лазами.   "Хорошо-с,   говорит,   наименуйте  этих
заговорщиков,  мы их сейчас переловим!" -  "Переловить их, - толкую я ему, -
никакой пользы не будет!..  Заговор у них еще не созрел!.. Вы, говорю, дайте
мне первоначально на раскрытие этого дела триста рублей серебром, - я всю их
шайку окончательно выщупаю,  соберу их  всех  к  себе и  живьем вам  выдам в
руки!.."  Опять  явилось затруднение по  случаю требования моего,  чтобы мне
прежде всего было выдано триста рублей. "У нас, говорит, нет на это сумм!" -
"А  когда нет,  так прощайте,  без денег мне ничего тут не сделать!"  -  "Но
постойте,  говорит,  я  должен по крайней мере прежде всего посоветыватъся с
начальником губернии!" -  "Это, говорю, сколько угодно, вам, советуйтесь; но
сущность дела от этого не изменится:  своих денег у меня нет,  а поэтому я и
сделать ничего не могу!.." Крутит мой полковник свой ус и отпустил, наконец,
меня;  советывался он с  губернатором дня два и  на третий приглашает меня к
себе,  выдают мне триста рублей и  читают такую рацею,  что если я ничего не
открою, так они распорядятся со мною по всей строгости россейских законов!..
Открыть мне,  конечно,  очень легко было:  я  в один зимний вечер рассадил в
моей квартире под полом жандармов,  созвал всю извозчичью шаварду, начинаю с
ними говорить по душе.  Они,  как водится, выболтали все, как и когда думают
ограбить почту,  потом,  конечно,  жандармы арестовали всех  нас.  Сначала я
думал,  что  меня,  собственно,  берут для  виду только,  но  когда началось
формальное  следствие,  то  оказалось,  что  я  такой  же  арестант,  как  и
извозчики,   и  что  я  в  чем-то  заподозреваем.  Следствие  поручено  было
полицеймейстеру -  злейшему  моему  врагу  по  разным  моим  столкновениям с
полицией, и он вывел так, что ограбление почты выдумали не извозчики, а я их
на то подговаривал!..  Понимаете, слова-то мои, которые говорил я для шутки,
для  выпытывания,  господин полицеймейстер,  а  вместе с  ним  и  губернское
правление,  поняли так,  что я говорил все это взаправду...  Я,  конечно,  в
своих  показаниях и  на  всевозможных очных  ставках  старался  опровергнуть
подобную бессмыслицу и теперь вот посмотрю, как уголовная палата взглянет на
это дело... Смешно-с, ей-богу, смешно!
     Я сидел молча и потупившись, чувствуя невыносимое озлобление на Рухнева
за его бесстыдство, наглость и лживость.
     Он это заметил и проговорил:
     - Вы мне тоже, может быть, не верите?
     - Не верю! - ответил я ему строго.
     Рухнев усмехнулся.
     - А верите ли тому, что я буду оправдан?
     - Этому верю!
     - Почему?
     - Потому что Фемида вообще, а у нас в особенности, слепа.
     - Это так, так!.. - весело подхватил Рухнев.
     На том наше свидание и кончилось.

     Прошло лет  десять.  Я  жил уже в  Петербурге и,  идя раз по  Невскому,
встречаю  Рухнева  в  толстом,  английского покроя,  внушительном пальто,  в
сапогах на пробковой подошве,  в кашне из настоящего индийского кашемира,  в
туго  надетых  перчатках,   в   шикозной  круглой  шляпе,   -   и  при  этом
самодовольство светилось во всем его лице.  Узнав меня,  Рухнев протянул мне
почти дружески руку, которую я, делать нечего, пожал.
     - Зайдемте к  Палкину позавтракать...  Отличнейший там  делают салат из
ершей! - пригласил он меня сразу же.
     Я отказался.
     - Вы знаете:  я с этими господами,  которые,  помните,  упрятали меня в
острог,   порасквитался  немного:  одного,  милостию  божией,  причислили  к
запасным войскам,  а  господина полицеймейстера и совсем по шапке турнули...
Он,  полячишка,  чересчур уж не скрывал своей любви к  родине,  -  тараторил
Рухнев.
     - И все это вы устроили? - спросил я.
     - Отчасти! - отвечал он хвастливо. - Я в подобных случаях ни у кого еще
в долгу не оставался!..
     - А сами вы оправданы судом? - кольнул я его.
     - Оправдан,  если  хотите,  -  отвечал Рухнев уж  скороговоркой,  -  но
подвергнут  там...   этому   нашему  великомудрому  изречению:   Оставить  в
подозрении.
     - На службу поэтому вы поступить не можете! - продолжал я язвить его.
     - Разумеется,  -  воскликнул он,  -  но я об этом нисколько и не жалею:
нынче  столько открылось частных и  общественных деятельностей,  что  всякий
неглупый человек может не  бояться,  что он  умрет с  голоду!..  Я  в  новых
учреждениях имею даже не одно, а несколько мест...
     В  это время густо шедшая толпа разделила нас,  и  я видел только,  что
Рухнев,  приветливо кивнув мне головой,  завернул в палкинский трактир, я же
невольно подумал про себя:  "Ну,  не  поздравляю эти общественные и  частные
деятельности, которые приняли господина Рухнева в лоно свое".
     Опасение мое оправдалось впоследствии:  Рухнев оказался одним из первых
в многочисленном списке обворовавших свои учреждения,  я -  увы! - приговора
своего он  не дождался и  отравился в  тюрьме,  очень испугавшись,  как меня
уверяли,  нового суда:  отписываться и отговариваться он умел,  но явиться и
оправдываться перед глазами целой публики - сробел!


