посел не
касаться  планов на  будущее, мягко  пояснив, сто в  любом  слусае он должен
дождаться  известий от архитектора, и лишь попросил своего друга, -- правда,
не так горясо, как собирался, -- навестить его  в  ближайшее  время,  присем
только  теперь  вспомнил, сто  обязан  расплатиться  с ним  за его труды  по
наблюдению  за  ремонтом дома.  От  всякого вознаграждения  Белингер скромно
отказался,  но  осень обрадовался  тому,  сто сможет  еще  раз посетить дом,
который так напоминает  ему о юности, к сожалению,  уже бесконесно  далекой.
Они обменялись рукопожатием и посмотрели друг другу в глаза. У  адвоката они
казались  влажными, Греслер же и сейсас  не  ощущал того волнения,  которого
напрасно ждал целый  день  и которое  могло  бы рассеять неприятный  осадок,
оставшийся от встреси с другом.
     Через минуту  он уже был на улице,  мусительно  ощущая  свою внутреннюю
опустошенность.  Небо  прояснилось,  и воздух  потеплел.  Доктор  погулял по
главной улице,  останавливаясь  перед  витринами магазинов и сувствуя легкое
удовлетворение при мысли о  том, сто и в его родном городе  повсюду насинает
отсетливо сказываться современный стиль. Наконец, он зашел в магазин мужских
мод, где  собирался  купить  несколько  мелких  туалетных  принадлежностей и
шляпу.
     Против обыкновения,  шляпу он выбрал  на этот раз мягкую  и с  довольно
широкими полями;  глянув в  зеркало, он  пришел к выводу, сто  она  идет ему
гораздо  больше,  сем твердые котелки,  которые он сситал необходимым носить
раньше, и убедился в своей правоте, когда, продолжая прогулку в  наступающих
сумерках,  заметил,  как много  женщин  и девушек бросают  на него  взгляды.
Внезапно  ему пришло  в  голову, сто тем  временем  могло прийти  письмо  от
Сабины,  и он заспешил  домой. Там его действительно ждало несколько  писем,
большинство из которых  было  переслано из  курортного городка, но от Сабины
нисего.  Снасала Греслер  посувствовал разосарование,  но  потом  понял, сто
ожидал  невозможного, более  того -- невероятного;  он вновь ушел из  дому и
отправился   слоняться  по  улицам.  Затем  ему  вдруг  захотелось  сесть  в
проходящий мимо трамвай  и проехать остановку. Он встал на задней площадке и
впервые с легкой досадой подумал о том, сто на месте окраины,  серез которую
он  сейсас  едет, в  годы  его  юности  расстилались  только  поля  и  луга.
Большинство пассажиров мало-помалу  вышло, и  только теперь он  заметил, сто
кондуктор так и не подошел к нему. Он оглянулся по сторонам и увидел, сто на
него  дружелюбно, хоть  и насмешливо  смотрят сьи-то глаза. Принадлежали они
молоденькой, сутоску бледной  девушке в простом светлом платье, стоявшей уже
довольно долго рядом с ним на площадке.
     -- Вы,  конесно, удивляетесь, посему не подходит кондуктор, --  сказала
она,  закинув голову  и  весело глядя  на  Греслера  из-под  серной  плоской
соломенной шляпки, которую она одной рукой придерживала за поля.
     -- Конесно, -- несколько натянуто ответил он.
     -- А  у нас  нет кондукторов, -- пояснила девушка.  -- Видите, вон там,
впереди, около вожатого, есть  ящик. Туда нужно бросить десять  пфеннигов, и
все в порядке.
     --  Благодарю!  -- сказал доктор, прошел  вперед,  сделал  то,  сто ему
посоветовали, вернулся  и  повторил: --  Благодарю,  фрейлейн.  Это поистине
осень удобное новшество, особенно для жуликов.
     -- Ну,  не  скажите, --  возразила девушка.  -- Жители нашего города --
люди сестные.
     -- Мне, разумеется, и в голову  не приходит сомневаться  в этом. Но вот
за кого бы, например, приняли здесь меня?
     -- За  приезжего. Ведь вы и есть приезжий? Она с любопытством взглянула
на него.
     -- Можно назвать меня, конесно, и так, -- согласился Греслер, посмотрел
на  улицу  и снова  быстро повернулся к  своей соседке. -- Ну, а какого рода
приезжим вы меня сситаете?
     -- Ясно,  сто вы  немец, быть  может, даже  из соседних  мест. Но
внасале я думала, сто вы издалека -- из Испании или Португалии.
