звый ли котенок после того:
всякий вздор меня увлекает!"
     Покуда он  потом сел на  извозчика и  ехал к  m-me Пиколовой,  мысль об
театре все больше и больше в нем росла. "Играть будут, вероятно, в настоящем
театре,  -  думал он, - и, следовательно, можно будет сыграть большую пьесу.
Предложу им "Гамлета"!" -  Возраст Ромео для него уже прошел,  настала более
рефлексивная пора - пора Гамлетов.
     M-me Пиколову, очень миленькую и грациозную даму, в щегольском домашнем
костюме,  он  застал сидящею около стола,  на  котором разложены были разные
пьесы,  и она решительно,  кажется,  недоумевала,  что с ними ей делать: она
была весьма недальнего ума.
     - Здравствуйте,  monsieur Вихров, - сказала она, - научите, пожалуйста,
что нам взять играть; вы, говорят, сами пишете!
     Вихров, решившийся не откладывать объяснения, начал прямо.
     - Все это, что лежит перед вами, совершенная глупость! - сказал он.
     - Глупость?  - спросила Пиколова, немного с удивлением уставляя на него
свои  глаза:  она  никак не  полагала,  чтобы что-нибудь печатное могло быть
глупостью.
     - Мы сыграем очень умную и великолепную вещь -  "Гамлета"! - проговорил
Вихров.
     - "Гамлета"?   Ах,  позвольте,  я  видела  что-то  такое  в  Москве,  -
проговорила Пиколова, прищурив немного свои хорошенькие глазки.
     - Да, вероятно!
     - Тут, кажется, представляется весь двор.
     - Да, двор с разными негодяями, между которыми страдает честный Гамлет.
     - Кого же я тут буду играть? - спросила Пиколова.
     - Вы будете, если пожелаете, играть Офелию.
     - А какой костюм ей надо?
     - Костюм в  первых актах у ней -  обыкновенное шелковое платье фрейлины
со шлейфом.
     - Со шлейфом же, однако!.. И все один костюм?..
     - Нет, в последнем акте она является сумасшедшей: в венчальном, сколько
я помню, вуале, с белыми цветами на голове и с распущенными волосами.
     - Это, должно быть, очень недурно... - И m-me Пиколова, вообразив самое
себя в  этом костюме,  нашла,  что она будет очень хороша,  а  главное,  она
никогда не бывала в таком костюме. - Платье должно быть белое?
     - Белое!
     - Это  очень будет красиво!  -  проговорила Пиколова,  и  таким образом
судьба "Гамлета" была решена:  его  положено было сыграть во  что бы  то  ни
стало.
     - Я  буду  играть Гамлета,  -  сказал Вихров,  -  и  вы  будете в  меня
влюблены, - прибавил он, видя, что его собеседнице надобно было растолковать
самое содержание пьесы.
     - Но я, однако, не очень буду в вас влюблена? - спросила она.
     M-me Пиколова побаивалась в  этом случае своего обожателя,  который был
сильно ревнив.
     - Нет,  не очень!  -  успокоил ее Вихров.  -  Так вы, значит, и скажете
Ивану Алексеевичу (имя губернатора), что мы выбрали "Гамлета"?
     - Непременно скажу;  но только вы наверное ли знаете,  что в  последнем
акте я должна буду быть в вуале и в цветах? - переспросила она еще раз его.
     - Наверное знаю, - отвечал он ей и поспешил уехать, потому что наступал
уже час обеда Захаревских.
     - Довольны ли вы,  что я  впутал вас в театр?  -  спросил его Виссарион
Захаревский.
     - Ни то, ни се, - отвечал Вихров, садясь около Юлии.
     - Что же вы решили: что будете играть? - спросил Иларион Захаревский.
     - "Гамлета",   -   отвечал  Вихров  и  покраснел  немного.  Он  заранее
предчувствовал, что ему посыплются возражения.
     - Как "Гамлета"?.. - воскликнули все в один голос.
     - "Гамлета"-с, - повторил Вихров.
     - Но  это очень трудно,  -  заметил Иларион Захаревский.  -  Кто самого
Гамлета будет играть?
     - Ваш покорный слуга, - отвечал Вихров.
     Прокурор и при этом ответе недоумевал.
     - Вы отлично сыграете Гамлета, - подхватила Юлия.
     - Но Офелию - кто же? - продолжал прокурор.
     - Офелию - madame Пиколова, - отвечал Вихров.
     Опять оба брата придали несколько удивленное выражение своим лицам.
     - Но разве вы не заметили, что она очень глупа, - проговорил прокурор.
     - И Офелия в самой пьесе не очень умна, - отвечал Павел.
     - Мне, значит, в вашем спектакле и нет никакой роли - бедная я, бедная!
- проговорила как-то шутя, но в глубине души с грустью, Юлия.
     - Вам Гертруду можно играть, - сказал ей Вихров.
     - Хорошо,  я  хоть Гертруду буду играть,  -  сказала Юлия с  просиявшим
взором.
     Слушая все  эти переговоры с  усмешкой,  инженер вмешался,  наконец,  в
разговор.
     - Я не знаю,  прилично ли девушке играть Гертруду: она немножко дурного
поведения.
     - О, вздор какой, - проговорила Юлия.
     - Ну, это что же! - поддержал ее и Иларион Захаревский.