                                 ПРИМЕЧАНИЯ

                            УЖЕ ОТЦВЕТШИЕ ЦВЕТКИ

                               Капитан Рухнев

     Впервые напечатано в  "Газете Гатцука" за  1879  год  (NoNo 2  и  3)  с
подстрочным примечанием к  первому заглавию:  "Это ряд рассказов из  жизни и
типов 40-50-х годов".  О том,  что "Капитан Рухнев" открывал серию рассказов
из  прошлого,   Писемский  сообщал  и   переводчику  своих  произведений  на
французский язык  В.Дерели:  "Рассказы такие по  мере  воспоминаний из  моей
прошлой и  довольно уж длинной жизни я буду продолжать и ради чего озаглавил
их: "Уже отцветшие цветки" (А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 403).
     Однако  этот  замысел  не   был  выполнен.   "Капитан  Рухнев"  остался
единственным рассказом этого цикла.

     В настоящем издании воспроизводится текст первой публикации.

                                                                  М.П.Еремин



                      Алексей Феофилактович Писемский

                Биография Алексея Феофилактовича Писемского
                        (титуля[рного] совет[ника])


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Ф.Писемский. Собр. соч. в 9 томах. Том 9
     Издательство "Правда" биб-ка "Огонек", Москва, 1959
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 июля 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


