лась   молодцеватая   фигура
Бжестовского. Он поспешил подать жене салоп, и оба они скрылись. Квартальный
тоже последовал за ними.
     Полицмейстер,  видимо,  остался сконфужен,  как дикий зверь, у которого
убегала из рук добыча.
     - Вы подтверждаете ваше показание? - спросил он у Иосафа.
     - Все-с,  от  слова до слова!  -  отвечал тот с  лихорадочным блеском в
глазах.
     - Можете, значит, идти, - сказал полицмейстер и свистнул.
     Опять явился жандарм.
     - Отведи господина Ферапонтова, откуда привел.
     - Слушаю, ваше высокоблагородие! - крикнул и на этот раз солдат.
     Иосаф, ни на кого не взглянув, пошел.
     - На  сегодня довольно,  -  объявил нам полицмейстер и,  собрав бумаги,
взялся за каску.
     Мы тоже взяли шляпы и разъехались.


                                    XIV

     На другой день я,  зная,  что с  губернатором на словах и говорить было
нечего,  решился написать к нему рапорт... Все еще, видно, я молод тогда был
и  не  совсем хорошо ведал тех людей,  посреди которых жил и  действовал,  и
только уже теперь,  отдалившись от них на целый почти десяток лет, я вижу их
перед собою как бы живыми,  во всем их страшном и безобразном значении...  Я
писал,  что дело Ферапонтова нельзя производить таким казенным,  полицейским
образом, что он не вор и, видимо, что тут замешана или сильная страсть с его
стороны,  или вопиющий обман со стороны лиц,  с ним участвующих. То и другое
вызывает  на  милосердие к  нему.  Что  можно,  наконец,  написать  к  графу
Араксину,  который, если только он хотя сколько-нибудь великодушный человек,
не  станет,  вероятно,  искать своих денег.  Тут,  однако,  меня  прервали и
сказали,  что ко мне жандарм пришел.  Я  велел его позвать к  себе.  Это был
опять уже не  вчерашний,  а  какой-то  третьего сорта солдат,  и  совсем уж,
кажется, дурак.
     - Бумагу,  ваше благородие,  подписывать подьте в острог! - приказал он
мне.
     - Какую бумагу?
     - Не могу знать, ваше благородие.
     - Да кто тебя послал сюда?
     - Из острога, ваше благородие, господин полицмейстер послал.
     - Что же, сам он там?
     - Тамо-тко, ваше благородие. Сейчас пригнал туда.
     - Верно, там что-нибудь случилось?
     - Не могу знать, ваше благородие.
     Я только махнул рукой и поспешил поехать.  Тяжелое предчувствие сдавило
мне сердце.
     Приехавши в  острог,  я  прямо  через  караульную прошел  в  дворянское
отделение. Там перед одной из камор, у отворенных дверей, стояла целая толпа
арестантов и  с любопытством глазела туда.  Пробравшись через них,  я первое
что  увидел -  это на  самой почти середине довольно темноватой комнаты,  на
толстом крюке,  висевшего Иосафа,  с  почернелым и  несколько опущенным вниз
лицом,  с открытым ртом, с стиснутыми зубами, с судорожно скорченными руками
и  с  искривленными  как  бы  тоже  в  судорогах  ногами.  Повесился  он  на
трех-четырех покромках простыни, из которых он свил веревку.
     На  столе перед свечкой сидел в  шинели и  с  своей ужасной физиономией
полицмейстер и писал.
     - Удавился!  -  сказал  он  мне  совершенно спокойным тоном,  показывая
глазами на труп.
     - Это вы его довели, - сказал я.
     - Будто!  -  произнес обычную свою фразу полицмейстер.  -  Он сам пишет
другое, - прибавил он и подал мне составленный им протокол, в котором, между
прочим,  я  увидел белый лист  бумаги,  на  которой четкой рукой Иосафа было
написано: "Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского,
сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том".
     - Снять покойника и стащить его в сторожку!  Там потрошить-то будут!  -
распорядился полицмейстер.
     Вошли служители с  лестницей,  из которых один придержал ее на себе,  а
другой влез  на  нее  и  без  всякой осторожности перерезал ножом полотняную
веревку.  Труп с шумом грохнулся на землю.  Солдат, державший лестницу, едва
выскочил из-под него.  Я поспешил уйти. Полицмейстер тоже вскоре появился за
мной.
     - Дело наше, значит, кончено, - сказал он.
     - А как же Бжестовские? - спросил я.
     У полицмейстера совсем уж скосились глаза.
     - Они еще вчера уехали. Сам губернатор отпустил их! - отвечал он.
     - Как отпустил?
     - Так.  Часа  четыре она  была  у  него  на  допросе.  Видно,  во  всем
оправдалась! - отвечал полицмейстер, улыбаясь перекошенным ртом.
     Приехавши  домой,  я  действительно  нашел  губернаторское предписание,
которым  мне  давалось  знать,  что  дело  Ферапонтова,  за  смертию  самого
преступника, кончено, а потому я могу обратиться к другим занятиям.
     Мне,  признаться,  сделалось не на шутку страшно даже за самого себя...
Жить в таком обществе,  где Ферапонтовы являются преступниками,  Бжестовские
людьми правыми и судьи вроде полицмейстера,  чтобы жить в этом обществе, как
хотите, надобно иметь большой запас храбрости!


