единить мой подлый и бесчестный
поступок!
     Клеопатра Сергеевна.  Тут не  будет,  Вячеслав,  бесчестного поступка с
твоей стороны...  Муж  мой  сам  мне  сказал...  предо мной ему  нечего было
выдумывать и лгать... сказал, что он весь свой подряд исправит потом.
     Мирович.  Какая ж  польза будет от его исправления?  Я все-таки войду с
ним в  плутовскую сделку;  но,  наконец,  я ни слова бы не говорил,  если бы
только это касалось меня.  Пусть меня клеймят и позорят! Тому, что я пылаю к
тебе неудержимою любовью, - никто, конечно, не поверит. Нынче этому никто не
верит!  Все  назовут меня  сладеньким селадоном,  готовым из-за  хорошенькой
женщины сделать всевозможный гадкий поступок.  Я  все  бы  это перенес,  но,
сокровище мое, тут тебя заподозрят и объяснят, что ты была сообщницей твоего
мужа.
     Клеопатра Сергеевна.  Нет, Вячеслав, я не сообщница его!.. Я люблю тебя
больше всего  на  свете и  прошу тебя  за  мужа,  потому что  хочу  навеки и
навсегда с ним расстаться и расквитаться.
     Мирович.  Знаю я,  Клеопаша, и все это вижу!.. Если бы ты только знала,
какую я  адскую и  мучительную борьбу переживаю теперь!..  Тут  этот манящий
меня рай любви,  а там -  шуточка!  -  я поступком моим должен буду изменить
тому знамени,  под которым думал век идти!  Все наше поколение,  то есть я и
мои  сверстники,  еще  со  школьных  скамеек  хвастливо  стали  порицать,  и
проклинать наших  отцов и  дедов за  то,  что  они  взяточники,  казнокрады,
кривосуды,  что в них нет ни чести,  ни доблести гражданской! Мы только тому
симпатизировали,  только то и читали,  где их позорили и осмеивали! Наконец,
мы сами вот выходим на общественное служение,  и  я,  один из этих деятелей,
прямо начинаю с того, что делали и отцы наши, именно с того же лицеприятия и
неправды,  лишь несколько из  более поэтических причин,  и  не даю ли я  тем
права всему отрепью старому со злорадством указать на меня и сказать:  "Вот,
посмотри,  каковы эти наши строгие порицатели,  как они честно и  благородно
поступают".  Ты,  Клеопаша,  как женщина, может быть, не поймешь даже в этом
случае моих чувств...
     Клеопатра Сергеевна. Напротив, Вячеслав, я все это понимаю и больше ещ„
начинаю тебя любить и уважать за то!.. Господь с тобой, иди своей дорогой!..
Я не буду тебе мешать... (Встает с своего кресла.) Прощай!
     Мирович (в тоскливом недоумении). Но куда же ты идешь?
     Клеопатра Сергеевна. Куда? Домой!..
     Мирович  (задыхающимся голосом).  Погоди,  Клеопаша,  еще  одну  минуту
погоди!
     Клеопатра Сергеевна (покорно). Хорошо.
     Мирович (схватывая себя в  отчаянии за  голову).  Что я  за ничтожный и
малодушный человек!  Чего трепещу?..  Чего боюсь?.. Она отдает мне всю себя,
всю  жизнь свою,  а  я  в  прах  уничтожаюсь пред  фантомом,  созданным моим
воображением,  и  тем,  что  скажут про  меня  потом несколько круглоголовых
Туранов! (Садится за стол и опускает свою голову на руки.)
     Клеопатра Сергеевна (тихо подходит к нему и, слегка дотрагиваясь до его
плеча).  Послушай,  Вячеслав,  если для  тебя то  и  другое так тяжело,  то,
изволь,  я  останусь у тебя и так:  не делай ничего для мужа!..  Пусть с ним
будет что будет!.. Я чувствую, что ты мне дороже его!
     Мирович  (открывая  лицо  свое,  обращая  его  к  Клеопатре Сергеевне и
каким-то  иронически-грустным голосом).  Просто...  не  делая ничего -  тебя
взять у него! Но не очень ли уж это будет немилосердно против него: я у него
отнимаю самую дорогую жемчужину,  а ему за то не возвращаю ничего! Нет уж!..
Пусть, по крайней мере, он владеет своими миллионами!.. Я ему спасу их!
     Клеопатра Сергеевна (мрачно). А если ты, Вячеслав, раскаешься потом?
     Мирович.  Как же  я  раскаюсь?  Ты сама же хотела остаться у  меня безо
всякой жертвы с  моей стороны,  и  если я  поступил теперь так,  то это было
делом совершенно свободной воли моей!  (Садится за  стол,  начинает быстро и
быстро писать.  Написав торопливо и как бы сам не сознавая того, что делает,
звонит.)

