).  Конечно-с...  конечно!..
Говоря откровенно,  я,  идучи к  вам,  смутно подумывал,  что не  следует ли
господину Бургмейеру заплатить мне тысчонку - другую, потому что, как там ни
придумывай,  а  я  спасаю ему шестьсот тысяч.  Всякий человек,  я вам скажу,
внутри   себя   такая   мерзость  и   скверность!   Buona   sera,   signor!*
(Раскланивается и уходит.)
     ______________
     * Добрый вечер, сударь! (итал.).


                                 ЯВЛЕНИЕ V

     Бургмейер. Предчувствие мое, что эта госпожа совсем потерянная женщина,
сбылось. (Дергает за сонетку.)

                              Является лакей.

(Ему.) Евгении Николаевны, по обыкновению, дома нет?
     Лакей. Никак нет-с. Они уехать изволили.
     Бургмейер. Позови ко мне Симху!
     Лакей. Он тоже ушел, - его нет!
     Бургмейер.  Ну,  все равно, ты!.. Возьми плотника, поди с ним в комнату
Евгении Николаевны и  разломай там все ящики в столах и комодах и принеси их
сюда.

                         Лакей стоит в недоумении.

Что  ж  ты  стоишь?..  Слов  моих  не понимаешь?  Поди,  сломай  без  всяких
ключей все ящики с бумагами Евгении Николаевны и принеси их мне!

                      Лакей уходит, сильно удивленный.

Если  я  не  найду  этих  паспортов,  Евгения непременно запираться будет!..
Не дальше еще, как третьего дня, жаловалась на мою холодность и уверяла меня
в своей любви,  а сама в это время яд,  быть может, готовила, чтоб умертвить
им меня и захватить мои деньги!..  Ништо мне,  старому развратнику, ништо!..
Увлекся легкостью победы и  красотою наружности,  забыв,  что  под красивыми
цветами часто змеи таятся!  (Подходя к дверям и с нетерпением крича.) Что же
вы там? Точно бог знает что им сделать надо!

                      Голос лакея: "Сейчас - несем-с!"

     Бургмейер. Где же это сейчас, хорош у них сейчас!

                Лакей и плотник вносят каждый по два ящика.

     Бургмейер (начиная торопливо рыться в одном ящике).  Тут нет!.. (Ищет в
другом  ящике.)  И  тут  тоже!..  (Плотнику.)  Дай  мне  твои  ящики...  Что
вахлаком-то стоишь?

                              Плотник подает.

     (Разом ища в  обоих ящиках и вдруг,  побледнев даже,  восклицает.) Они,
кажется!..  Так  и  есть!..  (Вынимая из  ящика две бумаги и  потрясая ими в
воздухе.) Вон они,  мои сокровища!..  (Кладет бумаги себе в карман.) Ну,  уж
она теперь у меня не увернется,  шалит!..  (Обращаясь к лакею и плотнику,  в
недоумении смотревших на него.) Отнесите все это назад и бросьте на пол!..
     Лакей. И ящиков в столы не двигать-с?
     Бургмейер. Говорят тебе: на пол все раскидать!
     Лакей (плотнику). Пойдем!

                               Уносят ящики.


                                 ЯВЛЕНИЕ VI

     Бургмейер.  Не увернется она теперь у меня -  нет!  Приехала,  слышу, и
прямо, видно, на лакея наткнулась!.. Ну!.. Заорать изволила!..

          Из   дальних   комнат  действительно  послышались  крики
          Евгении Николаевны: "Что это такое?.. Как вы смели?.. Вы
          - воры, разбойники после того!.."

Какова  тигрица?..   Какова   гиена   из   той   кротости,   которую  прежде
представляла  из  себя!  Ко  мне,  вероятно,  сейчас  явится  объясняться  и
гневаться!.. Милости прошу, пожалуйте!


                                ЯВЛЕНИЕ VII

          Входит  Евгения  Николаевна,  вся  раскрасневшаяся  и  с
          какими-то взбившимися на висках волосами. С тех пор, как
          мы ее не видали, она пополнела и подурнела.