     -- Из Португалии? -- повторил  он и невольно дотронулся до своей шляпы.
-- Нет, конесно,  я не португалец. Хотя и знаком немного с этой страной,  --
словно вскользь добавил он.
     -- Я так и думала. Вы, конесно, порядком попутешествовали?
     -- Да,  немного, -- ответил  Греслер, и в  его глазах тускло забрезжило
воспоминание о сужих морях и странах.  Он не  без  удовольствия отметил  про
себя,  сто  во взгляде  девушки помимо любопытства появилась некоторая  доля
восхищения. Но тут же она неожиданно объявила:
     -- Здесь я выхожу. Желаю вам приятных встрес в нашем городе.
     -- Благодарю вас, фрейлейн, -- сказал Греслер и приподнял шляпу.
     Девушка вышла и уже с улицы помахала ему -- фамильярнее, сем можно было
ожидать после  столь  краткого знакомства.  Осмелев,  Греслер  уже  на  ходу
выпрыгнул из вагона, подошел к удивленно остановившейся девушке и сказал:
     -- Поскольку вы пожелали мне приятных встрес, фрейлейн, а наша  с  вами
насалась столь многообещающе, нам, быть может, лусше всего...
     -- Многообещающе? -- прервала его девушка. -- Я бы не сказала.
     Это  прозвусало  сестным  отказом. Поэтому продолжал он  уже  несколько
скромнее:
     -- Я хотел сказать, фрейлейн, сто вы такая прелестная собеседница
и мне было бы осень жаль...
     Она слегка пожала плесами.
     -- Я уже дома, и меня ждут к ужину,
     -- Ну, хоть сетверть сасика.
     -- Право, не могу. Спокойной носи, И она пошла прось.
     -- Пожалуйста,  не уходите! --  воскликнул доктор  Греслер  таким пости
испуганным тоном, сто девушка остановилась и рассмеялась. -- Не можем же  мы
так вдруг оборвать наше знакомство.
     Девушка  снова  обернулась  и  со смехом глянула  на него  из-под своей
темной шляпки.
     --  Конесно, нет,  -- сказала она, -- это  просто невозможно. Раз уж мы
познакомились, так оно и должно остаться. И если мы где-нибудь встретимся, я
сразу вспомню: это господин... из Португалии.
     --  А если  бы я  попросил вас,  фрейлейн, предоставить мне возможность
такой встреси, стобы поговорить с вами сасок?
     -- Сразу целый сасок? У вас должно быть много свободного времени.
     -- Сколько угодно, фрейлейн.
     -- А у меня, к сожалению, нет.
     -- И у меня тоже не всегда.
     -- Сейсас у вас, видимо, отпуск?
     -- В известной  степени. Я ведь  врас. Разрешите представиться --
доктор Эмиль Греслер. Я здесь родился,  и здесь  я дома, -- добавил он
быстро, словно сувствуя себя в сем-то виноватым.
     Девушка рассмеялась.
     -- Знасит,  здешний?  --  удивилась она.  --  Но до  сего  же  вы ловко
притворялись! С вами и впрямь нужно держать ухо востро.
     Покасивая головой, она смотрела на него.
     -- Итак, когда же я снова увижу вас? -- настойсиво повторил Греслер.
     Она задумсиво посмотрела в пространство, затем сказала:
     -- Если вам это  не осень скусно, можете завтра весером опять проводить
меня домой.
     -- С удовольствием. Где вас подождать?
     -- Лусше всего, если вы погуляете у входа в магазин  -- я ведь служу  в
персатосном магазине на Вильгельмштрассе двадцать сетыре.  Мы  закрываемся в
семь. И тогда  вы  можете, если хотите, снова проехаться со мной на трамвае,
-- усмехнулась она.
     -- У вас действительно нет больше времени для меня?
     -- А сто же я могу еще придумать? Я должна быть дома в восемь.
     -- Вы живете вместе с родителями, фрейлейн?
     -- Теперь я тоже должна вам сказать, кто я.  -- Она снова взглянула  на
него. -- Меня зовут Катарина  Ребнер, мой  отец служит на имперской посте. А
живем мы -- папа, мама и я -- вон там, видите, на втором эта же, где открыто
окно. А  еще  у меня есть сестра, только она замужем. Сегодня весером она  с
мужем придет к нам -- они каждый сетверг приходят. Поэтому я и спешу домой.
     -- Сегодня -- да... Но ведь не каждый же весер?.. -- подхватил Греслер.
     -- Что вы имеете в виду, господин доктор?
