крикнула:
     - Чего  разоряешься-то?  Тут я! С места не сдвинулась. - Ей самой стало
смешно,  и она нахально добавила: - Сижу, не шевелюсь, все равно как статуя,
даже надоело!
     - Врет!  Вре-ет!..  -  надрываясь  и  тужась,  слабым  голосом закричал
старичок.  - Она по крышам ездит!.. - Но его никто не услышал, и он погрозил
трясущимся  кулачком  Нинке:  -  Бессовестная!  Совести  в тебе, как у козе.
Поломаешь руки-ноги, попомни мое слово! Чумовая.
     Женщина негромко окликнула девочку и сказала:
     - Нинка, тут Черникину спрашивают. Дома она, не знаешь?
     - Как-то внимания не обращала. А зачем Черникину?
     - По объявлению пришли, коляску спрашивают.
     Девочка внимательно-быстро на него глянула:
     - Кто,  этот вот? Да? Вам коляску? Ну-ка, вы постойте тут, я сейчас это
узнаю.
     Она  бегом  скрылась  в  темпом подъезде, охраняемом одиноким маленьким
львом.
     Старичок засмеялся:
     - Оглянуться  не поспела, как зима катит в глаза! - и он облизнул ложку
и  не глядя сунул через плечо в руки женщины миску с недоеденной кашкой. - А
между  прочим,  наливки  распивали. Да, наливки распивали, а бутылки сдавать
не  носили,  нет,  а  прямо  на  помойку!  А теперь по квартирам ходит, полы
стирает,  окна  моет...  Вот наливочка-то как отливается, а Нинка - бандитка
растет, мальчишек колотит.
     Старичок  своим  приятным  слабым  голоском, с ласковыми интонациями, с
благодушным  почмокиванием  все  продолжал, точно о самых приятных событиях,
доставлявших ему тихую радость:
     - Если  хотите  знать,  и  мужа-то настоящего у нее отродясь никогда не
было! Не-ет, не было!
     Стараясь  поменьше слушать старичка, он все время стоял, повернувшись к
нему  спиной,  и смотрел в черноту подъезда, ожидая появления Нинки. Но тут,
не выдержав, со злобой резко спросил:
     - Какого еще мужа? Про что это вы?
     - Про  мамашу  Нинкину,  про  кого  же! Мужа-то, говорю, нету и не было
законного!   А   Нинка   не  иначе  от  наливки  получилась...  -  Старичок,
умиротворенно  улыбаясь,  плел свое, а он, глядя на него, мечтательно думал,
как  хорошо  бы  взять  старичка  за  шиворот  и трясти до тех пор, пока его
улыбочка  не  свалится  у него с лица, как шапка, на землю! Как приятно было
бы  узнать,  что старичок этот бывший банкир или царский жандарм, и как мало
надежды,   чтобы  это  так  и  оказалось  на  самом  деле.  Вернее  всего  -
стопроцентный   пенсионер,   не  пропускающий  ни  одной  комиссии  в  своем
жилуправлении.
     - Да  что  вы  привязались  ко мне с какой-то Нинкиной матерью, - грубо
сказал он вслух. - Мне-то какое дело?
     - Сами  выспрашиваете,  -  презрительно  сказал  старичок и отвернулся,
удовлетворенно почмокивая.
     Нинка выглянула из подъезда и сказала:
     - Топайте за мной, никогда не пропадете!
     Они  стали  подниматься  по  полутемной  широкой лестнице. От перил, от
стен, от щербатых ступенек так и пахло первой очередью на снос.
     - Вам  для  кого,  для  мальчика?  Для девочки? - спросила Нинка, шагая
через  две  ступеньки  с  ним  рядом.  Он  не  понял  вопроса,  и она слегка
подтолкнула  его  в  бок.  - Ну чего тут не понимать-то? Мальчишка у вас или
девчонка?
     - У меня?