                                     IV

                          ГЕРОЙ МОЙ В РОЛИ ГАМЛЕТА

     Выбор такой большой пьесы,  как "Гамлет",  произвел удивление и  смех в
публике; но m-me Пиколова хотела непременно, чтобы пьесу эту играли, - хотел
того,  значит,  и  грозный начальник губернии и  в  этом случае нисколько не
церемонился:  роль короля,  например,  он прислал с жандармом к председателю
казенной палаты,  весьма красивому и  гордому из себя мужчине,  и непременно
требовал, чтобы тот через неделю выучил эту роль.
     Многие насмешники,  конечно, исподтишка говорили, что так как Клавдий -
злодей и узурпатор,  то всего бы лучше,  по своим душевным свойствам, играть
эту роль самому губернатору.  Полония m-me  Пиколова отдала мужу,  жирному и
белобрысому лимфатику{198},  и  когда  в  публике  узнали,  что  Полоний был
великий подлец,  то  совершенно одобрили такой выбор.  Прочие роли:  Лаэрта,
тени,  Гильденштерна и  Розенкранца -  разобрали между  собой разные молодые
люди  и  не  столько желали сыграть эти  роли,  сколько посмешить всем  этим
представлением публику. Все эти насмешки и глумления доходили, разумеется, и
до  Вихрова,  и  он  в  душе страдал от  них,  но,  по наружности,  сохранял
совершенно спокойный вид и,  нечего греха таить, бесконечно утешался мыслью,
что  он,  наконец,  будет  играть в  настоящем театре,  выйдет из  настоящим
образом устроенных декораций,  и суфлер будет сидеть в будке перед ним, а не
сбоку  станет  суфлировать  из-за   декораций.   Перед  наступлением  первой
репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что
если  уж  играть что-либо  на  благородных спектаклях,  так  непременно надо
что-нибудь большое и  умное,  так  что  все  невольно прибодрились и  начали
думать,   что  они  в  самом  деле  делают  что-то  умное  и  большое;  даже
председатель казенной палаты не  с  таким грустным видом сидел и  учил  роль
короля  Клавдия;  молодежь  же  стала  меньше  насмешничать.  Костюм  Офелии
Пиколова переменила,  по крайней мере,  раз пять и  все совещалась об этом с
Вихровым;  наконец,  он  ее  одел  для  последнего акта в  белое платье,  но
совершенно без юбок,  так что платье облегало около ее  ног,  вуаль был едва
приколот,  а цветы -  белые камелии - спускались тоже не совсем в порядке на
одну сторону.  Пиколова,  взглянув на себя в трюмо, была в восторге от этого
поэтического растрепе.
     Первая репетиция назначена была в доме начальника губернии. Юлию возить
на  репетицию  братья  Захаревские  поручили  в  ихней,  разумеется,  карете
Вихрову. Когда Юлия в первый раз поехала с ним, она ужасно его конфузилась и
боялась,  кажется, кончиком платья прикоснуться к нему. Все действующие лица
выучили уже  свои  роли,  так  как  все  они  хорошо знали,  что  строгий их
предприниматель,  с  самого  уже  начала репетиции стоявший у  себя  в  зале
навытяжке и  сильно нахмурив брови,  не любил шутить в  этом случае и  еще в
прошлом году одного предводителя дворянства, который до самого представления
не выучивал своей роли, распек при целом обществе и, кроме того, к очередной
награде еще не представил.
     Вихров начал учить всех почти с голосу, и его ли в этом случае внушения
были  слишком велики,  или  и  участвующие сильно  желали  как  можно  лучше
сыграть, но только все они очень скоро стали подражать ему.
     - Бога ради, - кричал Вихров королю, - помните, что Клавдий - не пошлый
человек,  и  хоть у  переводчика есть это немножко в  тоне его речи,  но  вы
выражайтесь как можно величественнее! - И председатель казенной палаты начал
в самом деле произносить величественно.
     - Madame  Пиколова,   -  толковал  мой  герой  даме  сердца  начальника
губернии,  -  Гамлет тут  выше всей этой толпы,  и  вы  только любовью своей
возвышаетесь до меня и начинаете мне сочувствовать.
     - Тише говорите об этом,  -  шепнула она ему, - Ивану Алексеевичу может
это не понравиться!
     - Очень мне нужно, понравится это ему или нет! - возразил ей Вихров.
     Пиколова погрозила ему  на  это пальчиком.  Лучше всех у  Вихрова сошла
сцена с  Юлией.  Он ей тоже объяснил главный психологический мотив всей этой
сцены.
     - Это  стыд  -  стыд женщины,  предавшейся пороку,  и  стыд перед самым
страшным судьей - своим собственным сыном!
     Юлия  представила,  что  она  убита  была  стыдом.  О  величественности
королевы ей хлопотать было нечего: она была величественна по натуре своей.
     Всеми  этими  распоряжениями Вихрова начальник губернии оставался очень
доволен.
     - Благодарю вас,  благодарю!  -  говорил он, дружески пожимая ему руку,
когда тот раскланивался с ним и уезжал с m-lle Захаревской домой.
     Та  в  карете по-прежнему села далеко,  далеко от  него,  и,  только уж
подъезжая к дому, тихо проговорила:
     - А что, хорошо я играла?
     - Отлично! - ободрил ее Вихров.
