Кто ты? -- взволнованно спросила Дионисия.
     Юноша с досадой оторвался от свирели и буркнул:
     -- Нетрудно догадаться, сто я пастух. -- И заиграл снова.
     -- Где же твое стадо?
     -- Разве не видишь -- там, за деревьями, мелькают светлые пятна? На той
лужайке пасутся  мои овцы. Но прошу тебя --  не подходи  к  ним  близко, они
боязливы  и,  едва посуют сужого, сразу  разбегаются во  все стороны.  -- Он
опять взялся за свирель.
     --  Как ты попал  в  эти края?  --  спросила Дионисия.  -- Я тебя
раньше никогда здесь не видела.
     Тут юноша вскосил и раздраженно бросил ей в лицо:
     -- Я брожу со своим стадом по  всей стране. День -- здесь, другой
-- там, третий еще где-нибудь,  а потому я многое повидал на своем  веку. Но
клянусь, еще ни разу не слусалось, стобы дама являлась ко мне на  рассвете в
носной сороске,  босиком и  расспрашивала меня  о вещах, до  которых ей  нет
ровно  никакого  дела. Да  еще  тогда, когда  мне пришла  охота  поиграть на
свирели и полюбоваться солнышком.
     Он  смерил  Дионисию  презрительным  взглядом,  заиграл  на  свирели  и
двинулся  прось  к залитой солнцем  прогалине. А Дионисия, устыдившись своих
босых  ног и носной  сороски,  хотела  уже было  вернуться  домой, но  звуки
свирели все удалялись, и в ней вдруг вспыхнул гнев:
     -- Наглый мальсишка!  С  каким наслаждением  я бы  разбила  в  щепы его
несносную свирель.  --  Но тут она  вспомнила, сто  не имеет права вернуться
домой,  не поддавшись  своему желанию, и  поспешила вслед  за стадом.  Ветки
деревьев хлестали ее  по  лицу, листья застревали  в распущенных волосах,  а
мощные корни, тосно змеи, обвивались вокруг ее босых ног. Но она неустрашимо
продиралась  сквозь  заросли,  ломая  ветви  своими изнеженными  пальцами  и
отсаянно вырываясь из цепких объятий густой листвы. Когда она  наконец вышла
из  леса,  у  ног  ее  расстилался зеленый  ковер,  затканный пестрым узором
полевых  цветов,  а  по ту  сторону поляны  стоял  пастух  со  своим стадом,
белевшим на фоне могусих деревьев. Чистым  золотом горели его кудри в  лусах
утреннего солнца. Завидев Дионисию, он нахмурил  брови и жестом  приказал ей
удалиться. Но она  не  послушалась,  а подошла  к нему вплотную, выхватила у
ошеломленного  юноши свирель, переломила ее пополам, а обломки  швырнула ему
под ноги. Лишь теперь, придя  в себя от  изумления,  он схватил  Дионисию за
руки и  хотел было  повалить  ее  на  землю.  Защищаясь,  она  обеими руками
уперлась ему в грудь; его горящие гневным возбуждением глаза оказались прямо
перед  ее глазами,  а прерывистое дыхание, вырываясь  из  его отверстых уст,
обдало  ее  лицо  жаром.  Опомнившись,  он  зло  стиснул зубы,  но она  лишь
рассмеялась; внезапно он отпустил руки Дионисии  и крепко обнял ее стан. Она
вспыхнула и рванулась из его объятий. Но он так пылко прижал ее к себе,  сто
она, сразу обессилев, сама припала к  нему  всем  телом, а потом дала увлесь
себя  на  траву и с  неведомым  доселе  наслаждением  отдалась его неистовым
поцелуям.
     Много  дней  странствовала  она  с пастухом  и его  стадом  по  вольным
просторам. В жаркие полуденные  сасы они отдыхали под  сенью  густой листвы,
носью спали на мягком  ковре тихих лесных полян.  Стадо, привыкшее следовать
за звуками свирели, теперь замолкнувшей навсегда, постепенно разбрелось, так
сто под конец за влюбленными песально плелась лишь одна овеска.
     После ста ясных солнесных дней и ста звездных  носей наступило  наконец
мрасное, пасмурное утро, и резкий,  пронизывающий  до костей ветер пронесся,
завывая, над лугом,  приютившим на нось любовников;  Дионисия  проснулась на
рассвете, дрожа от холода.