     - Нет,  у  меня!  -  Нинка  засмеялась.  -  Для кого вам коляска нужна,
спрашиваю.  Кто  ваш  крысеныш?  Мальчишка,  девчонка?  Для кого вам коляска
нужна, спрашиваю.
     Помедлив, он неохотно сказал:
     - Для мальчика.
     - А он маленький?
     - Маленький, да.
     - Это  удачно,  что  маленький.  Коляска-то  маленькая...  Вот, пришли,
входите  сюда,  тут  за  порог  не зацепитесь, а то нос разобьете. Слева тут
сундуки, тихо, это велосипед, сейчас я вам свет запалю!
     Высоко  под  потолком  неясно  зажглась  желтая  лампочка,  еле осветив
большую  прихожую,  заставленную  рухлядью. Нинка куда-то исчезла и довольно
долго  не появлялась, потом дверь в глубине коридора распахнулась настежь, и
оттуда,   стукаясь  и  повизгивая  колесиками,  сначала  выкатилась  детская
коляска,  потом  появилась  Нинка  и,  поспешно  захлопнув  за  собой дверь,
подкатила коляску в прихожую под свет лампочки.
     - Это  ничего  не  значит, что немножко скрипит, я могу смазать! Вы еще
погодите  рассматривать,  сейчас  я  оботру.  Вот так... Ну?.. Люкс коляска!
Что, неправда? Сама бы каталась. Ну?
     - Постой-ка,   -  сказал  он  в  недоумении,  -  кто  коляску  продает?
Черникина? Это у нее Витя умер?
     - Да  не орите вы тут! Слышно же... - Нинка слегка ткнула его пальцем в
живот  и  опасливо  оглянулась  на  коридор. - Ну, у нее. А она сейчас... не
может  с вами заниматься, она мне поручила с вами торговаться. Ну, начинайте
осматривать.
     Если  бы  это  был  автомобиль  или  хотя  бы  танк, он бы знал, с чего
начинать   осмотр,   но  как  осматривают  детские  коляски,  никак  не  мог
сообразить.  Деловито  нахмурившись,  он  заглянул  снизу туда, где у машины
должен  бы  быть дифер, слегка нажал пальцем на бортик, пробуя, как работают
амортизаторы,  потом  чиркнул  спичкой  и  разглядел маленький металлический
квадратик с маркой и многозначительно хмыкнул.
     - Нечего  тут  хмыкать,  - враждебно сказала Нинка. - Не новая, а мы за
новую и не продаем. Она подержанная, зато качественная!
     - Хорошая марка, - сказал он.
     - Я это и толкую. Хорошая?.. А где?
     Он зажег спичку и осветил облупленную дощечку.
     - Не обращала внимания. Медвежонок какой-то? Ну и что?
     - Да и надпись "БЭБИ".
     - Так  бэби  означает  -  для ребятенков. Не мужиков же в ней возить! -
настороженно глядя ему в лицо, сказала девочка.
     - Марка,   марка   такая.  Понятно?  Знаменитая  марка,  мне,  пожалуй,
подойдет.
     - Ну  так  нечего  тянуть кота за хвост, мы дешево не отдадим. Уж самое
дешевое...  самое  маленькое,  самое-самое!  -  набирая все больше воздуху с
каждым  словом,  собираясь  и  не  решаясь выпалить и боясь перехватить, она
замерла, и тогда он положил руку ей на плечо.
     - Постой,  я  торговаться не люблю. Сам назначу цену, а ты пойди узнай,
согласна она или нет.
     - Вот  как?..  - недоверчиво сказала Нинка. - Ну, дуйте, послушаем, что
вы за покупатель!
     - Ты  пойди,  объясни.  Цена  для меня не имеет значения. А коляска мне
нужна  позарез  и  именно  подходящей марки. Ясно? Через несколько часов мне
улетать.  Далеко.  На восток, на север и так далее, это к делу не относится.
Там  детские коляски - товар исключительно редкий, и цены вольные. Короче...
