бдул-Ага (вставая).  Э, полно, барина, на степь-то воротить! Степь тут
ни при чем!  Ты вон в писулечках своих...  читали мне в трактире...  пишешь,
что у тебя шерсти не хватило и овцы переколели. Сколько их у тебя колело?
     Дарьялов. Сто тысяч.
     Абдул-Ага. Много это, много! Верно ли ты сосчитал?
     Дарьялов.  Верно!  Я  сам  два  раза  заболевал этой  ужасной болезнью.
(Показывая на свою руку.) Вон следы выжигов.
     Абдул-Ага.  Да  хранит  тя  бог!  Сколько  же  ты  продал  овцы  мулле?
(Обращаясь к мулле.) Агей Оглыч, сколько ты компанейской овцы купил?
     Мулла (вставая). Компанейска овца мы купили пятьдесят тысяч.
     Дарьялов. Вы могли и сто тысяч купить на базаре.
     Мулла. Нет, вся компанейска овца была начисто.
     Абдул-Ага (мулле). Кажи-ка шкурку-то, что привез.
     Мулла (вынимая из-под полы халата овечью шкурку и  поднимая ее на глаза
всех акционеров). Это тавро компанейское.
     Дарьялов (совершенно растерявшись). Но может быть, и не компанейское!
     Абдул-Ага. Кажи тавро правленское - сличим.
     Дарьялов. Правленское тавро затеряно.
     Гайер. Покажите мне шкурку.

                             Ему показывают ее.

     Гайер. Компанейское тавро.
     Абдул-Ага (Дарьялову). Так, барина, честные господа не делают.
     Дарьялов (выйдя,  наконец,  из себя).  Позвольте,  господа,  что такое:
следствие,  что ли,  здесь надо мной производят,  или я  председательствую в
собрании?  Я  желаю голосовать вопрос:  угодно ли  собранию разрешить выдачу
дивиденда из запасного капитала или нет? Кто разрешает, тот встанет.

               Прихвоснев и вся его партия мгновенно встают.

     Безхов-Муритский (взглянув на вставших акционеров). Мы ихняго вставанья
слушаться не будем.  (Дарьялову.) Вон кучеров-то ваших нагнали!  Я слеп,  да
вижу: он у меня сначала жил и к вам перешел, подтасовщик вы этакий и жулик!
     Дарьялов. Вы не смеете мне так говорить!
     Безхов-Муритский.  Говорить я  и  не буду!  А  я  вас палкой буду бить!
(Стукает палкой своей об  пол  и  затем обращается к  товарищам своим,  тоже
вскочившим на ноги.) Палками его надо бить!
     Те (хватаясь за кинжалы). Мы вас палками и кинжалами будем бить!
     Дарьялов. Кинжалами я вам не позволю бить! Эй, хожалый, шумят здесь!
     Хожалый (входя). Господа, кричать не велено!
     Безхов-Муритский. Я буду кричать! Он наши деньги все разворовал!
     Дарьялов.  Денег ваших я не разворовывал:  я сам нищий!  А когда вы так
бесчинствуете,  я  закрываю собрание!  (Встает и идет к дверям во внутренние
комнаты.)
     Все армяне (следуя за ним). Нет, погоди! Мы тебя палками будем бить!
     Хожалый (растопыривая пред  ними руки).  Позвольте,  господа,  шуметь и
буянить нельзя!
     Все армяне (в один голос). Мы будем буянить!

          Дарьялов  в  это  время  скрывается  за дверь, а хожалый
          становится  для  защиты  ее  спиной  к  ней.  Начинается
          всеобщий шум.

