Поединок  мог  быть  словесный,  на
шпагах, на кулаках,  на  пистолетах,  на  картах,  на  карабинах,  случались
поединки, когда противники швыряли друг в друга камни, овощи. Бились костями
вымерших крупных животных, огненными струями. Всего и не припомнишь. Данилов
с Кармадоном  уговорились  вести  поединок  из  ракетных  установок  средней
мощности  с  радиусом  действия  до  шестисот  километров.  Огневые   рубежи
секунданты обязаны были начертить  мелом  в  пустынном  месте,  подальше  от
Земли, куда и метеориты не заглядывали без нужды. Карту звездного  неба  Бек
Леонович взял для практических действий  со  стола  моего  сына,  тогда  еще
морочившего головы родителям мечтой об астрономии.
   В пять часов, когда Данилов все еще сидел с деловыми посланиями, зазвонил
телефон. Данилов оторопел. Неужели Наташа учуяла беду! Хотя  какая  это  для
нее беда... Нет, ее звонок был бы теперь лишним. Звонил пайщик с  четвертого
этажа Подковыров, солист танцевального ансамбля.
   - Володя, - сказал Подковыров, - извините меня, но я так и думал, что  вы
не спите.
   - Чем обязан? - спросил Данилов.
   - Еще вчера сочинил! - обрадовался Подковыров. - Всю ночь не спал,  ждал,
кому прочитать!
   Подковыров хоть и был солистом, но лелеял в себе литератора.  Он  сочинял
короткие мысли, афоризмы и строки из ненапечатанного. Их печатали.
   - Ну читайте, - сказал Данилов.
   - Вот. Для "Рогов и копыт". "Объявление. Любителям автографов.  В  городе
Париже в Соборе Инвалидов в  двенадцать  часов  по  ночам  из  гроба  встает
император". А? Каково! Смешно?
   - А что смешного?
   - Как же...
   - Он ведь и вправду встает.
   - Кто?
   - Император.
   - Когда?
   - В двенадцать часов.
   - Где?
   - В Соборе Инвалидов. Садится на воздушный корабль...
   - Вы шутите?
   - Нет. Не шучу. Я сам  встречал  корабль,  -  сказал  Данилов  и  повесил
трубку.
   "Были бы у меня иные обстоятельства, - подумал Данилов, - я этому болвану
как-нибудь устроил бы встречу с императором. Вставшим из гроба..." Хотя  что
было на Подковырова злиться? Счастливые часов не наблюдают...
   "Так, - сказал себе Данилов, - что нужно  -  написал.  Неужели  все  дела
сделаны?" Он даже испугался. У него была примета. Отправляясь  в  какое-либо
опасное путешествие, он хоть одно, хоть и  маленькое  дело,  но  как  бы  не
успевал исполнить. Чтобы чувствовать себя обязанным вернуться. "Я  же  брюки
из химчистки не взял!" - обрадовался Данилов.
   Брюки брюками, однако он так ни разу не сыграл сочинение  Переслегина  от
начала до конца. А ведь хотел. Данилов взял альт. Открыл ноты Переслегина. И
минуты через две забыл обо всем. И звучала в нем музыка. И была в ней  воля,
и была в ней печаль, и солнечные блики разбивались  в  невиданные  цвета  на
гранях хрусталя, и ветер бил оторванным куском железа по  крыше,  и  кружева
вязались на коклюшках, и кашель рвал грудь,  и  тормоза  скрипели,  и  дождь
теплыми каплями скатывался за шиворот, и  женское  лицо  светилось,  и  была
гармония...  Сосед  Клементьев,  духовик  из   детской   оперы,   возмущенно
забарабанил по стене, разбуженный и злой...
   Данилов опустил альт и смычок, притих.
   Он устал и был грустен.
   Вдруг он вспомнил о времени и понял,  что  играл  сорок  минут.  Духовику
Клементьеву следовало сказать спасибо. Надо  было  собираться  и  надо  было
истребить в себе слабость.