     Евгения  Николаевна  (прерывающимся  от   гнева   голосом).   Александр
Григорьич,  у  меня разломаны все ящики в  комнате,  и,  говорят,  что вы их
приказали разломать.
     Бургмейер  (по  наружности  спокойным  тоном).   Да!..  Я  их  приказал
разломать.
     Евгения Николаевна.  Но  для  какой цели  -  интересно было  бы  знать?
Любовной переписки моей с кем-нибудь вы искали?
     Бургмейер. Вероятно, нашел бы и любовную переписку, но я не ее искал, а
другое; и то, что мне нужно, я нашел!
     Евгения Николаевна. Что такое вы нашли?
     Бургмейер. Нашел два заграничных, фальшивых паспорта, и теперь уж они у
меня...  в  кармане!..  (Показывает себе на карман.) Вы их выправили,  чтоб,
обокравши меня, бежать с ними за границу.
     Евгения Николаевна (еще более краснея в  лице и  вместе с  тем  как  бы
сильно удивленная тем,  что слышит). Обокрасть вас?.. Бежать за границу?.. С
фальшивыми паспортами?..  Вы с ума,  наконец,  сошли?.. У меня действительно
валялись какие-то  два заграничных паспорта,  которые я  случайно подняла на
улице и спрашивала кой-кого из знакомых, что мне с ними делать.
     Бургмейер.  На улице вы их подняли?!.  Послушайте,  Евгения, можно быть
развратною   женщиной!..   Иметь   из-за   старого   любовника   молодого!..
Красивого!..  Желать  этого  старого покинуть и  обокрасть!..  Все  это  еще
понятно!  Но  думать,  что  ты  этого  старого дурака можешь еще  продолжать
обманывать и  уверишь его,  в чем только пожелаешь,  -  это уж глупо с твоей
стороны.
     Евгения Николаевна. Нельзя же молчать, когда взводят такие клеветы!.. Я
какой-то злодейкой,  героиней французского романа являюсь в  ваших словах!..
Кто мог, с какого повода и для чего навыдумывать на меня пред вами столько -
понять не могу! (Отворачивается и старается не смотреть на Бургмейера.)
     Бургмейер. Это мне все рассказал ваш бывший любовник Куницын, который и
достал вам два фальшивых паспорта, чтобы бежать вместе с вами за границу.
     Евгения Николаевна (сохраняя более оскорбленный, чем сконфуженный вид).
Какой-то еще Куницын любовником моим стал, - только этого недоставало!
     Бургмейер. Однако вы этого какого-то Куницына знаете?
     Евгения Николаевна. Да, я встречалась с одним Куницыным в обществе.
     Бургмейер.  Полно,  в  обществе ли?  Не  в  уединении ли где-нибудь,  в
трактирных нумерах, например!..
     Евгения Николаевна (захохотав уже неискренно).  Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!..
Чем дальше, тем лучше! Но допустим, что Куницын мой любовник!.. Что я где-то
там видалась с  ним и  что он  достал два паспорта!..  Для чего же,  однако,
Куницыну идти рассказывать вам все это про себя?
     Бургмейер.  Для того,  что он не так еще, видно, развращен, как вы! Сам
устыдился этого поступка своего!..  Кроме того,  ему посоветовал это сделать
один честный приятель его!..
     Евгения Николаевна (прерывая его). И приятель этот Мирович, конечно?
     Бургмейер. Мирович - да!
     Евгения Николаевна (опять злобно захохотав).  Ха-ха-ха!..  В  сущности,
это  не  Мирович,  а  жена  ваша!  Мне  странно:  вы,  Александр  Григорьич,
считаетесь еще  умным человеком,  а  такой простой лжи  и  выдумки понять не
могли! Жене вашей, конечно, приятно поссорить нас и разлучить...
     Бургмейер (перебивая ее и сильно раздраженным голосом).  О жене моей не
смей ты и говорить своим богомерзким языком!
     Евгения Николаевна (тоже выходя из  себя).  Ах,  этого вы  мне никак не
можете запретить!  Никак!  Я мало, что вам говорю, но и поеду и скажу еще ее
любовнику!..  Пусть и он знает,  как она его любит!..  Если она сама сделала
против вас проступок, так не смей, по крайней мере, других чернить в том же.
     Бургмейер (тем же голосом).  Кто ж тебя может очернить? Кто?.. Когда ты
сама себя очернила кругом! Когда черна твоя душа и сердце!
     Евгения Николаевна.  Прекрасно!..  Благородно!..  И  для кого же  это я
очернила себя? Я, кажется, для вас первого пала! И у вас, бесстыжий человек,
достает духу кидать мне этим в  лицо!..  (Начинает плакать.)  Это,  конечно,
одна только бедность моя дает вам смелость наносить мне такие оскорбления!..
Как,  однако,  ни мало имею, но лучше обреку себя на голод и нищету, а уж не
стану переносить подобного унижения.
     Бургмейер.  Голодом  и  нищетой  вашей  вы  меня  не  поражайте!  Кроме
собственного вашего капитала,  который утроился в  делах моих,  и тех денег,
которые я  платил за вас по магазинам и  которые шли собственно не на наряды
ваши,  а переходили вам в карман,  -  это я тоже знаю и замечал! - но я даже
дам вам возможность обокрасть меня!.. (Подходя к шкафу и указывая на него.).
Вы думали,  что тут шестьсот тысяч...  Их даже больше тут; но вы бы могли из
них  воспользоваться только десятью тысячами,  потому что остальные положены
на мое имя!.. (Торопливо и дрожащими руками отпирая шкаф и вытаскивая оттуда
огромную пачку денег.)  Нате вам эти деньги!..  Возьмите их.  (Кидает деньги
почти в  лицо Евгении Николаевне,  которая как бы случайно ловит их в  руку.
Продолжает уже бешеным голосом.) Только сейчас же и вон из моего дома!..  Ни
минуты не оставаться!.. Иначе я велю вас выгнать моим лакеям... (В одно и то
же время дергает за сонетку и кричит.) Эй, люди!
     Евгения Николаевна (немного уже и  струсив).  Ты в  самом деле,  видно,
совсем рехнулся.  Лакеев своих еще призывать выдумал... Я сама вспыльчива: я
тебе все глаза выцарапаю и в лицо тебе наплюю, дурак этакий. Подлец! Свинья!
Козел старый!.. (Идет к дверям.)

