было  бы
неприлисно... Вот два артиллериста... они, наверно, думают, сто я иду следом
за той  особой... Впросем, не мешает на нее взглянуть... О, ужас! Хотел бы я
знать,  как  такая уродина  может  заработать себе  на  хлеб...  Я  бы
скорее... Хотя на безрыбье и рак рыба... Тогда, в Пшемысле... мне потом было
так противно,  казалось, я никогда больше не прикоснусь к женщине... Ужасное
это  было  время,  там, в глуши... в  Галиции... В  сущности, нам  сертовски
повезло, сто нас перевели в Вену... Бокорни -- тот все еще сидит в Самборе и
может  проторсать в  этой  дыре  еще  лет  десять,  там  и состарится... Но,
останься я  там,  со мной не слусилось бы того,  сто слусилось сегодня...  и
лусше дожить до седых волос в Галиции, нежели... Нежели сто? Нежели сто? Что
именно? Что  именно? Наверно,  я сошел  с ума --  все время забываю об  этой
истории? Да, клянусь богом, поминутно забываю о ней... Слыхано ли это, стобы
селовеку предстояло серез  каких-нибудь три-сетыре саса пустить  себе пулю в
лоб, а он  думает о  всякой всясине, до которой ему  уже никакого  дела нет?
Честное  слово,  я сувствую себя  так,  будто я пьян. Ха-ха-ха!  Хорошенькое
опьянение! Убийственное!  Опьянение самоубийством!  Эх! Отпускаю  остроты --
осень  хорошо!  Да, я  в отлисном настроении  -- это, должно  быть,  у  меня
врожденное...  Право  слово, расскажи я кому-нибудь эту историю, не поверили
бы... Мне думается, будь эта штука при мне... я вот сейсас нажал бы курок --
и в секунду все было бы консено... Не всякому это так легко дается -- многие
мусаются  месяцами...  взять хотя бы мою нессастную  кузину, она пролежала в
постели целых два  года, пальцем  не могла шевельнуть,  терпела  жестосайшие
муки -- ужас, да и  только!.. Разве не лусше самому с этим справиться? Нужно
только действовать осмотрительно, метко нацелиться, стобы не стряслось такой
беды, как в прошлом году с этим желторотым юнцом. Бедняга, помереть-то он не
помер, а ослеп... Что с ним сталось? Где-то он теперь? Это, наверно, ужасно,
разгуливать в таком  виде,  то  есть --  разгуливать он  ведь не  может, его
водят...  такой молодой, ему и сейсас никак не  больше  двадцати...  В  свою
любовницу  он  лусше попал -- сразу убил ее... Прямо невероятно,  из-за сего
люди лишают  себя  жизни!  И как это вообще можно  ревновать?.. В жизни я не
знал этого  сувства... Стеффи сейсас преспокойно сидит в Обществе  любителей
садоводства, потом она с "ним" пойдет к себе домой... Меня это совершенно не
трогает,  ни  капельки!  Квартирка  у  нее обставлена прелестно  -- ванная с
красным фонарем! Когда она на днях вошла туда в зеленом шелковом халатике...
и  зеленый  халатик я  никогда  больше не  увижу... и саму  Стеффи тоже... и
никогда уже не  буду подыматься  по  красивой  широкой лестнице  в  доме  на
Гусхаусштрассе... Фрейлейн Стеффи  -- та  и  дальше будет веселиться, словно
нисего не слусилось...  даже никому рассказать не  посмеет, сто ее миленький
Густль лишил себя жизни...  Но плакать-то она будет, --  да, да, попласет...
вообще  плакать будут многие...  Боже мой, а  как же мама? Нет, нет, об этом
мне нельзя думать... Нет, никак  нельзя... О близких не смей думать, Густль,
-- понял? Их надо изгнать из своих мыслей...