   Впрочем, отчего же слабость? Неужто музыка дала ему одну  слабость?  Нет,
посчитал Данилов, она дала ему и силу. Хотя бы потому, что он ощущал  теперь
необходимость исполнить музыку Переслегина и для себя и для публики.  А  для
этого следовало победить и вернуться. То обстоятельство, что  и  победив  он
мог не вернуться, Данилов будто бы не принимал в расчет.
   Данилов перевел пластинку на браслете, вызвал  домового  Бека  Леоновича.
Бек Леонович явился и был бледен. Из Коканда в Москву когда-то он перебрался
поездом, на верблюдах и на ишаках, но теперь-то Данилов, беря грех на  себя,
вынуждал его лететь жутко куда. Да если бы лететь, подумал Данилов. Если  бы
сейчас насладиться полетом, как при прогулке в свою пещеру  в  Андах!  Нынче
было дело, им предстоял не полет,  а  перенесение.  Зубы  у  Бека  Леоновича
стучали.
   - Вы глаза закройте, - сказал Данилов, - за мою руку  уцепитесь  -  и  мы
сейчас же будем там. Если  со  мной  что  случится,  вас  вернет  домой  мой
соперник... Ну все... В путь!
   И оказались на месте поединка. "О Земля! О жизнь!  О  любовь!  О  музыка!
Неужто - все?.." - возникло в Данилове, словно бы он находился еще в дороге.
Пальцы Бека Леоновича, вцепившиеся в левую  руку  Данилова,  вернули  его  к
заботам.
   - Успокойтесь, Бек Леонович, - сказал Данилов. - Вот мы и  здесь.  Будьте
как на Третьей Ново-Останкинской... Можете  ходить,  можете  парить,  можете
плавать... Глаза откройте... Вот и все...
   Было  черно,  безвоздушно,  холодно,  но  отчего-то  сыро.  Бек  Леонович
расцепил пальцы, стал ходить, рукой тыкаясь в  пространство,  как  в  стену.
Потом он открыл глаза.
   - Их нет, - сказал.
   - Еще пять минут, - успокоил его Данилов. - Карта при вас?
   - При мне, - сказал Бек Леонович.
   Имелась в виду карта звездного неба,  составленная  моим  сыном,  предмет
зависти Миши Муравлева. Данилов  посмотрел  на  сплетения  желтых,  синих  и
зеленых линий, на кружочки звездных систем, ткнул пальцем:
   - Мы вот здесь. - И добавил: - Может быть. И мел захватили? - спросил  он
Бека Леоновича.
   - Захватил... А вот и фонарик...
   В шесть Кармадон с секундантом не явился. Что-то  было  не  так.  Данилов
чувствовал, что Кармадон  где-то  рядом,  но  где?  "А  вдруг  он  перенесся
невидимым?" - подумал Данилов.  Поединки  вот  уж  как  семьдесят  лет  были
запрещены,  дуэлянтов  строго  наказывали,  может  быть,  Кармадон  в  целях
безопасности и затуманился? Однако в шесть часов он  обязан  был  явиться  к
барьеру во плоти. Да и место они  подыскали  отдаленное,  на  самой  окраине
бесконечного мира. Данилов приложил ладонь ко лбу, стараясь разглядеть - нет
ли где поблизости Кармадона с  секундантом.  Потом  взял  телескоп.  Никого.
Осветил фонариком карту звездного неба. Вон что! Зеленая линия в их секторе,
наткнувшись на желтую, пропадала вовсе. "Ох уж эти мне московские троечники!
- в сердцах подумал Данилов. - А я-то что же,  растрепай,  смотрел  раньше!"
Конечно, и Кармадона с секундантом по этой  карте  могло  занести  в  желтую
точку. А то и в синюю! Наконец  Данилов  обнаружил  телескопом  две  мрачных
фигуры в плащах. Стояли они далеко отсюда!
