т, если вы желаете, то можете жениться на мне!"
     Бургмейер (со  сверкнувшим гневом в  глазах).  С  какого же  повода она
могла сказать тебе это?..  Стало быть,  ты  прежде говорил с  ней что-нибудь
подобное?
     Руфин (покраснев в лице). Как же я, господин, мог говорить с ней?..
     Бургмейер.  Но  отчего  же  у  тебя  глаза  забегали и  все  лицо  твое
загорелось заревом?
     Руфин. Господин, я очень боюсь, что не прогневал ли вас совершенно!
     Бургмейер (берет себя за  голову).  Теперь,  кажется,  все начинает для
меня проясняться!..  (Показывая публике на Руфина.)  Он поэтому...  взят был
Евгенией вместо Куницына,  и  вот  почему он  так всегда умиротворял меня по
случаю  разных  долгов  ее!..  И  я  таким  образом совсем уж  кругом был  в
воровской засаде... (Повертывается вдруг к письменному столу, проворно берет
с  него  револьвер,  подходит с  ним  к  Руфину,  хватает его  за  шиворот и
приставляет ему  ко  лбу  револьвер.)  Говори:  ты  был  любовником  Евгении
Николаевны?
     Руфин (дрожа). О, нет, господин!
     Бургмейер (почти с  пеной у  рта).  Говори!  Иначе я тебя,  как собаку,
сейчас пристрелю, если ты хоть минуту станешь запираться...
     Руфин (склоняясь было на колени). Виноват, господин, я только влюблен в
нее был и глазки ей делал.
     Бургмейер (не  давая ему  стать на  колени и  продолжая держать его  за
шивороток).  А  обокрасть меня сбирался вместе с  нею и бежать за границу?..
Признавайся, или я немедля спущу курок!
     Руфин (совсем потерявшись).  Это она,  господин,  говорила мне: "Уедем,
говорит,  и  возьмем из этого шкафа деньги!" -  "Зачем,  говорю,  у вас свой
капитал есть!"
     Бургмейер (тряся  его).  Отчего  ж  ты  мне  не  сказал об  этом  и  не
предуведомил меня?..  Я  тебя от голодной смерти спас!..  Я тебя вырастил...
воспитал!..  Я хотел тебя сделать наследником моего состояния,  а ты вошел в
стачку с ворами,  чтоб обокрасть меня! Убивать я тебя не стану: из-за тебя в
Сибирь не хочу идти!.. (Бросает в сторону револьвер и кричит.) Люди! Люди!

                               Вбегают лакеи.

     Бургмейер (почти швыряя им в  руки Руфина).  Посадить его в каземат,  в
подвал!.. И полицию ко мне скорее. Полицию!..
     Руфин  (едва  приходя в  себя).  Господа лакеи!  Господин повышибал мне
зубы!.. Окровянил меня!.. (Плюет себе на ладонь и показывает ее лакеям.) Вот
же кровь моя!
     Бургмейер (с неистовством). Тащите его сию же минуту!

          Лакеи  тащат Руфина. Он продолжает восклицать: "Господин
          окровянил меня!.. Я буду жаловаться на него!"


                                 ЯВЛЕНИЕ XI

     Бургмейер (один).  И этот обманул меня!..  У каждого из поденщиков моих
есть,  вероятно, кто-нибудь, кто его не продаст и не обокрадет, а около меня
все враги!.. Все мои изменники и предатели! Мне страшно, наконец, становится
жить!  На кинжалах спокойно спать невозможно. Мне один богом ангел-хранитель
был дан -  жена моя,  но я  и той не сберег!..  Хоть бы,  как гору сдвинуть,
трудно было это,  а  я возвращу ее себе...  (Громко кричит.) Кто там есть!..
Введите ко мне опять этого Симху.


                                ЯВЛЕНИЕ XII

                     Два лакея вводят Руфина под руки.
                 Он дрожит, как осиновый лист, между ними.

