ой  для  них  властью  Пейрака  и  обаянием  Анжелики
доставила Луису и Педро в этот злосчастный день неслыханные мучения.
   Она не боялась оказаться наедине с пиратами. Напротив, ей даже лучше было
с ними, поскольку сегодня эти люди, как и она, были несчастны и подвергались
страшной опасности.
   Измученные неизвестностью раненые были рады проявленной о  них  заботе  и
надеялись получить хоть какое-то облегчение из ее ловких и, как им казалось,
спасительных рук. Что касается  здоровых  пленных,  они  старались  спрятать
тревогу о той незавидной судьбе, которая надвигалась  на  них,  как  лавина.
Может быть, это их последнее утро? Накануне их посетил властитель Голдсборо,
победитель, чей взгляд не сулил им ничего хорошего.
   - Месье, - осмелился спросить шевалье де Барсампюи, - какую судьбу вы нам
уготовили?
   - Веревка всем, - ответил свирепо Пейрак,  -  рей  на  кораблях  на  всех
хватит.
   - Несчастная наша судьба,  -  жаловались  пираты.  -  Мы  попали  в  руки
кровожадного убийцы, он будет похлеще Моргана!
   Сами  в  большинстве  своем  убийцы,  имевшие  за  душой  немало   пыток,
отрубленных рук, повешенных или заживо сожженных пленных, -  ведь  карибское
солнце разжигает в душах людей склонность к изощренному злу, - они не  могли
рассчитывать на какую-либо снисходительность. Даже лучшие из них  не  тешили
себя надеждой "завязать".
   - А мы так мечтали стать колонистами и отцами  семейств!  Увы,  последняя
кампания принесла нам гибель.
   После  стольких  метаний  между  непроглядной  ночью  отчаяния  и  серыми
сумерками смирения они вдруг увидели в появлении Анжелики свет надежды.  Мир
мужчин жесток. Мир морских пиратов -  тем  более.  Никаких  трещин,  никаких
щелей в твердом панцире прожитой жизни: сабля или кинжал  -  в  руке,  жажда
золота - в сердце, жажда рома - в глотке. И вдруг женщина заполняет  пустоту
в их сердцах, появляется среди них, но  совсем  не  в  качестве  трофея  или
шлюхи. Не давая им времени спросить себя, что же она такое, она берет  их  в
руки,  подчиняет  себе,  оставляя  им  только  один  выход:  уважать  ее   и
беспрекословно слушаться.
   Этим утром после известия о пленении Золотой Бороды ее появление в риге с
сумкой для корпии и лекарств для всех них было нечаянной радостью.  Она,  не
раздумывая, принялась ухаживать за ранеными и больными  и  перевязывать  их.
Кто-то из них предложил захватить  ее  в  качестве  заложницы  и  попытаться
спасти свои шкуры в  обмен  на  ее  жизнь.  Тогда  можно  будет  вступить  в
переговоры с этой сволочью из Голдсборо и при неблагоприятном исходе послать
ее мужу, этому кровопийце, который хочет всех  их  убить,  палец,  глаз  или
грудь красавицы. И тогда один только  дьявол  сможет  помешать  их  бегству.
Разве не  позволительно  прибегнуть  к  этому  приему  в  столь  бедственном
положении? Такое уже не раз бывало.  Однако  на  этом  все  и  остановились.
Блестящими  глазами  несчастные  следили  за  Анжеликой,  которая   деловито
двигалась  в  дурно  пахнущей  полутьме.  Никто  не  попытался   и   пальцем
пошевельнуть. Только юный Барсампюи осмелился прервать молчание и спросить:
   - Правда ли, мадам, что Золотая Борода схвачен? Анжелика молча кивнула.
   - Что же с ним сделают? - спросил лейтенант обеспокоенным голосом.  -  Не
может быть, чтобы его казнили, мадам... Это совершенно удивительный человек.
Мы все любим нашего вожака, мадам.
   - Его судьба зависит  от  решения  месье  де  Пейрака,  -  сухо  ответила
Анжелика. - Он хозяин положения.
   - Да! Но вы его хозяйка, - воскликнул своим крикливым  скрипучим  голосом
Аристид Бомаршан. - Как говорят...
   Он тут же  осекся,  встретив  негодующий  взгляд  Анжелики,  и  съежился,
охватив руками живот, как это делают, страшась ударов,  беременные  женщины,
защищая свою драгоценную ношу.
   - Ты лучше уж помолчи, ладно, - а то я рассержусь.