                           Входит поспешно лакей.

     Бургмейер (показывая ему  на  уходящую  Евгению  Николаевну).  Эта  вот
госпожа уезжает;  вынести вслед за ней куда-нибудь в нумер и вещи ее.  Чтобы
синя пороха,  ничего ее здесь не оставалось.  И не пускать ее потом ни в дом
ко мне, ни в кухню, ни в конуру, даже к подворотной собаке моей!
     Лакей  (слегка улыбаясь).  Слушаем-с,  не  станем  пускать...  Господин
доктор к вам приехал.
     Бургмейер (не  расслышавший его  и  обращаясь к  публике).  Лгать  этой
мерзавке так  же  легко,  как  пить воду,  и  никакого стыда при  этом...  В
безделице я уличал ее?  В покушении на воровство!  Если бы даже это неправда
была,  так  она,  как женщина,  должна была бы  смутиться перед одним ужасом
такого обвинения - ничего!! В какое, господи, время мы живем!..
     Лакей. Господин доктор идет, Александр Григорьич.
     Бургмейер (услышав, наконец, его). Кто?
     Лакей. Доктор приехал-с и идет к вам.
     Бургмейер.  Пусть идет!..  Бог какой и царь прибыл! (Садится и начинает
нервно постукивать ногою.)


                                ЯВЛЕНИЕ VIII

          Входит  доктор  Самахан,  рябой,  косой,  со щетинистыми
          черными  волосами и вообще физиономией своей смахивающий
          несколько   на   палача.  Лакей  почтительно  перед  ним
          сторонится и уходит.

     Самахан (нагло и  надменно взглядывая на Бургмейера).  Вы хозяин дома и
больной?
     Бургмейер (мрачно). Точно так-с.
     Самахан. Желаете, чтоб я вас исследовал?
     Бургмейер. Если нужно это.
     Самахан.  Конечно,  нужно. Вы не лошадь, чтобы вас зря лечить... (Берет
стул,  садится против Бургмейера и  первоначально смотрит на  него некоторое
время внимательно,  а потом довольно грубо прикладывает большой палец свой к
одному из век Бургмейера,  оттягивает его и  как бы сам с собой рассуждает.)
Существует  малокровие и  заметно  несколько  усиленное  отделение  желчи...
(Затем,  откинувшись на  задок  стула,  Самахан  начинает уже  расспрашивать
Бургмейера.) Сколько вам от роду лет?
     Бургмейер. Сорок восемь.
     Самахан.  Не  имеете ли  вы каких-нибудь ярких и  в  определенной форме
выраженных болей?
     Бургмейер.  У меня голова очень часто болит, почему я послал за вами. Я
страдаю тик-дулур„...
     Самахан (насмешливо).  Представьте мне  это определить,  тик ли  у  вас
дулур„ или  что  другое.  Не  подвержены ли  вы  некоторым дурным физическим
наклонностям,  то  есть не  пьянствуете ли,  не обжираетесь ли,  не очень ли
много забавляетесь с женщинами?
     Бургмейер. Я никаких этаких наклонностей не имею.
     Самахан (с полной уже важностью). Так-с. Извольте встать на ноги.

                             Бургмейер встает.