-  он  еще  раз  припомнил,  сколько  у него в той пачке, и назвал цифру, ту
самую,  что  была  обозначена  на банковской бандероли пачки. - Вот так, это
последнее слово!
     Сказал  и  увидел  негодующие, возмущенные глаза девочки, смотревшие на
него в упор.
     - Что это? Треп?
     - Девочка,  мне  некогда  тут  твои  грубости  слушать.  Иди  спроси  у
владелицы, согласна она - я даю деньги, нет, пойду другую искать.
     - Ты  что? Может быть, контуженный? - спросила девочка. - На эти деньги
десять колясок купишь прямо в универмаге.
     - Возможно,  но  те меня не интересуют, мне марка нужна. Давай-ка я сам
пойду у хозяйки спрошу, раз ты не хочешь.
     Он шагнул в коридор, но она заслонила ему дорогу:
     - К  ней  сейчас нельзя... Ладно, ты стой тут, я пойду спрошу... Только
это  серьезно?  Подойди сюда к свету, я на тебя посмотрю. Дай честное слово,
что не треплешься.
     - Честное слово.
     - Тогда стой.
     Она  бегом  бросилась по коридору, опять хлопнула дверь, стал слышен ее
громкий  возбужденный  голос,  который то прорывался, то притихал в комнате,
другого  голоса  совсем  не  было  слышно.  Потом  она  неуверенными шагами,
медленно вышла в прихожую и грубо сказала:
     - Ну, давай деньги.
     Она  взяла  из  его  рук  пачку, повертела, отщипнула, заглядывая между
листиков банкнот и протянула ему обратно.
     - Правда,  -  сказала она самой себе и заговорила, понизив голос: - Она
ничего  сейчас  не может слушать. Она плохо понимает, какие деньги, сколько,
кто  дает,  ей  до всего дела нет... Все плачет. А деньги ей нужны, хотя она
не  понимает,  потому  что ей надо уезжать отсюда к своим, а она стесняется:
они  старики,  у  них  у  самих  в  кармане  блоха на аркане. Понял? Так что
нечаянно  это  подходяще получается, что ты явился. Я ей сказала только, что
продала  коляску, а сразу не скажу за сколько, а то она еще не возьмет и нас
с  тобой  выгонит.  А ты поскорей уезжай, а тогда я отдам ей деньги и скажу:
чем  я  виновата,  псих  какой-то купил... или спекулянт колясочный, скупает
их, возит и на Северном полюсе продает, да? Только я-то сама тебе не верю.
     - Кончим  мы  когда-нибудь разговоры? - с досадой сказал он. - Мне ведь
некогда. Самолет улетит!
     - Давай!
     Нинка  осторожно, с опаской взяла пачку, взвесила на руке, надула щеки,
сказала   "у-фф!"  и  унесла  деньги  в  комнату  Черникиной.  Через  минуту
неторопливо  вышла,  тихо  притворила  дверь  и  минуту  стояла не двигаясь,
настороженно  прислушиваясь  к тому, что делается в комнате. Потом подбежала
к нему на цыпочках и, сделав страшные глаза, зашептала:
     - Теперь  живо,  забирай  коляску.  Сматываемся быстренько... берись за
ручку, я помогу!
     Они вдвоем выкатили коляску на площадку, подняли, потащили вниз.
     - Она  и не поглядела! - таинственно сообщила Нинка. - Сказала: "Положи
деньги на комод!.." А потом глянет, увидит - ахнет.
     Они  выбрались  на  ступеньки  подъезда со львом, и старичок еще издали
закричал:
     - Ну как, выторговали? Сколько дали?
     - Вот  жаба,  -  тихо проговорила Нинка и омерзительно слащавым голосом
громко  добавила:  -  А  у  вас,  дедушка,  на  носу  черти ели колбасу! Ах,
извиняюсь, это каша, вы оботритесь, а то мухи заедят.