     Трухина (подойдя к  Софье Михайловне).  Вы теперича,  говорят,  супруга
ихняя! Вы им должны сказать, пошто же они нам этакие подлости делают.
     Софья  Михайловна (все  время  с  большим волнением следившая за  ходом
собрания и  по  временам почти страстно взглядывавшая на  Аматурова,  встав,
наконец). Ничего я не знаю! (Аматурову.) Аполлон Алексеич, спасите меня!
     Аматуров (тоже вставая). Пойдемте.
     Абдул-Ага (показывая армянам на Софью Михайловну).  Хоть бы барыньку-то
маненько аманаткой задержать!
     Аматуров (поднимая кулак). Убью всякого, кто подойдет ко мне!
     Прихвоснев (тоже охраняя Софью Михайловну).  Так,  господа, поступать с
дамой нельзя-с! Нельзя!..

          Оба  они  уводят  ее  в ту же дверь, в которую скрылся и
          Дарьялов. Шум еще более усиливается; одновременно армяне
          схватываются с Прихвосневым.

     Прихвоснев (им кричит).  Мало ли,  господа, с кем может быть несчастье:
пожар... сибирская язва!
     Армяне (тоже кричат).  Мы ему дадим "сибирская язва"!  Ты сам мошенник,
коли за него.
     Прихвоснев. Я не мошенник, я держусь только справедливости.
     Один чиновник (толкует другому).  Помилуйте,  не дали ни одного вопроса
голосовать! Где же это бывает?
     Гайер (в свою очередь кричит на него).  Как вы смеете голосовать, когда
вы все купленные!
     Тот же чиновник. Просим вас не обижать нас: мы чиновники.
     Гайер. Чиновники вы - хуже сапожника!
     Абдул-Ага (кричит). Тавро компанейское... Вся овца компанейская была!
     Мулла (кричит ему в ответ). Компанейская вся!
     Хожалый (охраняя по-прежнему дверь,  кричит с своей стороны).  Господа,
не шумите, пожалуйста, а не то я свисток дам: стражу позову!

                              Занавес падает.


                                ДЕЙСТВИЕ III

                Небольшая, но очень мило убранная гостиная.


                                 ЯВЛЕНИЕ I

          На  среднем диване пред круглым столом, на котором стоит
          прекрасный  дорогой букет в вазе, сидит Софья Михайловна
          в  шелковом  платье и нарядном головном уборе. Она стала
          еще  красивее,  но  заметно  похудела и невесела. В этот
          день  ее  именины.  На  креслах  помещаются приехавшие с
          поздравлением: юный Блинков, с очень маленькими усиками,
          пухлый,  румяный  и, как следует для утреннего визита, в
          черном  сюртуке,  и  Прихвоснев,  тоже какой-то вымытый,
          причесанный  и  также  в черном сюртуке и даже в лаковых
          сапогах   с  пуговками.  Оба  они  заметно  модничают  и
          тонируют.

     Блинков (Софье  Михайловне,  слегка пришептывая).  Вы  изволили слышать
Патти?
     Софья Михайловна. Уж три раза слышала! Я абонирована.
     Блинков. Прекрасная певица, не правда ли?
     Софья Михайловна. Превосходная!
     Прихвоснев. Не нравится мне, господа, ваша Патти, что угодно!
     Софья Михайловна. Почему же?
     Прихвоснев. Души нет в пении!
     Софья Михайловна.  Как нет души в  пении?  Поет так божественно,  собой
прелестна!
     Прихвоснев. Это так-с, собой прелестна; но чувства в голосе не слыхать.
Как ее можно сравнить с Виардо; у той точно, что душа лилась в каждом звуке.
Как это она пела:  "Я  все еще его...  пламенно,  что ли,  люблю!"  И  этак,
знаете, не совсем тоже чисто выговаривала по-русски, - прелесть что такое!
     Софья Михайловна. В котором же это году была здесь Виардо?
     Прихвоснев. В пятьдесят третьем! Я старинный театрал!
     Блинков  (показывая  на  Прихвоснева).   Он  сам  в  балетах  танцевал;
танцмейстером был!
     Софья Михайловна (с удивлением). Вы?
     Прихвоснев (немного сконфуженный).  Да-с,  по балетной части служил! Но
всегда как-то  к  театральной службе не  имел  расположения,  особенно в  то
время:  строго очень  было  и  безвыгодно!  Я  как  тогда  получил маленькую
возможность бросить это дело, так сейчас же и бросил!
     Блинков. Он в балетах только чертей и играл, ничего другого не давали -
неловок очень!
     Прихвоснев.   Не  одних  чертей,   а  и  маркграфов  иногда  изображал!
(Обращаясь к Софье Михайловне и,  видимо,  желая переменить тему разговора.)
Супруг ваш так-таки совсем и уехал отсюда?
     Софья Михайловна.  Он не то что уехал:  он бежал!  Его, говорят, хотели
убить эти армяне или в тюрьму посадить - не знаю уж!
     Прихвоснев. А вас так и кинул без всяких средств?
     Софья Михайловна. Кинул без всяких средств. Даже всю посуду, всю мебель
продал заранее,  и,  когда я  проснулась поутру после его отъезда,  приходят
купцы и все взяли.
     Прихвоснев (как бы рассердившись даже).  Фу ты, боже ты мой!.. Муженьки
нынче какие, хуже посторонних, право!