     Бургмейер (Руфину).  Послушай,  мошенник!.. Я думал сто тысяч истратить
на  то,  чтобы сослать тебя  на  каторгу!..  Но  я  все  тебе прощу!..  Все!
Понимаешь?..  Я  позволю тебе жениться на Евгении Николаевне,  даже дам тебе
приданое за ней,  только разлучи ты Мировича с моей женой и помири ты меня с
нею.
     Руфин (сейчас же оправившийся и совсем как бы не битый). Господин!.. Но
как же мне сделать то, я не знаю.
     Бургмейер.  Врешь,  врешь!..  Ваша  жидовская порода через деньги миром
ворочает, а ты неужели не можешь помирить меня ими с одной женщиной?
     Руфин  (видимо  начинающий  кое-что  соображать  по   этому  предмету).
Позвольте, господин!.. Теперь господин Мирович, может быть, уедет в Америку;
он сам вам оставит Клеопатру Сергеевну.
     Бургмейер.  Да не поедет он,  пойми ты это!  Ведь у него не твоя подлая
душа, чтобы за деньги продать любовь свою!
     Руфин (как бы с  некоторым остервенением даже).  А  тогда я  скуплю его
сохранную расписку.  Я видел на две тысячи его расписку, я куплю ее и посажу
его в тюрьму ею...
     Бургмейер  (смотря  в   упор  на   Руфина).   Расписку?   В   тюрьму?..
(Отворачиваясь потом от Руфина и  махая рукой.) Скупай!  Сажай!..  Он больше
чем свободу отнял у  меня.  Он  отнял счастье и  радости всей моей жизни,  -
сажай!
     Руфин (совсем отпущенный лакеями и  поднимая пред  публикой обе  руки).
Посажу!

                              Занавес падает.


                             ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

          Внутренность  избушки  дачной в Зыкове. На одной стороне
          сцены   дрянной   письменный   столишко   с   некрашеным
          деревянным  стулом  перед  ним, а на другой - оборванный
          диванишко.


                                 ЯВЛЕНИЕ I

     Мирович (с сильно уже вылезшими волосами, в очень поношенном пальто и в
зачиненных сапогах, в раздумье шагая по комнате). Что хочешь, то и делай: ни
за дачу заплатить нечем, ни в городе нанять квартиры не на что, а службы все
еще пока нет!  Сунулся было попроситься в судебное ведомство,  -  прямо дали
понять,  что я  увез у  богатого подрядчика жену и за это промиротворил ему.
Каким  же  образом дать  такому  человеку место?  Впрочем,  нашлась какая-то
сердобольная компания "Беллы".  Сама,  неизвестно с какого повода,  прислала
вдруг приглашение мне,  что не желаю ли я  поступить к  ней на службу с тем,
чтоб отправиться в  Америку:  "Вы-де  человек честный,  а  нам  такого там и
надобно"... (Грустно усмехаясь.) Очень благодарен, конечно, за такое лестное
мнение обо мне,  но все-таки этого места принять не могу.  Если бы один был,
то,  разумеется, решился бы, а тут где? У меня на руках женщина, и здесь еле
перебиваемся,  а  заедешь  в  неизвестную страну,  рассоришься как-нибудь  с
компанией и совсем на голой земле очутишься.  Да.  Стоит человеку шаг только
один  неосторожный  сделать,  так  уж  потом  ничем  его  не  поправишь:  ни
раскаянием,  ни готовностью работать, трудиться - ничем. Сгинь и пропадай он
совсем.  Однако что же я?  Пора корректуру поправлять...  (Снова с  грустной
усмешкой.) Корректором уж сделался, а то хоть с голоду умирай... (Подходит к
письменному столу, садится за него и начинает заниматься.)


                                 ЯВЛЕНИЕ II

          Входит  кухарка, толстая, безобразная, грязная старуха и
          порядком   пьяная.   Выйдя   на  середину  комнаты,  она
          останавливается, растопыря ноги.

