ов написал новую открытку и решительно  попросил  композитора  зайти  к
нему в ближайшее время.
   "Ах, как нелепо, как нелепо! Как я виноват!" - вспомнил опять  Данилов  о
невинно погубленном домовом Беке Леоновиче. Он казнил себя за  то,  что  был
легкомыслен и не обеспечил безопасность Бека Леоновича. А ведь  обещал  ему,
что все обойдется хорошо, беды не случится. Как  ни  бранил  теперь  Данилов
Кармадона,  он  знал,  что  никогда  не  простит  самому  себе  гибели  Бека
Леоновича. Он знал, что и в собрании  домовых  на  Аргуновскую  совесть  ему
теперь не позволит являться. "Лучше бы уж меня, - думал Данилов. - А его  бы
и  пальцем  не  тронули..."  Однако  он-то  существовал,   и   черная   дыра
затягивалась на его плече.
   По вечным условиям поединков, нынче пусть и запрещенных,  победитель  мог
не только ранить побежденного, но и  совсем  погубить  его.  Бессмертную  по
положению натуру. Ни болезни, ни стихия, ни люди,  ни  женщины  погубить  не
могли, а вот именно свои на поединке могли,  так  уж  повелось.  И  Данилова
разрушил предательский снаряд Кармадона, он уж почти забылся и потерял  свою
сущность.  Однако  демоническая  женщина  Анастасия  спасла  его.  Как   она
проведала о поединке и где притаилась во время стрельбы, Данилов не знал, да
и не старался узнать. Узнал  он  лишь,  что  с  ним  произошло  в  последние
мгновения поединка.
   Ракета Кармадона совсем уж было разнесла в клочья сущность Данилова и его
оболочку, но караулившая поблизости Анастасия бросилась Данилову на  помощь,
голыми руками, не  боясь  ожогов,  гибельную  для  Данилова  массу  вещества
сгребла в кучу, остатки ее до микрочастиц выгнала  из  Данилова,  превратила
всю эту массу в  полную  свою  противоположность  и  сделала  черной  дырой.
Вещества было так много, что  оно  могло  бы  обернуться  и  звездой  первой
величины. Потому черная дыра вышла в Данилове большая.  Анастасия  сразу  же
стала стягивать ее края шелковыми нитками, тут Данилов очнулся, и  Анастасия
тотчас отлетела. Видно, все еще была сердита на  него  гордая  и  прекрасная
Анастасия!
   Неизвестно, с каким намерением она явилась к месту поединка. Разве теперь
это было важно! Не имела она права оказывать помощь Данилову, а  Данилов  не
имел права эту помощь принимать.  Однако  Кармадон  первым  нарушил  правила
чести, и стерпеть его подлость Анастасия не смогла. Отлетая от Данилова, она
все же успела заклеить черную дыру прозрачным пластырем, а прежде -  смазать
ее каким-то темным знахарским  снадобьем.  Теперь  черная  дыра  уменьшалась
быстрее, чем следовало бы, истекала веществом куда-то вдаль, в  пустые  углы
чужой вселенной.
   "Раз Анастасия, - подумал Данилов, - сумела пробраться к месту  поединка,
значит, были у нас и другие зрители..."
   Следовало ждать дурных последствий. Ох, как  Данилов  не  хотел  вызывать
Кармадона на поединок...
   Теперь Данилов рассчитывал лишь вот на что. Влиятельным  родственникам  и
друзьям Кармадона дело о поединке выгоднее было замять. Как случай ни крути,
а Кармадон и его друзья тоже все равно были  при  конфузе.  Последней  своей
ракетой Данилов свернул Кармадону  челюсть,  что-то  повредил  в  шее,  пока
Кармадону не помогли ни ученые механики, ни лекари, они опасались, как бы он
и вовсе не остался скособоченным. Это - ас-то!  По  всем  правилам  Кармадон
поединок проиграл,  и  даже  тайные  разговоры  о  дуэли  могли  ему  только
навредить.
