на медленном  огне,  из  которого
доносился вкуснейший запах.
   - Конечно! Я всегда обожала поросячьи ножки!
   - О! Я это знаю!
   Удивленная,  Анжелика  подняла  голову.   Выражение   лица   ее   хозяйки
изменилось. В тоне ее голоса были одновременно торжество и горечь, и лицо ее
вдруг показалось враждебным.
   Встревоженная, Анжелика почувствовала, что ее  доверие  поколебалось,  и,
как вчера в ванной, ее вдруг охватила паника.
   Она бросила испуганный взгляд на котелок. Ею овладел страх.  Эти  лукавые
улыбки, это радушие, что за ними таилось? Какая участь постигла ее кота?  Ей
почудилось, что толстый мальчишка вбежит, гримасничая и напевая:
   Матушка Мишель
   Потеряла своего кота...
   Между тем на лице мадам Гонфарель  можно  было  прочесть  самое  жестокое
разочарование.
   Уголки ее рта горестно опустились вниз, а нижняя губа задрожала так,  как
будто она собиралась заплакать.
   - Так это правда? Ты меня не узнаешь? - вскричала она вдруг.
   И так  как  Анжелика  замерла  в  изумлении,  эта  поза,  казалось,  была
последней каплей переполнявшей ее горечи.
   - Неужели мне нужно было  ехать  на  край  света,  -  жаловалась  она,  -
наживать морщины, отвисший подбородок, стареть год за годом, чтобы  в  конце
концов она меня не узнала, меня, Польку, ее сестренку по Двору Чудес! А!  Ты
всегда останешься такой... Разбивательница сердец, вот кем ты всегда будешь,
Маркиза Ангелов!

***

   - О, моя Полька! -  воскликнула  Анжелика,  обнимая  пухлые  плечи  мадам
Гонфарель. - Никогда не думала, что когда-нибудь снова увижусь с тобой.
   - А я? Неужели ты думаешь, что я считала  тебя  живой?  После  того,  что
произошло на ярмарке в Сен-Жермен... Всякий раз,  когда  я  произносила  имя
"Маркиза Ангелов", я проливала слезы. Такая красивая девушка, и  полицейским
ищейкам удалось ее схватить.
   - И я встречаюсь с тобой в Квебеке! И ты - хозяйка самой лучшей  харчевни
в городе. Знаменитая, уважаемая.
   - А ты? Ты, бывшая, грубо говоря, оборванкой, приведенной  стражниками  в
тюрьму... И вот ты - почти королева Франции.
   - В Квебеке! Кто бы мог подумать! Это немыслимо!
   - Нет, все как раз разумно! Если уж им не удалось нас убить, где же нам и
встретиться, как не на краю света. В этом городе  есть  все...  Все,  поверь
мне. Ну, идем же, я приготовила тебе свиные ножки. Ты ведь любила  их  в  те
далекие  времена  на  Нельской  Башне,   когда   мы   с   тобой   оспаривали
благосклонность этого проходимца Никола Каламбредена.
   Они уселись друг против друга возле камина, и, воздав должное кулинарному
таланту мадам Гонфарель,  Анжелика  услышала  рассказ  о  тех  приключениях,
которые пришлось пережить бывшей нищенке, прежде  чем  она  попала  в  Новую
Францию.
   Жанин Гонфарель подмигнула.
   - Меня отправили как "женщину для колонистов" на острова. Но по пути  мой
маршрут изменился. Все-таки Канада - это более достойно.
   И, понизив голос, она продолжала:
   - Мое везение заключалось в том, что я встретила Гонфареля в  порту,  где
нас должны были отправлять. Он влюбился в меня, а так как он плыл в  Канаду,
то он устроил так, что я оказалась вместе с ним. Послушай, милая!  Мы  можем
столько друг другу рассказать! Мы не успеем даже к утру закончить. Главное -
то, что теперь я богата и держу в руках город, а также и Гонфареля. С каждым
годом мое богатство растет, мои владения  увеличиваются.  Там  магазин,  там
склад, надстраиваем этаж. И ты знаешь, я решила построить часовню, молельню,
как здесь говорят. Почему бы и нет? Ведь я такое же божье  создание,  как  и
другие. Я имею право славить моего Господа  на  мои  деньги,  если  мне  так
хочется. Пойдем, я покажу тебе. Это будет красиво.
   Она  встала,  но  вернулась  с  полдороги,  захватив  с  собой  кувшин  с
превосходной водкой.
   Усевшись  рядом  с  Анжеликой  перед  камином,  она  до  краев  наполнила
оловянные кубки.
   - Представь себе, тут есть такие, кто поднимет целый скандал  из-за  моей
молельни. Я ведь не такая уж добродетельная, и они это знают. Но покажи  мне
истинную  добродетель.  Разве  в  любом  городе  церковь  не  соседствует  с
борделем? Поверь мне, так было  задумано,  и  в  этом  есть  своя  правда...
Помнишь, я начинала свои первые шаги  позади  собора  Парижской  Богоматери.
Если  бы  не  это  дело  на  ярмарке  Сен-Жермен,  уничтожившее   всю   нашу
работенку... Что ж, прошлое не зачеркнешь, и я  хотя  бы  могу  сказать  про
себя, что хорошо пожила. Я не теряла времени зря. Сейчас уже не так  весело,
но во всем есть свой вкус. И потом, я люблю холода, это напоминает  мне  мое
детство в Оверни.
   Она задумчиво вспоминала прошлое.
   - Нет, я ошиблась. Последний раз я видела тебя не на ярмарке  Сен-Жермен,
а тогда, когда мы отправились  искать  твоего  малыша.  Ты  помнишь,  совсем
маленького, его похитили цыгане. Да, именно тогда я видела тебя стриженую <В
тюрьме охранники часто стригли заключенным волосы, чтобы  затем  продать  на
парики. >. Значит, это было после  потасовки  на  ярмарке  Сен-Жермен  после
того, как по твоей голове прошли