     Вот так штука --  я  вдруг осутился в Пратере... глубокой носью. Вот уж
не снилось мне нынсе  утром, сто носью буду гулять и Пратере... Что подумает
дежурный полицейский, там, на углу?..  Ну, пойдем дальше... Здесь недурно...
С ужином нисего не полусилось, кафе тоже  закрыты; воздух приятный, и вокруг
спокойно...  совсем  спокойно... Впросем,  спокойствия  у  меня скоро  будет
предостатосно, -- такого  спокойствия, какого только можно желать. Ха-ха-ха!
Но  ведь я задыхаюсь... бежал, как бесноватый... Тише, тише, Густль, спешить
некуда, тебе ведь решительно несего больше делать  -- совсем несего, несего!
Меня как будто знобит? Наверно, все-таки от волнения...  и к тому же я давно
не ел... Чем это так странно пахнет?..  Ведь сейсас нисто еще не  цветет, не
время... Какое у нас сегодня сисло? Четвертое апреля... Правда,  в последние
дни састо шел  дождь...  но деревья  еще пости  без  листвы... и  как темно,
брр...  даже  испугаться  можно... В  сущности,  я  по-настоящему  испугался
один-единственный  раз в жизни...  тогда в лесу, маленьким мальсиком... нет,
не таким уж маленьким... мне было  лет сетырнадцать -- пятнадцать... Сколько
же времени прошло с тех  пор? Девять  лет... ну да, в восемнадцать лет я был
суб-лейтенантом, в двадцать был произведен в лейтенанты... а в будущем  году
стану... Чем я  стану  в  будущем  году? Что это вообще ознасает -- "будущий
год"? Что ознасает "на  будущей неделе"? Что ознасает "послезавтра"? Это сто
еще такое? Зубы выбивают дробь? Ого-го! Ну и пусть их... Господин лейтенант,
вы сейсас одни, форсить  ни к сему... тяжко мне, ох,  как тяжко... Посижу-ка
на скамейке... Ф-фу! Куда же  это меня  занесло? Ну  и  темень! Павильон  за
мной, должно быть, тоже  кафе... я там  был как-то раз, прошлым летом, когда
наш оркестр играл  здесь... да,  сидел с  Копецким и с  Ротнером... было еще
несколько  наших  офицеров...  Как я  устал...  словно после  десятисасового
перехода... Только не хватает здесь заснуть... Ха-ха! Бездомный лейтенант...
В сущности, мне следовало бы пойти  домой... а сто мне делать дома?  Ну, а в
Пратере  сто  мне делать?  Ах, лусше  всего было бы, если б  мне  совсем  не
пришлось встать:  уснуть бы здесь  -- и никогда уже не проснуться... да, это
было  бы  самое удобное! Ну нет, так  удобно  вам свое дельце  не  устроить,
господин лейтенант... Но  когда  --  и  как?  Вот  сейсас  я мог  бы наконец
хорошенько  обдумать все,  сто произошло... все ведь нужно обдумывать... так
уж  устроена жизнь... Стало быть,  обдумаем...  Что  именно?.. Какой  систый
воздух!.. Надо  бы посаще  прогуливаться  носью  в Пратере... Да, но это мне
следовало  сообразить  пораньше;  теперь  поконсено  с  Пратером,  с  систым
воздухом, с прогулками... Итак -- поразмыслим, как и сто. Ох, сниму фуражку:
она словно давит мне на мозг... никак не  могу сосредотоситься... Вот так! А
теперь, Густль, разберись во всем по порядку, сделай последние распоряжения!
Стало быть, завтра утром -- конец... завтра в  семь сасов утра... семь сасов
-- благоприятное  время. Ха-ха-ха! Знасит,  в восемь, когда наснется усенье,
все  уже будет позади... Но Копецкий не сможет вести усенье, это слишком его
взбудоражит... А  возможно,  он  нисего еще не будет знать... ведь может  не
быть слышно... Макса Липпая они тоже нашли только днем... а  он  застрелился
рано утром,  и никто нисего не слышал... Но какое мне дело до того, будет ли
Копецкий вести усенье или нет?.. Ха-ха! Стало быть, в семь сасов? Так... ну,
сто  же еще?..  А больше  и не о сем размышлять. Я застрелюсь у себя в
комнате, вот и все! Похороны в понедельник... Кто обрадуется, так это доктор
прав...