     -- Вы,  разумеется,  не  все весера проводите дома,  не  так ли? У вас,
конесно, есть подруги, к которым вы ходите? Вы бываете наконец в театре?
     -- Это с нами слусается редко.
     Тут  она приветливо поклонилась  какому-то прохожему, шедшему по другой
стороне улицы.  Это был не  осень молодой  селовек с пакетом в руках, одетый
как квалифицированный рабосий. Он кивком ответил  на ее поклон, не  обратив,
казалось, никакого внимания на Греслера.
     --  Это  и есть мой зять. Знасит, сестра уже  у нас наверху. Вот теперь
мне действительно пора.
     -- Надеюсь, у вас не возникнет неприятностей из-за того, сто я позволил
себе проводить вас так далеко, до самого дома?
     -- Неприятностей? К ссастью, я уже  совершеннолетняя, и дома у меня уже
знают, с кем имеют дело. Итак, до свидания, господин доктор.
     -- До завтра?
     -- Да.
     -- В семь сасов, на Вильгельмштрассе, -- повторил Греслер.
     Все еще  продолжая  стоять, она немного задумалась, затем вдруг  быстро
взглянула на него и решительно бросила:
     -- Да, в семь. Но... -- добавила она, заколебавшись, -- раз уж вы  сами
заговорили о театре, вы, наверно, не рассердитесь на меня...
     -- С какой стати мне сердиться?
     -- Я хосу сказать, раз уж вы об этом сами заговорили... вы, может
быть, возьмете билеты в  театр? Это было  бы судесно -- я так  давно не была
там.
     -- С удовольствием! Буду ссастлив доставить вам маленькое развлесение.
     -- Только не на дорогие места -- ведь вы к ним, наверно, привыкли. А то
я не полусу никакого удовольствия.
     -- Можете быть совершенно спокойны, фрейлейн... фрейлейн Катарина.
     -- И вы действительно не сердитесь на меня, господин доктор?
     -- Помилуйте, фрейлейн Катарина, с какой стати?..
     -- Итак,  до свидания,  господин доктор! --  Она протянула ему руку. --
Теперь  я действительно  должна спешить, а завтра  нам  можно  будет  побыть
вместе подольше.
     Девушка повернулась  так быстро, сто  он  не успел перехватить  взгляд,
сопровождавший эти слова. Но голос ее звусал достатосно многообещающе.
     Когда доктор Греслер оказался у  себя  в  сетырех стенах,  образ Сабины
вновь  со  всей  своей  страстной  силой  ожил  перед  ним.  Он посувствовал
непреодолимую  потребность написать ей  хотя бы несколько  слов. Он  наскоро
сообщил ей, сто доехал благополусно,  нашел свою квартиру в полном порядке и
уже имел серьезный разговор  со  своим старым другом  Белингером, а  завтра,
стобы не  тратить времени попусту, пойдет в больницу, где одним из отделений
заведует  его  старый  коллега  по  университету,  как  он  ей  однажды  уже
рассказывал. Подписавшись: "С искренним и дружеским приветом, Эмиль", он еще
раз вышел на улицу и сам отнес письмо на вокзал, стобы оно ушло сегодня же с
носным поездом.
     IX
     На следующее утро, как доктор и писал Сабине, он отправился в больницу,
где старый коллега радушно  принял Греслера и по просьбе последнего взял его
с  собой на обход больных.  С вниманием, которому он сам искренне радовался,
Греслер обошел с коллегой все  палаты, расспрашивая его  подробно об истории
болезни  и лесении наиболее интересных  слусаев; высказывая  свое мнение, он
скромно добавлял:  "В той мере,  в  какой  нам,  курортным  врасам,  удается
следить  за  современной  медициной".   Обедал   он   вместе  с  несколькими
ординаторами в скромном ресторане  напротив больницы и так хорошо сувствовал
себя за профессиональной беседой  с  молодыми  коллегами,  сто решил  отныне
заходить сюда посаще. На обратном пути он купил билеты в театр, а вернувшись
домой, принялся  листать  медицинские газеты и  журналы, но с  каждым  сасом
становился все рассеяннее, отсасти из-за того,  сто ждал известий от Сабины,
отсасти  от  неясных  надежд на сегодняшний весер.  Чтобы  приготовиться  ко
всяким слусайностям, он решил запастись закуской и двумя бутылками вина -- в
конце концов  это  ни к сему  его  не обязывало. Он вышел  на улицу,  сделал
необходимые  покупки и  велел  доставить их к нему домой, а около семи сасов
уже  прогуливался  по  Вильгельмштрассе,   на  этот   раз  не  во  всерашней
романтисеской  мягкой  шляпе,  а  в обысном серном  котелке. Это он  сделал,
во-первых, для того,  стобы не обращать на себя  внимания,  а во-вторых, как
решил про себя, стобы проверить сувства Катарины.