                               Вбегает лакей.

(С  лицом  совершенно  пылающим,  подавая  сложенную бумагу лакею.) Поди, ты
знаешь эту нашу комиссию!  Отнеси туда эту бумагу!.. Скажи, что я болен, что
не буду больше у  них участвовать и  совсем в  отставку выхожу,  и чтобы мне
прежнюю мою бумагу возвратили с тобой.
     Лакей. Слушаю-с... (Уходит.)
     Мирович (обращаясь к  Клеопатре Сергеевне и  каким-то притворно-веселым
тоном). Клеопатра Сергеевна, я сделал все, что желал ваш муж!

                              Занавес падает.


                              ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

          Еще  более богатый кабинет, чем в первом действии. Сзади
          письменного     стола,     уставленного    всевозможными
          украшениями,  виднеется  огромной  величины  несгораемый
          шкаф.


                                 ЯВЛЕНИЕ I

     Бургмейер (очень уже  постаревший и  совсем почти поседевший,  сидит на
диване около маленького, инкрустацией выложенного столика, склонив голову на
руку).  Такие приливы крови делаются к  голове,  что того и  жду,  что с ума
сойду,  а  это хуже смерти для меня...  В  могилу ляжешь,  по  крайней мере,
ничего чувствовать не будешь,  а  тут на чье попеченье останусь?  На Евгению
Николаевну много понадеяться нельзя!.. Я уж начинаю хорошо ее понимать: она,
кроме своего собственного удовольствия, ни о чем, кажется, не заботится...


                                 ЯВЛЕНИЕ II

                               Входит Руфин.

     Руфин (тихим и почти робким голосом). Доктор приедет, господин!
     Бургмейер (не взглядывая даже на него). Когда?
     Руфин.  Скоро,  господин! Он меня сначала спросил: "Господин Бургмейер,
этот капиталист здешний?" - "Да!" - говорю. - "Ну так, говорит, скажите ему,
что я  буду;  но я,  говорит,  для этого с дачи в город должен приезжать,  а
потому желаю с него получить тысячу рублей серебром за визит!.." Я хотел ему
сказать: господин доктор, дорого это очень; не для одного же господина моего
вы поедете,  и далеко ли ваша дача от городу, но побоялся: он сердитый, надо
быть,  этакий!..  Лютый!..  При  мне тут двух лакеев прогнал.  "Я,  говорит,
Христа ради ваших господ лечить не намерен!"
     Бургмейер (слегка усмехнувшись при  этом  рассказе,  а  потом  вынув из
кармана ключ  и  подавая его  Руфину).  В  шкафу...  на  второй полке  лежит
отсчитанная тысяча. Вынь ее и подай мне.

          Руфин  довольно  ловко  и  умело отпер этим ключом шкаф,
          вынул  из  него  сказанную  ему  тысячу и, заперев снова
          шкаф,   ключ   вместе   с  деньгами  подал  с  некоторым
          раболепством  Бургмейер  у, который то и другое небрежно
          сунул в боковой карман пальто своего.