   Данилов с секундантом перенесся  к  ним.  Бек  Леонович  робко  шагнул  к
секунданту Кармадона с объяснениями, при этом показывал карту. Фонарь был не
нужен. На небе тюльпаном висела угасающая звезда, розовый свет ее был  томен
и зловещ. Извинения Кармадон принял, только нервно махнул рукой:  "Быстрее!"
Секунданты взялись  устраивать  барьер.  Барьер  вышел,  какой  требовалось,
световой и звуковой одновременно, при этом он был обозначен и палашами -  на
палашах Синезуд укрепил варежки  Данилова,  связанные  ему  к  прошлой  зиме
Муравлевой, а между  палашами  Бек  Леонович  провел  мелом  роковую  черту.
Синезуд  был  важен,  высокомерен,  значки  разных  миров,  в  том  числе  и
ворошиловского стрелка, вынес на плащ, и  теперь  они  отражали  зловещий  и
томный свет умирающей  звезды.  Бек  Леонович  мелом  водил  старательно  и,
казалось, забыл, кто  он  и  где.  Они  с  Синезудом  двинулись  осматривать
ракетные установки, при этом Бек Леонович вел себя  достойно,  не  дрожал  и
даже заметил огрех в системе наведения установки Кармадона. Затем Синезуд  и
Бек Леонович  проверили  укрытие,  из  которого  им  предстояло  следить  за
поединком. И тут останкинский житель держался молодцом.
   Наконец все было проверено и устроено. Секунданты встали  между  палашами
на меловой черте спинами друг к другу. "Марш!" - скомандовал Синезуд. Тут же
он и Бек Леонович сделали каждый по  одиннадцати  шагов,  и  в  местах,  где
остановились, воткнули в пространство  еще  по  палашу.  При  этом  Синезуду
показалось, что шаги Бека Леоновича были  шире  его  шагов  и,  стало  быть,
интересы Кармадона ущемлены. Он сам сделал одиннадцать шагов от черты  и  до
палаша Данилова. Вышло, что пространство отмерено честно.
   - Сходитесь! - сурово скомандовал Синезуд.
   Данилов и Кармадон - каждый от  своего  палаша  -  двинулись  друг  другу
навстречу.
   У меловой черты они встали. Барьер отделял их. Данилов и Кармадон  стояли
молча,  взглядом  пытаясь  испепелить  противника.  Кармадон  был  грозен  и
нетерпелив, ни мира, ни пощады ждать от него не следовало. Данилов и не ждал
ни мира, ни пощады. Он чувствовал: все в нем  могло  сейчас  вспыхнуть,  как
березовая кора под огненным шилом увеличительного стекла, до  того  свирепым
был взгляд Кармадона! Но выдержал Данилов, выдержал, еще и сам чуть было  не
вызвал свечение голубых углей, однако отчего-то не отдал  взгляду  последней
силы. Будто скучно ему было закончить поединок теперь же. Или самую малость,
но пожалел он Кармадона...
   - Расходитесь! - услышал Данилов.
   Бек Леонович дрожал, на розовой угасающей звезде вспыхнули желтые волдыри
- то Кармадон скользнул по звезде взглядом. Горло у  Данилова  пересохло,  в
кончиках пальцев кололо, надо было успокоиться  и  свежим  бойцом  выйти  на
огневой рубеж.
   Синезуд взмахнул рукой, и они с Беком Леоновичем отправились  в  укрытие.
Данилов и Кармадон прибыли к своим установкам, еще раз  оглядели  системы  и
щиты, включили экраны систем слежения и сообщили о готовности.
   - Начинайте, пожалуй! - прозвучала из укрытия команда Синезуда.
   Первым стрелять должен был Кармадон.  Шестьсот  километров  отделяло  его
теперь от Данилова. "Будь что  будет!"  -  отчаянно  сказал  Данилов,  кураж
напуская на себя. Пальцы  его  так  и  вцепились  в  пластмассовые  рукоятки
пульта. Ни точки, ни черточки не возникло на экране. Данилов поднял  голову.
