га всего можно ожидать.
     Клеопатра Сергеевна. Но надолго ли же он может тебя посадить?
     Мирович. Пока я денег не заплачу!
     Клеопатра Сергеевна.  Но  заплатить ты не можешь никогда,  потому что у
тебя нет денег.
     Мирович (насмешливо). Денег нет!
     Клеопатра Сергеевна.  Ну,  нет-с!..  Это извините!..  Я мужу не позволю
этого сделать.
     Мирович. Но каким же способом, желал бы я знать, ты ему не позволишь?
     Клеопатра Сергеевна.  Так!.. Не позволю!.. (Встает и начинает ходить по
комнате.) Ты эти деньги занял и прожил на меня, а потому мой муж и должен их
заплатить: я все-таки его жена.
     Мирович (разводя руками и усмехаясь).  Совершенно женская логика и даже
женская нравственность:  любовник женщины прожил на нее деньги, и потому муж
ее должен заплатить их!
     Клеопатра Сергеевна (с возрастающим жаром).  Должен!..  Да!.. Он заел у
меня молодость, всю жизнь мою, и это уж не твое дело, а мое: пусть будет моя
логика и моя нравственность! (Подумав немного.) Все это, конечно, пустяки!..
Я  не  допущу  этому  быть!  Для  меня  гораздо важнее  тут  другое!  (Вдруг
останавливается.) А теперь,  пожалуйста, дай мне воды!.. Я чувствую, что мне
в самом деле что-то очень нехорошо делается!.. (Показывает себе на горло.)

                          Мирович подает ей воды.

     Клеопатра Сергеевна (жадно выпивает целый стакан).  Ну  и  поцелуй меня
поласковей, знаешь, как в первое время нашей любви ты меня целовал.

          Мирович  обнимает  ее;  она  сама его страстно целует, а
          потом как бы отталкивает его.

Довольно!..  Садись   на   свое   место!..   Я   тоже  сяду:   у  меня  ноги
подгибаются... (Опускается на диван.)

          Мирович   также   садится.   Заметно,   что  он  заранее
          предчувствует несколько щекотливое для него объяснение.