     - Ну,  прощай!  -  сказал  он девочке и поскорее, чтоб больше ничего не
слышать и не видеть в этом дворе, покатил коляску к воротам.
     Вот  уж  этого  он  не предвидел, что ему придется пробираться по улице
среди  прохожих  и  катить совершенно неизвестно куда детскую коляску. Он об
этом  как-то  не подумал. Казавшаяся очень простой мысль: закатить коляску в
первый   попавшийся  подъезд,  бросить  там  и  поскорее  уйти  -  оказалась
неисполнимой.  Почему-то  на него с коляской все смотрели, повсюду по случаю
хорошей  погоды  женщины  прогуливали  или  покачивали  в колясках ребят. Он
никогда  не  думал,  что человек с коляской так неловко себя чувствует среди
обыкновенных  бесколясочных людей, которые свободно идут, размахивая руками,
не привлекая к себе ничьего внимания.
     Стискивая  от досады зубы, покатил он свою коляску по дорожке скверика.
Навстречу  ехала  другая  колясочка  с  малышом.  Катили  ее  двое  парней с
одинаковыми  челками, в черных модных пиджачонках - похожие на музыкантов из
джаза.
     В   ту   минуту,   когда  их  коляски  встретились  на  дорожке,  парни
разглядели, что его коляска пуста, и заулыбались.
     - За пассажиром отправили? А?
     Парни  в  дешевеньких вечерних костюмах, с модерными прическами - точно
прямо  с  танцульки, да вернее всего и в самом деле недавно оттуда, - теперь
так   дружно   и   покорно   вдвоем   катившие   колясочку,  показались  ему
симпатичными, и неожиданно для себя он улыбнулся им в ответ.
     - Приходится! - сказал он им в тон.
     Парни сочувственно, понимающе подмигнули, и они разъехались.
     И  тут,  случайно  обернувшись,  он  с  раздражением заметил, что Нинка
неотступно следует за ним, отстав на несколько шагов.
     - Чего ты мучаешься? - крикнула она. - Вон же такси стоит!
     - Правильно,  -  сказал  он  с  невольным облегчением и, выбрав момент,
столкнул  задребезжавшую коляску с тротуара, покатил через улицу к одинокому
такси на углу.
     Обогнав  его,  Нинка бегом пересекла улицу, отворила дверцу и с размаху
плюхнулась  на  сиденье  рядом  с  водителем  и  как  раз  успела  с треском
захлопнуть дверцу перед самым носом возмущенного до глубины души мужчины.
     Он  рывком  распахнул  дверцу,  всунул  голову  и  яростно кричал Нинке
что-то  невнятное,  чего  было  нельзя расслышать, так как голова была вся в
кузове  машины. Можно было только понять, что он грозит ей чем-то несуразным
и  взбешен  больше  всего  тем,  что  бежал наперерез Нинке и опоздал на три
секунды вскочить и захлопнуть дверцу перед ее носом.
     Тут  подоспел он сам с коляской, распахнул заднюю дверцу и стал неумело
складывать  и  вталкивать  непослушную  коляску. Шофер сложил руки на груди,
как  Наполеон,  откинулся  на спинку и объявил, что вообще никуда не поедет,
раз  трое  пассажиров  подняли  у  него  такой  скандал,  но тут Нинка опять
захлопнула  свою  дверцу  и  сказала  шоферу,  ткнув  через плечо пальцем на
заднее сиденье, где он все еще возился, устраиваясь с коляской:
     - Все в порядке, этот со мной!
     Шофер   подумал-подумал,   пожал  плечами  и  включил  счетчик.  Машина
тронулась,  и  Нинка  еще  успела  свысока,  презрительно прищурясь, холодно
усмехнуться через стекло растерянно топтавшемуся на тротуаре неудачнику.
     Когда  они подъехали к дому, Нинка осталась сидеть с коляской в машине,
а когда он принес чемоданы и ремни с одеялами, она сказала водителю:
     - Чемоданы  лучше  всего  в  багажник,  а  сверток  можно рядом со мной
положить.