                    Софья Михайловна на это промолчала.

     Прихвоснев  (размышляющим  уже  тоном).   Как  у   вас  умения  хватило
поустроиться потом?

          Софья  Михайловна  и  на это ничего не ответила. Блинков
          при этом как бы несколько краснел и старался смотреть по
          сторонам.

     Прихвоснев (тем же размышляющим тоном). Да-с, да!.. Жизнь человеческая!
Кто знает, как и в какую сторону она повернет!


                                 ЯВЛЕНИЕ II

          Те  же  и  Надя  в  чистеньком  платьице,  в хорошеньких
          ботиночках,  причесанная.  Она  принесла  на подносе две
          чашки кофе и сухари.

     Надя  (подавая Прихвосневу первому,  с  усмешкой).  Здравствуйте,  Петр
Петрович!
     Прихвоснев (тоже с  усмешкой).  Здравствуйте,  сударыня,  здравствуйте!
(Софье Михайловне, показывая ей на Надю.) Именинница тоже сегодня!
     Софья Михайловна. Да! А вы разве знаете ее?
     Прихвоснев.  Как мне не знать-с,  я вам ее и поставил. Аполлон Алексеич
тогда заехал ко мне и говорит: "У Софьи Михайловны нет горничной, пришлите к
ней какую-нибудь понадежнее".
     Надя (подавая не без кокетства кофе Блинкову). Сухарей прикажете-с?
     Блинков. Нет, благодарю.

                    Надя, подняв гордо головку, уходит.

     Блинков (Софье Михайловне). Какая у вас горничная хорошенькая!
     Софья Михайловна. Очень хорошенькая...
     Прихвоснев (Софье Михайловне). Но довольны ли вы ею? Это главное.
     Софья Михайловна.  Пока довольна.  А  я  и  не  знала,  что вы прислугу
рекомендуете.
     Прихвоснев.  Несколько уж лет этим занимаюсь,  и  у меня это на твердых
основаниях устроено: как пришел кто из прислуги и записался, я первый вопрос
ему: "Где изволил жить?" А потом через одного человека и разведаю, как и что
он,  а потому пьяницу, или вора, или с какими-нибудь другими качествами уж я
не пришлю!
     Блинков.  Присылаете и вы.  Рекомендовали же нам лакея, он через неделю
все столовое серебро украл у нас.
     Прихвоснев (как бы даже вспылил).  Это-с  не он украл,  а  прежняя ваша
прислуга, вот что-с! А на него, как на нового человека, свалили.
     Софья  Михайловна.  Но  сколько же  дел  у  вас?  Вы  и  в  акционерных
собраниях...   Помните  это  ужасное  у  мужа  собрание?  Потом  мебель  мне
страховали.
     Прихвоснев. Агент-с я там! Я, собственно, агентирую по разным отраслям.
     Софья Михайловна.  Наконец,  у  вас  сад  и  кофейная ваша эта "Русская
забава"! Так, кажется, она называется?
     Прихвоснев.  Так-с.  Нарочно,  знаете,  в  русском духе  ее  назвал для
привлечения купечества,  а в сущности это salle de danse*,  публика приедет,
танцуют,  выходят,  одни - в сад, другие - в соседние комнаты!.. Кто требует
себе прохладительного! Кто водочки выпьет! Кто закусит!
     ______________
     * танцевальный зал (франц.).

