а, и  должны  были  отвориться  товарные  проемы  Пузыря.  В
скоплениях сумок на колесах  сейчас  же  стали  образовываться  выстраданные
отечественной инициативой очереди со  списками  и  с  выведением  чернильных
номерков на руках. Понятно, списки полагалось перевыкрикивать  ежедневно  (а
где и дважды в день), устраняя из списков сибаритов и безвольных.  Опять  же
по московской привычке естественного отбора переклички устраивались  в  часы
отдохновений метрополитена, тут уж сибарита,  лежебоку  и  безвольного  одно
удовольствие было выставить из очереди. И  в  списках  еженощно  происходило
обнадеживающее продвижение к дарам Пузыря.
   Раздражали очереди  являвшиеся  к  перекличкам  в  иномарках,  с  трелями
охранных канареек, наглые люди, какие-то то ли хлопобуды, то  ли  будохлопы,
во главе с  профессором  Облаковым  и  ненасытной  дамой  в  мехах  Клавдией
Петровной. Они считали, что должны быть первыми и идти вне  списков,  потому
что свои списки и номерки на руках уже выстояли лет пятнадцать назад, а то и
больше в Настасьинском переулке, дом  номер  восемь.  Именно  тогда  им  (за
плату!) и был припрогнозирован нынешний Пузырь. А потому Пузырь прежде всего
- их, а уж затем - чей-либо еще. Выяснилось вскоре, что эти самые  хлопобуды
в последние годы много чего уже награбастали, много кого  облапошили,  места
своих служений утеплили, виллы построили, чаще всего на Ривьерах,  пробьются
и внутрь Пузыря, а в останкинские  очереди  ездят  отмечаться  -  на  всякий
случай. Чтобы никакой мелкой добычи не упустить, чтобы ни одна килька от них
не удрала. "Этих - бить будем!" - было общее  мнение  в  очередях  сумок  на
колесах. А так там нарастало  единение  душ  и  надежд,  по  причине  ночных
бесснежных холодов жгли костры,  водили  хороводы  и  предавались  воздушным
мечтаниям.
   - Ох! Игорь Константинович, вы вернулись! - бросился к Шеврикуке во дворе
Землескреба обрадовавшийся ему Радлугин.
   - Да, вернулся, - согласился Шеврикука.
   - Что-то вы не загорели...
   - Я был на Ямале, - сказал Шеврикука.
   - Какие же там теперь развлечения? - удивился Радлугин.
   - Гонки на оленьих упряжках. И на собачьих.
   - Ну, тогда конечно, - закивал Радлугин. - А "дупло"?
   - Он на задании, - сказал Шеврикука. - Но скоро должен появиться. А  пока
донесения вам придется передавать мне. Из рук в  руки.  Но  незаметно  и  не
прилюдно.
   - Слушаюсь! - вытянулся Радлугин.
   - А как с Пузырем?
   - Бдим, - сказал Радлугин. - Стоим на страже  интересов.  Доступ  в  него
будет открыт во вторник, в одиннадцать ноль-ноль. Об  этом  уже  сообщили  в
газетах, по радио, в телевизорах... Ну, вы сами знаете...
   -  Естественно,  знаю,  -  важно  сказал   Шеврикука.   Он   хотел   было
поинтересоваться,   каким   способом,   по   сведениям   Радлугина,    будет
осуществляться доступ в Пузырь, если тот по-прежнему бездыханно спит и ничто
в  себе  не  открывает.  Но  промолчал,  не  желая  давать  Радлугину  повод
усомниться в государственной осведомленности Игоря Константиновича.
   - Рад, что вы бдите и стоите на страже, - поощрил Радлугина Шеврикука.  -
Если что, докладывайте.
   Через час Шеврикука почти те же  слова  сам  услышал  от  предпринимателя
Дударева.  Дударев  категорическим  образом  обрадовался  возвращению  Игоря
Константиновича с Ямала, даже обнял путешественника,  вызвав  напряжение  на
лицах двух своих хранителей тела.
   - Досада-то какая, Игорь Константинович, что  вы  наши  паркетные  работы
пропустили! - сокрушался Дударев.
   - Вы же мне о сроках-то не сообщили...
   - Да-да, это так! Фронт работ  открылся  внезапно.  И  мы  обещанную  вам
ставку не отменили и не понизили. Вы все получите. Все! И дом в  Подмосковье
пока незастеленный...
   - Застелим, коли надо будет, - пообещал Шеврикука.
   - Пока порадейте здесь. При Пузыре, - порекомендовал Дударев. -  Глаз  да
глаз за всем, что вокруг. А потом милости просим к делам - в дом на Покровке
и в наш с вами Салон. Скоро змею мы соорудим Парадиз. Очень способный  змей.