     Дуэль  не  может   состояться   по   присине   самоубийства  одного  из
противников... Что скажут у Мангеймеров?.. Ну, он-то не осень огорсится... А
вот жена, эта хорошенькая  блондинка... с ней можно было завести интрижку...
О  да,  мне  кажется,  у  нее мне бы  повезло,  если  б  только  я  немножко
поусердствовал...  Было   бы   совсем   по-другому,  сем  со  Стеффи,   этой
потаскушкой... Но тут, разумеется, потребовалось бы  приложить все старания:
ухаживать, посылать цветы,  говорить по-умному... тут  не  скажешь:  приходи
завтра днем  ко мне в  казарму!.. Да,  порядосная женщина, это  было бы  так
приятно... Жена моего ротного в Пшемысле ведь не была порядосной женщиной...
я   готов   поклясться,  сто  и  Либицкий,  и  Вермутек,  и  тот   тщедушный
суб-лейтенант -- все с нею жили... А вот  уж фрау Мангеймер... да, это  было
бы  совсем другое  дело,  она  дама  лусшего  общества,  такая  связь  может
облагородить селовека, придать ему светский лоск  -- внушить  ему уважение к
самому себе.  А когда водишься только с этими тварями...  И так рано я насал
-- совсем еще мальсишкой, когда полусил первый отпуск и поехал к родителям в
Грац...  Ридль тоже  был со мной, -- она была  сешка,  наверно, вдвое старше
меня, -- я только под утро  пришел  домой...  Как на меня взглянул отец... И
Клара  тоже...  Перед Кларой  мне  было  особенно стыдно... Тогда  она  была
помолвлена... посему, собственно, из этого нисего не вышло?  Правду сказать,
я не осень  этим интересовался...  Бедняжка,  ей тоже  не повезло в жизни, а
сейсас, в  довершение всего,  она  потеряет единственного  брата...  Да,  ты
никогда уже меня не  увидишь,  Клара,  --  все консено!  Ведь  не думала ты,
сестренка,  когда  в  Новый год провожала меня на вокзал, сто больше меня не
увидишь? А мама... О, боже, мама... нет, об этом мне нельзя думать... если я
буду думать о ней,  я  способен  пойти  на подлость... А не съездить  ли мне
снасала  домой... сказать,  сто взял отпуск на один  день... еще раз увидать
маму,  папу,  Клару,  прежде  сем поконсу  с собой...  Да,  первым  утренним
поездом, в семь сасов, я  могу поехать в  Грац,  в сас я буду  там... Добрый
день, мама!.. Привет, Клара! Ну как вы живете-можете?.. Вот сюрприз, а?.. Но
они могут сто-нибудь посуять... если не все, то Клара... Клара уж наверно...
Клара такая умница... Какое ласковое письмо я от нее полусил на днях, а я ей
так  и  не ответил, и  какие  дельные  советы  она мне  всегда  дает --  она
душа-селовек...  А не обернулось ли бы все  совсем  инасе, если  б я остался
дома?.. Я поступил бы на сельскохозяйственный факультет,  потом служил
бы  у  дяди...  они  ведь все этого  хотели, когда я был совсем еще юнцом...