     - Ты-то  куда  собралась?  - наконец сердито спросил он, выбрав момент,
когда шофер возился в багажнике.
     - А  тебе что, жалко? Тебе же за машину платить, а не поштучно, с носа.
А я давно в аэропорту не была. Даже никогда.
     Так  они  молча,  ни  слова друг другу не сказав, приехали в аэропорт и
выгрузились  вместе с коляской, и пока он ходил отмечать свой билет в кассе,
Нинка  сидела  и,  по-видимому,  стерегла  его  вещи,  а  потом с ним вместе
стояла,  внимательно следя за весами, пока взвешивали его вещи и прикрепляли
ярлыки.
     Уже  с  того  момента,  когда  он неожиданно оказался вместе с Нинкой в
такси,  он  понял,  что  ему  не так-то легко будет от нее избавиться. В тот
момент,  когда  все  его  чемоданы  были уже на весах, он чуть не вздрогнул,
услышав ее голос:
     - А вот еще коляску не позабудьте!
     Коляску  тоже  взвесили  и  навесили  на  ручку  ярлычок с изображением
самолета.
     Даже  если бы Нинка и не ходила за ним все время по пятам, он ничего не
мог  уже  поделать.  Здесь, в аэропорту, отделаться от коляски нечего было и
пытаться,  все кончилось бы чем-нибудь вроде объявления по радио: "Гражданин
с   билетом   на   рейс   такой-то,   позабытая  вами  коляска  находится  у
дежурного..."
     До  отлета  самолета  оставалось  больше двух часов, и они молча начали
ждать.  Уселись  на скамейке так: слева он, посредине вещи, справа Нинка. Он
набрался решимости и твердо начал:
     - Слушай-ка, что тебе тут, собственно, надо? Ехала бы ты домой...
     - Ничего не надо! - она строптиво передернула плечами. - Так!
     - Ну, я пойду за папиросами в буфет.
     - Сходи, конечно.
     Он  вошел  в  одну  дверь, а с папиросами вышел через другую и не сразу
нашел  глазами,  где  Нинка  сидела с вещами, и теперь точно в первый раз ее
разглядел.
     Она  сидела  слегка  сутулясь  и  смотрела  на  дверь, куда он ушел. Он
подходил  к  ней  с  другой  стороны,  и она его не замечала. Тонкие ножки в
потертых  узеньких  брючках еле доставали до полу, потому что она полулежала
боком,  облокотившись на его вещи, - наверно, придерживала, чтобы что-нибудь
не  утащили,  обветренные  губы  в  поперечных  морщинках полуоткрыты, глаза
ждут,  не  отрываясь от двери, куда он ушел за папиросами. На том месте, где
большие  пальцы упираются в носок, на стареньких кедах уже побелела резина и
пошли  трещинки  там, где они скоро совсем прорвутся. И почему-то именно это
показалось  ему ужасным, - стольких детей видел он за эти годы и не замечал,
как  они  обуты.  Даже  этого  не замечал, а ведь просто невозможно спокойно
жить  на  свете,  когда  есть  хотя бы плохо обутые дети. Старая его мысль о
запаянных  консервных  банках  мелькнула  снова, но тоже показалась ужасной:
вот   сидит   эта   Нинка,  сейчас  притихшая,  но  готовая  взъерошиться  и
царапаться,   и   никому  не  доверять,  и  все  замечать  и  взвешивать,  и
недоверчиво   криво  усмехаться.  Маленькая  запаянная  консервная  баночка,
которая  будет  жить под этикеткой, какую наклеят, но что там на самом деле,
не поинтересуются узнать.
     Она  почувствовала,  что  кто-то  подходит  к ней со спины, и мгновенно
повернулась  и прикрыла рукой место рядом с вещами, где он прежде сидел, уже
готовая  сгрубить,  сцепиться,  не  уступать,  но тут же усмехнулась уголком
рта:
     - Откуда ты выскочил, не заметила!