Многого от него ждем.
   Радостной вышла встреча Шеврикуки  с  Сергеем  Андреевичем  Подмолотовым,
Крейсером Грозным, и  его  японским  другом  Сан  Санычем.  Крейсер  Грозный
говорил  главным   образом   на   футбольные   темы,   признавая   в   Игоре
Константиновиче достойного знатока,  радовался  спартаковским  удачам  и  не
скрывал собственных своих колдунских удач.
   - Вы видели, как Тихонов бильярдным ударом мяч  загнал  "Алании"?  Вы-то,
именно вы, можете понять, чего мне это стоило...
   - А заказчикам сколько это стоило?
   - Ну... - замялся Крейсер Грозный. - Подштопать тельняшку хватило...
   - А как ваш змей Анаконда? - из вежливости поинтересовался Шеврикука.
   - Куражится. Кочерыжится. -  Тут  Крейсер  Грозный  нахмурился.  -  Будто
кто-то оказывал на него дурное влияние.  Как  бы  чего  не  выкинул...  Или,
может, провиант, по вашим указаниям - с ликерами и водками, отпускают не-тех
качеств? Мы-то дегустируем  и  довольные.  Но  мы-то  привычные.  А  змей  -
существо тонкое. Вы, Игорь Константинович, как-нибудь взглянули бы на  змея.
А заодно и подегустировали бы с нами.
   - Как-нибудь и зайду, - пообещал Шеврикука.
   - Будем очень признательны, - сказал Крейсер Грозный.  И  тут  глаза  его
стали знакомо хитрыми. Он подмигнул Шеврикуке и спросил таинственно: - Ну  а
как вам наши рогатки?
   - Какие рогатки? - Теперь уже смутился Шеврикука.
   - Вообще рогатки. И наши, в частности, михайловские. Мы через две  недели
пускаем с Сан Санычем фабрику рогаток в Михайлове Рязанской губернии.
   - Откуда же вы столько серебра для них найдете? - спросил Шеврикука. - Не
в убыток ли выйдет?
   - Зачем нам серебро?  -  удивился  Крейсер  Грозный.  -  Если  только  на
сувенирные  экземпляры.  А  так  на  рогатины  пойдет  ореховое  дерево.   В
боеприпасы же, полигонные испытания показали, надежнее  всего  брать  катыши
клинкера, нашего, Михайловского. Пробивают броню турецких авианосцев.
   - Серебро-то, оно, - задумался Шеврикука, - видимо, и не всем показано...
   - Ждем вас в Парадизе  змея.  И  рогатки  презентуем.  На  случай  боевых
действий. - И Крейсер Грозный опять хитро подмигнул Шеврикуке.
   А между тем объявленный вторник приближался.
   По вечерам на  улице  Королева,  на  Звездном  и  Ракетном  бульварах,  у
главного входа ВДНХ теперь происходили народные гуляния,  благо  что  погоды
стояли  нечаянно  бесснежные,  теплые  и  сухие.   Подъем   духа   населения
подтверждала музыка духовая, возвышая аппетиты, там и  тут  дымили  мангалы,
куры  обретали  золотистую  корочку  на  вертелах,  шипели  на   сковородках
брауншвейгские  сардельки,  в   бумажных   бокалах   гулявшим   предлагались
глинтвейны, гроги, жженки и подогретые йогурты. Установили множество елок  с
разноцветьем гирлянд, будто бы Пузырь имел отношение к  Рождеству  и  Новому
году. Или ему отводились обязанности Деда Мороза. Но для явлений Деда Мороза
и Снегурочки сроки еще не наступили. Почти не наблюдалось в  те  дни  вблизи
Пузыря скандалистов. Всякие сообщества и партии, осознавшие себя  под  идеей
Пузыря и в борьбе за  права  и  льготы,  если  и  шумели  теперь,  то  не  в
Останкине, а в своих уже приобретенных резиденциях и офисах. Одни  лишь  так
называемые  хлопобуды  или  будохлопы  раздражали   публику,   бузотеря   на
перекличках и тыча в нос прохожим чернильные номерки.
   Шеврикука все  еще  сомневался  в  способностях  Возвышенного  управления
Справедливой Раздачи вызвать подвиг дружелюбия и бодрости спящего  Пузыря  в
назначенный вторник, а в Москву уже стали съезжаться иноземные  делегации  и
жаждущие зрелищ. В понедельник вечером были произведены  обещанные  салют  и
фейерверки, нисколько не обеспокоившие сон Пузыря. И это был государственный
салют, а не минометная самодеятельность  при  смотринах  дома  на  Покровке.