     Софья Михайловна. И публика порядочная бывает?
     Прихвоснев. Отличная-с, первый сорт! (Показывая на Блинкова.) Вот он со
своими друзьями каждый раз бывает.
     Софья Михайловна (Блинкову). И весело вам там?
     Блинков (как-то глупо смеясь).  Не знаю-с,  как другим,  а  нам весело!
(Показывая на Прихвоснева.)  Ему только счастья нет от газет!  Пишут,  что у
него в саду ему же самому студенты бока намяли...
     Прихвоснев (опять вспылив).  Что это за  вздор какой вы повторяете!  Не
стыдно ли вам! Когда это было, в какое время?
     Блинков.  Я не знаю.  Вы же судились и на суде еще заперлись и сказали,
что никогда этого не было.
     Прихвоснев. Да, сказал, потому что действительно не было.
     Софья Михайловна (наивно). Чего же не было?
     Прихвоснев (несколько заминаясь).  Того,  что я  будто бы действием был
оскорбляем.  Это  все  выдумал господин писачка,  который,  прямо уже теперь
скажу, приходил ко мне и просил двадцать пять целковых. Я ему не дал, вот он
и  написал на  меня.  Он  еще погоди:  я  его притяну к  суду;  он посидит в
Титовке!  (Софье Михайловне.) Не верьте,  сударыня, все это клевета, и вы не
будете ли так добры, не посетите ли вы мой сад?
     Софья Михайловна. Аполлон Алексеич несколько раз меня звал; может быть,
как-нибудь соберусь и приеду.
     Прихвоснев.  Сделайте милость!  Билетов прошу  не  брать,  а  даром,  и
увидите, что у меня все чинно, прилично и на благородную ногу.
     Блинков (Софье Михайловне).  Когда вы  будете,  то позвольте пригласить
вас на две кадрили и на мазурку.
     Софья Михайловна (улыбаясь). Хорошо!
     Блинков (раскланиваясь пред ней). А теперь имею честь кланяться.
     Софья Михайловна (протягивая ему руку). Прощайте! Merci за букет.
     Блинков. Если вам угодно, я другой еще привезу.
     Софья Михайловна. Нет, благодарю; я до цветов не большая охотница!
     Блинков (Прихвосневу). До свидания!
     Прихвоснев (ему).  Обед в  "Славянском базаре" не забудьте,  я не прощу
вам его!
     Блинков  (смеясь).   Не   знаю,   будете  ли   еще  стоить!   (Вторично
раскланивается с Софьей Михайловной.) Мой поклон, madame! (Уходит.)


                                ЯВЛЕНИЕ III

                       Софья Михайловна и Прихвоснев.