   Все засмеялись, почувствовав облегчение. Закончив работу,  она  вышла.  У
нее не было никакого желания шутить с этими канальями, но как  только  дверь
за ней захлопнулась, гнев ее утих.
   Как бы она ни рассуждала, как бы ни оправдывала себя, она в конце  концов
смягчалась по отношению к  раненым  и  побежденным.  Разбойники  и  солдаты,
охотники и матросы... Начиная их лечение, она не могла  не  любить  их.  Эта
неодолимая привязанность возникала в ней от сознания, что, склоняясь над  их
ранами, она многое получала и от этих людей.
   Больной человек легко уязвим. Он охотно отдается в добрые руки, а если  и
сопротивляется, то его легко провести. Даже встречая людей  с  озлобленными,
жестокими,  малоподатливыми,  но  обезоруженными   страданием   характерами,
Анжелика в конце концов открывала в них по-детски простые сердца. Поднимаясь
на ноги, они становились преданными ей и даже боялись ее  иногда,  чувствуя,
что Анжелика знает их лучше, чем они сами.
   Выйдя, она распорядилась принести пленным доски для трик-трака, игральные
карты и табак, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить их пребывание в плену.

Глава 8

   И совсем иное дело встретиться с дамами Голдсборо! Тут уж пощады не  жди!
Она знала - ни малейшей надежды на послабление. Их добродетель так  устроена
природой, что непрерывно выделяет волны справедливости и осуждения порока  и
обладает почти сверхъестественным, неиссякаемым даром язвительности.
   Однако и их она должна опередить, не дать затопить все горькими  потоками
желчи, от которых трудно ждать добра.
   Прежде чем толкнуть дверь Таверны-под-фортом, где, по ее  предположениям,
они  уже  собрались,  Анжелика  испытала  минутное  сомнение,  вылившееся  в
непроизвольное обращение к Небу... Они, разумеется, были там, в своих темных
юбках и белых чепцах. Как никогда внушительная  мадам  Маниго  восседала  на
своем троне, мадам Каррер занималась  делами,  а  Абигель  Берн,  бледная  и
чопорная, стояла у камина, и ее лицо фламандской мадонны  было  преисполнено
решительности. Появление Анжелики прервало, по-видимому, горячую  дискуссию,
где в очередной раз подруги Абигель подвергали критике ее благодушие.
   - Мадам Каррер, - сказала  Анжелика,  обращаясь  к  хозяйке  трактира,  -
будьте любезны прислать мне обед на квартиру в главной башне. Я попрошу  вас
также нагреть лохань воды, чтобы я могла помыться.
   "Вся вода рек не может отмыть преступную душу, и  вся  пища  земли  не  в
состоянии насытить того, кто гибнет, оскорбив Господа Бога", - процитировала
мадам Маниго некий афоризм, отвернувшись в сторону.
   То был выстрел из-за угла, но Анжелика была к нему готова.
   Несмотря на все свое  ожесточение  и  раздражение  против  сплетниц,  она
понимала, что эти женщины, которых она не могла не считать своими подругами,
разрывались между противоположными оценками, что очень огорчало их самих.
   За непреклонностью дам  Голдсборо  в  оценке  скандального,  с  их  точки
зрения, поведения  Анжелики  скрывалось  возмущение  тем,  что  она  предала
человека, перед которым все они, в большей или меньшей мере, преклонялись  и
в которого были даже слегка влюблены. Это было  смягченное,  скрываемое,  но
настоящее чувство, чувство  гугеноток  с  нежными  сердцами,  бьющимися  под
коркой льда, намороженного полученным воспитанием. формула мадам  Маниго  "я
это всегда говорила" пользовалась в  эти  дни  успехом,  распространялась  и
выставлялась всюду, как вывешиваются на улицах полотна со словами  молитв  в
дни  папистского   Божьего   праздника.   И   действительно,   не   эта   ли
последовательница   мэтра   Берна   разоблачила   Анжелику    как    опасную
возмутительницу спокойствия!...
   На это Абигель возражала, что поведение мадам де Пейрак в последнее время
доказывает, что ее совесть совершенно чиста.
   - Гордячка! - настаивала мадам Маниго, - я это всегда говорила.
   "И вообще, кто знает, что  там  действительно  произошло?"  -  продолжали
сторонницы  Анжелики.  Слухи,  намеки,  околичности...  Швейцарец,   который
рассказывал  оскорбительные  для  нее  вещи,  был,  оказывается,  пьян,  как
свидетельствуют господа Маниго и Берн... А Анжелика, вот она снова появилась
среди них и держится с достоинством, отвечая  пренебрежительной  улыбкой  на
намеки мадам Маниго.