     Кухарка. Барин, а барин!
     Мирович (не глядя на нее). Что тебе?
     Кухарка. Тебя барин какой-то с барыней спрашивают.
     Мирович (все-таки не глядя на нее). Меня?
     Кухарка. Да, тебя. Он словно не русский. Черномазый такой, как цыган, а
барыня с ним - та русская.
     Мирович. Что такое русская, не русский? А Клеопатра Сергеевна дома?
     Кухарка.   Нету-ти,  не  приехамши  еще.  Они  не  Клеопатру  Сергеевну
спрашивают, а тебя.


                                ЯВЛЕНИЕ III

          Во  входных  дверях  показываются  Евгения Николаевна, в
          прелестной  шляпке  и  дорогом шелковом платье, и Руфин,
          тоже  в  новом  фраке,  при  золотой  цепочке,  в  белых
          перчатках и с новенькою пуховою шляпой в руках.

     Кухарка  (показывая им  пальцем  на  Мировича).  Вон  он  сидит  сам!..
(Поворачивается и  хочет уйти,  но не попадает в двери,  стукается головой в
косяк и  при этом смеется.)  Не попала!..  (Откидывается в  другую сторону и
произнеся при этом.) Т„ла, стой, не разъезжайся! (Уходит.)

          Мирович,  поднявши  при  этом голову и увидя перед собой
          Евгению  Николаевну  и  Руфина,  приходит  в удивление и
          привстает с своего места.

     Евгения Николаевна (любезным и развязным тоном). Вы, Вячеслав Михайлыч,
никак уж, конечно, не ожидали меня видеть.
     Мирович (пожимая плечами). Признаюсь, не ожидал.
     Евгения  Николаевна (выходя  на  авансцену).  Я  знала,  что  Клеопатры
Сергеевны дома нет.  Нарочно так  и  приехала лично к  вам...  (Показывая на
Руфина.) Рекомендую, это муж мой Руфин.
     Мирович (еще с большим удивлением). Муж ваш?
     Евгения  Николаевна  (несколько сконфузившись).  Да,  мы  третьего  дня
только обвенчались.
     Мирович (всматриваясь в  Руфина).  Я немного знаком с вами.  Вы поэтому
окрестились?
     Руфин.   Окрестился.  Господин  Толоконников  был  моим  восприемником.
(Слегка улыбаясь.) Я уж теперь Семион Измаилыч называюсь,  по папеньке моему
крестному.
     Мирович. И денежную награду, вероятно, за это получите?
     Руфин. Получу; пятьдесят рублей, говорят, дают. Я получу.
     Мирович.  Конечно.  Зачем  же  терять?  А  у  господина  Бургмейера  вы
продолжаете еще быть приказчиком?
     Руфин. Нет, я сам по себе живу.
     Мирович. То есть как же? Как и тогда же сами по себе жили?
     Руфин. Нет, теперь уж я совсем не у него.
     Евгения Николаевна (сильно волновавшаяся от  всех расспросов Мировича и
перебивая мужа).  Мы в совершенно отдельном доме живем.  У мужа никаких даже
дел нет от Бургмейера,  кроме самых незначительных и,  между прочим,  вашего
дела.
     Мирович. Какого это моего дела?
     Евгения Николаевна.  Сейчас  расскажу.  Но  вы,  однако,  позвольте нам
поприсесть у вас. Сами вы нас не приглашаете к тому. (Мужу.) Садись.

          Руфин сейчас же сел на один из стульев и только никак не
          мог  сладить  со  своими  неуклюжими  и  вдобавок  еще в
          перчатки  затиснутыми руками. Сама Евгения Николаевна, с
          чувством брезгливости смахнула с дивана пыль, уселась на
          него,  вынула  из  кармана  своего платья очень красивую
          папиросницу, взяла из нее спичку и папироску и закурила.
          Во  всех  манерах  Евгении  Николаевны,  вместо  прежней
          грациозной  женщины,  чувствуется  какая-то  чересчур уж
          разбитная  госпожа,  так  что,  усевшись,  она сейчас же
          выставила  из-под  платья свою красивую ботинку и начала
          ею играть. Мирович также опустился на свой стул.