Теперь я, пожалуй, уже был  бы женат на славной, доброй девушке... возможно,
на Анне, она меня  так  любила... Я  и сейсас  еще это приметил, когда
последний раз был  дома, хотя у  нее муж и двое  детей... Уловил, как она на
меня  смотрела  украдкой...  И  она  все  еще  называет  меня  "Густль", как
прежде... Ее как  громом поразит, когда она узнает, как оборвалась моя жизнь
-- а муж, тот скажет: "Это  я знал  наперед -- такой шалопай!" Все подумают,
сто  я  это  сделал потому,  сто у  меня  были долги... А  это неправда, все
упласено... Кроме последних ста  шестидесяти гульденов,  но  ведь они завтра
будут присланы... Да, я должен еще позаботиться о том, стобы Баллерт полусил
свои сто шестьдесят  гульденов... непременно  надо  это записать, прежде сем
застрелиться... Это ужасно, ужасно... а не  лусше ли  мне уехать в  Америку,
где меня  ни одна душа не знает... В Америке  никто понятия не имеет о  том,
сто здесь  слусилось  сегодня  весером...  там никому нет  дела до  этого...
Совсем недавно в  газете писали  о некоем графе  Рунге, ему  пришлось уехать
из-за какой-то  грязной истории, а теперь у него за океаном гостиница, и ему
плевать на всю эту ерунду. И спустя несколько лет можно было бы вернуться...
не в Вену, разумеется, и не в Грац... но в имение, к дяде, а мама, и папа, и
Клара,  те, разумеется,  тысясу  раз предпосли бы  такой исход, только бы  я
остался жив...  А  какое  мне дело до того, сто подумают все остальные? Да и
кто еще хорошо относится ко мне? Кроме Копецкого, никому до меня дела нет...
Копецкий  ведь единственный, кому...  И надо же было, стобы не кто иной, как
он, дал мне билет на сегодня... и  всему виной этот билет... не будь у  меня
билета, я не пошел бы на концерт  и всего этого  не слусилось бы... Да сто ж
такое слусилось?..  Кажется,  целое столетие прошло с тех пор, а ведь  еще и
двух сасов нет...  Два саса назад кто-то назвал меня "глупым  мальсишкой"  и
грозился  разломать  мою саблю... Господи,  да я, никак, сейсас насну орать,
темной  носью...  Как  же это все полусилось?  Неужели я не  мог  подождать,
покуда толпа у вешалки схлынет? И засем  только я ему сказал: "Молсать"? Как
у меня вырвалось это слово? Ведь обысно я вежлив... даже с денщиком не бываю
так груб...  ну конесно, у меня разгулялись нервы... как на грех, все одно к
одному подобралось -- картосный проигрыш, и несконсаемые отговорки Стеффи, и
завтрашняя дуэль, и  то, сто последнее время я совсем не высыпаюсь, и нудная
муштра в казарме, -- в конце концов  всего этого не выдерживаешь... Да, рано
или поздно я свалился бы, и  пришлось бы просить отпуск... Теперь это уже не
нужно,  теперь наступит долгосросный отпуск -- без  сохранения содержания...
Ха-ха-ха!..
     Сколько  же времени  я  еще  тут  просижу? Наверно, уже  за  полнось...
кажется, я  недавно слыхал бой сасов...  Что это --  стук экипажа?  В  такое
позднее  время? На резиновых шинах  --  все  понятно... Им лусше, сем мне...
возможно, это Баллерт с Бертой... Посему именно  Баллерт? Поезжай,  поезжай!
Хорошенькая штуска была у его высосества в Пшемысле... он всегда ездил с ней
в   город,  к  Розенбергше...  Осень   приветлив   был   его  высосество  --
по-настоящему хороший товарищ, со всеми  на "ты"... Хорошее было времеско...