   "Ну посмотрим, что-то будет, - подумал Данилов и опять  вздохнул:  -  Ох,
Бек Леонович, Бек Леонович..."
   Данилов включил утюг и положил на гладильную доску бабочку для  вечернего
спектакля.
   "Что мне с Переслегиным устроить? - думал Данилов. -  Как  исполнить  его
симфонию? Где и с кем? Надо сегодня же отыскать Переслегина. К нему, что ли,
съездить?"
   Левая рука Данилова опять  словно  нечаянно  потянулась  к  черной  дыре.
"Брось! - сказал себе Данилов. - Хватит!" Пластырь был крепок.
   Позвонила Клавдия Петровна.
   - Данилов, ну и как?
   - А что? - спросил Данилов.
   - Неужели тебе нечего мне сказать?
   - А что я должен сказать?
   - После того, что произошло?..
   - А что произошло?
   - Ну хорошо, - сказала Клавдия, помолчав, - а неужели тебе не о чем  меня
спросить?
   - А о чем я должен тебя спросить?
   - Ладно, я сейчас приеду к тебе, - и Клавдия повесила трубку.
   "Экая баба! - рассердился Данилов. - Даже не поинтересовалась, есть ли  у
меня время..."
   Тут же телефон опять зазвонил. "Сейчас я ей выскажу!" - пообещал Данилов.
Однако он услышал голос Наташи.
   - Володя, вы извините, - сказала Наташа, -  мне  показалось,  что  у  вас
неприятности, что вчера между вами и вашим гостем что-то произошло... вот  я
отважилась вам позвонить...
   - Это все мелочи, - сказал Данилов мрачно.
   Он растерялся, оттого и сказал мрачно.
   - Я напрасно вам позвонила?
   - Нет, отчего же... - пробормотал Данилов. - Вы где?
   - Знаете, Володя, я ведь брожу в вашем районе... С утра взяла и поехала в
Останкино...
   - А сейчас-то вы где?
   Наташа назвала место. Оказалось, это в двух минутах ходьбы от Данилова.
   - Я выхожу, - сказал Данилов.
   Уже в лифте он вспомнил о Клавдии. "А-а-а,  пусть  прокатится!"  -  решил
Данилов.
   Наташу он нашел на улице Цандера, возле аптеки.
   - Здравствуйте, Наташа, - сказал Данилов.
   - Здравствуйте, Володя.
   - Вас интересует мой приятель? - спросил Данилов.
   - Нет, - сказала Наташа. - А что это мы на "вы" перешли? Так надо?
   - Нет. Это вышло само собой. Но не я начал...
   - А если мне опять начать на "ты"?
   - Я согласен.
   - А я, Володя, испугалась за тебя... Что-то случилось вчера, да?
   - Было... Мелкое недоразумение... Все уж и забыто.
   - Ты не обиделся на меня?
   - За что?
   - Я не знаю... Я просто заснуть не могла, и все... Чего-то боялась... Мне
казалось, что я должна от  чего-то  тебя  спасти...  Я  не  знаю...  Я  даже
приехала сюда утром и все ходила возле твоего дома, будто у тебя во мне была
нужда... Дурь какая-то! Нервная я, что ли, стала... От такой, наверное, надо
держаться подальше...
   - Ну что ты! - растроганно сказал Данилов. - Ты не выспалась?
   - По мне видно? - расстроилась Наташа. - Я страшная?
   - Нет, нет, что ты! - сказал Данилов. - Видно, ночью  давление  менялось,
вот и не шел к тебе сон.
   Наташа как-то странно поглядела на Данилова,  будто  в  словах  его  было
нечто обидное для нее, сказала тихо:
   - Нет... Что мне давление...