     - Это вы меня вдохновили; прежде я очень дурно играла.
     Вихров ничего ей на это не отвечал и,  высадив ее у  крыльца из кареты,
сейчас же поспешил уйти к  себе на квартиру.  Чем дальше шли репетиции,  тем
выходило все лучше и лучше, и один только Полоний, муж Пиколовой, был из рук
вон плох.
     Как Вихров ни толковал ему, что Полоний хитрец, лукавец, Пиколов только
и  делал,  что шамкал как-то языком,  пришепетывал и был просто омерзителен.
Вихров в  ужас  от  этого приходил и,  никак не  удержавшись,  сказал о  том
губернатору.
     - Пиколов невозможен, ваше превосходительство, он все испортит!
     - Что за  вздор-с,  не хуже других будет!  -  окрысился на первых порах
начальник губернии, но, приехав потом к m-me Пиколовой, объяснил ей о том.
     - Я  тогда еще  говорила,  -  отвечала та,  -  где  же  ему  что-нибудь
играть... на что он способен?
     - Так мы его заменим, значит, - произнес начальник губернии.
     - Пожалуйста,  замените,  а  то таскается со мной на репетиции -  очень
нужно.
     Приехав домой,  начальник губернии сейчас же послал к Вихрову жандарма,
чтобы тот немедля прибыл к нему. Тот приехал.
     - Послушайте, Пиколов сам не хочет играть, кому бы предложить его роль?
     - Я слышал,  что здесь совестный судья хорошо играет, - отвечал Вихров,
уже  прежде  наводивший по  городу  справки,  кем  бы  можно  было  заменить
Пиколова.
     - Ах,  да,  я помню,  что он отлично играл,  -  подхватил губернатор, -
съездите,  пожалуйста,  и предложите ему от меня,  чтобы он взял на себя эту
роль.
     Из одного этого приема,  что начальник губернии просил Вихрова съездить
к  судье,  а  не послал к  тому прямо жандарма с ролью,  видно было,  что он
третировал судью несколько иным  образом,  и  тот  действительно был  весьма
самостоятельный и  в высшей степени обидчивый человек.  У диких зверей есть,
говорят,  инстинктивный страх к  тому  роду животного,  которое со  временем
пришибет их. Губернатор, не давая себе отчета, почему-то побаивался судьи.
     Когда Вихров предложил тому роль Полония, судья, явно чем-то обиженный,
решительно отказался.
     - Господин губернатор ранее должен был бы подумать об этом;  я, сколько
здесь ни было благородных спектаклей, во всех в них участвовал.
     - Ей-богу, в этом виноват не губернатор, а я, - заверял его Вихров.
     - Вы здесь -  человек новый, а потому не можете знать всего общества, а
он его должен знать хорошо.
     - Пожалуйста, сыграйте! - настойчиво упрашивал его Вихров.
     - Устройте сами  театр,  -  я  сейчас буду  играть,  а  если устраивает
губернатор, - я не стану.
     Вихров  возвратился  к  губернатору и  передал,  что  судья  решительно
отказался.
     - Хорошо-с, - сказал начальник губернии и побледнел только в лице.
     Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония - Виссариона
Захаревского,  и  хоть военным,  как известно,  в то время не позволено было
играть,  но  начальник губернии сказал,  что  -  ничего,  только  бы  играл;
Виссарион все хохотал:  хохотал,  когда ему предлагали,  хохотал, когда стал
учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу,
он  не  хотел),  и  говорил только  Вихрову,  что  он  боится  больше  всего
расхохотаться на сцене,  и  игра у  него выходила так,  что несколько стихов
скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
     В  городе  между  тем,  по  случаю  этого  спектакля,  разные небогатые
городские сплетницы,  перебегая из дома в  дом,  рассказывали,  что Пиколова
сделала себе  костюм  для  Офелии на  губернаторские,  разумеется,  деньги в
тысячу рублей серебром, - что инженер Виссарион Захаревский тоже сделал себе
и сестре костюм в тысячу рублей:  и тот действительно сделал, но только не в
тысячу,  а  в  двести рублей для  Юлии и  в  триста для  себя;  про  Вихрова
говорили,   что  он  отлично  играет.  Молодежь,  участвующая  в  спектакле,
жаловалась,  что на репетициях заведена такая строгость:  чуть кто опоздает,
губернатор,  по наущению Вихрова,  сейчас же берет с  виновного штраф десять
рублей в пользу детского приюта.
     Наступил, наконец, и час спектакля.
     Когда Вихров вышел из своей уборной,  одетый в  костюм Гамлета,  первая
его увидала Юлия, тоже уже одетая королевой.
     - Ах, как к вам идет этот костюм! - как бы невольно воскликнула она.
     - А что же? - спросил Вихров не без удовольствия.
     - Чудо что такое! - повторяла Юлия с явным восторгом.
     Даже Пиколова,  увидав его и отойдя потом от него,  проговорила королю:
"Как Вихров хорош в этом костюме!"
     Когда потом занавес открылся,  и  король с  королевой,  в сопровождении
всего придворного кортежа,  вышли на сцену,  Гамлет шел сзади всех.  Он один
был  одет в  траурное платье и,  несмотря на  эту простую одежду,  сейчас же
показался заметнее всех.