     Евгения  Николаевна (как-то  в  сторону  и  наотмашь,  попыхивая  своею
папиросочкой).  Прежде,  Вячеслав Михайлыч, вы, как мне казалось, по крайней
мере верили в мою дружбу,  но теперь, я боюсь, вы разочаровались немножко во
мне.
     Мирович. Отчасти-с.
     Евгения  Николаевна.  Очень  жаль.  Но  настоящий визит  мой,  впрочем,
надеюсь,  опять убедит вас несколько в  ней.  Что я жила в доме у Александра
Григорьича  Бургмейера и  что  в  последнее  время  рассорилась с  ним,  вы,
конечно, знаете.
     Мирович. Да-с, я слышал это.
     Евгения  Николаевна.  И  слышали  тоже,  что  Бургмейеру  ваш  приятель
Куницын,  который бог  знает каким лгуном уж  тут является,  наплел на  меня
целую ахинею.  Бургмейер сначала всему верил,  но теперь, кажется, несколько
поколебался...  (С  иронической улыбкой.)  Так  что,  даже  наградивши  меня
маленьким приданым,  постарался пристроить за  своего  бывшего управляющего,
как обыкновенно старые богатые вельможи делали.

                  Мирович при этом презрительно улыбнулся.

     Евгения  Николаевна (заметив это).  Что  Куницын  по  своей  ветрености
способен все сделать, мне не удивительно, но говорят, будто бы он - что меня
очень уж поразило -  явился к  Бургмейеру по вашему,  между прочим,  совету.
Правда это или нет?
     Мирович (подхватывая). Совершенная правда!
     Евгения  Николаевна (несколько опешенная этим).  Вас,  впрочем,  я  тут
много не виню:  вы сами,  вероятно, были введены в обман, потому что я очень
подозреваю,  что всю эту историю выдумала и заставила Куницына рассказать ее
Бургмейеру, собственно, ваша Клеопатра Сергеевна!
     Мирович (уже строгим голосом). Как-с Клеопатра Сергеевна?
     Евгения Николаевна.  Почти уверена в том и сделала это затем,  что сама
желает воротиться к мужу. Этим словам моим вы, конечно, не поверите.
     Мирович (тем же голосом).  Вы не ошиблись!..  Я  всем даже словам вашим
совершенно не верю!..
     Евгения Николаевна.  Ваше  дело,  хотя я  в  то  же  время опять должна
сказать,  что про Клеопатру Сергеевну я  только подозреваю,  но что господин
Бургмейер  желает  с  ней  сойтись,   на  это  уж  я  имею  положительные  и
неопровержимые доказательства.
     Мирович. Он может желать, сколько ему угодно, это ему никто не мешает.
     Евгения Николаевна.  Но он,  по видимому,  кроме желания,  имеет полную
надежду привести это в  исполнение...  Первое его намерение было удалить вас
куда-нибудь подальше отсюда.  Для этого он  упросил компанию "Беллы" сделать
вам предложение ехать в Америку. Вы, я знаю, получили такое приглашение?

                              Мирович молчит.