     Руфин  (все  еще,  видимо,  занятый мыслью  о  докторе).  Ежели  теперь
господин доктор в десять таких домов съездит - это десять тысяч в день!.. Ни
на каком деле, господин, таких барышей получить нельзя!
     Бургмейер (почти не слушавший его).  А  об этих господах...  как я тебе
приказывал, ты расспрашивал там на дачах?
     Руфин. О господине Мировиче и нашей Клеопатре Сергеевне?
     Бургмейер. Да!
     Руфин.   Расспрашивал,   господин!..  Очень  бедно  живут...  Так...  в
маленькой лачужечке!..
     Бургмейер. Но нельзя ли как поискусней денег им послать?
     Руфин.  Да где ж это?..  Сколько раз я,  господин, им носил деньги - не
берут!.. Народ они глупый, молодой.
     Бургмейер.   Или,   по   крайней  мере,   постараться,   чтобы  занятье
какое-нибудь приискать ему.
     Руфин.  Какое ж ему занятие,  господин?.. Службу казенную он как-то все
не  находит!..  По  коммерции ежели его пристроить?  К  нам он  не пойдет!..
Гордость его  велика!  Покориться вам не  захочет!  Другим рекомендовать,  -
чтобы выговаривать после не  стали.  Человек он,  надо  полагать,  ветреный,
пустой!
     Бургмейер.   Но  так  бы  и   сказать  кому-нибудь  из  наших  знакомых
коммерсантов, что он человек пустой, и чтобы ничего важного ему не доверяли,
а что я секретно, будто бы это от них, стану ему платить жалованье.
     Руфин.  Кто ж на это,  господин, согласится?.. Как, скажут, нам платить
ему чужое жалованье и зачем нам пустой человек?
     Бургмейер.  Согласятся,  может быть!..  Устрой как-нибудь,  Симха, это,
пожалуйста!
     Руфин.  Господин,  служить  вам  готов!..  (С  несколько забегавшими из
стороны в сторону глазами.) Вот счета еще!  Я заехал в два магазина!  Мне их
там подали!.. (Подает Бургмейеру два счета.)
     Бургмейер (взглянув на  них).  Что  это?..  Опять Евгения Николаевна на
восемь тысяч изволила набрать?
     Руфин (как-то странно усмехаясь).  Ну да,  дама молодая...  Веселиться,
наряжаться желает.
     Бургмейер.  Что  ж  такое наряжаться?  Она в  какие-нибудь месяцы сорок
тысяч ухлопала!..  Притом я никаких особенных нарядов и не вижу на ней. Куда
она их девает?  Изволь сегодня же объехать все магазины и сказать там, чтобы
без моей записки никто ей в долг не отпускал; иначе я им платить не стану.
     Руфин.  Но, господин, не сконфузим ли мы ее этим очень? Вы бы ей прежде
поговорили!..
     Бургмейер. Я ей двадцать раз говорил и толковал, что я хоть и богат, но
вовсе не привык, чтобы деньги мои раскидывали по улице или жгли на огне, так
от нее,  как от стены горох,  мои слова; она все свое продолжает! Сегодня же
объезди все магазины и предуведомь их.
     Руфин. Внизу там адвокат какой-то стоит и желает вас видеть.
     Бургмейер. Какой адвокат?
     Руфин.  Не знаю,  господин,  я  его в  лицо никогда не видывал;  видный
этакий из себя мужчина, здоровый.
     Бургмейер. Пригласи его.

                               Руфин уходит.


                                ЯВЛЕНИЕ III

     Бургмейер (один).  Странная игра судьбы!  Маленьким мальчиком я  взял к
себе  этого  жидка  Симху,   вырастил  его,  поучил  немного,  и  он  теперь
оказывается одним из полезнейших для меня людей и  вряд ли не единственный в
мире человек, искренно привязанный ко мне...


                                 ЯВЛЕНИЕ IV

          Входит  Куницын.  Он,  кажется, несколько конфузится и с
          необычайной     развязностью     раскланивается    перед
          Бургмейером.

     Куницын. Честь имею представиться, кандидат прав Куницын!

                  Бургмейер, не привставши с своего места,
                         кивает ему молча головой.

Извините  меня,  что  я  беспокою  вас!..   Но,  сколько  мне  кажется...  я
все-таки являюсь к вам по делу, которое должно вас интересовать.
     Бургмейер (опять сухо). Прошу садиться.
     Куницын (садится и  несколько овладевая собой).  Надобно вам сказать-с,
что  я   человек  вовсе  не   из  застенчивых;   но  бывают,   черт  возьми,
обстоятельства,  когда решительно не  знаешь,  следует ли  что делать или не
следует!
     Бургмейер. Если не знаешь, так, я полагаю, лучше и не делать.
     Куницын.   Но  не  делать,  пожалуй,  в  настоящем,  например,  случае,
выйдет... как бы выразиться? - Не совсем правдиво, что ли, с моей стороны, а
уж для вас-то наверняк очень скверно будет!..  Дело это из ряду выходящее!..
В некотором роде романическое!
     Бургмейер. Романическое даже!
     Куницын.  Очень романическое!  И в предисловии к сему-с роману я должен
вам объяснить,  что года два тому назад, по моим финансовым обстоятельствам,
которые,  между нами  сказать,  у  меня  постоянно почти находятся в  весьма
скверном  положении,   я   для   поправления  оных   весьма  часто  бывал  в
маскарадах...  распоряжался там танцами...  Канканирую я отлично...  Словом,
известность некоторую получил.  Только раз в одном из маскарадов подходит ко
мне маска,  богиней одетая.  "Смертный, говорит, свободно ли твое сердце для
любви?" -  "Совершенно,  говорю,  свободно!" -  "И может ли,  говорит,  тебе
довериться любящее тебя существо?" -  "Сколько, говорю, угодно, где угодно и
когда  угодно!"  Затем  она  меня  берет  под  руку,  и  начинаем мы  с  ней
прохаживаться...  Гляжу: ручка - прелесть!.. Знаете, точно из слоновой кости
выточенная!..  Кожица на ней матовая,  слегка пушком покрытая...  Сама ручка
тепленькая!..  Стан -  тоже сильфида!..  Протанцевал я  с ней канкан:  ножка
божественная!..  Платьицем вертит восхитительно!  Ну,  думаю,  лицом,  может
быть,  рыло!  Случались со мной этакие примеры разочарования. Не желаете ли,
говорю,  прекрасная незнакомка, чтоб я ложу взял, где бы вы могли снять вашу
маску и посвободней подышать?  -  "Нет, говорит, Пьер... (заметьте: прямо уж
Пьером меня стала называть!) Здесь очень многолюдно,  уедем,  говорит, лучше
куда-нибудь!" - "Eh bien, madame!*" - говорю, и отправились мы таким манером
с ней в места прелестные,  но уединенные:  на Петровский бульвар.  Здесь она
сняла свою маску,  -  оказалось,  что хоть немножко,  как видно, подержанная
особа,  но  все-таки  чудо что  такое:  этот овал лица!..  Матовый тоже цвет
кожи!..  Глаза большие,  черные! Прямой носик! Очертание рта - восхищение!..
Так что я вам скажу: я влюбился в нее как дурак какой-нибудь набитый!
     ______________
     * Хорошо, сударыня! (франц.).