                Ни слезы, ни тоска, ни черная одежда,
                Ничто не выразит души смятенных чувств,
                Которыми столь горестно терзаюсь я! -

говорил Вихров, и при этом его голос, лицо, вся фигура выражали то же самое.

                Башмаков еще не износила! -

восклицал он потом, оставшись уже один на сцене, -

                В которых шла за гробам мужа,
                Как бедная вдова в слезах, -
                И вот она жена другого;
                Зверь без разума, без чувств
                Грустил бы долее! -

и  при  этом  начальник  губернии  почему-то  прослезился даже;  одно только
ему не понравилось,  что Пиколова играла какую-то подчиненную роль;  она, по
научению Вихрова,  представляла какое-то  совершенно покорное ему  существо.
Начальник губернии любил, чтобы дама его сердца была всегда и везде первая.
     В последующей затем сцене Гамлета и матери Юлия прекрасно стыдилась, и,
когда Вихров каким-то печальным голосом восклицал ей:

                Если ты не добродетельна, то притворись!
                Привычка - чудовище и может к добру нас обратить! -

     начальник губернии опять при  этом прослезился,  но  что  привело его в
неописанный восторг,  это  -  когда  Пиколова явилась в  костюме сумасшедшей
Офелии.  Она,  злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он ни
просил ее о том...  Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое
впечатление  произвела  она  на  него  своею  поэтическою  наружностью и  по
преимуществу еще  тем,  что  платье ее  обгибалось около всех  почти форм ее
тела...
     - Отлично,  отлично!  - говорил он, закрывая даже глаза под очками, как
бы страшась и  видеть долее это милое создание,  но этим еще не все для него
кончилось.
     Вдруг m-me  Пиколова (она также и  это от него хранила в  тайне),  m-me
Пиколова, в своем эфирном костюме, с распущенными волосами, запела:

                В белых перьях
                Статный воин,
                Первый Дании боец!