   Такая близкая им и такая не похожая на ту, какой она была в  дни  гонений
гугенотов в Ла-Рошели.
   Они вспомнили, как бежали через ланды от королевских драгунов, и Анжелике
удалось привести их к спасению.
   - Какая истина и какой повод для размышлений! - сказала Анжелика,  окинув
высокомерную  даму  спокойным  взглядом.  -  И,  кажется,  именно   мне   вы
предлагаете над этим поразмыслить, не правда ли,  дорогая  мадам  Маниго?  Я
благодарю вас, но сейчас речь идет  не  о  том,  чтобы  насытить  мою  душу,
виновна она или нет, а о том, чтобы восстановить мои силы. За  те  два  дня,
что я нахожусь в вашем поселке, позволю себе заметить, дорогие мои дамы, мне
перепал лишь жалкий початок кукурузы.  И  это  не  делало  бы  чести  вашему
гостеприимству, если б я не знала о заботах и трудах, которые выпали на вашу
долю со вчерашнего дня в связи со сражением и ранеными. Обращаясь  к  вам  с
просьбой накормить меня, я выражаю таким образом  естественную  потребность,
которую, очевидно, испытываете и вы, мои дорогие.
   Надо сказать, что  многие  дамы  из  Ла-Рошели  как  раз  в  этот  момент
угощались аппетитным рагу, пропустив по стаканчику доброго рома.  Разрываясь
со вчерашнего дня между домашними хлопотами, детьми, работой на своих фермах
и  уходом  за  ранеными,  вконец  обессиленные,  они  также  воспользовались
затишьем, чтобы придти подкрепиться в гостеприимную  таверну  мадам  Каррер.
Слова Анжелики застали их врасплох, и они замерли с ложками в руках.
   - Не беспокойтесь, прошу вас, -  обратилась  к  ним  Анжелика  как  можно
приветливее, - не обращайте на меня никакого внимания. Продолжайте. Я совсем
не  хотела  бросить  камешек  в  ваш  огород.  Вы  правильно  делаете,   что
подкрепляетесь. Но позвольте заняться этим и графине де Пейрак.  Вы  пошлете
мне то, что я просила, мадам Каррер, и поскорее... Абигель, моя дорогая,  не
могли бы вы меня проводить? Мне нужно сказать вам кое-что наедине.
   Поднявшись на первую ступеньку лестницы, ведущей в ее комнату,  Анжелика,
обернувшись, обратила доверчивый взгляд к жене мэтра Берна.
   - Абигель, сомневаетесь  ли  вы  во  мне?  С  трудом  удерживаемая  маска
исчезла, и стало видно, как Анжелика изнурена. Абигель потянулась к ней.
   - Мадам, ничто не может поколебать мои дружеские чувства к вам, если  они
для вас не обидны.
   - Как раз наоборот, моя  милая  Абигель.  Я  всегда  высоко  ценила  вашу
дружбу. Разве я могу когда-нибудь забыть, как вы были добры ко мне, когда  я
прибыла в Ла-Рошель с ребенком на руках? Вы не оттолкнули  бедную  служанку,
какою я была тогда. Оставьте этот подобострастный тон,  он  неуместен  между
нами. И спасибо за то, что вы меня поддержали. Вы вернули мне мужество. Я не
могу еще объяснить вам, что происходит, но самое ужасное - это то, что хотят
вам внушить злые голоса.
   - Я в этом твердо убеждена, - заявила дочь пастора Бокера.
   Сколько же очарования было в целомудренной и чистой  молодой  женщине  из
Ла-Рошели, которая словно расцвела в связи с приближением материнства.
   Счастье еще более облагородило ее.
   Ее чистые глаза светились симпатией. Не в силах сдерживать себя, Анжелика
склонилась и прижалась лбом к плечу Абигель.
   - Абигель, я боюсь. Мне кажется, что я втянута в адский водоворот..,  что
опасности грозят отовсюду, что я в кольце. Если он не любит меня больше, что
со мной будет?.. Я не виновата..,  не  так  виновата,  как  утверждают  злые
языки... Но все объединились, чтобы меня осудить.
   - Я уверена в вашей порядочности, - сказала Абигель, прикоснувшись  рукой
ко лбу Анжелики, чтобы ее успокоить, - я буду  всегда  с  вами.  Я  вас  так
люблю.