                                 ПРИМЕЧАНИЯ

                              СТАРЧЕСКИЙ ГРЕХ

                    Совершенно романическое приключение

     Впервые рассказ появился в  "Библиотеке для чтения" за  1861 год,  No 1
(январь) с датой: "1860, ноября 23. Петербург".
     Немногочисленные поправки и  изменения,  внесенные в текст "Старческого
греха" при подготовке его для издания Ф.Стелловского, носили преимущественно
стилистический характер.
     В   настоящем  издании   рассказ  печатается  по   тексту:   "Сочинения
А.Ф.Писемского",  издание Ф.Стелловского,  СПб,  1861 г., с исправлениями по
предшествующим  изданиям,   частично  -   по  посмертным  "Полным  собраниям
сочинений" и рукописям.

     Стр.  436.  Экзегетика, герменевтика - здесь богословские дисциплины, в
которых  рассматривались правила  и  приемы  толкования  текстов  священного
писания.
     Стр.  442.  Кантонисты -  в  XIX  веке дети,  отданные на  воспитание в
военные казармы или военные поселения и обязанные служить в армии солдатами.
     Стр.   447.   "Фрегат   "Надежда"  -   повесть  А.Бестужева-Марлинского
(1797-1837).
     Стр.   455.  ...этот  паук,  скорпион...  -  имеется  в  виду  издатель
реакционной газеты  "Северная пчела" Ф.В.Булгарин,  преследовавший Пушкина в
газетных статьях и писавший на него доносы в тайную полицию.
     Занд Карл - немецкий студент, убивший в 1819 году реакционного писателя
и политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.
     Стр.  464.  Среди  долины  ровныя...  -  первая строка песни  на  слова
А.Ф.Мерзлякова (1778-1830).
     Стр.  493. Мурильо Бартоломе Эстебан (1618-1682) - выдающийся испанский
художник.
     Корреджио -  Корреджо,  настоящее имя - Антонио Аллегри (около 1489 или
1494-1534) - крупнейший итальянский художник.

                                                                  М.П.Еремин



                      Алексей Феофилактович Писемский

                                  Хищники

                         Комедия в пяти действиях.


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Ф.Писемский. Собр. соч. в 9 томах. Том 9
     Издательство "Правда" биб-ка "Огонек", Москва, 1959
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 июля 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


                                                      Лошадь волки съели,
                                                      да санями подавились!

                                                      Пословица.


                              ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

                 Граф Зыров, главный начальник ведомства.
                 Андашевский, Алексей Николаич, товарищ его.
                 Вуланд, Владимир Иваныч, директор.
                 Мямлин, Дмитрий Дмитрич, камергер.
                 Князь Янтарный, Георгий Ираклиевич, камергер.
                 Генерал-майор Варнуха.
                 Шуберский, столоначальник.
                 Басаева, Ольга Петровна,
                          дочь графа Зырова. Вдова.
                 Вуланд, Вильгельмина Федоровна,
                         жена Владимира Иваныча Вуланда.
                 Сонина, Марья Сергеевна, вдова.
                 Горничные, слуги и курьер.