     Клеопатра Сергеевна (в каком-то трепетном волнении).  Послушай, я давно
хотела тебя спросить, но все как-то страшно было: вопрос уж очень важный для
меня!..  Скажи!..  Но только,  смотри,  говори откровенно, как говорил бы ты
перед богом и  своей совестью!..  Говори,  наконец,  подумавши и не вдруг!..
Скажи:  любишь ли  ты  меня  хоть сколько-нибудь или  совсем разлюбил?..  По
твоему обращению со мной я  скорей могу думать,  что ты совсем меня разлюбил
или даже почти ненавидишь.
     Мирович (нахмуриваясь). Клеопаша!..
     Клеопатра  Сергеевна (настойчиво).  Нет,  ты  говори  мне  всю  правду,
совершенную.
     Мирович (понурив голову).  Как  мне  сказать тебе правду?..  Определить
тебе решительно,  разлюбил ли я тебя или нет,  я не могу, потому что это для
меня самого тайна.  Я  одно только совершенно ясно сознаю,  что  мужчине при
благоприятных даже условиях жизни,  когда ему  не  нужно ни  заботиться,  ни
трудиться,  сидеть все время около женщины и  заниматься только ее любовью и
ласками с ней невозможно!.. Это унизительно почти и позорно!
     Клеопатра Сергеевна (глухим голосом). Так!.. Совершенно верно!
     Мирович (продолжает).  Но  когда еще  при  этом  окружает нужда,  когда
знаешь,  что  надобно заработать кусок  хлеба для  себя  и  этой  несчастной
женщины, а работы в то же время нет, то это пребывание исключительно в одной
области любви  есть  пытка!  Пытка,  слагающаяся из  каждоминутных угрызений
совести,  скуки...  презрения к  самому  себе...  досады,  если  ты  хочешь,
доходящей, пожалуй, и до ненависти!
     Клеопатра Сергеевна (вспыхнув в лице).  Это я предчувствовала и в то же
время совершенно понимаю и  довольна этим!..  В тебе я вижу опять настоящего
мужчину,  который хочет идти приличным ему путем;  но отчего ж ты, друг мой,
после этого не хочешь решительно и настойчиво искать себе место?.. Не здесь,
наконец, а куда-нибудь в отъезд, в провинцию! Находят же люди места!
     Мирович  (с  презрительной  усмешкой).  Вот  мне  дает  место  компания
"Беллы". В Америку только ехать - не угодно ли?
     Клеопатра Сергеевна. Отчего тебе и не ехать в Америку?
     Мирович (насмешливо).  Очень уж далеко!..  Господин супруг твой изобрел
для меня это путешествие;  по  его инициативе делают мне это предложение,  а
потому никак нельзя ожидать, чтобы оно было благоприятно и выгодно для меня!
Кроме того,  он,  наверняка, кажется, рассчитал, что, уезжая за такую даль и
имея впереди столько случайностей, я никак не могу тебя взять с собой.
     Клеопатра Сергеевна (тем же глухим голосом).  Меня тебе брать и  не для
чего.
     Мирович.  Но  как  же  мне тебя здесь оставить?  Не  говоря о  разлуке,
которой и  конца не предвидится,  я  в  этом случае прямо должен буду обречь
тебя на бедность.
     Клеопатра Сергеевна (как  бы  соображая что-то  такое).  Почему  же  на
бедность?
     Мирович.  Потому что  от  себя  я  ничего не  могу  тебе  уделить:  мне
назначают очень маленькое жалованье;  но  если ты  надеешься на работу свою,
так ты ошибаешься: работать ты не можешь даже по здоровью твоему, и что тебе