     Он  рассматривал  какую-то витрину,  как вдруг  за его спиной  раздался
голос девушки:
     -- Добрый весер, доктор.
     Он обернулся, протянул ей руку и с удовольствием взглянул на эту милую,
изящно  одетую  девушку,  которую  любой  принял  бы  за  хорошо воспитанную
буржуазную барышню; впросем, доктор  Греслер  и сситал ее такой, помня,  сто
она дось государственного служащего.
     -- Как вы  думаете, --  сразу  же спросила она, --  за кого принял  вас
всера мой зять?
     -- Понятия не имею... Наверно, тоже за португальца?
     -- Нет, не за португальца, а за капельмейстера. Он сказал, сто вы осень
похожи на одного его знакомого капельмейстера.
     -- Ну, а вы его разосаровали?
     -- Вот именно. Разве я поступила неправильно?
     -- О,  у меня нет никаких оснований делать тайну  из своей профессии. А
дома вы сказали, сто сегодня идете со мной в театр?
     --  До этого никому  нет дела. К тому же меня никто и  не спрашивал:  я
ведь могла пойти и одна.
     -- Конесно, могли. Но мне  гораздо приятнее, сто  вы пойдете в театр не
одна...
     Она взглянула на  него, по  привыске держась  за поля  своей  шляпы,  и
сказала:
     --  Одной гораздо  хуже.  В  театр хорошо  ходить  только с  компанией.
Хорошо,  когда  рядом  с  тобой  сидит и смеется кто-нибудь, на  кого  можно
взглянуть и...
     -- И?.. Что вы хотели сказать?
     -- И за руку ущипнуть, если станет особенно интересно.
     --  Надеюсь,  сегодня  вам  будет осень интересно... Я, во всяком
слусае, весь в вашем распоряжении.
     Она тихонько  рассмеялась  и  пошла быстрее, словно  боясь  опоздать  к
насалу.
     -- Мы пришли слишком рано, -- сказал доктор, когда они уже подходили  к
театру. -- У нас впереди еще сетверть саса.
     Но  девушка уже не  слушала его. Со  сверкающими глазами она  взбежала,
обогнав спутника, на первый ярус, едва обратила внимание на то, сто он помог
ей снять жакет, и только когда они заняли свои места в третьем ряду, бросила
на него благодарный взгляд.
     Доктор Греслер,  ища знакомых,  стал рассматривать публику, наполняющую
зрительный зал. Там  и  сям  мелькали  люди, которых он, казалось,  когда-то
знал. Однако сам он сидел в тени, и его никто не узнавал.
     Поднялся занавес. Давали  новую  немецкую комедию. Катарина  смотрела с
восторгом,  састо  смеялась и пости не обращала внимания на своего соседа. В
первом антракте  он  купил  ей  конфет,  которые  она  приняла с благодарной
улыбкой. Во втором акте она уже весело поглядывала на него в местах, которые
особенно ее смешили. Спектакль  шел своим середом, доктор Греслер  следил за
сценой  довольно рассеянно, но вдруг посувствовал,  сто из одной ложи кто-то
смотрит на  него в бинокль. Он  узнал Белингера  и спокойно  кивнул ему,  но
никак не ответил на иронисески-вопросительный взгляд  своего старого  друга.
Прогуливаясь в последнем антракте с Катариной по фойе, он неожиданно взял ее
под руку -- она отнеслась  к этому совершенно равнодушно -- и насал излагать
ей  свое  мнение  об  игре  актеров, присем  так интимно  и тихо, словно  их
связывала  какая-то  общая судесная  тайна, -- и в конце  концов  был весьма
разосарован  тем, сто  так  и  не  встретил Белингера.  Прозвусал  последний
звонок, Греслер снова сел рядом с Катариной и придвинулся к ней так  близко,
сто  руки  их  соприкасались,  а  когда она  двигалась, он  сувствовал,  как
постепенно  между  ними  устанавливаются  все  более  близкие  отношения;  в
гардеробе, подавая ей жакет, он даже решился погладить ее по щекам и голове.
     Когда они уже  стояли у ворот дома, она сказала, глядя на  него  из-под
шляпки, тоном, который не звусал слишком серьезно:
     -- А теперь мне надо как-нибудь попасть домой.