     Бургмейер  (заметно  все  с   большим  и  большим  вниманием  слушавший
Куницына). И когда же именно эта встреча ваша с этою госпожой была?
     Куницын.  Прошлого года еще осенью!  Но странней всего в этой, как сами
вы  видите,  немножко странной любви  было  то,  что  госпожа эта  никак  не
сказывалась,  кто она такая:  "Варвара Николаевна,  Варвара Николаевна" -  и
больше ничего!  Я,  впрочем, об этом много и не беспокоился: было бы то, что
природой и богом дано человеку,  а титул и званье что такое?  Звук пустой!..
Путаемся мы с ней таким делом около года...  Только однажды,  именно в самый
Варварин день,  сошлись мы с  ней в той же гостинице...  Винищем она меня на
этот раз  накатила по  самое горло:  понимаете,  что  как  будто бы  эта она
именинница и  потому угощает меня!..  Сама тоже выпила порядком:  эти чудные
глаза у ней разгорелись,  щеки пламенеют тоже и,  знаете, как у Пушкина это:
"Без порфиры и венца!" -  "Пьер,  говорит, знай: я замужняя женщина! Муж мой
миллионер!..  Я его ненавижу;  но он все адресуется ко мне с нежностями, и я
не могу быть вполне верна тебе. Спаси меня от этого унизительного положения:
достань где-нибудь два фальшивые заграничные паспорта,  мы  бежим с  ними за
границу,  а  чтоб обеспечить себя на это путешествие,  я  захвачу у  мужа из
шкатулки шестьсот тысяч".  Мысль эта,  грешный человек,  на первых порах мне
очень понравилась.  С  одной стороны,  понимаете,  ревность немножко во  мне
заговорила,  а потом:  бежать с хорошенькою женщиной за границу,  поселиться
где-нибудь  в  Пиренеях,  дышать чистым воздухом и  при  этом  чувствовать в
кармане шестьсот тысяч,  -  всякий согласится,  что приятно, и я в неделю же
обделал это  дельцо-с:  через разных жуликов достал два  фальшивые паспорта,
приношу их ей. Она сейчас же их в кармашек и этаким каким-то мрачным голосом
говорит мне:  "На той неделе муж мой уедет;  я выну у него шестьсот тысяч, и
мы  бежим с  тобой!"  Точно колом кто меня при этом по голове съездил,  и  я
словно от  сна какого пробудился;  тут-то  ей  ничего не сказал,  но прихожу
домой и  думаю:  госпожа эта  возьмет у  мужа без его ведома и,  разумеется,
желания шестьсот тысяч, или, говоря откровеннее, просто его обокрадет, и я -
ближайший сообщник этого  воровства!  Жутко мне  сделалось...  очень!..  Вам
никогда не случалось думать,  что вот вы через несколько дней должны украсть
что-нибудь?
     Бургмейер (слегка усмехаясь). Нет-с, благодаря бога, не случалось!..
     Куницын.  Скверная,  я вам скажу,  штука это, - отвратительная! Так что
всю ночь я  вертелся,  а на другой день не вытерпел,  побежал на условленное
место  свидания.  "Ангел мой,  говорю,  плюнь,  брось все  это!..  Дело  это
неподходящее!.." Она этак сердито на меня воззрила,  все лицо у ней даже при
этом как-то перекосилось.  "Так,  говорит,  ты так-то меня любишь!"  -  "Но,
ангел мой,  говорю,  ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не
безопасная: нас, как воров, и за границей найдут и притянут сюда." - "Вздор,
говорит,  ты трус,  всего боишься!" Я,  делать нечего,  съездил за законами,
показываю ей.  Ничему не внемлет и из-за злости-то еще проговорилась: "Если,
говорит,  ты не хочешь,  так я  и другого найду!" -  и с тех пор скрылась от
меня: ни слуху ни духу!
     Бургмейер  (снова  как  бы  с  усмешкой).   Все  это,  конечно,  весьма