   "Ну да, что ей давление,  -  подумал  Данилов.  -  Ведь  она  из-за  меня
приходила и к театру, и в Сокольники, и  к  дому  моему!  А  я  размышляю  о
чем-то! Но как быть? Анастасия, Наташа, эта дура Клавдия, все  перемешалось,
и как тут разобраться? Что - истинное, необходимое, а что - призрак,  мираж,
суета... То есть разобраться легко... Но что выбрать? Да так,  чтобы  никому
не принести беды... В чем я волен?.. Экая печаль! Час  назад  все  мне  было
ясно".
   - Володя, я люблю тебя, - сказала Наташа.
   - И я тебя, Наташа, люблю, - сказал Данилов.
   И все. Шли вокруг люди, их было пока мало, но они шли. Что еще надо  было
сказать? Ничего и не надо...
   Остановилась машина возле Данилова с Наташей. Машина  Данилову  знакомая,
приобретенная на средства профессора Войнова.  Клавдия  Петровна  распахнула
дверцу.
   - Что же, Данилов! - сказала Клавдия с обидой. - Я спешу к тебе домой,  а
ты гуляешь по улицам!
   - Здравствуй, Клавдия, - сказал Данилов.
   - Здравствуй, - кивнула Клавдия. - У тебя нет совести, а если бы я  ехала
не по Цандера?
   - Я тебя вовсе и не ждал.
   - То есть как?
   - А так. Ты не поинтересовалась, есть ли  у  меня  время  для  встречи  с
тобой. А у меня времени нет.
   - Ты что, Данилов! - удивилась Клавдия.  Потом  она  словно  бы  заметила
Наташу: - А это кто?
   - Это - Наташа, - сказал Данилов. - Наташа, а это вот  моя  бывшая  жена,
Клавдия Петровна, я тебе о ней рассказывал...
   Должна бы Клавдия была понять, что  они  с  Наташей  -  близкие,  брат  с
сестрой, муж с женой, а она тут чужая...
   - И все же, - сказала Клавдия, взглядом пытаясь удалить Наташу из здешних
мест, - ты мне нужен.
   - Возможно, я тебе и нужен, - сказал Данилов, - но ты мне никак не нужна.
   - Данилов, - робко произнесла Клавдия, - ты всегда с уважением  относился
к женщинам...
   Данилов ощутил,  что  в  отношении  к  нему  Клавдии  вместе  с  прежними
чувствами превосходства и несомненной  власти  появилось  и  нечто  новое  -
тревога какая-то, или догадка безумная, или подозрение,  или  даже  страх...
Данилов даже пожалел Клавдию.
   - У меня есть тайна, - тихо сказала Клавдия.
   - Хорошо, - кивнул Данилов. - Но в другой раз.
   Обида опять придала Клавдии сил.
   - Наташа, - спросила Клавдия, - а вы у Данилова - новая симпатия?
   Наташа посмотрела на Данилова.
   - Наташа - моя вечная симпатия, - серьезно сказал Данилов.
   - Вы с ним будьте осмотрительней. Он человек распущенный.
   Тут и Данилов не нашел слов.
   - А я вас где-то видела. Вы не портниха?
   - Я не портниха, - сказала Наташа. - Но я шью.
   - А Гавриловой не вы шили по моделям Гагариной?
   - Шила.
   - Вот у Гавриловой я вас и видела! И шапочки вы шьете?
   - И шапочки.
   Тут Клавдия Петровна выскочила из машины, захлопнула дверцу,  о  Данилове
она забыла сразу же.
   - Мне непременно и быстро надо сшить шапочку из черного бархата,  знаете,
чалму, чтобы на ней хорошо смотрелись и бриллианты и жемчуга.  Мы  с  мужем,
возможно, поедем на три года в Англию. А туда без  чалмы  лучше  и  не  езди
совсем. На прием к королеве можно явиться  только  в  вечернем  наряде.  Моя
приятельница  жила  в  Англии,  получила  однажды  приглашение  на  прием  к
королеве, а ее без шапочки не пустили. Теперь она вернулась в Москву,  места
себе не  находит,  подругам  стыдится  показаться,  жизнь  испорчена,  я  ее
понимаю. А уж если эту дуру к королеве звали, то нас-то с Войновым  позовут,
и не раз. Вы возьметесь? У меня фасон есть. Я заплачу как следует.