(Продолжая.)  Но  вы,  как  я  слышала,  были  так умны и проницательны, что
поняли ловушку и отказались от этого прекрасного предложения; тогда господин
Бургмейер решился употребить против вас  более  верное средство...  Муж  мой
теперь налицо и  может подтвердить то,  что  я  вам говорю...  Он  велел ему
скупить  какое-то  взыскание на  вас,  по  которому ежели  вы  не  заплатите
Бургмейеру,  то он поручил мужу посадить вас в тюрьму,  и тогда уж, конечно,
Клеопатре Сергеевне очень удобно будет возвратиться к супругу своему.
     Мирович  (со  вспыхнувшим лицом).  Что  господин  Бургмейер  готов  мне
сделать всевозможное зло, я никогда в этом не сомневался.
     Евгения  Николаевна.   Н-ну!  Может  быть,  тут  и  не  один  Бургмейер
виноват...  Я,  собственно,  затем и приехала, чтобы повторить вам несколько
раз:  "Остерегитесь и  остерегитесь!.."  (Обращаясь к  мужу.) Но скоро ли же
будут взыскивать с господина Мировича?
     Руфин. Скоро! Господин Бургмейер приказал спешить мне... Исполнительный
лист выдан судом! Сегодня или завтра по нем станут взыскивать!
     Евгения Николаевна.  Уже!..  (Мировичу.)  Поэтому сегодня или завтра вы
окончательно убедитесь...


                                 ЯВЛЕНИЕ IV

                              Входит кухарка.

     Кухарка.  Барин!..  Барыня воротилась и спрашивает, кто у тебя в гостях
сидит?
     Мирович. Скажи, что Евгения Николаевна... или, впрочем, ты переврешь?
     Кухарка. Перевру, барин!
     Мирович.  Подожди,  я  тебе напишу,  и ты отдашь это барыне!  (Пишет на
клочке  бумаги  и  подает  его  кухарке,  которая по-прежнему нетвердой,  но
заметно остерегающейся походкой уходит и  на  этот раз  прямо уже попадает в
дверь.)
     Евгения  Николаевна  (вставая).  Мы,  однако,  позасиделись!  Клеопатре
Сергеевне,  вероятно,  не будет большого удовольствия видеть меня... (Мужу.)
Поедем.

                      Тот сейчас же поднялся на ноги.

(Мировичу.)  До  свидания,  Вячеслав  Михайлыч!  Дайте  мне  по крайней мере
на прощанье вашу руку!
     Мирович (не подавая ей руки).  Нет-с, извините вы меня: я клеветникам и
клеветницам не подаю моей руки.
     Евгения Николаевна (усмехаясь). А вы все еще считаете нас клеветниками!
Увидите сами потом.

                           Уходит вместе с мужем.


                                 ЯВЛЕНИЕ V

     Мирович (оставшись было один,  начинает говорить). Еще новые радости!..
Час от часу не легче!

          Но  в  это  время  из  внутренней  комнаты  показывается
          Клеопатра  Сергеевна.  Она  в  черном шелковом, но почти
          худом платье.

     Клеопатра Сергеевна. Ушли твои гости?
     Мирович. Ушли!
     Клеопатра Сергеевна.  Но  кто такая Евгения Николаевна Руфина?..  Жени,
что ли?
     Мирович. Жени!
     Клеопатра Сергеевна. Но почему же она Руфина?
     Мирович.  Потому что  на  днях  вышла  замуж за  управляющего господина
Бургмейера - Руфина.
     Клеопатра Сергеевна.  Вот новость!..  (Подходит и садится на диван. Она
заметно утомлена.)  Но зачем же к  нам она пожаловала?  Я  вовсе не желаю ее
видеть.
     Мирович. Она не к тебе и приезжала, а ко мне.
     Клеопатра Сергеевна. А к тебе зачем?
     Мирович.  С новостями разными...  (Всматриваясь в Клеопатру Сергеевну.)
Но что такое с тобой,  Клеопаша? Посмотри: у тебя все платье в грязи... Лицо
в каких-то красных пятнах... Волосы не причесаны...
     Клеопатра Сергеевна (сначала было слегка усмехаясь).  Я устала очень!..
Пешком пришла из  города...  Жалко было денег на  извозчика,  да  к  тому же
рассердилась...  (Помолчав немного и  с  навернувшимися слезами на  глазах.)
Госпожа, которой относила я платье, ни копейки мне не заплатила.
     Мирович. Это отчего?
     Клеопатра Сергеевна (совсем сквозь слезы).  Говорит, что я испортила ей
платье,  что она будет отдавать его переделывать и  прикупит еще материи,  а
потому я даже ей останусь должна,  а не она мне...  (Закрывает лицо платком,
чтобы скрыть окончательно полившиеся слезы.)
     Мирович.  Но слезы-то такие о чем же?..  Из-за таких пустяков! Как тебе
не стыдно, Клеопаша!.. На, выпей лучше воды!.. (Наливает стакан и подает его
Клеопатре Сергеевне.)
     Клеопатра Сергеевна (отталкивая стакан и капризным голосом). Не надо!..
Отвяжись!..