     Они   опять  уселись  рядом,  прислонившись  к  вещам.  Кругом  сновали
пассажиры,   выкликало  пассажиров  радио,  время  медленно  текло,  но  все
приближалось  к моменту отлета, и они оба отчетливо чувствовали это утекание
оставшегося времени.
     - Что это ты там на крыше делала? - вдруг спросил он.
     Она поежилась плечами, равнодушно проговорила:
     - Барбосничали!..  Так!..  Ну что, не понимаешь? Барбоса гоняли! Ничего
не  делали.  Барбоса никакого нет, понял? Ну, мы сами барбосы! Вот и гоняли.
Ну?
     - Отчего  же,  понятно,  -  примирительно  сказал  он, понимая, что это
глупо  и,  собственно,  ничего не доказывает, и все же продолжая смотреть на
трещинки в носках, куда упирались большие пальцы.
     - А где твои провожающие? - спросила она. - Все тут?
     Он усмехнулся:
     - Все тут.
     - Ну да? И встречающих небось будет такая же толпа?
     Он промолчал.
     - Ну,  скажи-ка  мне  честно.  Откуда  ты про Черникину узнал? Кто тебе
сказал?
     Он молчал, и она быстро сказала:
     - Много  будешь знать, скоро состаришься! И всякую такую чепуху я лучше
тебя знаю, можешь не говорить. Скажи, ты знал про нее или ты так, наобум?
     - Наобум в общем. Так, показалось, что тут что-то может быть такое...
     - Ну да? Ты прямо по объявлению пошел? Посмотреть, в чем дело? Ну да?
     По  радио  объявили  посадку, они замолчали, прислушиваясь; это был еще
не его рейс.
     - А ты надолго туда?
     - Туда на недельку не ездят... На два года, а там видно будет.
     - А  квартира  у  тебя здесь! - раздумывая, сказала она, сосредоточенно
покусывая от напряжения обветренную нижнюю губу.
     Снова  ожило  радио, и Нинка, вздрогнув, подняла голову и уставилась на
громкоговоритель, хотя он еще ничего не говорил.
     - А вдруг я тебе туда напишу? - небрежно проговорила она.
     - Напиши.
     - И ты обрадуешься?
     Он подумал, соображая, как ответить правду, и кивнул:
     - Обрадуюсь.
     Вызывали  на  посадку  его  рейс. Пассажиры всполошились и потянулись к
выходу  на летное поле, и вещи уехали куда-то на тележке. И так они дошли до
барьера,  за  который провожающим выходить не разрешалось, и тут он заметил,
что  Нинка  по-детски  уцепилась  ему  за  кончики пальцев и, толкаясь среди
пассажиров, почему-то волнуется, будто ей самой лететь.
     В  последнюю  минуту  они  старательно  пожали  руки,  и  она сейчас же
вцепилась  в  перекладину  барьера,  чтоб  ее  не  оттеснили, и во все глаза
смотрела, не улыбаясь, точно все еще чего-то не разобрав.
     Он  неопределенно  ей  улыбнулся на прощание и пошел к самолету, но тут
же   услышал   окрик   дежурной   и,  обернувшись,  увидел  Нинку,  которая,
прорвавшись  через  барьер,  мчалась  по полю. Она догнала его и ухватила за
рукав:
     - Ты  что, нарочно? - Зло усмехаясь, она смотрела исподлобья. - Нарочно
адрес забыл? Тогда и не надо! Черт с тобой!
     - Нет,  -  сказал  он.  -  Да  нет же!.. Да честное слово нет! У меня в
голове что-то спуталось сегодня.
     - Теперь я и сама у тебя не возьму!
     - Ну что ты на меня смотришь и не веришь? Разве я тебе буду врать?
     - Мало ты мне сегодня врал?
     - Ну, это когда было. Да я и не врал.
     - Про мальчика врал.
     - Не