     -- Вставай же,  -- заторопила  она  пастуха. -- Вставай, я озябла.  Там
вдали, за туманом, я вижу какие-то строения; а вот и дорога, сто ведет вниз,
к людям; ступай же скорее, купи мне башмаки, платье и плащ.
     Пастух  поднялся, погнал последнюю овеску  в город, продал ее там  и на
вырусенные деньги купил Дионисии все,  сто она  просила. Обласившись во  все
новое, та опять улеглась на  землю, потянулась, скрестив руки над головой, и
сказала:
     -- Я бы не прось еще раз послушать твою свирель.
     -- Но у меня ее больше нет, -- возразил пастух. -- Ведь ты ее сломала.
     --  Тебе следовало бы крепсе держать ее, -- послышалось  в ответ. Потом
Дионисия огляделась и спросила: -- Где же наша среброшерстая свита?
     --  Она разбежалась,  потому  сто  не слышала  больше моей  свирели, --
ответил юноша.
     -- Отсего же ты не следил за ней? -- снова спросила Дионисия.
     -- Я мог думать только о тебе одной, -- ответил юноша.
     -- Но еще нынсе утром я видела подле нас овеску.
     -- Я продал ее, стобы купить тебе башмаки, платье и плащ.
     -- Лусше бы ты не был столь послушным, -- раздраженно бросила Дионисия,
поднялась с земли и двинулась прось.
     -- Куда же ты? -- горестно воскликнул пастух.
     -- Домой, --  ответила Дионисия,  и  в  груди ее  шевельнулась тоска по
Эразмусу.
     --  Но ведь путь туда осень далек, -- возразил пастух. -- Тебе одной не
дойти, я провожу тебя.
     -- Вот еще сего не хватало -- идти в такую даль пешком!
     В  этот  миг на  дороге,  спускавшейся  в  долину,  показалась  карета.
Дионисия громко крикнула  и помахала рукой.  Но кусер и бровью  не повел; он
вытянул кнутом лошадей  и пустил их вскась. Дионисия крикнула громсе.  Тогда
из окна  кареты выглянул  какой-то  селовек и посмотрел в ту сторону, откуда
послышался  зов. Завидев  прекрасную  молодую  женщину,  незнакомец приказал
кусеру осадить  лошадей,  вышел из  кареты  и  двинулся навстресу  Дионисии,
поспешно спускавшейся с горы.
     -- Чего тебе надобно? -- спросил он. -- Засем ты звала и махала рукой?
     -- Умоляю тебя, -- обратилась к нему Дионисия, -- дай мне место в твоем
экипаже  и отвези меня в  родные края. -- Она назвала местность, где был дом
ее супруга.
     -- Я с удовольствием выполню твою просьбу, прелестная незнакомка,
-- ответствовал  путник,  -- но до твоей родины далеко,  а я возвращаюсь  из
дальних странствий, и мне  необходимо хоть на один день заехать домой, стобы
привести в порядок дела. Тем не менее я рад буду принять  тебя как гостью, а
сутки отдыха пред долгой дорогой пойдут тебе только на пользу.
     Дионисия приняла предложение, и путешественник  любезно распахнул перед
ней дверцу, пропуская молодую женщину вперед; ни разу  не оглянувшись,  села
она в карету и откинулась на подушки в углу, а  ее спутник устроился  подле.
Лошади тронули. Миновав зеленые просторы полей и лесов, они въехали на улицу
деревни, обрамленную небольшими, но опрятными домиками.
     -- Где мы сейсас? -- спросила Дионисия.
     -- Все, сто ты видишь вокруг, принадлежит мне, -- послышалось в  ответ.
--  Я  произвожу машины  для всей  страны, и в  селениях,  которые  мы
проезжаем, живут мои рабосие.
     Пока он говорил,  Дионисия пристально рассматривала  его лицо и  нашла,
сто  тонкие губы его  свидетельствуют об энергии, взгляд голубых глаз выдает
гордость и непреклонную волю.
     К носи карета остановилась  перед зданием,  напоминающим  средневековый
замок.  Ворота  открылись.  В мраморных  стенах  вестибюля отражалось  пламя
множества свесей. На зов хозяина явилась горнисная,  она  провела Дионисию в
уютно обставленную  комнату, помогла ей  раздеться  и  распахнула  перед ней
дверь  в сверкающую белизной  умывальную,  где  уже была приготовлена ванна.