любопытно; но почему ж вы думаете, что меня это лично должно интересовать?
     Куницын.  Очень просто-с, потому что особа эта, о которой я сейчас имел
честь  докладывать вам,  должна  вас  лично  интересовать,  что  и  узнал  я
совершенно случайно:  иду я раз мимо вашего дома... Что он вам принадлежит и
что с  вами живет некая молоденькая барынька,  я  знаю это от известного вам
человека,  приятеля моего Мировича...  Иду и вижу, что в коляске подлетает к
вашему дому какая-то госпожа...  прыг из экипажа и прямо в парадную дверь...
Я заглянул ей под шляпку... Батюшки мои, это моя Варвара Николаевна!
     Бургмейер (удивленный и пораженный). Как? Варвара Николаевна ваша?.. Ко
мне?.. В дом?..
     Куницын.  Она самая-с! И я сначала, признаться, подумал, что не в гости
ли она приехала к вашей этой мамзельке... Гостятся они иногда между собой...
Подхожу к  кучеру  и  спрашиваю:  какую  это  даму  ты  привез  к  господину
Бургмейеру?  - "Это, говорит, его экономка". Сомненья тут рассеялись, завеса
с глаз пала.  Опешил, я вам скажу, сильно. Главное, не знаю, как тут быть: с
одной стороны,  бабенка молоденькая,  хорошенькая,  любил тоже ее  -  как ее
выдать?..  Жалко!..  А с другой стороны,  знаю,  что по характеру своему она
непременно какого-нибудь другого плута подберет,  они обокрадут вас,  и  она
потом головой может поплатиться за это.  Думал-думал я и пошел к этому другу
моему Мировичу.  Он малый этакий благороднейший,  умный... Рассказываю ему и
спрашиваю,  как  я  должен  поступить?  Он-то,  знаете,  растерялся сначала,
"По-моему,  говорит,  тебе следует идти к господину Бургмейеру, прежде всего
связать его обещанием,  что он  судом эту госпожу не станет преследовать,  а
потом открыть ему все.  Нельзя же,  наверное зная, попускать, чтобы человека
обокрали  и,   кроме  того,   этой  не  Варваре  Николаевне,  как  она  тебе
сказывалась,  а Евгении Николаевне не мешает дать хороший урок, так как она,
по всему видно, негодяйка великая". Что я и исполнил.
     Бургмейер (сильно смущенный).  Очень вам благодарен;  но я в первый раз
имею честь вас видеть,  а потому чем же вы можете подтвердить справедливость
того, что передали мне?
     Куницын.  Ей-богу,  уж не знаю чем. Всего лучше поищите у ней в бумагах
паспортов этих на французскую подданную Эмилию Журдан и бельгийца Клямеля.
     Бургмейер (нахмурив брови). Вы думаете, что они у ней целы?
     Куницын.  Думаю-с и полагаю даже, что если она еще не нашла кого-нибудь
другого на место меня,  так приискивает. Вы, как найдете у ней эти паспорта,
так  сейчас мне их  возвратите:  я  им  рванцы задам немедля,  а  то,  черт,
попадешься еще с  ними,  да и  эту Евгению Николаевну,  что ли,  судом уж не
преследуйте, - это для меня важнее всего!
     Бургмейер.  Вы  поставили это условием открытия вашей тайны,  и  я  его
выполню.
     Куницын. Пожалуйста... До приятного свидания.
     Бургмейер  (подавая  ему  руку).   До  свидания.  Если  сказанное  вами
подтвердится,  то я  сочту себя обязанным поблагодарить вас некоторою суммой
денег.
     Куницын (сначала очень обрадованным голосом).  Хорошо-с, недурно это!..
(Подумав немного.)  Только,  знаете,  не будет ли это похоже на то,  что как
будто бы я продал вам эту госпожу вашу?
     Бургмейер.  Где же вы ее продали?  Вы,  как сами это хорошо назвали, по
чувству справедливости поступили так.
     Куницын (очень довольный таким  объяснением