тогда останется?..  (С саркастической усмешкой.)  Разве возвратиться опять к
мужу?
     Клеопатра Сергеевна (тяжело переводя дыхание). А если бы и то даже?
     Мирович (побледнев).  Ну,  это, знаешь, ужаснее всего бы для меня было!
Это заставило бы меня потерять к тебе всякое уважение.
     Клеопатра Сергеевна (огорченным, но вместе с тем и твердым голосом). За
что?  За что,  скажи мне на милость,  ты потерял бы уважение ко мне?.. Ты, я
вижу,  Вячеслав,  в  самом деле  ко  мне  какой-то  жестокий и  немилосердый
эгоист!..  Ты меня разлюбил!.. Я тебе в тягость нравственно и материально, и
ты требуешь, чтоб я, как деревяшка какая-нибудь, ничего бы этого не понимала
и  продолжала тебя обременять собой.  А  что я к мужу опять уйду,  что ж для
тебя такого? Я не любовника нового сыщу себе!
     Мирович.  Но  последнее было  бы  для  меня менее унизительно!..  Тогда
значит только,  что ты  встретила человека лучше,  чем я,  а  таких на свете
много;  но,  сходясь с мужем,  ты как бы снова оцениваешь и начинаешь любить
заведомо  дрянь-человечишку,  который  весь  состоит  из  жадности и  вместе
какой-то  внешней расточительности,  смирения пред тем,  кто сильней его,  и
почти  зверства против подчиненных;  человека,  вечно жалующегося на  плутни
других в отношении его,  тогда как сам готов каждоминутно обмануть всякого -
словом, квинтэссенцию купца.
     Клеопатра  Сергеевна (отрицательно качая  головой).  Нет,  Бургмейер не
таков! И потом, неужели купец не может быть хорошим и честным человеком?
     Мирович.  Нет, не может!.. Знаешь ли ты, что такое купец в человеческом
обществе?.. Это паразит и заедатель денег работника и потребителя.
     Клеопатра Сергеевна.  Но нельзя же обществу быть совсем без купцов. Они
тоже пользу приносят.
     Мирович. Никакой! Все усилия теперь лучших и честных умов направлены на
то,  чтобы купцов не  было и  чтоб отнять у  капитала всякую силу!  Для этих
господ скоро придет их час, и с ними, вероятно, рассчитаются еще почище, чем
некогда рассчитались с феодальными дворянами.
     Клеопатра Сергеевна.  По-твоему,  значит, все уж купцы, без исключения,
дурные люди?
     Мирович (пожимая плечами).  Между  теми  из  них,  которые по  рождению
своему торгуют,  может быть,  еще найдется несколько порядочных человек, так
как  очень возможно,  что сила обстоятельств склоняла их  к  тому;  но  ведь
супруг ваш  по  личному вкусу избрал себе ремесло это!  Душой,  так сказать,
стремился плутовать и паразитствовать,  и если ты его предпочитаешь мне, чем
же я,  после того, явлюсь в глазах твоих? Дрянью, которой уж имени нет, и ты
не только что разлюбить, но презирать меня должна!
     Клеопатра Сергеевна. Разлюбила ли я тебя, Вячеслав, или нет, - это я не
знаю, а если ты не видишь того, так бог тебе судья за то!.. И тоже знаю, что
любовью моею я наделала тебе много зла; но пора же и опомниться: теперь я не
прежняя глупенькая мечтательница.  Впрочем, довольно, я утомилась очень!.. Я
столько сегодня пережила!.. Поди, дай мне еще поцеловать тебя!..