Ходили слухи об амнистии, но никакие указы об амнистии изданы  не  были.  Не
подтвердились также слухи о награждении футбольного тренера Олега  Романцева
орденом "За заслуги перед Отечеством" 3-й степени.
   За фейерверками Шеврикука наблюдал на  углу  улицы  Цандера  и  Звездного
бульвара. Какие только знакомцы не оказывались в  поле  его  зрения.  Многие
подходили к Шеврикуке, раскланивались. Все были  возбуждены.  "День  Победы,
что ли, какой?" - удивлялся Шеврикука. Не подошел к нему  сановитый  домовой
Концебалов-Брожило, а стоял он от него метрах в двадцати,  и  повод  подойти
имел. Не подошли и Любохват с Продольным, они проскочили мимо него в  толпе,
видно спешили куда-то по делу, позволили себе лишь посмотреть на  Шеврикуку.
Посмотрели злобно, но будто бы и с опаской. Не  подошла  и  Дуняша,  а  явно
хотела подойти, она глядела на Шеврикуку в надежде, что он ее кликнет,  сама
же показалась  ему  заплаканной.  А  вот  Гликерия  Андреевна  Тутомлина  на
бульварах не показывалась...  Зато  объявился  субъект  с  трубкой  во  рту,
прозванный  летом  останкинцами  инспектором  Варнике.  Нынче   его   одежды
соответствовали сезону. Стоял  он  Наполеоном  Бонапартом,  руки  сложив  на
груди, и словно был разочарован явлениями природы.  "Так  он  и  допустит  в
себя, - произнес он, вынув трубку изо рта. - Дурак будет, если допустит".
   И Шеврикука полагал,  что  вторник  станет  для  Возвышенного  управления
Справедливой Раздачи днем конфуза. Однако уже в девять часов занял  место  в
толпе опять же на углу Цандера. Надо ли говорить, что на этот раз Пузырь был
оцеплен,  а  движение  транспортных  средств  вблизи  него  прекращено.  Для
почетных  гостей  и  наблюдателей  у  пересечений  Пузырем  проспекта   Мира
установили две трибуны с подзорными  трубами.  Толпа  шелестела  флажками  и
плакатами, шумела,  проглатывала  глинтвейны  и  мороженое,  но  в  половине
одиннадцатого сама по себе притихла. И духовые музыки,  взгремев  и  звякнув
тарелками, умолкли. А Шеврикука почувствовал, что он волнуется. "С  чего  бы
это?  -  удивлялся  он.  -  Мне-то  что?"  А  и  вокруг  него   все   стояли
взволнованные.
   В тишине праздничными динамиками  было  объявлено:  "Уважаемые  граждане!
Просим вести себя без возбуждения и толкотни,  дабы  не  вызвать  Ходынки  и
неодобрений  Пузыря.  Сегодня  состоится  лишь   доступ   в   недра   Пузыря
специалистов и перевозочных средств.  Непосредственная  раздача  содержимого
Пузыря произойдет позже по  месту  жительства  и  по  утвержденным  спискам.
Ожидаются в пятницу на Звездном и Ракетном бульварах  показательные  дарения
гостинцев Пузыря. Еще  раз  просим  соблюдать  спокойствие  и  не  допустить
толчеи. Спасибо за внимание".
   Теперь  работники  Возвышенного  управления  Справедливой  Раздачи  стали
казаться Шеврикуке бессовестными наглецами. Но без  двух  минут  одиннадцать
Пузырь вздрогнул, и по спине его от самого марьинорощинского  путепровода  в
направлении  Сокольников  пошла  судорога,  у  Сокольников  она,  видно,   и
закончилась. То есть слово "судорога" по  отношению  к  Пузырю  выходило  не
слишком уместным или приличным, можно посчитать, что, отходя ото сна, Пузырь
изволил потянуться и размять спину. В одиннадцать же ноль-ноль шкура  Пузыря
разошлась во многих местах, и открылись проемы на  боках  Пузыря  и  на  его
спине.  Не  исключалось,  что  недра  Пузыря  отверзли   и   для   подземных
коммуникаций, каналов, линий метрополитена и трубопроводов.
   Публика взревела в воодушевлении. Полетели вверх шапки,  воздушные  шары,
голуби, сумки, детские коляски и радиотелефоны; Шеврикука обнаружил, что его
обнимает Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, и в  руке  у  него  -
Андреевский флаг. Будто и впрямь была  одержана  неслыханная  виктория.  Или
нога останкинского обывателя ступила на пористую почву планеты Венера.