   - Сошью, - сказала Наташа, - деньги ваши будут мне сейчас не лишние...
   Женщины тут же стали договариваться о времени встречи, записывать  адреса
и телефоны, а Данилов чуть  было  не  вскипел,  до  того  он  был  на  улице
посторонний.
   Наташа почувствовала его досаду, обернулась тут же  и  глазами  успокоила
Данилова.
   - Одно дело сделано, и ладно, - сказала Клавдия,  открывая  дверцу,  -  с
тебя, Данилов, хоть шерсти клок.
   Однако в машину она все еще не садилась, теперь, когда головной убор  был
обговорен,  Клавдия  Петровна  смотрела  на  Наташу  без   приязни   и   без
заискивания, а холодно, даже с  презрением,  как  дама  на  швею.  Что-то  и
Данилову она, видно, захотела  заявить,  чтобы  показать  и  швее  и  самому
Данилову, что имеет на него особенные права. Но и робела...
   - Ладно, - сказала Клавдия. - Я тебя разыщу.
   И укатила.
   Во все время суеты с Клавдией  Данилов  с  Наташей  вели  разговор  между
собой, в их разговоре не было слов, а было то, что они назвали четверть часа
назад. Этот разговор шел как бы поверх разговора с Клавдией,  оттого  в  нем
была игра, волновавшая Данилова и Наташу. Что им была теперь  Клавдия  и  ее
тайны, что им была улица Цандера с восемьдесят пятым  автобусом  и  аптекой!
Однако, когда речь зашла о чалме, Данилову  показалось,  что  их  с  Наташей
разговор прервался и он, Данилов,  остался  один.  "Впрочем,  нашел  к  кому
ревновать!" - подумал Данилов. Женщины - они и есть женщины... Он  досадовал
и на себя. Экие пошлые слова явились ему: "Наташа - моя вечная  симпатия..."
Но теперь, когда Клавдия уехала, они с Наташей  вернулись  к  своим  главным
словам, и Данилов почувствовал, что на сегодня их хватит,  дальнейшее  может
только испортить все.
   - Мне на работу, - сказала Наташа.
   - А мне скоро в театр.
   - Данилов, хочешь, я тебе брюки сошью?  Вот  мерку  сниму  и  сошью.  Или
джинсовый костюм? Или куртку?
   - Ты с Клавдией сразу нашла понимание, - не утерпел Данилов.
   - Любопытный фасон, - сказала Наташа. - Мне захотелось сшить эту чалму...
Ах, какие брюки я вижу для тебя!
   - Разве ты - брючный мастер?
   - Я все могу! Я тебя одену...
   Тут Наташа отчего-то засмущалась, словно  поняла,  что  обновками  своими
сделает Данилова чем-то обязанным ей, а ему, мужчине, может, и мысль об этом
сейчас неприятна... Подошел автобус.
   - Счастливо, Наташа! Я позвоню тебе после спектакля!
   - Ты приходи...
   23
   Дома Данилов расстегнул пуговицы рубашки. Оголил плечо.  Черной  дыры  не
было. Данилов отклеил прозрачный пластырь и ножницами потихоньку  высвободил
шелковые  нитки.  Кожа  стянулась,  ничто  не  напоминало  о  гравитационном
коллапсе. А ведь где-то, подумал Данилов,  в  соседней  вселенной  открылась
нынче  белая  дыра.  Все  вещество,  словленное  Кармадоном  для  гибельного
снаряда, утекло туда. Да и табуретка Данилова  и  вилки  с  кухонного  стола
явились, видно, в ту вселенную подарком. Данилов вздохнул. Удивительно,  что
не ушли в черную дыру его кости и внутренности. Слаба, что ль, дыра была или
что другое удержало их? Тут Данилов с некоей надеждой  подумал,  что,  может
быть, он напрасно грешил на Кармадона, что вдруг и Бек Леонович с  Синезудом
были затянуты в черную дыру и сейчас пришельцами вынырнули из белой  дыры  в
неизвестной Данилову вселенной? Хорошо бы так, уж  потом  Данилов  нашел  бы
способ вызволить их и вернуть в отчие места.