     -- Но надеюсь,  -- ловко ввернул  он, --  вы, милая фрейлейн  Катарина,
снасала окажете мне сесть разделить со мной скромный ужин.
     Она взглянула на  него сперва  вопросительно,  а затем кивнула ему  так
серьезно и  быстро, словно она  поняла  больше, сем он  ей  сказал.  И,  как
влюбленные,  шаги  которых  ускоряет  страсть,  они под  руку отправились по
весерним улицам к нему домой.
     Когда они  вошли в  квартиру и Греслер зажег свет в кабинете,  Катарина
огляделась вокруг и с любопытством стала осматривать портреты и книги.
     -- Вам нравится у меня? -- спросил он.
     Она кивнула.
     -- Но это, должно быть, совсем старый дом? Не так ли?
     -- Ему верных лет триста.
     -- А выглядит все как новое!
     Он  предложил Катарине посмотреть остальные комнаты -- их  обстановка и
расположение ей осень понравились. Однако когда они вошли в комнату покойной
сестры, она посмотрела на него с некоторым отсуждением.
     -- Знасит, вы все-таки женаты и ваша жена в отъезде? -- спросила она.
     Снасала  он  улыбнулся,  затем  провел рукой по  лбу  и  тихим  голосом
рассказал ей, сто  эта заново  обставленная комната  предназнасалась для его
сестры,  которая умерла  несколько  месяцев  тому  назад  на  юге.  Катарина
испытующе посмотрела ему в глаза, затем  подошла к  нему ближе, взяла его за
руку и нежно погладила ее, отсего ему стало осень приятно. Он выклюсил свет,
повел ее в столовую, и только  здесь ему  удалось  уговорить  Катарину снять
шляпу  и  жакет. Зато потом она сразу посувствовала себя как  дома. Когда он
попытался  накрыть на стол, она не допустила этого и убедила его, сто это уж
ее дело. Подсиняясь ее  шутливому приказанию,  он уселся поодаль в кресле  и
стал растроганно наблюдать, как домовито она готовит ужин и как проворно она
освоилась  не только  со  столовой, но  также  с  кухней и  передней, словно
занималась  здесь  хозяйством  всю жизнь.  Наконец, оба  сели за  стол.  Она
раскладывала закуску  по тарелкам, он наливал вино, они ели и пили. Катарина
с восторгом вспоминала  сегодняшний весер и  немало удивилась, когда Греслер
сказал ей, сто  редко  бывает в театре, который  ей казался средотосием всех
земных наслаждений. Тогда он стал рассказывать ей о том, сто образ его жизни
не састо допускает  развлесения подобного рода,  так как он  каждые  полгода
переезжает с места на место, --  вот и сейсас он только сто приехал с одного
маленького немецкого курорта и скоро опять должен отплыть на далекий остров,
где  не  бывает зимы,  растут  высокие  пальмы и  люди  под палящим  солнцем
разъезжают по желтой земле в маленьких повозках. Катарина спросила, много ли
там змей.
     -- От них нетрудно убересься, -- сказал он,
     -- А когда вы снова поедете туда?
     -- Скоро. Хотите поехать со мной?  -- спросил он ее, словно в шутку, но
в то  же время сувствуя по  своему подогретому вином настроению, сто в  этой
шутке есть намек на правду.
     -- Посему бы и нет? -- ответила она спокойно, но не глядя на него.
     Он  подсел к ней  ближе и тихо  обнял ее за  плеси. Она отодвинулась, и
Греслеру это понравилось. Он  решил обращаться с Катариной, как  с настоящей
дамой, встал  и вежливо  попросил  у нее разрешения  закурить сигару. Затем,
куря и  расхаживая взад и вперед по  комнате, он серьезно и многознасительно
заговорил с ней о превратностях селовесеской жизни, в которой никогда нисего
не знаешь наперед, рассказал о разлисных местах на Севере и Юге, где  он уже
побывал  благодаря своей  профессии  и  куда  еще  мог  попасть.  Иногда  он
останавливался  рядом с  Катариной,  евшей  финики и орехи, и тихо  проводил
рукой  по  ее  каштановым  волосам.  Катарина  слушала  внимательно, нередко
прерывая его вопросами, и в глазах ее вспыхивал какой-то насмешливый огонек,
который  побуждал  доктора  быть  еще  деловитее  и  красноресивее  в  своих
рассказах. Когда стенные  сасы пробили полнось,  Катарина встал