"Да что же он медлит-то..." И тут Данилов увидел, что прямо перед ним  стоит
огромный Кармадон. Данилову стало страшно. И зябко. Нет, Кармадон  стоял  не
перед ним, понял Данилов, он был на своем огневом рубеже, но  он  вырос,  он
увеличил себя, он стал верст в сто ростом, глаза  прикрыл  мертвыми  веками,
холодным великаном готов был раздавить любую мелкую тварь! "Да что он пугает
меня! - подумал Данилов. - Что он ужасы-то рисует! Будто я младенец или трус
какой..." Данилов возмутился,  и  чувство  возмущения  чуть  успокоило  его,
разбудило в нем обиду, а  то  после  напряжений  на  меловой  черте  Данилов
расслабился и чуть ли не стал благодушным. Белое пятно  возникло  на  экране
системы слежения, ракета пошла в сторону Данилова. Данилов  быстро  выдвинул
вперед летучий шит с сетью, челюсти сжал, все теперь зависело от усилий  его
воли, окажись она слабая, никакой щит не помог бы ему, а  разлетелся  бы  на
куски, и в ничто, в пустоту превратилась бы сущность Данилова. Но нет,  воля
еще была в нем, и не слабей Кармадоновой, она-то  и  бросила  щит  навстречу
ракете, уперлась на лету в нее  или  в  Кармадонову  волю,  а  потом,  когда
Кармадон устал и отчаялся, сетью захватила ракету  и  унесла  ее  в  сторону
угасающей звезды. Вдали что-то зашипело, и новый волдырь вздулся на  розовом
теле звезды.
   "Ну и как Кармадон? - подумал  Данилов.  -  Все  еще  великан  или  опять
сравнялся со мной?" Нет, Кармадон не уменьшился, стоял, голову гордо подняв,
глаза открыл и теперь с некоей  усмешкой  смотрел  на  Данилова.  "Ну-ну!  -
рассердился Данилов. - Гусарит! Пусть и  пеняет  на  себя!"  Однако  Данилов
чувствовал, что острого желания убивать Кармадона у него нет. Важно было то,
что он, Данилов, не спустил Кармадону пошлости, уберег от него Наташу, а вот
гибели ему он уже не желал.  Он  знал,  что,  если  он  сейчас  промахнется,
поединок продолжится, до первой крови, и очень может  случиться,  что  кровь
эта будет его кровью. Однако злость теперь словно бы вышла из Данилова.
   Данилов уселся на жесткое зеленое  сиденье,  отвел  глаза  от  Кармадона,
включил систему наведения, проверил, не изъят ли из ракеты заряд, и нажал на
кнопку Огненные вихри обдали Данилова.  Данилов  тут  же  почувствовал,  как
трудно  лететь  ракете,  как  упирается  и  упорствует   Кармадон,   Данилов
собственной волей толкал, толкал ракету вперед. Шла ракета трудно, как бур в
гранитных породах, и были мгновения, когда ракета застревала в сопротивлении
Кармадона. Однако остались в Данилове еще силы, остались в нем еще  соки,  и
он гнал, гнал ракету, толкал, оберегая  заряд,  и  вдруг  почувствовал,  что
Кармадон ослаб, что он, Данилов, победил,  одолел  Кармадона,  что  Кармадон
теперь висит над бездной, вцепившись рукой в корень или камень, и пальцы его
вот-вот разожмутся. Следовало еще  одним  напряжением  воли  вмять,  вдавить
ракету в сущность Кармадона, кончить все разом. И тут Данилову  стало  жалко
Кармадона, он выпрямился, челюсти разжал и позволил Кармадону дрожащим щитом
отвести ракету в сторону.
   И опять на розовой звезде вздулся желтый волдырь.