   Какой способ?! Когда - потом?!
   Что он Наташе морочит голову, если сам живет под дамокловым мечом и время
его последними крупинками истекает в песочных часах! В  особенности  теперь,
после запретного поединка!
   В дверь позвонили. На пороге стоял Переслегин.
   - Здравствуйте, - сказал Переслегин. - Извините, что надолго исчез. Был в
командировке, в Горьком.
   Тут бы им сразу сказать друг другу о главном, а  они  замолчали.  Данилов
даже засуетился, будто давая Переслегину понять, что времени у него мало.
   - Я к вам не надолго, - сказал Переслегин.
   - Да нет, что вы... - смутился Данилов.
   - Вы посмотрели? - спросил Переслегин.
   - Да, - кивнул Данилов.
   - И как?..
   - Мне понравилось... Я ведь вам так и написал...
   - Да-да, - согласился Переслегин. - Я очень благодарен...
   Он замолчал, смотрел на Данилова, ждал, видно, еще каких-то добрых слов о
своем сочинении, а у Данилова  все  ощущения  от  музыки  Переслегина  будто
пропали.
   - Я бы исполнил вашу симфонию, - сказал Данилов.
   - Вот и исполните! - обрадовался Переслегин.
   - Кто же меня выпустит на сцену? Где? И с каким оркестром?
   - Это все можно устроить! - махнул рукой Переслегин. - Главное,  что  вам
понравилась партитура!
   Данилов посмотрел на Переслегина с удивлением. Экий прыткий! Совсем  иное
мнение он составил о натуре композитора в прошлый раз.
   - А отчего вы дали главную партию в симфонии альту?
   - Я и сам не знаю отчего, - сказал Переслегин.  -  Ведь  когда  начинаешь
творить... Простите за пышное  слово...  Когда  начинаешь  сочинять  музыку,
разве делаешь это холодным умом! Уж потом, после, можешь объяснять себе, как
возник этот звук, эта мелодия и как эта... Со мной так, с другими, возможно,
иначе... Значит, к альту лежала  моя  душа...  В  скрипке,  уверен,  женское
начало... Озорная девчонка, печальная женщина, трагическая старуха - это все
для меня скрипка... А  в  альте  больше  твердости,  больше  драмы,  альт  -
мужчина... Я не знаю... Я стал писать музыку - и во мне зазвучал альт... Вот
и все...
   -   Но   альт-то,   согласитесь,   нынче   не   солист,   он   инструмент
вспомогательный, он у скрипки, у голоса человеческого, - в слугах!
   - Нет, нет и нет! Инструментов-слуг быть не должно! И не  может  быть!  В
музыке все великое и все может прозвучать! Надо только дать звук! Надо уметь
найти этот звук! А что до альта, то для него и Берлиоз писал симфонию.
   - Берлиоз писал "Гарольда" для альта Паганини! - воскликнул Данилов.
   - Ну и что же?
   - Как и что же! А теперь-то кто сыграет?
   - Вы и сыграете, - сказал Переслегин.
   - Я... Но что выйдет? Почему вы пришли ко мне?
   - Я слышал, как вы играли в НИИ машинные сочинения. Поэтому  я  к  вам  и
пришел. Я знаю многих альтистов, а пришел к вам...
   "Каким рохлей и несчастным человеком показался он мне в  прошлый  раз,  -
подумал Данилов, - а в нем есть сила, он упрямый и знает,  чего  хочет...  А
если знает, чего хочет, и тем не менее верит в себя, значит, он и смелый..."