(Прикладывает  ухо  к  его  груди,  но потом тотчас же в удивлении отступает
от него.)  Что это у  вас за страшное трепетание сердца?  Меня,  что ли,  вы
перепугались так?
     Бургмейер. Нет-с, я на прислугу свою сейчас только очень рассердился.
     Самахан (презрительно улыбаясь). Стоило, признаюсь!.. В груди я ничего,
кроме этого, не вижу дурного. Лягте на диван.

                    Бургмейер не совсем охотно ложится.

(Став  перед   Бургмейером.)   Согните  немного  ваши  ноги.  (Начинает  его
поколачивать по животу вынутым из кармана молоточком.)

                   Бургмейер слегка при этом вскрикивает.

(Опять  усмехаясь).  Нежны  уж  очень,  чувствительны. В животе тоже никаких
нет страданий. Повернитесь спиной вверх.

          Бургмейер  совершенно уже нехотя поворачивается. Самахан
          большим  пальцем  проводит  по  всему  его  позвоночному
          столбу. Бургмейер уже закричал.

     Самахан.  Где вы почувствовали боль:  в  одном ли каком позвонке или во
всем позвоночном столбу?
     Бургмейер (вставая и,  видимо, не желая себя давать более исследовать).
Во всем... Вы чуть не сломали мне спины.
     Самахан.  Не  вдруг ее  сломаешь.  Крепка еще она.  Боль вы чувствовали
оттого, что я вас сильно давнул пальцем. Сядьте теперь.

              Бургмейер садится и почти не глядит на доктора.

     Самахан (тоже садясь).  И  извольте слушать,  что я  буду говорить.  По
утрам вы чувствуете желание кислого и жажду...
     Бургмейер. Это я чувствую; кроме того...
     Самахан  (перебивая  его).  Чувствуете потом  желание  быть  скорее  на
воздухе...
     Бургмейер. Может быть-с! Но, как я сказал вам, сверх того я...
     Самахан  (закричал  на  него).  Пожалуйста,  не  прерывайте меня!..  Вы
достаточно уже  говорили,  позвольте мне...  Я  без  всяких ваших кроме того
знаю, что у вас: болезнь ваша есть собственно малокровие и сопряженное с ним
нервное расстройство.  Лечение для  вас должно состоять:  ешьте больше мяса,
будьте целый день на воздухе да и на прислугу вашу поменьше сердитесь.
     Бургмейер.  Я  бы  прежде всего  желал,  чтобы вы  меня  от  тик-дулур„
избавили.
     Самахан (передразнивая его). Тик-дулур„! Тик-дулур„ какой-то затвердил!
Весь ваш тик-дулур„ есть результат того же  малокровия и  по  форме своей не
что иное,  как маскированная лихорадка.  Я пропишу против нее вам мышьяку...
(Поднимается с своего стула.)
     Бургмейер (восклицая). Как мышьяку-с?
     Самахан. Так мышьяку... (Садится за письменный стол и пишет.) Отравить,
вы думаете, я вас хочу? Всякий яд зависит от степени концентричности, и кофе
- яд, однако вы пьете его каждый день... (Вставая из-за стола и показывая на
рецепт.) Принимать, как тут сказано... (Берется за шляпу.)

                   Бургмейер тоже встает и подает доктору
                      приготовленную для него тысячу.

(Кладя деньги в карман.) Благодарю!
     Бургмейер.  Потрудитесь,  доктор,  и  рецепт ваш взять назад:  я по нем
принимать не стану.
     Самахан (рассмеявшись). Что ж вы мышьяку, вероятно, испугались?
     Бургмейер (с  волнением в  голосе).  Нет,  я  не  того  испугался!..  Я
испугался еще,  когда вы заранее велели мне сказать,  что желаете получить с
меня тысячу рублей!  Врачу,  который так  относится к  больным,  я  не  могу
доверять.
     Самахан (насмешливо взглядывая на Бургмейера).  А как же, вы думаете, я
должен был бы относиться?  Меня тысячи людей требуют в день,  и чем же,  при
выборе, могу я руководствоваться? Кто мне дороже даст, к тому я и еду.
     Бургмейер (с возрастающим волнением).  При выборе, я полагал бы, что вы
должны ехать и спешить туда, где больной опасней и серьезней болен.
     Самахан (заметно обозлясь).  Скажите,  какой  новый моралист выискался:
только вам-то бы,  господин Бургмейер,  меньше, чем кому-либо, пристало быть
проповедником... Ежели я получаю много денег и получаю... не скрываю того...
несколько грубо и  с насилием,  то мне дают их за мое докторское провидение,
за то,  что я...  когда вы там...  я  не знаю что...  в лавке ли у родителей
торговали  или  в  крепостной усадьбе  с  деревенскими мальчишками играли  в
бабки,  я  в  это время учился,  работал!..  Но чем вы-то,  какими трудами и
знаниями нажили ваши миллионы, спросите-ка вашу совесть и помолчите лучше! А
по  рецепту моему я  советую вам  принять!  Мышьяк,  вероятно,  вам поможет.
(Кивает слегка хозяину головою и, в комнате еще надев шляпу, уходит.)