                                 ДЕЙСТВИЕ I


                                 ЯВЛЕНИЕ I

          Утро.  Большой  кабинет.  Пред  письменным  столом сидит
          Владимир   Иваныч   Вуланд,   плотный,  черноволосый,  с
          щетинистыми   бакенбардами   мужчина.   Он,   с  мрачным
          выражением  в  глазах,  как бы просматривает разложенные
          пред   ним   бумаги.  Напротив  его,  на  диване,  сидит
          Вильгельмина   Федоровна  (жена  его),  высокая,  худая,
          белокурая  немка.  Она,  тоже с недовольным лицом, вяжет
          какое-то вязанье.

     Вильгельмина Федоровна. Я сегодня в газетах прочла, что на место Янсона
товарищем назначен Андашевский.
     Владимир Иваныч (не поднимая глаз от бумаг и мрачным голосом).  Да!.. С
неделю уж как решено было это назначение.
     Вильгельмина Федоровна. Отчего ж ты мне не сказал об этом?
     Владимир Иваныч. Забывал все как-то.
     Вильгельмина Федоровна. А на каком основании тебя тут обошли?
     Владимир Иваныч (как бы удивленный этим вопросом). Что же я тут такое!
     Вильгельмина Федоровна.  А  то,  что  ты  гораздо старше Андашевского и
раньше его получил тайного советника.
     Владимир Иваныч. Это нынче ничего не значит.
     Вильгельмина Федоровна.  Наконец, ты, я думаю, лучше его знаешь дело...
Опытней его, и полагаю даже, что умнее!
     Владимир Иваныч. Ты так полагаешь; а другие, видно, полагают иначе!
     Вильгельмина Федоровна. Что ж, ты и останешься на своем месте?
     Владимир Иваныч. Куда ж мне деваться!
     Вильгельмина Федоровна. Очень просто: проси у графа какой-нибудь высшей
себе  должности!..   Скажи  ему,  что  ты  унижен  и  оскорблен  назначением
Андашевского тебе в  начальники:  это самолюбие благородное,  а не глупое!..
Граф должен это понять.
     Владимир Иваныч. Как же, поймет!.. Очень нужно ему до моего самолюбия.
     Вильгельмина Федоровна.  И  ты  поэтому  с  докладом  будешь  ходить  к
Андашевскому?
     Владимир Иваныч (покраснев в лице от досады). Конечно!
     Вильгельмина Федоровна (тоже вспыхнув от  досады).  Ну,  я  женщина,  а
потому должна была бы  иметь меньше самолюбия,  чем мужчина,  но я  лучше бы
сквозь землю провалилась, чем вынесла подобное унижение.
     Владимир Иваныч.  Проваливайся,  пожалуй!..  Как кого удивишь!.. Скажут
только, что одной дурой на свете меньше стало.
     Вильгельмина  Федоровна  (рассердясь).  Дурой!..  Ты  сам  после  этого
дурак!.. За что ты бранишься?
     Владимир Иваныч. Как же не браниться? Говоришь какой-то вздор, фантазии
какие-то!..
     Вильгельмина Федоровна. Нет, это вовсе не фантазии, а мне действительно
очень досадна несправедливость графа.  Неужели же  Андашевский был  полезнее
тебя на службе и больше твоего участвовал хоть бы в тех же реформах?
     Владимир Иваныч (с грустной усмешкой).  Не думаю!..  По реформе большую
часть  работ производил я,  а  личные доклады графа уж  исключительно писаны
мною.
     Вильгельмина Федоровна (стремительно).  Вот  поэтому-то  мне  ужасно  и
хочется узнать, за что, собственно, сделан Андашевский товарищем?
     Владимир Иваныч.  За  то,  что льстил и  подличал перед графом до такой
степени, что гадко было видеть это!.. Только что ноги не целовал у него!..
     Вильгельмина Федоровна.  Ну,  это  пустяки:  за  одно подличанье он  не
сделал бы его товарищем!.. Тут непременно должно быть чье-нибудь постороннее
влияние,  какая-нибудь особая причина,  а  то  графу  не  было  бы  никакого
основания отдать Андашевскому предпочтение пред тобой.
     Владимир Иваныч. Не было основания, однако он все-таки предпочел его.
     Вильгельмина Федоровна.  Предпочел,  потому что на то была какая-нибудь
особая  причина;  а  потому  ты  тем  больше имеешь права  обидеться этим  и
требовать у графа, чтобы он выхлопотал тебе сенатора, например...
     Владимир  Иваныч.   Безделицу!..   Сенаторство!..   Нынче,  матушка,  в
сенаторство  попасть  не  так  легко,   как  в  прежнее  время:  сажают  все
специалистов по судебной части...
     Вильгельмина Федоровна. В таком случае проси, чтобы тебе оставили то же
содержание, и выходи в отставку.
     Владимир Иваныч.  И  того не сделают!..  На днях еще циркулярно по всем
ведомствам объявлено,  чтобы никаких представлений о  пенсионных назначениях
выше штатных не делать.
     Вильгельмина Федоровна.  А  если так,  то  плюнь на  все!..  Пусть тебе
дадут,  что следует по закону,  и уедем за границу! Я лучше по миру, с сумой
готова идти,  чем видеть,  что муж мой под начальством у мальчишки,  который
прежде за счастие считал,  когда я позволю ему поцеловать мою руку или налью
чашку чаю.