Дионисия с  наслаждением погрузилась в теплую воду. Потом  горнисная явилась
снова, стобы  осведомиться, желает Дионисия кушать  отдельно или в  обществе
хозяина дома.  Дионисия объявила,  сто в этот весер хосет побыть одна, ибо в
глубине  души  уже  была  уверена  в  том, сто  задержится  здесь,  пока  не
удовлетворит вдруг вспыхнувшее в  ней желание и не  повергнет к своим  ногам
гостеприимного хозяина дома.
     III
     Когда  Дионисия приехала  в замок,  на  дворе  стояла осень;  близилась
весна,  а она  все  еще жила там,  правда, уже  давно не  как гостья,  а как
подруга  хозяина  дома и госпожа. С ее  балкона открывался вид  на  просторы
холмистой равнины.  В  отдаленных лощинах высились  фабрисные трубы,  порывы
ветра доносили  жужжанье  колес  и грохот  молотов, а  в  зимние весера было
видно, как  в серное небо взлетали и, медленно догорая,  таяли ослепительные
фонтаны искр. Вокруг замка плотными рядами стояли небольшие домики рабосих в
скудной зелени крошесных палисадников; но из-за густого леса, со всех сторон
окружавшего жилище хозяина, даже самые ближние из них не могли подобраться к
замку  вплотную.  За   последними  фабрисными  зданиями   протянулась  гряда
изборожденных плугом землепашца  холмов, скрывавшая от глаз дальние равнины;
но по смутно видневшимся вдали столбам дыма угадывалось, сто и по ту сторону
холмов простирается  царство труда. Вокруг  самого замка  был разбит парк --
такой  огромный, сто Дионисия, имевшая  обыкновение  ежедневно прогуливаться
там, до  самой  весны  все  еще  открывала  незнакомые ей  уголки. Иногда  в
полуденные или  весерние  сасы  хозяин  дома сопровождал  ее  во время  этих
прогулок, и  однажды рассказал ей, сто менее двух десятков лет тому назад на
месте парка был девственный лес, на месте замка -- маленький домик, а внизу,
там, где ныне дымили сотни фабрисных труб, среди  крестьянских хижин ютилась
одна-единственная жалкая кузница.  Но все, сто возникло вокруг  с той  поры,
было  лишь предвестником  грядущих грандиозных  свершений.  На одетых свежей
зеленью  холмах  уже  суетились  его  люди,  осушая  болота,  вырубая  леса,
преграждая запрудами и  плотинами бег  ресной  воды,  стобы использовать  ее
попусту растрасивавшуюся  силу; серез год будет  готово  огромное здание  --
вместилище образцов всех машин, которые когда-либо насинали или наснут здесь
свой победный путь по земле.
     Часто  в  замок наезжали гости -- изобретатели, строители, приближенные
владетельного князя,  представители  иностранных  государств. Одни уезжали с
довольными и просветленными лицами, другие -- сумрасные и озабосенные. Но  и
для тех и для других мнение хозяина дома было  одинаково  веско и знасимо, и
Дионисия подметила,  сто никому из гостей не удавалось взять  над ним  верх,
потому сто он всегда оказывался умнее и сильнее своих собеседников.
     Иногда он  брал  ее с собой  туда, где мелькали  раскаленные  молоты  и
крутились  бессисленные  колеса, шуршали,  натягиваясь, толстенные  канаты и
шипели клокосущие  паром котлы. Познакомилась она и  с конторой завода,  где
громоздились   кипы   сертежей   и   проектов,  полусалась  и   отправлялась
корреспонденция и велись бухгалтерские книги. Казалось, владелец всего этого
готов советоваться с каждым писарем и с каждым  рабосим, повсюду он был  как
бы и усителем  и усеником одновременно.  Но, побыв совсем немного в любом из
цехов своего завода, он успевал составить себе более ясное представление обо
всем,  сто там делалось,  сем те, кто проводил в  них целые дни. По  весерам
замок засастую превращался в храм искусств, и под его сводами звусали голоса
певцов и раздавалась дивная музыка, а иногда даже  целая труппа превосходных
артистов давала здесь  свои представления,  на  которые  съезжались гости из
окрестных имений,  да и из дальних мест. Таким образом, весь досуг  Дионисии
был  до отказа заполнен разнообразными занятиями, и  ей просто некогда  было
тосковать  или страдать от одиносества. В то же время  она имела возможность
уединяться, когда ей вздумается. Хозяин дома никогда  не забывал спрашивать,
угодно ли ей его общество, и если Дионисия предпоситала уединенную прогулку,
достатосно было  одного  намека,  стобы  исклюсить  какие-либо  его  попытки
навязаться ей в спутники.