   А инспектор Варнике сокрушенно качал головой. Он не  одобрял  Пузырь,  не
одобрял!
   Потом публика притихла и с перешептыванием разглядывала  Пузырь  в  новом
его, распахнутом состоянии.  И  ожидала.  Так  ожидают  выезда  командующего
парадом  и  звуки  фанфар.  А  ничего  не  происходило.  Ожидание  сменилось
недоумением. И лишь в двадцать минут первого начался истинно доступ в  недра
Пузыря    и    вывоз    содержимого.    Прибывали    к    Пузырю     колонны
автомобилей-дальнобойщиков и скрывались в Пузыре. В проемы же на  его  спине
опускались тяжелые армейские вертолеты, щекоча, возможно,  потоками  воздуха
шкуру Пузыря. Пузырь дергался, но проявлял терпение.
   О том, какие средства заезжали или заплывали в Пузырь снизу,  можно  было
лишь гадать, наверное, там были цистерны,  думпкары  и  вагоны-холодильники.
Минут через сорок выяснилось,  что  складывается  или  направляется  Пузырем
безостановочная система въезда-выезда и циркуляции грузопотока. Без  заторов
и досадных остановок. Автомобили все прибывали,  а  из  назначенных  проемов
выезжали тяжелыми. Выныривали из Пузыря вертолеты и неслись  к  складам.  По
всей вероятности, Пузырь обладал свойствами, позволяющими ему  безболезненно
воспринимать работу летательных аппаратов. И погрузочные механизмы (или  что
там?) трудились в нем стремительно и задорно.
   Словом, праздник отшумел и пошла рутина. Иноземцы и почетные гости  сошли
с трибун, отобедали еще раз в историческом зале и принялись  разлетаться.  И
на рутину приятно поглазеть, если у тебя нет иного увлекательного занятия. А
потому зеваки на бульварах все же оставались: вдруг что-нибудь сломается или
какой казус произойдет. Естественно, не покидали постов люди со  списками  в
руках, ночные переклички не были отменены.
   Как и предполагалось, в ночные  часы  грузопотоки  усилились.  Прожекторы
рвали тьму бесснежного города. И сам Пузырь будто бы светился, и гул стоял в
Москве от моторов, колес и гусениц тяжелого транспорта.
   Но какими бы способностями или оснащениями ни обладал  Пузырь,  рутина-то
пошла наша, отечественная. И тут уж без всяких безалаберностей обойтись было
никак нельзя. Да и без безалаберностей ход выгребания содержимого Пузыря мог
вызвать у московских жителей недоверие. Но пока, во вторник,  в  среду  и  в
четверг, безалаберности шли мелкие. А ждали крупных. И уж не безалаберностей
даже, а безобразий. Чтобы можно было душу отвести,  выразиться,  осуществляя
свободу слова, и ткнуть пальцем в кого следует. А то все протекало как-то не
по-человечески. Подозрительно складно протекало. Будто у  кого-то  состоялся
сговор с Пузырем.
   В пятницу снова понабилась на бульварах публика. Прибыли  наблюдатели  от
самых разных движений и товариществ, естественно, и бывший  соцсоревнователь
Свержов  из  Лиги  Облапошенных.  Динамиками  объявили,   что   показательно
раздавать будут по спискам и номеркам именно ночных очередей с перекличками.
Будто бы они, перекликавшиеся по ночам и водившие вокруг  костров  хороводы,
растрогали Пузыря верой в него, и он  распорядился  одарить  их.  По  другой
версии,  растроганный  якобы  Пузырь  был  ни  при  чем,  а  прибившиеся   к
перекличкам хлопобуды оказались столь влиятельными в  сферах  и  структурах,
что и выбили показательные дары  для  себя  и  уж  ради  приличия  -  и  для
остальных очередников.
   В  оцеплении  у  товарных  проемов  образовались  ворота,  уполномоченные
Возвышенного управления  Справедливой  Раздачи  в  униформных  куртках  типа
"Аляска" китайского пошива выкатили из Пузыря на автокарах  коробки,  ящики,
цветные пакеты, ларцы, сундуки, мешки,  мешочки,  свертки.  И  показательная
раздача началась. Совершалась она блистательно  быстро.  И  раздатчики  были
хороши,    расторопны    и    сноровисты.    И     очереди     вели     себя
благонамеренно-послушно, не лаялись из-за номеров  в  списках,  не  выясняли
базарно, почему кому-то выдают коробку, а  кому-то  целлофановый  пакет,  не
клянчили у Пузыря льготных добавок,  ссылаясь  на  косоглазие,  а  двигались
молча, будто ленты транспортеров. По наблюдениям Шеврикуки, лишь Любохват  с
Продольным  своей  суетой  создавали  мелкую  толчею  и   нервозность.   Они
перескакивали из очереди в очередь раз пять и  повсюду  отоваривались,  надо
полагать, преуспели в перекличках.