     Я  родился 1820  года,  марта  10-го,  в  усадьбе Раменье,  Костромской
губернии,  Чухломского уезда.  Отец мой, Феофилакт Гаврилыч Писемский, родом
из  бедных дворян,  был  человек совсем военный:  15-ти  лет  определился он
солдатом в войска,  завоевывающие Крым, делал персидскую кампанию, был потом
комендантом в  Кубе и,  наконец,  через 25  лет  отсутствия,  возвратился на
родину [в сельцо Данилово,  Буевского уезда,  Костромской губернии],  в чине
полковника [Замечательно,  что он в Костромскую губернию с Кавказа приехал в
сопровождении трех денщиков, верхом на карабахском жеребце, в том убеждении,
что нет на свете покойнее экипажа верховой лошади.],  и вскоре, женившись на
матери  моей  (Авдотье  Алексеевне из  роду  Шиповых),  вышел  в  отставку и
поселился в  приданной усадьбе Раменье.  Детей у них было десять человек;  я
был пятый по порядку рождения:  все прочие родились здоровенькими и умирали,
а  я  родился больной и остался жив.  Детство мое прошло в небольшом уездном
городке Ветлуге,  куда  отец  определился городничим;  читать и  писать меня
начал  учить  воспитанник коммерческого училища  купец  Чиркин  (родной брат
покойного актера  Лаврова{602}).  Второй учитель мой  был  семинарист Виктор
Егорыч   Преображенский.   [Воспоминание  об   нем   у   меня   сливается  с
воспоминаниями о невыносимой скуке, которую испытывал я, заучивая в огромном
количестве исключения латинских склонений,  а чему еще другому учил он меня,
не помню.]  Когда мне минуло десять лет,  отец вышел в отставку,  и мы снова
переехали в  Раменье.  Здесь мне  нанят был  учитель старичок Николай Иваныч
Бекенев.  [Добрейшее существо в мире, из наук большую часть перезабывший, но
зато  большой охотник писать  басни  и  величайший мастер  клеить из  бумаги
табакерочки,   наперстнички,   производить  самодельные  зрительные  трубки,
микроскопы,  каледоскопы,  называя все  это  умно-веселящими игрушками.]  Он
взялся меня  учить латинскому языку и  всем русским предметам,  но  упражнял
более  всего  в  грамматических  разборах  и  рисовании,  как  в  предметах,
вероятно,  более ему  знакомых.  По  14-му  году  поступил я  в  Костромскую
гимназию во 2-й  класс и  хотя переходил потом каждый год,  но в этом случае
был более обязан своим довольно быстрым способностям,  чем занятию. Все было
некогда. Первоначально развившаяся страсть к чтению романов отнимала все мое
время [Кто не знает, в каком огромном числе выходили в 30-х годах переводные
и русские романы, и я все их поглощал, начиная с переводов Вальтер Скотта до
Молодого Дикого,  с  Онегина  до  разбойничьих романов  Чуровского.],  потом
явилось новое увлечение -  театр:  не ограничиваясь постоянным хождением, на
последний четвертак,  в раек,  я с жившим со мною товарищем устроил свой, на
дому,  сначала кукольный, а потом и настоящий. [Я постоянно играл комические
роли, и больше всего мне удался Прудиус в "Казаке Стихотворце"{603}.] В 5-ом
классе,   с  первого  заданного  периода  учителем  словесности  Александром
Федоровичем Окатовым, открылось для меня новое занятие, - я начал сочинять и
к  концу  года  написал повесть под  названием Черкешенка{603}.  В  шестом и
седьмом классе,  задумав поступить в  Университет,  я  много  занимался,  но
успел,  впрочем,  написать повесть  Чугунное кольцо{603}.  Желание мое  было
поступить на словесный факультет,  но,  не зная греческого языка, не мог его
исполнить и потому поступил (1840 г.) на математический, с целью заняться по
преимуществу  математическими  науками  и  сделаться  со  временем  свитским
офицером;  но  первый  курс  прошел в  весьма двусмысленных занятиях [Лекции
словесности на  первом  курсе  Степана  Петровича Шевырева были  много  тому
причиной, вместо того, чтобы заниматься прямыми факультетскими предметами, я
сочинял на  задаваемые темы.  Сочинение мое,  сколько помню,  под  названием
Смерть  Ольги   заслужило  от   почтенного  наставника  похвалу.   В   числе
одобрительных заметок были  им  сделаны:  в  авторе видна большая ловкость в
приемах рассказа.  Я плакал в восторге и продолжал сочинять, переводить, и в
результате на  экзамене из  математики едва получил три балла],  и  только в
остальные три года факультет,  так сказать,  повлиял на меня своей мыслею: я
получил любовь к естественным наукам, открывшим передо мной совершенно новый
мир  идей  и  осмыслившим природу,  которая  до  того  времени  казалась мне
каким-то собранием разнообразных и  случайных явлений.  Литературные занятия
были забыты [Но сыграть на театре оставалось по-прежнему предметом страстных
помышлений,  и,  наконец, оно исполнилось: в 1844 году, в апреле месяце, мы,
студенты,  составили спектакль в зале Римского-Корсакова,  против Страстного
монастыря;  я играл Подколесина в "Женитьбе" Гоголя с большим успехом.], тем
более,  что  прочитанная мною  в  кругу товарищей повесть Чугунное кольцо не
только  не  заслужила одобрения,  но  вызвала  общие  порицания.  [Она  была
написана  в  духе  и  тоне  повестей  Рохманова,  следовательно,  из  среды,
совершенно  мне  незнакомой.  Это  послужило,  впрочем,  для  меня  довольно
полезным уроком;  я  с  тех пор дал себе слово писать только о том,  что сам
очень хорошо знаю.]  Выпущен я  был в 1844 году действительным студентом,  и
это время вряд ли было не самым грустным и печальным временем моей жизни:  я
возвратился на родину;  отец уж помер в 1843 году, мать была тяжко больна; с
маленьким состоянием,  без  всяких связей,  без  определенного какого-нибудь
специального направления,  я  решительно не  знал,  что мне с  собою делать,
начал скучать,  тосковать,  мучиться разубеждением в самом себе и,  наконец,
заболел;   поправившись  от  болезни,  в  генваре  1845  года  начал  службу
сверхштатным канцелярским чиновником  в  Костромской палате  государственных
имуществ,  из  которой перешел в  том  же  1845 году,  в  августе месяце,  в
Московскую палату государственных имуществ,  где  в  апреле месяце 1846 года
сделан был помощником столоначальника,  в  этом же году я  снова обратился к
так  давно оставленным литературным занятиям и  написал роман в  двух частях
Виновата ли  она?  [Этот роман вовсе не  та  повесть,  которая под  этим  же
названием имеет быть напечатана в "Современнике" 1854 года.], который не был
напечатан,  но замечателен для меня тем,  что познакомил меня с  Александром
Николаевичем Островским,  писавшим в это время свою первую комедию Свои люди
- сочтемся и  вызвавшим впоследствии меня на литературное поприще.  В начале
1847 года я  вышел в  отставку и  снова уехал из Москвы на родину и  написал
небольшой рассказ Нина [Рассказ этот был  в  1848 году напечатан в  июньской
книжке  "Сына   Отечества"  с   большими  пропусками  и   прошел  совершенно
незамеченным.]  и  Тюфяка.  В  1848  году  11  октября я  женился на  дочери
покойного Павла Петровича Свиньина{605},  Екатерине Павловне,  и  поступил в
чиновники  особых  поручений  к   Костромскому  военному  губернатору  Ивану
Васильевичу Каменскому.  Служба завладела всем  моим временем.  Беспрерывные
следственные поручения дали  мне  возможность хорошо  познакомиться с  бытом
простолюдинов и видеть разнообразнейшие страсти людские в самой жизни. В это
время  я  ничего не  писал  и  не  читал.  Тюфяк  был  заброшен.  [Неудача в
напечатании романа  Виновата ли  она?,  которую редакция по  многим причинам
находила неудобным принять, и неуспешность рассказа Нина лишила меня надежды
когда-либо напечатать Тюфяка,  и я несколько раз хотел его уничтожить вместе
с  другими ненужными бумагами.]  В  1850  году  по  представлении начальника
губернии определен ассесором Костромского губернского правления,  и  получил
от  А.Н.Островского через  одного  из  моих  друзей приглашение к  участию в
"Москвитянине",  в котором и был напечатан Тюфяк в 19,  20, 21 NoNo, а вслед
за тем напечатана в "Москвитянине" 1851 года,  в 3,  4, 5 NoNo, повесть Брак
по страсти. В 21 No рассказ Комик. В 1 No 1852 года комедия Ипохондрик, в 17
No очерки М-r  Батманов.  В 21 No рассказ Питерщик.  Кроме того напечатано в
"Современнике" роман Богатый жених в NoNo 10, 11, 12, 1851 года и в 1, 2, 3,
4,  5 и 6,  1852. В 1 No 1853 года комедия Раздел и в 11 No рассказ Леший. В
генваре 1854 года я вышел в отставку.