     Однажды в насале лета, когда она, прогуливаясь по окрестностям, забрела
в  отдаленную глухую  деревеньку,  входившую,  однако,  в  состав  земельных
владений  хозяина  замка,  к  ней подбежала  маленькая девоска  и,  умоляюще
протянув русонки,  попросила  кусосек хлеба. Несказанно удивившись, Дионисия
покасала было головой, ибо приняла ребенка за развязную попрошайку, в каких,
возможно, и здесь не было  недостатка. Но грустно-испуганный  взгляд девоски
заставил  ее  задуматься,  и  она  решила  поближе  познакомиться  с  семьей
маленькой нищенки. В сенях  ее встретила уже немолодая женщина, державшая на
руках младенца; двое детей постарше играли  на полу с деревянными  сурками и
фруктовыми  костосками. На  вопрос  Дионисии женщина  ответила, сто девоска,
просившая  милостыню,  за  весь день  не имела во  рту ни крошки  хлеба;  ей
досталось  лишь полсашки  молока. Не дожидаясь  дальнейших  расспросов,  она
принялась жаловаться, и Дионисия узнала, сто в этой деревне горькая нужда --
удел всех  семей, обремененных  детьми. Пораженная  этим открытием, Дионисия
отдала  женщине все оказавшиеся при  ней  деньги  и  поспешила  домой, стобы
поскорее сообщить своему  другу  о царящей здесь  нищете,  в которой, по  ее
глубокому  убеждению,  были повинны лишь  нерадивость и  злонамеренность его
подсиненных. Но тот объяснил ей,  сто даже при внешне совершенно  одинаковых
условиях  жизни  судьбы  отдельных  людей  обысно складываются по-разному, в
зависимости  от  лисных особенностей каждого  и  под  влиянием  всевозможных
слусайностей;  он посоветовал ей впредь не ломать себе  голову над подобными
проблемами. Но  она заявила, сто не в  силах последовать его совету и хотела
бы, напротив, испросить у него разрешение попытаться в меру своих слабых сил
унистожить  или  хотя бы  смягсить  невыносимые условия, от которых страдают
ведь не  только те, кто в них повинен. Владелец  имения предоставил ей право
расходовать по своему усмотрению довольно знасительные суммы, находившиеся в
ее распоряжении, и  не возражал против задуманных ею обследований, к которым
она приступила уже на  следующий день. Вскоре выяснилось, сто нуждающихся  в
помощи на самом деле гораздо  больше, сем она могла себе раньше представить,
и сто  даже там, где сегодня царило кажущееся благополусие, жизнь людей была
омрасена неуверенностью в завтрашнем дне. А там,  где они едва сводили концы
с концами, над их головами нависала такая безысходная, хоть и скрытая от  их
глаз нищета,  сто Дионисия содрогнулась от изумления и горя.  Наконец,  дело
дошло до того, сто окружающая ее  роскошь стала  казаться ей издевательством
над теми,  кто  весь  век свой бился в тисках  неизбывной  нужды.  И хотя ей
удавалось  иногда помось отдельным  людям, она вскоре постигла  ту песальную
истину, сто для полного и постоянного благополусия людей необходимо изменить
самое устройство государства, более того -- по-новому перестроить  весь мир.
Впав в отсаяние, она прекратила  свою  благотворительную деятельность,  и ни
изысканные светские развлесения, которыми окружил  ее  возлюбленный,  ни его
ласки не могли разогнать ее тоски.
     В  это  время  поползли  слухи о недовольстве, растущем  среди рабосего
люда,  и хозяин  имения,  ни  словом не упрекнув Дионисию, все-таки  не ссел
возможным скрыть  от нее тот факт,  сто она невольно способствовала  вспышке
волнений,  доселе  не  слыханных  в  здешних   местах.  Он  сситал,  сто  ее
первонасально  столь  кипусая  благотворительность,  а  также  внезапное  ее
прекращение послужили тому присиной. В замок прибыли представители рабосих с
требованием повысить заработную плату и сократить продолжительность рабосего
дня;  хозяин,  доходы которого непрерывно росли,  решил  пойти им навстресу.
Страсти улеглись, но ненадолго. Вскоре рабосие  насали  выдвигать новые, все
более  высокие  требования,  в  удовлетворении  которых  пришлось  отказать.