   Услышав звук шагов, Анжелика приняла бодрый вид. Никто, кроме Абигель, не
должен видеть ее слабости. Доброта этой молодой женщины придала ей силы.
   Она заговорщически подмигнула своей подруге.
   - "Они" очень хотели бы, чтобы я уехала, не так ди? - спросила она. - Они
уже не могут терпеть присутствие в Голдсборо такой грешницы, как  я!  Но  не
бойтесь ничего, Абигель. Я приехала, чтобы присутствовать при ваших родах, и
я останусь с вами, пока буду вам нужна, даже если  они  устроят  мне  адскую
жизнь.
   Увы! Этому желанию  не  суждено  было  осуществиться,  как  и  ее  мечтам
посидеть у очага своих  друзей,  обменяться  новостями.  Затем  сделать  все
необходимое  по  хозяйству,  проверить  счета.  А  потом  устроить   большой
праздник, куда пригласить экипажи всех судов,  стоящих  на  якоре  в  порту.
Летом всегда есть предлог для праздника. И нельзя медлить, ведь теплый сезон
так скоротечен. Нужно жить в два, в три раза активнее, всем запасаться, всем
торговать - недаром летом  здесь  скапливается  столько  людей,  так  бурлит
жизнь. Скорее! Скорее! Едва успев кончиться, зима вернется!
   Однако действительность мало походила на  мечты  Анжелики.  Для  нее  эти
летние дни были совсем не праздничными, они  катились,  как  грязный  поток,
неся в себе страсти, огорчения, безнадежность. И час от часу нарастала волна
зловещих опасностей.

Глава 9

   О чем же думал Жоффрей? Как решил он судьбу Анжелики? И судьбу Колена?
   Его молчание, его нарочитое отсутствие стали невыносимы.
   Каждую минуту этого дня, который казался ей веком,  она  то  боялась,  то
надеялась, что он ее позовет. Она предстанет перед ним с трепетом, пусть, но
это все же лучше навязанной ей графом неопределенности. Возможность кричать,
бушевать, умолять, упрашивать и самой обвинять вернула бы ее к жизни.
   Бешенство, гордость, инстинкт самозащиты, которые поддерживали ее  утром,
рассыпались по мере того, как текли часы. Отстраняя ее от себя,  делая  вид,
что ее не существует, он подвергал ее  настоящей  пытке,  которая  подавляла
силу ее характера, и  она  с  трудом  заставила  себя  проглотить  несколько
кусочков из того, что прислала ей мадам Каррер.
   После обеда она отправилась на  поиски  Кантора  и  нашла  его  в  порту,
деловитого и озабоченного.
   - Не слушай сплетен, которые тут  ходят  на  мой  счет,  мой  мальчик,  -
сказала она в сильном волнении. - Ты ведь знаешь,  как  суеверны  окружающие
нас люди.  Не  они  ли  объявили  меня  когда-то..,  квебекской  Дьяволицей?
Достаточно женщине попасть в плен к пирату, как клеветники  начинают  плести
свои сети. Золотая Борода вел  себя  по-рыцарски  по  отношению  ко  мне,  и
когда-нибудь я расскажу тебе, кем он был,  и  как  объяснить  мои  дружеские
чувства к нему.
   - Во всяком случае, я не буду присутствовать  при  его  казни,  -  заявил
Кантор, явно не расположенный обсуждать этот вопрос. - Сегодня же с  началом
прилива я отплываю на "Ларошельце",  командование  которым  мне  только  что
поручил отец.
   Он выпрямился, гордый тем, что в пятнадцать лет ему доверили  обязанности
капитана, и ясно было,  что  его  не  слишком  заботили  подводные  течения,
волновавшие маленькую колонию. Он был доволен, что вернулся вовремя и  успел
принять участие в морском сражении и еще более доволен тем, что отправляется
в океанское плавание капитаном, что перед ним открывается притягательная для
него жизнь моряка. Полный сознания своей важности, он добавил:
   - Я должен доставить  в  Хоуснок  партию  товаров,  которые  затем  будут
переправлены в Вапассу Куртом Рицем, а также шестерых рекрутов.
   - Как, - воскликнула Анжелика, - в Вапассу отправляется  через  несколько
часов груз, а меня даже не предупреждают?... Лорье! Лорье!,  -  позвала  она
проходящего мимо мальчишку, - помоги мне собрать ракушки для Онорины...
   Она едва успела написать записку Жонасу и Малапраду.
   - Поспеши, поспеши, прилив не будет ждать, - поторапливал ее Кантор.