                    Мирович подходит к ней, обнимает ее;
                          она его страстно целует.

А теперь я пойду лягу! Мне что-то очень уж нездоровится... (Уходит.)


                                 ЯВЛЕНИЕ VI

     Мирович (один).  Несчастные,  несчастные мы с нею существа!.. И что тут
делать,  как быть?  Хорошо разным мудрецам, удивлявшим мир своим умом, силой
воли, характера, решать великие вопросы... Там люди с их индивидуальностью -
тьфу!  Их  переставляют,  как  шашки:  пусть  себе  каждый из  них  летит  и
кувыркается,  куда ему угодно.  Нет,  вот тут бы пришли они и рассудили, как
разрубить этот маленький, житейский гордиев узел!

                       Слышится звонкий голос и смех.

(Прислушиваясь.) Что это, никак Куницын?


                                ЯВЛЕНИЕ VII

                       Входит действительно Куницын.

     Куницын  (разводя  словно  в  удивлении руками).  Какой  случай,  какой
случай! - как говорят в водевилях.
     Мирович. Что такое?
     Куницын (повторяя свое).  Какой  случай!..  Какой  случай!  Но  погоди,
наперед надо произвести уплату!.. Танюшка, а Танюшка, милая моя кухарочка!

             Уходит в ту дверь, из которой появлялась кухарка.