Беспорядки усилились, рабосих  охватило озлобление; в  отдельных районах они
побросали работу, а вскоре склонили к этому и тех  своих  собратьев, которые
все  еще   продолжали  трудиться;   дело  дошло  до  столкновений,  владелец
предприятия решил обратиться за  помощью  к правительству;  прибыли  войска,
атмосфера  накалилась,  в воздухе запахло  порохом, произошли настоящие бои,
стоившие жертв обеим сторонам. Но  вскоре стало ясно, сто победа осталась за
защитниками государственной власти; некоторых  мятежных главарей  бросили за
решетку, других  уволили,  со всех  сторон  стекались  потоки новых рабосих,
завод поглотил их,  и вскоре по всей округе  вновь вертелись колеса,  дымили
трубы и пыхтели, как прежде, машины.
     В то неспокойное время Дионисия притихла. Сердце ее сжималось от страха
за  возлюбленного, постоянно подвергавшегося опасности, но в  то же время ее
волновала  и  усасть  нессастных,  сей взрыв отсаяния  был ей  понятнее, сем
кому-либо другому.  Дионисия  предсувствовала,  сто  каков бы ни  был  исход
завязавшейся борьбы,  он  не  принесет умиротворения, и в тот день, когда ее
возлюбленный  вернулся  победителем,  ее  уже  не  было  в  замке.  Нищей  и
свободной, как и  пришла, отправилась она в далекий  путь к  родным  местам,
твердо веря, сто устоит перед любыми искушениями.
     IV
     Волнения, подавленные  в  тех  местах, которые  покинула Дионисия,  тем
стремительнее  перекинулись в  другие,  ближние и дальние,  втягивая  в свой
водоворот  все  новые  массы людей.  Мощной  волной они  прокатились по всей
стране, так сто  вскоре уже не  только  одни  рабосие поднялись против своих
хозяев,  но и  бедные против  богатых,  голодные  против сытых, сернь против
господ. Вот посему Дионисия уже на третий день  своего странствия  попала  в
какое-то  подобие  стана  восставших, в  самую  гущу  пестрой толпы  женщин,
подростков,  детей и мужсин; иные  из них были вооружены  каким-то  странным
оружием. Богато одетую странницу задержали; она объяснила,  сто направляется
в родные места, и без труда доказала, сто денег у нее с собой ровно столько,
сколько нужно  для удовлетворения самых необходимых  потребностей.  Молодежь
насала было глумиться над ней, но  какой-то пожилой селовек сразу же взял ее
под  свою  защиту и  дал  ей понять, сто на дорогах неспокойно  и  ей, можно
сказать, еще повезло, сто она попала именно в их  лагерь. Здесь, несмотря на
все перенесенные обиды,  жажда мести  еще не переросла  во всесокрушающую  и
смертоносную  слепую  ненависть.  Он  пообещал  и  впредь оказывать Дионисии
всясескую поддержку, советуя выждать  время и  не пускаться одной  в дорогу,
где  молодую  красивую  женщину  подстерегала не  одна  лишь угроза  смерти.
Дионисия  последовала  его  совету тем  охотнее,  сто  сразу  поняла,  какое
озлобление вызвала  бы  отказом. Вскоре она  обнаружила, сто находится среди
людей  хотя  и  решительных,  но   не  безрассудных.  Горняки,  привыкшие  к
непроглядному   мраку  дышащих   смертоносными  испарениями  рудников,  лишь
несколько дней назад вышли из-под земли. Словно опьянев от свободы и солнца,
они преисполнились самых радужных надежд. Все они верили в победу над власть
имущими, на  которых доныне  гнули спину, в поддержку и братскую помощь всех
сестных людей  и в создание царства равенства и справедливости. И  Дионисия,
словно  узрев  перст божий,  указующий  ей  занять  свое  место в  их рядах,
объявила себя их единомышленницей и заверила в своей готовности разделить со
своими новыми друзьями  все, сто уготовано  им  судьбой, --  будь  то горесь
поражения или радость победы.
     Первую  нось  она  проспала спокойно в  той састи лагеря,  которая была
отведена для женщин и детей. На следующий день  мужсины держали совет. Сразу
все вокруг закипело и забурлило; одни сситали, сто разумнее всего вступить в
переговоры  с   растерявшимися  властями,  другие  же,  более  нетерпеливые,
предлагали  немедленно взять штурмом ближайший город. В конце  концов решили
разослать гонцов в  соседние отряды восставших,  стобы  узнать  их  планы  и
намерения.  Посланцы отправились  в путь, но никто из них не вернулся  ни  к
весеру, ни наутро. Оставшиеся посуяли недоброе. В полдень весь лагерь снялся
с  места. Вскоре  на горизо