                                 ЯВЛЕНИЕ IX

     Бургмейер  (оставшись  один  и  в  совершенно  озлобленном  состоянии).
Поможет,  я думаю!  Какое, однако, приятное положение: к помощи доктора я не
могу  даже  отнестись  с  полным  доверием,   потому  что  каждому  из  этих
шарлатанов,  конечно,  гораздо приятнее протянуть мою болезнь, чем вылечить,
да еще дерзости от них выслушивай!  Вот вы все, жаждущие и ищущие миллионов,
придите,  полюбуйтесь на меня и  посмотрите,  какие великие наслаждения дают
мне эти миллионы! Я перестал даже быть человеком для прочих людей, а являюсь
каким-то  мешком с  деньгами,  из  которого каждый,  так или иначе,  ожидает
поживиться! Куда бы я ни устремился, чего бы ни пожелал, что бы ни полюбил -
всюду, на всех путях моих, как враги недремлющие, стоят эти деньги, деньги и
деньги мои!  А  в  конце концов,  когда умру,  так и оставить их еще некому,
кроме дурака Симхи!  Жене ежели завещать,  так примет ли  еще она их?  Кроме
того,  она все-таки бросила меня,  осрамила на  весь мир.  Но  не  сам ли  я
толкнул ее на то?.. Нет!.. Видит бог, я не желал этого!.. Я сказал ей тогда,
думая, что она, для спасения нашего общего благосостояния, похитрит только с
Мировичем,  позавлечет его:  он исполнит ее желание... Кто ж ожидал, что она
сама влюблена в него до такой степени и что просьба моя в одно и то же время
оскорбит ее  и  обрадует!  Когда она  пришла при мне к  Мировичу,  я  глупо,
конечно, сделал, что не увел ее насильно от него, хоть бы даже за руку... Но
разве бы она послушалась меня?  Характер у нее тоже не из покорных!..  Вышел
бы еще,  пожалуй,  большой скандал!..  Главная вина моя в том, что я слишком
заботился собирать те сокровища,  которые и тать ворует и тля поедает,  но о
другом-то мало помышлял,  и потому доктор прав: не мне кого-либо осуждать...
Жена как хочет потом,  но я с своей стороны дело сделаю... Симха!.. Позовите
его ко мне!


                                 ЯВЛЕНИЕ X

                         На этот зов вбегает Руфин.

     Бургмейер. Где ты все бываешь?.. Точно не знаешь, что ты один у меня!
     Руфин.  Я,  господин, ходил об господине Мировиче хлопотать, и компания
"Беллы" берет его,  чтоб он уехал только в Америку. "Мы, говорит, его знаем:
он человек честный, а нам честного человека там и надо!"
     Бургмейер (побледнев даже).  Вот  еще  хорошо  выдумал!  Тогда  Мирович
совсем уже увезет у меня жену, не узнаешь, где и будет она!
     Руфин (с лукавством).  О,  нет,  господин,  не увезет!  Не на что будет
увезть,  да  и  Клеопатра Сергеевна не поедет с  ним!..  (Таинственно.)  Все
ссорятся, говорят, теперь!..
     Бургмейер (почти довольным голосом). В чем же они ссориться могут?
     Руфин. От бедности! В бедности, господин, все кажется, что тот и другой
нехорошо делают.
     Бургмейер.  Неужели же,  Симха, Клеопатра Сергеевна и после смерти моей
ничего не захочет получить от меня?
     Руфин. Не знаю, господин, этого, не знаю...
     Бургмейер.  Впрочем,  это  все  равно!..  Позови  какого-нибудь поумней
нотариуса!..  Я  хочу написать духовную,  и  тебя я  тут обеспечу...  вполне
обеспечу...
     Руфин (целуя Бургмейера в плечо).  Благодарю вас,  господин... (Постояв
некоторое время и переминаясь с ноги на ногу.) Я еще,  господин, просьбу мою
приношу к  вам:  на  Евгению Николаевну вы  изволили теперь  разгневаться!..
Изволили удалить ее от себя!..  Что же теперь вам в ней?..  Не позволите ли,
господин, мне жениться на ней?
     Бургмейер (сильно удивленный). Тебе?.. На Евгении Николаевне?..
     Руфин (смешавшись немного).  Да,  господин!..  Теперича она встретилась
мне: "Господин Руфин, говори