     У  начальника губернии,  как нарочно,  на коленях лежала шляпа с  белым
султаном...

                В белых перьях! -

     повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным голосом. Губернатор при
этом  потрясал только  ногой  и  лежащею  на  ней  шляпой...  Когда  занавес
опустили, он как-то судорожно подмахнул к себе рукою полицеймейстера, что-то
сказал ему;  тот сейчас же выбежал,  сейчас поскакал куда-то, и вскоре после
того в буфетной кухне театра появились повара губернатора и начали стряпать.
     Когда затем прошел последний акт  и  публика стала вызывать больше всех
Вихрова,  и  он в свою очередь выводил с собой всех,  -  губернатор неистово
вбежал на сцену,  прямо подлетел к m-me Пиколовой,  поцеловал у нее неистово
руку  и  объявил  всем  участвующим,  чтобы  никто  не  раздевался из  своих
костюмов,  а так бы и сели все за ужин,  который будет приготовлен на сцене,
когда публика разъедется.
     Всем это предложение очень понравилось.
     После Пиколовой губернатор стал благодарить Вихрова.
     - Благодарю,  благодарю,  - говорил он, дружески потрясая ему руку. - И
вы даже не смеялись на сцене, - прибавил он все немножко вертевшемуся у него
перед глазами Захаревскому.
     - Вас  все  боялся,  ваше превосходительство,  -  отвечал тот бойко,  -
только захочется смеяться, взгляну на вас, и отойдет.
     - Почему же отойдет? - спрашивал губернатор.
     - Не  до смеху,  ваше превосходительство,  при вас никому;  очень уж вы
грозны.
     - Ха-ха-ха! - засмеялся самодовольно губернатор.
     Виссарион Захаревский знал, когда и чем можно было шутить с начальником
губернии.
     Вскоре  официанты  губернатора  начали  накрывать  на   сцене  довольно
парадный ужин.  Из числа публики остались и вздумали войти на сцену прокурор
и  упрямый судья.  Увидав  последнего,  губернатор сейчас же  окрысился и  с
мгновенно освирепевшим взором закричал на него:
     - Уходите, уходите, вам здесь нечего делать!
     Судья немного опешил.
     - Я к знакомым моим, - проговорил было он.
     - Нет тут ваших знакомых, - говорил губернатор, - можете в другом месте
с  ними  видеться;  извольте уходить,  -  иначе я  полицеймейстеру велю  вас
вывести.
     Судья,  очень хорошо знавший,  что начальник губернии,  вероятно,  и не
замедлит исполнить это  намерение,  счел  за  лучшее насмешливо улыбнуться и
уйти.
     Прокурор тоже находился в  не совсем ловком положении и тоже хотел было
уйти, но губернатор остановил его:
     - Вы останьтесь; ваша сестрица и братец играли, мы просим вас остаться!
     Прокурор усмехнулся и остался.
     Начальник губернии пригласил его даже и за ужин,  за который все сейчас
же и уселись. Шампанское подали после первого же блюда.
     - Первый тост,  я полагаю, следует выпить за господина Вихрова, который
лучше всех играл, - проговорил прокурор.
     - Вы думаете? - спросил начальник губернии, как-то замигав под очками.
     - За здоровье господина Вихрова!  -  закричала вслед за тем молодежь, и
между всеми громче всех раздался голос Юлии.
     Начальник губернии не поднимал своего бокала.
     Инженер первый заметил это и спохватился.
     - Что вы,  что вы,  господа,  - шептал он сидевшим рядом с ним и потом,
подняв бокал, проговорил: - Первый тост, господа, следует выпить за здоровье
учредителя Ивана Алексеевича Мохова,  который всегда и всем желает доставить
удовольствие обществу.
     - За здоровье Ивана Алексеевича Мохова! - повторила за ним и молодежь.
     Начальник губернии улыбался на