     Софья Михайловна.  За  что  это вы  с  него обед в  "Славянском базаре"
требуете?
     Прихвоснев (смеясь).  Да  так,  дурачимся!  Счета разные с  ним  имеем!
(Более уже серьезным тоном.) Прекраснейший молодой человек!
     Софья Михайловна. А он, однако, все что-то над вами подтрунивал?
     Прихвоснев.  Манера  этакая  глупая,  купеческая;  но  все-таки  должен
сказать: ангельской души мальчик и при этом страшно богат.
     Софья Михайловна. Он, мне кажется, очень недалек?
     Прихвоснев.  Ай,  нет-с,  напротив!  В языке только не чист, а умный и,
главное,  любознательный;  за границу нынешним летом сбирался было ехать, да
тут грех с ним маленько случился.
     Софья Михайловна. Какой грех?
     Прихвоснев. Обыкновенно какой у молодых людей грех бывает: влюбился!
     Софья Михайловна. Вот как! В кого же это он влюбился?
     Прихвоснев. В вас!
     Софья Михайловна (удивленная и пораженная). В меня?
     Прихвоснев.  Да-с!  До  безумия!  До сумасшествия!  Ночи все не спит...
Нервы даже расстроил себе! Водой теперь лечится.
     Софья Михайловна.  Но где же он мог влюбиться в меня? Он всего два раза
или три был у меня.
     Прихвоснев. Страсть мгновенно людьми овладевает! Плачет иногда, бедный!
Жаль даже его!
     Софья Михайловна (усмехаясь и  слегка качая головой).  В таком случае я
еще больше убеждаюсь,  что он глуп.  (Покраснев немного.) Разве он не знает,
что я люблю другого человека?
     Прихвоснев.  Как не знать-с?  Знает.  Я даже говорил ему об этом, вы уж
извините меня!
     Софья Михайловна. Я нисколько этого и ни от кого не скрываю.
     Прихвоснев.  Что  тут  скрывать!  Говорю ему,  что  вот что...  "Что ж,
говорит, этот другой не стоит любви Софьи Михайловны".
     Софья Михайловна (по-прежнему усмехаясь).  Почему же  он  не стоит моей
любви?
     Прихвоснев (замявшись немного).  Потому что сам,  что ли,  не любит или
мало вас любит...
     Софья Михайловна.  Из чего же Блинков заключает, что Аматуров мало меня
любит?
     Прихвоснев (еще более запинаясь).  Да там я не знаю;  изменяет, что ли,
вам...
     Софья Михайловна. Мне Аполлон Алексеич изменяет?
     Прихвоснев. Блинков говорит, что изменяет.
     Софья Михайловна. А как же Блинков может знать это?
     Прихвоснев.  Знает уж, видно! Не скрывают в этом случае мужчины друг от
друга.
     Софья Михайловна (побледнев). Послушайте, Прихвоснев, вы шутите это или
нет?
     Прихвоснев.  Сударыня,  смел бы я шутить? Я, конечно, глупо сделал, что
сказал вам... Теперь вас только обеспокоил...
     Софья Михайловна (с рыданием в  голосе).  Нет,  вы хорошо сделали,  что
сказали мне!  Вы,  как  честный человек,  должны были это  сказать!  Я  сама
замечала:  он  постоянно куда-то  рвется от  меня,  куда-то  все ему надо...
Говорите, изменяет он мне или нет?
     Прихвоснев. Ей-богу, сударыня, не знаю!
     Софья Михайловна. Нет, вы знаете это! Вы должны это знать! Я на коленях
вас буду умолять,  буду целовать ваши руки!  Ну,  добрый,  милый Прихвоснев,
говорите! (Старается взять его за руки.)
     Прихвоснев. Что мне вам говорить, ей-богу!
     Софья Михайловна.  Умоляю вас,  умоляю!  Иначе я с ума сойду. У меня уж
голова обесчувственела...  Вот она,  ничего не чувствует!.. Ничего! (Хватает
себя за голову и вся дрожит.)
     Прихвоснев (не на шутку струсивший).  Ну,  извольте,  сударыня, я скажу
вам... Только вы после, как-нибудь в сердцах, не скажите Аполлону Алексеичу,
что от меня слышали.
     Софья Михайловна (стремительно). Никогда! Клянусь вам: никогда! (Как бы