     Мирович (с досадой). Вот уж не в пору гость!
     Куницын (возвращаясь).  Никого!..  Пуста кровать!  Девочка одна  только
сидит!
     Мирович. Но где ж Татьяна?
     Куницын. Девочка говорит, что ее барыня услала в Москву с письмом.
     Мирович (в недоумении). Как в Москву с письмом? Зачем?
     Куницын. Не знаю! Врет, вероятно: прелестная Танечка просто, я думаю, в
кабак убежала!  Начинаю,  впрочем,  мой рассказ:  въехав в  парк,  я захотел
попройтись пешком.  Голова очень трещала:  пьян вчера сильно был,  и у самой
церкви,  нос к носу, сталкиваюсь с Евгенией Николаевной. В первый раз еще мы
с   ней   встретились  после  роковой  разлуки!   Идет  какой-то,   батюшка,
парижанкой...  Экипаж отличнейший около нее едет...  Оказывается, что супруг
даже при  ней есть,  этот бургмейеровский жидок!..  Как увидала меня Евгения
Николаевна,  так сейчас и  вцепилась и разругала меня,  я тебе скажу,  почти
непристойными словами!.. Я ее таковыми же. Супруг было ее тут вступился... Я
погрозил оному палкой...  Не  сойдясь таким образом в  наших убеждениях,  мы
разошлись,  и вдруг у ворот уж твоей дачи зрю:  помнишь ты этого Хворостова,
что еще с  первого курса вышел,  по  непонятию энциклопедии правоведения,  и
которого,  по случаю сходства его физиономии с мускулюс глютеус, обыкновенно
все мы называли:  "господин Глютеус".  Он здесь,  изволите видеть,  судебным
приставом служит...  "Здравствуйте,  говорю,  господин Глютеус!  Куда это вы
путь ваш держите?" -  "Что,  говорит,  ты бранишься все..." Знаешь,  с этими
надутыми щеками  своими  и  глупой харей  шепелявит.  "Я,  говорит,  иду  по
службе!" -  "Ну, пошлют ли, говорю, тебя, Глютка, куда-нибудь по службе! Что
ты врешь!"  Еще более обозлился.  "Где,  говорит,  я  вру:  я иду к Мировичу
деньги с  него взыскивать,  две тысячи рублей!" -  "Что ты брешешь,  говорю,
показывай сейчас,  какие это  деньги?"  Подал он  мне бумагу;  в  самом деле
взыскание.  Я думаю: у парня ни копейки нет; чего доброго, в тюрьму потянут.
Хвать себя за  бумажник:  хорошо,  черт возьми,  что у  меня-то  на этот раз
деньги случились...  Сунул я этому дуралею в руку две тысячи целковых, завел
его в лавочку,  взял с него расписку и, выведя опять на тротуар, будто шутя,
повернул его и  трах в  шею,  так что он носом почти у меня в грязь ткнулся.
Заругался,  заплевался.  "Ничего,  говорю,  подлец, лайся! Не станешь вперед
ходить со  старого товарища деньги взыскивать!"  И  вот  тебе оная расписка!
(Кладет с торжеством расписку на стол.)
     Мирович (сгоревший при этом рассказе приятеля со стыда и беря его потом
за руку).  Благодарю тебя,  добрый друг,  но, право, мне совестно... Зачем и
для чего ты это сделал?  Наконец,  где ты взял денег,  и  какие у тебя могут
быть лишние две тысячи целковых?
     Куницын (наивно). Деньги эти у меня, брат, бургмейеровские. Помнишь, он
обещался меня поблагодарить,  если слова мои оправдаются;  а  сегодня поутру
вдруг подают мне пакет,  с виду ничего особенного не обещающий; распечатываю
его...  Вижу:  деньги!..  Пересчитал  -  две  тысячи  рублей  и  коротенькая
записочка,   что  это  от  господина  Бургмейера,   -  кратко,  деликатно  и
благородно!
     Мирович (почти в  ужасе отступая от приятеля).  И  ты мой долг заплатил
бургмейеровскими деньгами?.. Послушай, Куницын, у тебя действительно, видно,
нет  в  голове  никакого  различия между  честным  и  бесчестным.  Как  тебе
самому-то  не совестно было принять эти деньги от Бургмейера,  потому что ты
этим теперь явно показал,  что продал ему любившую тебя женщину,  и  ты  еще
платишь этими деньгами за меня,  любовника жены Бургмейера. Понимаешь ли ты,
какое тут  сплетение всевозможных гадостей и  мерзостей?  Наконец,  ты  меня
ставишь в совершенно безвыходное положение. Я должен теперь бежать кланяться
всем в  ноги,  чтобы мне дали две тысячи рублей,  которые я  мог бы швырнуть
господину Бургмейеру назад!  Но кто ж мне поверит такую сумму?  Это жестоко,
бесчеловечно с твоей стороны, Куницын! Если ты сам не понимаешь, так спросил
бы прежде меня: нельзя же честью другого так распоряжаться.
     Куницын (совершенно опешенный и почесывая голову).  Да, это так! Теперь
я сам вижу, что тут есть маленькая неловкость. А вначале мне казалось, что я
приятное для тебя делаю: все-таки человека не посадят в тюрьму!
     Мирович.  Что ж  такое в тюрьму?  Меня не за преступление посадили бы в
тюрьму,  и в этом случае гораздо бы меньше было уязвлено мое самолюбие,  чем
теперь.
     Куницын (почти сквозь слезы).  Понимаю я!.. Извини, брат! Ей-богу, я не
ожидал,  что так тебя огорчу этим. Но погоди!.. Это поправить можно. На днях
у  меня еще  получка будет,  только по  совершенно уже  частному делу:  свое
последнее именьишко жеганул побоку - не хочу быть проприетером, и от меня бы
ведь ты,  конечно,  принял деньги, чтобы заплатить там какому-нибудь дьяволу
долг твой,  иначе я рассорился бы с тобой навек.  Ergo*: как только я получу
эти  деньги,  немедля  же  отправлю к  господину Бургмейеру его  две  тысячи
целковых и  напишу ему:  "Merci,  я  бабьим мясом не торгую!" -  и ты тогда,
выходит, мне уж должен будешь.
     ______________
     * Следовательно (лат.).