   - Вам понравилось, как я играл? - спросил Данилов.
   - Да, - сказал Переслегин. - И я счастлив, если вы поняли мою  музыку.  Я
хотел бы показать вам  другие  свои  сочинения...  Там  вещи  для  небольших
составов... Квартеты, есть секстеты...  С  темами  для  импровизаций...  Все
великие музыканты прошлого были импровизаторами. Ведь так? А нынче  выходит,
что музыканты могут свободно выражать себя лишь в джазе... Я написал вещи  и
для вашего альта...
   - Моего альта нет, - сказал Данилов.
   - То есть как?
   - Того альта, что вы слышали в НИИ, нет, его украли.
   - Это грустно, - сказал Переслегин,  печально  взглянул  на  Данилова,  и
Данилов ощутил, что  Переслегин  понимает,  какими  были  его  муки.  -  Это
грустно, - повторил Переслегин. - Но это ничего не меняет. Вы музыкант вовсе
не потому, что имели Альбани.
   Данилову оттого, что он своими словами о пропавшем  альте  чуть  было  не
разжалобил самого себя,  стало  неловко,  он  поднялся  и  подошел  к  окну.
Переслегин расценил движение Данилова как напоминание  о  ходе  времени.  Он
тоже встал. А Данилову и вправду следовало отправляться в театр.
   - Принесите мне свои новые произведения, - сказал Данилов. -  Я  пока  не
столь уверен в себе, чтобы мечтать о сольных выступлениях. И не  так  молод,
чтобы получить их. Но ваши вещи я погляжу с удовольствием.
   - Вы говорите, где и с каким оркестром? - сказал Переслегин. - Есть  один
молодежный оркестр. Есть у меня и один дирижер. Я сведу вас с ним,  если  вы
согласитесь...
   Переслегин ушел, а Данилов, проводив его к лифту, почувствовал досаду. Он
ждал разговора с Переслегиным, готовился к нему, бог весть что  возлагал  на
этот разговор, а все вышло так, будто  они  с  Переслегиным  дело  обсудили.
Вроде покупки мебели или, на крайний случай, устройства левого  концерта  на
клубных задворках. Он, Данилов, намерен был сказать  Переслегину  горячие  и
добрые слова, до того Переслегин их стоил, а сказал дурно и небрежно,  будто
подобные симфонии ему, Данилову, каждый день приносили с почтой. И его  душа
жаждала теперь высокой беседы о музыке, не  о  бойкой,  шумной  и  пустяшной
даме, а об истинной музыке, о какой древние говорили, что она - второй разум
человеческого естества, что она любовь и наука, познающая согласованность во
всем, что она - ненависть ко злу, но ненависть, являющаяся благом для людей.
Вот так бы сели они с Переслегиным друг против друга и согласились бы, что в
мире все - музыка и гармония или поиски гармонии и  что  им  вдвоем  в  этих
поисках следует быть смелыми, идти, рискуя и без оглядки... Нужен, нужен был
такой разговор Данилову, нужно было ощущение поддержки собрата по искусству,
умиление тем, что он, Данилов, не  один,  что  его  понимают.  К  малодушным
Данилов отнести себя не мог, но не был он уверен в себе, не был, а  ждал  от
себя в музыке многого! Наверное, Переслегин ушел от  него  расстроенный,  не
утоливший  жажды.  Вот  всю  жизнь  так!  И  не  поговоришь  как  следует  с
необходимым тебе человеком, не откроешь ему душу, его душу не обрадуешь, а в
суете коснешься лишь случайным словом и унесешься дальше по пустяшным делам!
   Все эти мысли посетили Данилова в мгновения, когда он спешно одевался  на
работу. Они были прерваны приходом водопроводчика Коли. Коля  раскланялся  в
дверях и цепким взглядом, вытянув шею, попытался с порога обнаружить нечто в
квартире Данилова.
   - Коля, я бегу, - сказал Данилов.