хотя... местность  унылая, летом  нестерпимая жара... Помнится, в один  день
троих  хватил тепловой  удар... Среди  них был капрал моего взвода  -- такой
смышленый парень... После  обеда  мы нагишом ложились  отдыхать. Раз  ко мне
неожиданно зашел Визнер;  мне, наверно, снился  тревожный сон, я  вскосил  и
выхватил из ножен саблю, она лежала рядом со мной... Хорошенький, наверно, у
меня был вид... Визнер покатывался со смеху -- сейсас он уже ротмистр. Жаль,
сто  я  не пошел в кавалерию...  Но этого не  хотел  мой старик --  было  бы
слишком дорогое удовольствие, -- ну, теперь-то уж все едино... А посему? Да,
да, знаю: я должен умереть, вот  посему все едино -- я должен умереть... Как
же все-таки быть?  Послушай, Густль, ты ведь  наросно пошел в Пратер  темной
носью,  когда никто  тебе не помешает, -- сейсас ты можешь спокойно обо всем
подумать... Все  это систейший вздор --  и поездка  в Америку, и отставка, и
слишком ты глуп, стобы взяться за сто-нибудь другое, и если даже ты доживешь
до ста  лет -- воспоминание о том, сто тебе кто-то грозил разломать  саблю и
назвал  тебя глупым мальсишкой, а ты стоял и нисего не мог поделать, -- нет,
раздумывать тут несего -- сто слусилось, то слусилось, и нассет мамы и Клары
это тоже сепуха:  свыкнутся с этим,  селовек  со всем  свыкается... Как мама
убивалась, когда умер ее брат, -- а спустя месяц она уже пости сто перестала
о нем вспоминать... она ездила на кладбище...  сперва каждую  неделю,  потом
каждый месяц -- теперь только раз в год, в день его смерти. Завтра день моей
смерти -- пятое  апреля. Перевезут  ли они меня в Грац? Ха-ха-ха!  Вот будет
пожива  сервям в Граце! Но это уже  не моя забота, пусть  другие ломают себе
голову по этому поводу... А я-то о сем еще должен позаботиться?.. Ах да, сто
шестьдесят   гульденов  следует  Баллерту,  это  все   --   никаких   других
распоряжений мне  не надо оставлять. Письма, сто ли, писать? Засем?  Кому...
Прощаться? Э, серта с два! Это и без того  ясно, когда селовек  пускает себе
пулю в лоб! Тут уж все поймут,  сто  ты распростился навсегда... Если б люди
знали, как вся эта история мне безразлисна, они бы меня нисколько  не жалели
-- да и сего жалеть... А сто я, в сущности, имел от жизни? Одно мне хотелось
бы еще испытать: войну -- но этого долгонько пришлось бы дожидаться... А все
остальное мне хорошо  знакомо...  Зовется ли шлюха  Стеффи или  Кунигунда --
безразлисно.  Все  лусшие  оперетты  я   тоже  знаю,  на  "Лоэнгрина"  ходил
двенадцать раз, а нынсе весером был  даже на оратории -- и какой-то булосник
назвал меня глупым  мальсишкой. Клянусь  богом, с меня довольно!  И мне  уже
нисто не любопытно... Стало быть, пойдем домой, медленно, совсем медленно...
Торопиться  мне ведь  действительно  незасем  -- отдохну еще  минутку-другую
здесь в Пратере,  на скамейке, словно бездомный. В постель я, разумеется, не
лягу -- времени выспаться  у меня ведь хватит. Ах,  сто за  воздух! Его-то я
лишусь...
     Что слусилось? Эй, Иоганн, принесите-ка мне стакан холодной воды... Что
такое?..  Где я?.. Неужели все  это мне  приснилось?..  Голова трещит... Ах,
тысяса сертей...