          Мирович,  видимо, этим оскорбленный, отошел от Клеопатры
          Сергеевны, поставил стакан на стол и сел заниматься.

     Клеопатра  Сергеевна  (продолжая  плакать).  Дура  этакая!..  Скупая!..
Жадная!.. Всякую бедную готова обсчитать.
     Мирович (не оставляя своей работы и  с  некоторой как бы  ядовитостью).
Но, может быть, ты и в самом деле дурно сшила.
     Клеопатра Сергеевна. Хорошо я сшила!.. Она придралась только так...
     Мирович (опять как  бы  с  ядовитостью).  Ну  не  думаю,  чтоб очень уж
хорошо...
     Клеопатра Сергеевна. Почему ж ты не думаешь?..
     Мирович.  Потому что  все русские женщины,  кажется,  не  совсем хорошо
умеют шить, особенно вы, барыни.
     Клеопатра Сергеевна. Вы, мужчины, лучше!
     Мирович. Мужчины все словно бы подаровитей немного и потолковей.
     Клеопатра Сергеевна (рассердясь).  Ужасно как  толковы!  И  что  это за
страсть  у  тебя,  Вячеслав,  в  каждом  разговоре подставить мне  шпильку и
стороной этак намекнуть мне, что я глупа и делать ничего не умею.
     Мирович. Когда ж я это говорил?
     Клеопатра Сергеевна.  Ты  всегда это хочешь сказать и  разными доводами
убедить меня  в  том!..  Но  я  тебе несколько раз  говорила,  что  я  очень
самолюбива и если увижу,  что человек меня не уважает,  смеется надо мной, я
не знаю на что готова решиться.
     Мирович.  Бога ради,  не развивай по крайней мере далее этих сцен!..  У
нас  есть  очень  многое  более  серьезное,  о  чем  мы  можем  беседовать и
горевать...
     Клеопатра Сергеевна.  Не знаю:  для меня это очень серьезное,  и что же
еще для нас может быть серьезнее этого?
     Мирович.  Да  хоть  бы  то,  что  вот  сейчас твоя бывшая приятельница,
Евгения Николаевна, рассказывала мне.
     Клеопатра Сергеевна. Что такое она могла рассказывать тебе?
     Мирович.  Уверяла,  что  вся  эта  история,  которую про нее повествует
Куницын,  ложь совершенная и что будто бы даже ты все это выдумала и научила
Куницына...
     Клеопатра Сергеевна.  Я?..  Ах,  она  дрянь  этакая.  Очень  мне  нужно
что-нибудь про нее выдумывать, я и про существование ее совсем забыла.
     Мирович. Потом она меня предостерегала, что муж твой очень желает опять
с тобой сойтись и для того, чтобы разлучить меня с тобой, велел даже скупить
одно мое обязательство и засадить меня за него в тюрьму.
     Клеопатра Сергеевна (побледнев). Тебя... В тюрьму?
     Мирович. Да!..
     Клеопатра Сергеевна (все еще как бы желая не верить тому,  что слышит).
Вот уж про нее это можно оказать, что она сама тут все навыдумывала...
     Мирович. Почему ж навыдумывала? От твоего супру