   За  час  с   четвертью   с   показательной   раздачей   было   закончено.
Уполномоченные  в  униформе  поклонились  публике,  пожелали  всем  хорошего
аппетита и поблагодарили за терпение. Ворота в оцеплении исчезли. Минуты три
все  стояли  молча.  А  потом  в  толпах  начались   ропоты   разочарований.
Разочарования эти имели несколько причин. Во-первых, раздача прошла опять же
рутинно. Никого не потешили, не ввели в возбуждение социальных  удовольствий
и надежд. Даже духовые оркестры и те не гремели. И шутихи не  трещали  и  не
дымили. Словно бы, как  четверть  века  назад,  выдавали  в  домоуправлениях
пакеты с пшеничной мукой.  Другие  разочарования  были  обращены  в  глубины
собственных натур досадующих. А они-то что же прохлопали? Час с четвертью  -
и все! Небось столько невостребованных к раздаче  даров  осталось  в  недрах
Пузыря, и пойдут куда-нибудь налево, а они поленились ночами поотмечаться  в
списках! Третьи разочарования вызвали распотрошенные упаковки даров Пузыря.
   Не положено огорчаться несовершенствами дареного коня. Неприлично  это  и
недостойно гражданина созидателя. А тут некоторые стали прилюдно  браниться:
"Экую дрянь нам подсунули!" Надо  сказать,  что  потрошили  ящики,  коробки,
пакеты  далеко  не  все,  а  самые   нервные   и   нетерпеливые.   Те,   что
поблагоразумнее, сразу же поволокли приобретения домой, а  то  еще  уворуют,
искорежат от зависти или заставят обновку обмыть. Да и  не  все  открытые  и
обнародованные дары можно было назвать дрянью.  Далеко  не  все!  Среди  них
попадались совершенно замечательные для ведения домашнего хозяйства  вещи  -
скорокипящие чайники с  золотыми  спиралями,  пылесосы  и  утюги  "Ровента",
электропечи "Бош", массажеры для сбавления веса,  секс-наборы  с  резиновыми
куклами, сковороды  и  кастрюли  "Тефал",  комплекты  постельного  белья  из
ивановских  миткалей  и  прочее  и  прочее,  всего  не  перечислишь.  Особое
одобрение  вызвали  золоченые  ночные  горшки  с   музыкальными   секретами;
исполнение хозяином  двух  основных  функций  организма  по  обмену  веществ
приводили к звучанию в горшке двух разных мелодий, причем одну играл  легкий
ансамбль с ксилофоном, а другую - чуть ли не симфонический оркестр.  Что  уж
тут было дуться на Пузырь! Благоразумные же уносили в ящиках и коробках  кто
телевизоры, кто разобранные велосипеды, кто коллекции  греческой  метаксы  и
пива "Гиннесс". И эти приобретения неблагородно было бы обзывать дрянью.
   Первые вопли разочарования раздались при вскрытии мешка из плотной бумаги
весом в двадцать килограммов. В нем нежно белел картофельный порошок.  Такой
мешок был бы уместен лет семь назад. Теперь же он казался издевкой. В  одной
из коробок лежали двадцать четыре  экземпляра  учебника  по  математике  для
шестого класса. Новый хозяин в сердцах разбросал их по асфальту  и  принялся
было топтать их, но был остановлен проворным молодым человеком. Этот прыткий
запихал учебники в баулы и помчался на Дмитровку, к Художественному  театру,
где сбыл книжки  несчастным  родителям,  заработав  на  слезах  детишек  два
миллиона. С возмущением  была  воспринята  коробка  с  резиновыми  галошами,
заложенными сверху эстонской  бутербродной  замазкой  "Рама".  Но  галоши  и
замазку, пусть и с руганью, все  же  растащили.  А  вот  топтать  содержимое
высокого  пластикового  пакета  раздосадованному  владельцу  никто  не  стал
мешать, напротив, нашлись и  соратники.  Из  пакета  на  тротуар  вывалились
наборы больших портретов Якубовича и Брынцалова в разных  возрастных  видах,
от купания в детских ваннах до нынешних их солидностей. Отчего  вдруг  вышло
соединение  в  пакете  двух  этих  персон  и  нет  ли  в  явлении  портретов
какого-нибудь глумливого намека останкинским  жителям,  об  этом  судить  не
брались. Поруганию были преданы и кассеты с