   Взмокший, расслабленный, утих Данилов. Дышал тяжело. Чувствовал: Кармадон
понял, что он, Данилов, пощадил его. Ему казалось, что теперь  поединок  мог
быть и прекращен. Он  свои  отношения  с  Кармадоном  выяснил,  и  довольно.
Кармадону же следовало  вспомнить  о  порядочности.  Или  хотя  бы  проявить
благоразумие. Естественно, ни обнимать Кармадона, ни жать ему  руку  Данилов
не стал бы, но они могли разойтись честно и навсегда.
   Зашуршало в аппарате связи с секундантами. И  у  них  в  укрытии,  видно,
возникли мысли о примирении.
   Раздался хохот. Страшный хохот, словно орудийный. Была бы розовая  звезда
планетой и имела бы жизнь, стекла бы сейчас вылетели там из  окон,  вода  бы
вскипела в реках и воздушные корабли потеряли бы управление. Данилов увидел:
Кармадон вырос еще, вовсе  стал  гигантом.  Волосы  его  посинели,  весь  он
покрылся оранжевыми  пятнами,  как  струпьями,  когти  отросли  на  руках  у
Кармадона и  десятью  мечами  висели  в  черно-розовом  пространстве,  клыки
кривые, сверкающие торчали теперь у Кармадона из пасти, и пена падала с них,
да и весь Кармадон находился в какой-то зеленоватой  сфере  из  слизи,  и  в
слизи этой копошились, дергались, переплетались, грозили Данилову  уродливые
щупальца, отростки, серебристые тела, рога, присоски, молибденовые  шпаги  и
антенны, мятые рыльца, рыбы плавали или  неизвестно  что,  они  повизгивали,
позванивали, взвивались в истерике, поддерживая жуткий хохот  Кармадона.  Но
страшнее всего был теперь взгляд Кармадона. Надменный, огненные,  мертвящий.
Данилов растерялся. Значит, Кармадон движение его души  посчитал  слабостью,
пощаду воспринял как оскорбление и был уверен, что теперь его снаряд получит
убойную силу. "За кого же он меня принимает?  -  думал  Данилов.  -  Что  он
вырядился монстром или вурдалаком?" Но  Кармадон  действовал  не  так  уж  и
наивно, имел некое представление о земных суеверных и поэтических  чувствах,
- смотреть на него было теперь Данилову неприятно. Жутко  было  смотреть.  И
Кармадон нажал на кнопку пуска.
   Еле-еле Данилов отвел от себя ракету Кармадона. Жизнь  его  на  этот  раз
висела на волоске... Об этом Данилов подумал мгновениями позже и похолодел.
   Данилов  расстегнул  пуговицу  воротника.  Хотелось  пить...  И  не  было
никакого желания продолжать поединок. Но что оставалось? Данилов чувствовал,
что и Кармадон сейчас еле дышит, клыки и когти его  исчезли,  в  зеленоватой
сфере прекратилось копошение,  лишь  что-то,  остывая,  еще  дергалось  там,
скрипело и клацало. А  потом  Кармадон  вдруг  стал  металлический,  строгих
линий, будто броневик или робот.
   На подготовку к выстрелу Данилов имел десять земных минут.  Они  истекли.
Данилов надавил пальцем на кнопку.
   Он думал, что, наверное, не сможет поразить Кармадона и  нужно  чуть-чуть
расслабиться, чтобы,  когда  придет  очередь  соперника,  уберечься  от  его
ракеты. А потом, может быть, силы и  восстановятся...  Данилов  чуть  ли  не
развалился на зеленом жестком сиденье, ракета его  шла  тихо,  но  ровно.  И
вдруг Данилов скосил глаза на экран системы слежения. Белое пятно дрожало  и
увеличивалось на нем! Значит, вот как! Прежде чем Данилов нажал  на  кнопку,
Кармадон послал в него ракету, не имея на это права, и  ракета  его  была  с
куда более страшным зарядом, с куда более  совершенной  системой  ускорения,
нежели полагалось по условиям  поединка!  "Это  же  подлость!"  -  в  мыслях
вскричал Данилов. И опять жутко,  победителем  захохотал  Кармадон.  Данилов
понял, что сейчас все кончится.