                                 ПРИМЕЧАНИЯ

                БИОГРАФИЯ АЛЕКСЕЯ ФЕОФИЛАКТОВИЧА ПИСЕМСКОГО
                        (титуля[рного] совет[ника])

     Публикуемая впервые автобиография А.Ф.Писемского была  написана автором
по  просьбе Московского университета,  который в  1855  году праздновал свой
столетний юбилей.  К  знаменательной дате  старейшего русского  университета
готовился  ряд  юбилейных  изданий:   история  университета,  биографические
словари  его  ученых  и  питомцев  и  т.д.  Издание  биографического словаря
питомцев,  однако,  не было осуществлено,  и биография Писемского затерялась
среди многочисленных бумаг в архиве университета.
     Настоящая  автобиография значительно  отличается  от  известных  уже  в
печати автобиографических набросков писателя:  она  является наиболее ранней
по написанию (1854 год) и  относится к  тому времени,  когда на эстетические
взгляды  Писемского имели  особенно  большое  влияние  Белинский,  Пушкин  и
Гоголь,  а  его  разногласия  с  лагерем  революционной  демократии  еще  не
выявились так  рельефно,  как  в  более поздние годы.  В  этой автобиографии
Писемский рассказывает о  некоторых неизвестных до  сих пор деталях из своей
творческой деятельности,  представляющих особый  интерес.  Так,  мы  впервые
узнаем  о  студенческом сочинении  начинающего писателя  -  "Смерть  Ольги",
которое до  сих  пор  не  найдено.  Небезынтересен и  другой факт  из  жизни
писателя - время его сближения с А.Н.Островским.
     Автобиография была препровождена в  университет с  письмом от  27 марта
1854  года.  В  этом  письме Писемский,  между прочим,  писал:  "...не  зная
размеров  словаря,   я   может  быть  поместил  в   ней  несколько  излишних
подробностей, которые, впрочем, все отнесены мною в примечания и легко могут
по устранению быть оставлены и вычеркнуты".
     В  настоящей  публикации эти  "подробности" введены  полностью в  текст
автобиографии и выделены квадратными скобками.

     Стр.  602. Лавров Николай Владимирович (1805-1840) - выдающийся русский
актер, певец-баритон.
     Стр. 603. "Казак-стихотворец" - комедия А.А.Шаховского (1777-1846).
     "Черкешенка"  и  "Чугунное  кольцо"  -  повести  юного  Писемского,  не
дошедшие до нас.
     Стр.  605.  Свиньин Павел Петрович (1787-1839) -  писатель,  основатель
журнала "Отечественные записки".

                                                                В.П.Гурьянов