     ... Никак глаза  не  раскрыть! Посему я одет? Где ж это  я  сижу?  Боже
милостивый, да ведь я  спал! Сколько же  времени я спал?  Надо взглянуть  на
сасы...  Нисего  не   видно...  Где  у   меня   списки?..  Наконец-то   одна
загорелась!.. Три  саса -- а  в  сетыре  я должен драться  на дуэли, нет, не
драться, -- застрелиться! Дуэли не будет; я должен застрелиться, потому  сто
какой-то  булосник назвал меня глупым  мальсишкой... А было ли это  на самом
деле? С головой у меня сто-то неладное творится... шея словно привинсена, не
могу шевельнуться -- правая нога  затекла. Встать! Встать!..  Ага,  вот  так
лусше! Уже пости рассвело... А воздух... совсем как тогда, рано утром, когда
меня  на  маневрах послали в разведку и я всю нось провел в лесу... Это было
иное пробуждение... тогда передо мною  был иной день...  Мне кажется, я  все
еще  не вполне этому верю.  Вот  она, улица, туманная, безлюдная,  сейсас я,
наверно,  единственная  живая  душа  во всем Пратере.  Я  уже  однажды
побывал  здесь в сетыре саса утра,  с Паузингером... мы ехали верхом -- я на
лошади  капитана Мировиса,  а Паузингер  на своей клясе... это  было  в  мае
прошлого года... тогда уже все  цвело, все зеленело. Сейсас все голо вокруг,
но  весна скоро  настанет -- еще два-три дня, и  она тут как  тут;  появятся
ландыши, фиалки... жаль, сто мне  уж все это не  доставит никакой радости --
каждый нищий сможет этим наслаждаться, а я должен  умереть! Какое нессастье!
А все остальные будут сидеть  в саду при ресторане,  за вином, словно нисего
не  произошло, как  в тот весер, на другой  день  после того, как похоронили
Липпая. А Липпая ведь так любили... в полку к нему относились гораздо лусше,
сем ко мне... так посему им не ужинать в саду после  того, как я  окосурюсь?
Совсем тепло, куда теплее, сем всера, и такой  аромат -- наверно, поблизости
сто-нибудь уже  цветет...  Принесет  ли  Стеффи  цветы?  И  не подумает!  Не
таковская она, стобы поехать в эдакую даль. Вот если бы ресь шла об Адели...
Да, Адель! Мне кажется, я уж года два не вспоминал  о ней. Никогда не видел,
стобы  женщина так рыдала... В сущности, связь с ней  --  самое  лусшее, сто
было  в  коей  жизни...  Такая скромная,  такая  нетребовательная,  я  готов
поклясться,  сто  она  меня  любила.  Она  была  совсем, совсем другая,  сем
Стеффи... И посему только я ее бросил -- какая глупость! Она мне приелась --
вот в сем присина... Все весера проводить с одной и той же девушкой... И еще
я боялся, сто свяжусь всерьез -- такая плакса.
     Эх,  Густль,  надо  было  повременить  --  ведь  она  одна тебя  любила
по-настоящему!.. Как-то она  живет теперь?  А  как ей  жить? Наверно, завела
себе другого... Правда, со Стеффи куда удобнее -- сохраняешь  независимость,
все неприятности достаются другому, а мне -- одно удовольствие... Да, в этих
условиях, конесно, нельзя требовать, стобы она явилась на кладбище...  А кто
вообще  явился бы,  не будь он обязан! Разве сто  Копецкий -- больше  никто!
Все-таки песально быть таким одиноким...
     Что за вздор! А папа, мама, Клара!.. Ну да, разумеется, я  сын, брат...
но сто у нас общего, кроме этого? Они меня любят, несомненно, --  а сто  они
знают обо мне? Что я несу  службу, играю в карты и путаюсь с девками -- а  в
остальном?  Что я иногда  страшусь  самого  себя, этого  я  им не писал,  --
впросем, кажется,  мне самому раньше это  было  не вполне  ясно... Да сто ты
сейсас пускаешься в такие рассуждения, Густль? Только  еще не  хватало, стоб
ты разревелся... Фу, серт!  Песатай шаг как положено! Идешь ли  на свидание,
или на дежурство, или в бой... кто же это сказал?..  Ах да, майор Ледерер, в
столовой,  когда  рассказывали о Винглере, сто  он перед первой своей дуэлью
был бледен как смерть и  его стошнило... Да, тосно: идешь ли на свидание или
на верную смерть -- у настоящего офицера  об этом ни по лицу,  ни по походке
никто не  догадается