   Но и он доведет ракету до цели, не  простит  подлости,  последние  усилия
воли, последние усилия своей сущности вложит, вместит в движение ракеты и ее
удар! И тут что-то  оглушило  Данилова,  стало  взрываться  в  нем,  потекли
цветные видения, и чьи-то лица были, и женские, сначала будто бы Наташино, а
потом - Анастасии, музыка мучила Данилова болью, или это была  просто  боль,
но тут все потеряло цвет и звук и исчезло...
   22
   - Данилов, извините, пожалуйста, это опять я вам звоню, Подковыров.
   - Я слушаю, - вздохнул Данилов.
   - А если мы изменим текст?
   - Какой текст?
   - Насчет императора.
   - И что?
   - Ну, а если он не в двенадцать будет вставать из гроба, а  в  час  ночи?
Так смешнее?
   - Смешнее, - сказал Данилов и повесил трубку.
   Он тут же ее поднял, чтобы Подковыров не смог пробиться к нему снова.
   Данилов чувствовал себя скверно. Еле был жив. Болела голова,  ныло  тело,
пальцы дрожали. И вдобавок ко всему была в Данилове, на  правом  его  плече,
черная дыра. Дыра потихоньку уменьшалась, шелковые нитки, оставленные ловкой
иглой, стягивали ее. Поначалу черная дыра была размером с будильник,  теперь
же ее можно было закрыть и двугривенной монетой. Дыра не  болела,  а  только
тяготила Данилова. Она была в нем, но и как бы сама  по  себе.  Сверху  дыру
заклеили прозрачным пластырем. Данилов на кухне, задумав  рассмотреть  дыру,
осторожно оттянул пластырь. Тут все пришло  в  движение,  все  потянулось  в
дыру. Данилов быстро приклеил пластырь, однако одна  из  кухонных  табуреток
успела подлететь к его плечу, рассыпалась в воздухе и крошками,  со  свистом
исчезла в черной дыре. Тут же последовали и вилки,  не  убранные  со  стола.
Прочие вещи удалось сохранить. "Ну ладно, - успокоил  себя  Данилов,  -  она
сама превратится в точку, а потом и  вовсе  затянется...  Известное  дело  -
гравитационный коллапс..." Все же ему было не по себе  оттого,  что  на  его
плече начинался тоннель во вселенную, неизвестно какую, на нашу не  похожую.
Но каков Кармадон, коли так постарался!
   Данилову стало известно и то, что исчезли совсем Синезуд и Бек  Леонович.
Данилов решил, что Кармадон, прежде чем совершить подлость, убрал свидетелей
- секундантов. Он был уверен, что и Данилов исчезнет, вот их и убрал.  Погиб
домовой Бек Леонович, и выходило, что Данилов погубил его.  Напрасно  станут
теперь ждать Бека Леоновича замурованные им жены. И восточных подруг Данилов
жалел, но в них ли было дело! Эх, Кармадон, Кармадон!..
   Однако как ни слаб был теперь Данилов, что бы ни ожидало его в  ближайшие
мгновения, он понимал,  что  ему  следует  приниматься  за  житейские  дела.
Данилов сдвинул пластинку на браслете, вернул себя в человеческое состояние.
Он жив! Случай спас его, случай вернул его в существование, что ж, надо было
благодарить случай - или Анастасию - и жить дальше.
   Данилов решил пересмотреть бумаги, написанные им утром. Думал порвать  их
или  предать  огню,  но  посчитал:  а  зачем?  Еще  пригодятся...  Все   его
распоряжения были уместны, ни от чего он  не  желал  отказываться,  даже  от
отписок в пользу Клавдии. Лишь письма о симфонии Переслегина Данилов положил
задержать. Он мог и по телефону позвонить адресатам. Зато самому Переслегину
Данил