   Швейцарец Курт Рид стоял на молу с алебардой в пуке следя за погрузкой  в
шлюпку тюков и своих людей, немцев и швейцарцев по происхождению,  одетых  в
парадную  одежду,   являвшую   собой   своеобразную   разновидность   одежды
ландскнехтов. Их костюм состоял из короткого, в обтяжку, камзола с  пышными,
прорезанными  вдоль  рукавами,  коротких  штанов  цвета  лютика,  с  большим
напуском, собранных у колен  и  украшенных  по  всей  длине  алыми  лентами,
колебание которых придавало одежде  помпезность.  Согласно  полуприличной  и
славной  моде  прошедшего  века  штаны  были  снабжены  заметно  выступающим
гульфиком в форме кармана из золотисто-желтого сатина. Только плиссированный
воротник был заменен гибкими брыжами.
   Широкий колпак,  нечто  среднее  между  старинной  шапкой  и  современной
широкополой фетровой шляпой, был украшен коротким красным страусовым  пером.
К поясу прикреплялась золоченая  стальная  каска.  Вооруженные  пиками,  они
выглядели весьма внушительно.
   Курт  Риц  полностью  соответствовал  всем   требованиям,   предъявляемым
сержанту. Это был опытный, смелый, мудрый, обходительный человек;  он  много
раз встречался с противником; он был крепко сложен и благожелателен.
   К тому же Риц носил шпагу, признак дворянского титула, полученного им  на
службе у короля Франции за Австрийскую кампанию против турок.
   Анжелика не видела Курта с той ночи, когда заметила  его  прячущимся  под
кормовой башней "Сердца Марии", если не считать встречи мимоходом в вечер ее
возвращения. Она поискала его глазами, не признав с первого взгляда.
   Кто-то показал ей сержанта. Анжелика передала ему письмо для  Жонаса,  не
обращая внимания  на  брошенный  им  высокомерный  и  презрительный  взгляд.
Конечно, он ее презирал за то, что случайно подглядел на корабле.  Расскажет
ли он об этом в Вапассу? Она не могла унизиться до того, чтобы попросить его
молчать. Однако, разговаривая с ним солидным тоном, дополняя письмо  устными
указаниями, которые только что пришли ей в голову, -  не  забыть,  например,
набрать еловых шишек для приготовления грудной настойки,  -  она  интуитивно
почувствовала, что имеет дело с порядочным человеком.  Отвечая  ей  твердым,
холодным тоном, он был полон природного благородства, свойственного горцам и
чуждого всякой мелочности. Он ничего и  никогда  не  расскажет,  конечно,  о
тайне, увиденной при свете свечи в ту  ночь,  когда  ему  удалось  бежать  с
пиратского корабля.
   Заметив графа де Пейрака, спускавшегося в  порт  в  сопровождении  Ролана
д'Урвилля и Жиля Ванерека, она решила скрыться.
   Зачем она убежала? От него? От своего мужа? Она бродила среди новых домов
Голдсборо,  сейчас  безмолвных,  так  как  все  отправились  в  порт,  чтобы
присутствовать при отплытии яхты...
   На этот раз ей не хватило смелости остаться там, в  нескольких  шагах  от
него, смешаться с наблюдавшей за  ними  толпой.  Она  должна  бы  быть  там,
упрекала она себя. Помахать платочком, когда небольшой корабль под  командой
храброго юноши Кантора де Пейрака поднимет паруса... Она не смогла. Это  был
первый серьезный срыв, допущенный ею этим утром.
   Он победил, но посмотрим, чем закончится все сражение?
   Пока она не узнает, какая судьба уготована Колену,  Жоффрей  представляет
собой угрозу, руку, занесенную для удара, а в глубине души он ее  противник,
от которого нельзя избавиться.
   Сколько раз в прошлом граф де Пейрак заявлял о  своей  твердой  решимости
убить всякого, кто попытается отнять у него жену!
   Она не могла без душевной боли вспоминать эти слова. Он подтверждал их  в
отношении к Пон-Бриану и Ломени.
   Колен был обречен, причем не столько как пират и грабитель,  сколько  как
соперник. Но этого не  должно  быть!  Он  не  может  погибнуть  из-за  столь
ничтожной причины! Во всяком случае, из-за нее! О Боже, не допусти этого!..

Глава 10

   В крепости, куда она вернулась к ночи, еще  раз  обойдя  всех  раненых  и
собираясь отдохнуть от смертельной усталости и душевных мук, она заметила  в
своей комнате два сундука, которых прежде не было.
   В одном из них б