машинально беря его за  руку и  выводя его на авансцену.)  Если бы пытку мне
даже делали,  на медленном огне меня жгли,  я никому не проговорюсь, что это
вы мне сказали.  Я скажу,  что по городской почте мне написали...  Говорите,
есть у него любовница?
     Прихвоснев (с грустью пожимая плечами). Есть.
     Софья Михайловна (по  наружности как бы  твердым и  спокойным голосом).
Кто она такая?
     Прихвоснев. Да так, обыкновенная.
     Софья Михайловна. Наемная, значит.
     Прихвоснев.  Неужели из любви!  Квартиру ей нанимает.  Пожалуй, не хуже
этой.
     Софья Михайловна (с каким-то пылающим уже взором). Значит, когда я была
больна,  когда я умирала, он за всю-то любовь мою к нему ни одного вечера не
хотел просидеть у  меня,  говорил,  что ему по делам надо,  -  это он к  ней
ездил?
     Прихвоснев.  Без сомнения-с.  Пиры даже задавал там.  Приедет со своими
приятелями...  Те тоже со своими аманками. Кутят. Песни поют. Бывал я иногда
у них на этих собраниях.
     Софья Михайловна (как бы смеясь).  Вот что, как он веселился! Но только
я  теперь  постараюсь сделать,  чтобы  ему  не  было  уж  больше весело там!
Поедемте сейчас же и проводите меня к этой моей сопернице. Я хочу ее видеть!
     Прихвоснев.  Полноте,  сударыня,  как это вам не стыдно: унижать себя и
ехать к какой-нибудь дуре! Браниться, что ли, вы с ней будете!
     Софья Михайловна.  За что я буду с ней браниться? Чем она тут виновата?
Я  только хочу посмотреть,  хороша ли она?  Лучше ли она меня?  Потому что я
знаю, что я еще красивее многих женщин! (Глаза ее при этом полны слез.)
     Прихвоснев. Где ж ей быть, помилуйте, против вас!
     Софья Михайловна.  Так за что же он предпочел ее мне?  Может быть,  она
больше и  сильней его  любит,  чем  я.  В  таком  случае я  предостерегу ее,
несчастную!  Я скажу ей,  что этому человеку ни души,  ни сердца женского не
надо. Я тоже любила его глубоко! Я жизнью готова была для него пожертвовать;
но  он  ничего этого не оценил и  ушел к  другой женщине!  Что же это такое?
Прихоть! Разврат! Пусть эта госпожа знает, какой он негодяй и чувственник!
     Прихвоснев.  Госпожа эта очень хорошо все это знает и нисколько об этом
не беспокоится. Вы-то по благородству чувств ваших судите по себе...
     Софья Михайловна (колотя себя  в  грудь).  Да!  Я  сужу  по  себе...  В
продолжение трех лет я  в  мыслях даже не  подумала не  только что разлюбить
его, но даже немножко охладеть к нему, а он-то, он-то!.. Боже мой! Надя, дай
мне бурнус и шляпку! (Уходит в соседнюю комнату.)


                                 ЯВЛЕНИЕ IV

     Прихвоснев (почти  в  отчаянии разводя руками).  Влопался теперь в  эту
историю -  беда!  И не расхлебаешь! А все этот дурак Блинков! Пристал, как с
ножом к  горлу:  "Скажи да скажи про Аматурова Софье Михайловне:  это скорей
дело подвинет!"  Вон  оно  как  подвинуло!  Баба бешеная,  вцепится Аполлону
Алексеевичу в глаза; он как-нибудь узнает или догадается, что я тут маненько
химостил,  и живой от него не уйдешь!  Не смешно было бы,  если б еще выгода
какая-нибудь особенная открывалась,  а  то вздор:  разве вот этот обедишко в
"Славянском базаре". Очень он мне нужен!


                                 ЯВЛЕНИЕ V

                    Софья Михайловна в бурнусе и шляпке.

     Софья Михайловна.  Поедемте,  покажите мне дорогу.  Я продам мои вещи и
брильянты и заплачу вам за это.
     Прихвоснев (следуя за ней с  понуренной головой,  недовольным голосом).
Ничего, сударыня, мне не надо! Миллионов бы не взял за это!