             Владимир Иваныч что-то такое хочет возразить жене,
                             но входит курьер.


                                 ЯВЛЕНИЕ II

                Те же и курьер; потом Владимир Иваныч один.

     Курьер. Камергер Мямлин и генерал-майор Варнуха.
     Вильгельмина Федоровна. А я еще и не одета! Уйти скорее!..
     Владимир Иваныч (с досадой). Уходи!.. Что тебе тут сидеть!..

                       Вильгельмина Федоровна уходит.

     Владимир Иваныч (курьеру). Проси этих господ!

                               Курьер уходит.

     Владимир Иваныч (один).  Эти женщины хуже змей!..  У меня и без того ад
на душе,  а  она еще пилит своим милым язычком!  Справедливо сказал какой-то
философ,  что человек не столько оттого страдает,  когда ему самому скверно,
как  оттого,  когда он  видит,  что  другому хорошо!  Вчера при мне господин
Андашевский приехал в театр и проходит в первый ряд кресел,  слышу,  со всех
сторон говорят:  "Это Андашевский!..  Новый товарищ!.."  А  он оглоданной-то
харей своей так всем и  улыбается и  ко  мне вдруг чуть не с  распростертыми
объятиями.  "Как,  говорит, я счастлив, что вижу вас!" Пытку бы легче вынес,
чем эту милую сцену,  а между тем сиди,  сам тоже улыбайся и делай вид, что,
кроме  удовольствия,  ничего не  чувствуешь!..  Будь  кто  хочешь,  кажется,
назначен со стороны,  хоть столоначальнишка какой-нибудь из аристократов,  я
равнодушней бы  перенес,  зная,  что  в  России  в  службе  все  делается по
протекции;  но  тут  предпочтен  человек  совершенно  равный  мне,  стоявший
решительно в  одних условиях со мной,  -  это уж прямо насмешка!..  Плевок в
лицо!..


                                ЯВЛЕНИЕ III

          Владимир  Иваныч;  входит  Мямлин,  плешивый господин, с
          женской  почти  физиономией  и  с  необыкновенно толстым
          задом,   и  генерал-майор  Варнуха,  худенький,  мозглый
          малороссиянин,  с  длиннейшими  усами,  с  неглупым,  но
          совершенно необразованным выражением в лице.

     Мямлин. Вашему превосходительству имею честь представиться!

                  На этих словах он вдруг останавливается
                     и начинает делать из лица гримасы.

     Владимир Иваныч (протягивает ему руку). А у вас это подергиванье в лице
еще не прекратилось!
     Мямлин. Лучше нынче, лучше!.. (Продолжает гримасничать.)
     Владимир  Иваныч  (с  некоторым  участием).   Но  скажите,  что  такое,
собственно, это за болезнь?
     Мямлин.  Нервная!..  То  же  самое,  что  и  пляска святого Витта,  как
объясняли мне врачи...
     Владимир Иваныч. И что же, вы боль при этом сильную чувствуете?
     Мямлин.  Нисколько!..  Ни малейшей!..  Непроизвольное только сокращение
личных мускулов.
     Владимир Иваныч. Но есть же против этого средства какие-нибудь?
     Мямлин.  Электричество больше всего тут помогает,  и мне теперь гораздо
лучше!..  Конечно,  когда  взволнуешься чем,  так  усиливаются  припадки,  а
сегодня вот я  являлся к  графу,  потом к нашему новому начальнику,  Алексею
Николаичу Андашевскому,  и,  наконец, к вашему превосходительству... Все это
очень приятно, но не могло не подействовать.