     Мирович (снова растроганный).  Благодарю...  Я в дружбе твоей, конечно,
никогда  не  сомневался,   но  только  на  средства  являть  эту  дружбу  ты
неразборчив.
     Куницын.  Что делать,  братец,  очень уж я нанюхался роз-то российских.
Там-сям нюхнешь мошенников-то,  смотришь,  и  сам сбрендил!..  Кто это точно
стучится?..  (Прислушиваясь.) Так и есть...  (Поет.) "Отперите, отперите!" -
как пела у нас Рехт. (Мировичу.) Отворить, что ли?
     Мирович. Отвори.
     Куницын (отворяя дверь и с удивлением на лице). Господин Бургмейер.
     Мирович (тоже восклицая). Бургмейер!


                                ЯВЛЕНИЕ VIII

                             Входит Бургмейер.

     Бургмейер (с  потупленной головой и  не  обращаясь,  собственно,  ни  к
кому). Могу я видеть Клеопатру Сергеевну?
     Мирович (гордо встряхивая пред ним своими кудрями). Нет-с, не можете.
     Бургмейер. Она сама прислала ко мне свою женщину и просила меня, чтоб я
к ней приехал.
     Мирович (вспыхивая в лице). Клеопатра Сергеевна присылала к вам?
     Бургмейер.  Да,  вот ее записка... Тут вышло некоторое недоразумение: я
велел  управляющему своему  скупить  одно  ваше  обязательство с  тем,  чтоб
уничтожить его; а он не понял меня и подал это обязательство ко взысканию.
     Мирович  (смеясь  ему  в  лицо).  Какой,  однако,  у  вас  непонятливый
управляющий! Зачем же вы держите его?
     Бургмейер (потупляясь). Я уже отказал ему и теперь, собственно, приехал
затем, чтоб уничтожить это его распоряжение.
     Мирович.  Напрасно  в  этом  случае  беспокоились:  взыскание  это  уже
оплачено.
     Бургмейер (еще более смутившись).  Очень жаль,  что не поспел поправить
этой  ошибки...   Но  я  все-таки  просил  бы  позволения  видеть  Клеопатру
Сергеевну, потому что я и о другом еще желаю с ней переговорить.
     Мирович. Клеопатра Сергеевна больна и, вероятно, не примет вас.
     Бургмейер. Но она ж сейчас сама писала мне записку.
     Мирович. Когда писала, то была здорова, а теперь сделалась больна.
     Бургмейер.  Муж,  полагаю, и больную даже жену свою, лежащую в постели,
может видеть.
     Мирович.  Муж?..  Да!.. Но вы, кажется, немножко утратили это право. Вы
забыли,  что я  вам за эту женщину спас ваши миллионы и приплатил еще к тому
более,  чем собственной кровью,  приплатил моей честью;  а  потому я  вас не
считаю мужем Клеопатры Сергеевны.
     Бургмейер.  Вы  можете считать или не считать меня мужем,  но закон еще
пока не лишает меня этого права.
     Мирович.  А,  да,  вот что-с!  Вы на закон думаете опираться?  В  таком
случае убирайтесь, откуда пришли, и приходите сюда с полицией, а иначе я вас
в подворотню мою заглянуть не пущу.
     Бургмейер (подняв,  наконец,  голову).  Вячеслав Михайлыч, видит бог, я
пришел к вам не ссориться, а хоть сколько-нибудь улучшить участь моей бедной
жены.  Я отовсюду слышу, что она очень расстроила свое здоровье, а между тем
по  средствам своим не  может пригласить к  себе доктора;  у  ней  нет  даже
сухого,  теплого угла и  приличной диетической пищи;  помочь мне ей  в  этом
случае, я думаю, никто в мире не может запретить.
     Мирович. Да-с, никто, кроме самой Клеопатры Сергеевны.
     Бургмейер. Но и она, я надеюсь, не воспретит мне этого.
     Мирович.  Если не воспретит,  -  это ее дело,  но я лично не желаю быть
передатчиком ей ваших благодеяний, а тем более разделять их с ней.
     Бургмейер.  Об вас и  об вашем положении я знаю,  что никакого права не
имею ни думать, ни заботиться.
     Мирович.  То-то, к несчастью, вы очень заботитесь и думаете обо мне: вы
были так  добры,  что  приискали даже мне  место в  компании "Беллы",  чтобы
спровадить таким образом меня в Америку.  Управляющий ваш по ошибке хлопочет
засадить меня в  тюрьму и  устроить там мне бесплатное помещение;  на  это я
вам,  милостивый государь,  скажу, что порядочные люди подобных подлых путей
не избирают, и если возвращают себе жен, так пулей или шпагой.
     Бургмейер.  Я слишком стар и слишком явно для меня, что я тут проиграю,
чтобы прибегать мне к подобным средствам.
     Мирович (засмеясь).  Вы,  я  думаю,  давно уже  для  всяких благородных
средств были стары!.. Давно... с детства даже...
     Бургмейер (вспыхнув, наконец). Господин Мирович!
     Мирович.  Что Мирович?..  Обижайтесь!..  Оскорбляйтесь!  Я  с  открытым
забралом и без щита готов принять ваш вызов.


                                 ЯВЛЕНИЕ IX

                        Входит Клеопатра Сергеевна.

     Клеопатра  Сергеевна  (прямо  обращаясь к  Бургмейеру и  протягивая ему
руку).  Здравствуйте,  Бургмейер,  благодарю вас,  что вы  приехали ко  мне.
Извините, что я долго заставила вас ожидать себя.
     Мирович  (едва   сдерживаемым  голосом  говорит  Клеопатре  Сергеевне).
Болезнь ваша, значит, кончилась уже?
     Клеопатра Сергеевна (скороговоркой).  Кончилась...  (Снова  обращаясь к
Бургмейеру.) Я бы прежде всего просила вас,  Александр Григорьич,  заплатить
две тысячи долгу по взысканию на нас.
     Бургмейер. Но они, я слышал, заплачены уже.
     Клеопатра Сергеевна (с удивлением). Кто ж их заплатил?
     Куницын (краснея в  лице,  робко взглядывая на  Мировича и  не решаясь,
говорить ли ему или нет). Я-с это.
     Бургмейер (обрадованный этим  признанием и  берясь за  свой  бумажник).
Если вы, то позвольте мне сейчас же заплатить их вам.
     Куницын (останавливая его).  Атанде-с  немного!  У нас,  и кроме этого,
есть еще с вами счеты; мы поговорим потом.
     Клео