          Владимир  Иваныч  перенес  свой взгляд на генерал-майора
          Варнуху,  который все время стоял, не пошевелив ни одним
          мускулом;  но как только взор Владимира Иваныча коснулся
          до него, так он мгновенно и очень низко поклонился ему и
          затем опять сейчас же вытянулся в струнку.

     Владимир Иваныч (к Варнухе). Вы недавно причислены к нам?
     Генерал-майор   Варнуха  (бойко   и   отчетливо).   Точно   так,   ваше
превосходительство!
     Владимир Иваныч. Но по чьему, собственно, представлению?
     Генерал-майор Варнуха. Господина товарища!
     Владимир Иваныч. Стало быть, вы лично известны Алексею Николаичу?
     Мямлин (у  которого лицо совершенно уже успокоилось).  Дядя мой,  князь
Михайло  Семеныч,  просил  за  него  Алексея  Николаича...  Господин Варнуха
заведывал некоторое время именьем дяди.
     Генерал-майор Варнуха.  Тогда,  оставимши военную службу,  я  занимался
частными делами и  почесть что  все  именья князя  Михайла Семеныча пущал на
выкуп,  и  так как он  остался оченно доволен мной,  то и  сделал меня потом
смотрителем Огюнского завода.
     Владимир Иваныч (как бы повторяя слова Варнухи).  Смотрителем Огюнского
завода вы  были?..  Но  завод этот,  как  мне  помнится,  производится этими
несчастными ссыльными?
     Генерал-майор Варнуха.  Точно так,  ваше  превосходительство!..  Оченно
трудно было управляться!.. На собственной руке даже имею несколько шрамов!..
(Заворачивает рукав мундира и показывает несколько шрамов.)
     Владимир Иваныч. Это отчего?
     Генерал-майор Варнуха. Бил их-с из собственных рук!.. Сечь не велено...
По суду когда еще что будет,  а между тем они буянствуют каждый день, только
этим самым и усмирял их!
     Владимир Иваныч. Вы там и получили чин генерал-майора?
     Генерал-майор Варнуха.  Точно так,  ваше превосходительство!.. Три года
уже  состою  генерал-майором  и  тепериче  бы  желал  получить более  высшую
должность.
     Владимир  Иваныч.   Да...   Но  у  нас  ведь,   предварительно  всякого
назначения, дают обыкновенно поручения...
     Генерал-майор Варнуха. Слушаю, ваше превосходительство!
     Владимир Иваныч. И смотря по тому, кто как исполнит их...
     Генерал-майор Варнуха. Слушаю, ваше превосходительство!
     Владимир  Иваныч.  Прошу  садиться!  (Движением руки  своей  приглашает
гостей своих садиться и сам садится.  Мямлин довольно свободно располагается
на  своем  кресле,  но  генерал-майор  Варнуха только притыкается на  кончик
стула.)
     Мямлин (заискивающим голосом).  А  я,  ваше превосходительство,  только
вчерашнего числа возвратился из моей скучной и длинной командировки...
     Владимир Иваныч (насильно улыбаясь). Знаю это я!
     Мямлин.  В три тома дело произвел!..  Вот каких три тома!.. (Показывает
рукою на  аршин от земли.)  Двести пятьдесят деревень объехал;  с  железными
дорогами семь тысяч восемьсот верст сделал, - надобно было на это употребить
времени и труда!  (На все эти слова Владимир Иваныч хоть бы малейшее выразил
одобрение.)  И  как  вот  сейчас  я  Алексею Николаичу докладывал:  в  самую
нынешнюю страстную неделю,  когда  все  истинно  русские  желают  и  ждут  с
семейством разговеться,  я,  один-одинехонек,  живу  в  идолопоклоннической,
мордовской деревнюшке;  только один раз  в  неделю и  оживаешь душой,  когда
услышишь благовест из  соседнего русского села или  съездишь туда к  обедне;
вдруг я  читаю в  газетах,  что  наш Алексей Николаич назначен товарищем;  я
всплакал даже от  радости,  потому что  этот выбор прямо показывает,  что  в
настоящее время  в  России  можно  служить и  что  достоинства и  заслуги не
пропадают даром!  (Владимир Иваныч,  лицо  которого становилось все  более и
более сердитым и недовольным,