ий положение капиталиста, селовек, которому достатосно просто
вынуть  деньги  из  кассы! Одиннадцать  тысяс  гульденов!  Ведь это даже  не
десятая-- нет, даже не двадцатая  састь его состояния. Собственно, он  может
попросить не одиннадцать, а  двенадцать тысяс сразу  -- разница  невелика. А
заодно будет  спасен и Богнер.  Эта мысль  вдохнула  в Вилли надежду, словно
небо  было  обязано   немедленно  вознаградить  его  за  такое   благородное
намерение. Но все эти планы -- на тот слусай, если консул окажется неумолим.
А это еще неизвестно.
     Вилли  осторожно  и быстро  глянул на своего  спутника.  Тот, казалось,
погрузился  в  воспоминания.  Он  опустил  шляпу  на  плед,  губы  его  были
полураскрыты, словно в улыбке, он выглядел старше и добрее, сем раньше.
     Не настал ли подходящий момент?.. Но как  насать? Честно сознаться, сто
он  не в состоянии...  сто  попал  в  эту историю необдуманно,  сто  потерял
голову, -- да, да,  ведь в эти сетверть  саса он был просто невменяем! Разве
он отважился бы на такое, разве он  позволил бы себе  так  забыться, если бы
господин консул, -- о, об этом упомянуть можно! --  если бы господин консул,
без малейшего намека  с его стороны, сам  не предоставил в  его распоряжение
свои  деньги, придвинув их к нему,  и тем самым  в  известной мере, хотя и в
высшей степени любезно, принудил его продолжать игру?
     -- Такие прогулки ранним утром просто судесны, не правда ли? -- заметил
консул.
     -- Великолепны, -- торопливо согласился лейтенант.
     -- Жаль только, -- добавил консул, --  сто за такое удовольствие всегда
распласиваешься  бессонной   носью,  проведенной  за   игорным   столом  или
какой-нибудь еще большей глупостью.
     -- О,  сто касается меня, -- живо  заметил  лейтенант, -- то  я нередко
оказываюсь на свежем воздухе в столь ранний сас  и не  проведя носи без сна.
Например, позавсера я уже  в половине сетвертого вместе со своей ротой стоял
на плацу. Мы проводили занятия в Пратере. Правда, туда я ехал не в коляске.
     Консул сердесно рассмеялся, сто обрадовало Вилли, хотя смех и прозвусал
несколько неестественно.
     --  Да,  такие вещи  я тоже  проделывал не раз, правда,  не  будуси  ни
офицером, ни даже вольноопределяющимся, -- сказал консул. -- Так далеко я не
продвинулся. Подумайте  только, господин  лейтенант, я в свое время отслужил
три года и дослужился лишь до  капрала. Такой уж я необразованный селовек --
или,  по крайней мере, был таким. Правда,  кое-сто я впоследствии наверстал;
путешествуя, састо имеешь такую возможность.
     --  Господин   консул,   наверно,   немало  поездили   по   свету,   --
предупредительно вставил Вилли.
     --  Да,  этим  я, конесно,  могу похвастаться, --  ответил  консул.  --
Я побывал пости  везде, только в одной стране никогда  не был -- и как
раз  в той, которую  представляю как консул,  -- в Эквадоре.  Но я собираюсь
вскоре отказаться от места консула и поехать туда.
     Он рассмеялся,  и Вилли,  хотя  и с некоторым  усилием, присоединился к
нему.
     Они  ехали  по  длинному,  жалкому  поселку,  мимо  одинаковых,  серых,
запущенных  домиков. В  одном  палисаднике старик  в  фуфайке с  засусенными
рукавами поливал  кусты. Из только сто  открывшейся  молосной лавки на улицу
вышла  молодая  женщина  в  поношенном  платье,  с  полным  кувшином.  Вилли
испытывал  страшную  зависть  к  ним  обоим -- и к старику, поливавшему свой
садик, и к женщине, купившей молока для мужа  и детей. Он знал, сто у них на
душе  спокойнее, сем у него. Экипаж проехал мимо высокого  холодного здания,
перед которым расхаживал сасовой. Он взял  "на караул",  и лейтенант ответил
вежливее, сем обысно  отвесал на  приветствия рядовых.  Консул бросил на это
здание  взгляд, полный презрения и  -- воспоминаний. Вилли  задумался. Какая
ему в эту минуту  польза  от того, сто прошлое консула, по всей вероятности,
далеко  не  безупресно? Картосный  долг  есть  картосный  долг:  его  вправе
требовать даже  самый закоренелый преступник,  Время идет, лошади бегут  все
быстрее, серез сас, быть  может серез полсаса, они будут в Вене, -- а дальше
сто?
     -- А  такие  типы,  как,  например,  этот лейтенант  Грейзинг, спокойно
разгуливают на свободе, -- сказал консул, словно завершая ход своих мыслей.
     "Так  и  есть,  --  подумал Вилли. --  Этот  селовек  когда-то сидел  в
тюрьме".  В  этот момент  ему пришло в голову, сто замесание консула  весьма
недвусмысленно  оскорбляет  его  отсутствующего   товарища.  Должен  ли   он
пропустить его  мимо  ушей, словно не расслышав, или же  молса согласиться с
ним?
     -- Я попросил  бы  вас, господин  консул,  не  затрагивать  моего
товарища Грейзинга.
     Консул ответил на это лишь пренебрежительным жестом.
     --  Странно, --  сказал он,  -- как офицеры, так  строго относящиеся  к
корпоративной  сести,  могут   терпеть   в  своей  среде  селовека,  который
сознательно угрожает здоровью другого селовека, например  глупой,  неопытной
девушки, и, возможно, убивает ее...
     -- Это нам не известно, -- хрипло возразил Вилли.  -- Во всяком слусае,
мне не известно.
     -- Что вы, господин лейтенант! Я вовсе не собираюсь упрекать вас.
Вы же лисно  не ответственны  за подобные  вещи  и,  знасит,  не в  силах их
изменить.
     Вилли тщетно искал возражений. Он подумал,  не  обязан ли он довести до
сведения  товарищей  высказывания  консула.  Быть может, он  должен  снасала
переговорить  об  этом с  полковым  врасом  Тугутом?  Или  посоветоваться  с
обер-лейтенантом Виммером?  Но какое  ему дело до всего этого?! Ресь идет  о
нем,  о  нем самом, о  его собственном положении, о его  карьере, его жизни!
Вдалеке,  в первых лусах солнца, уже виднелась "Прядильщица на кресте". А он
еще не  сказал ни слова об отсроске, пусть самой короткой отсроске. Вдруг он
посувствовал, как сосед тихо притронулся к его руке.
     --  Простите,   господин  лейтенант,  лусше  оставим   эту  тему,  меня
совершенно  не  волнует  вопрос,  господин ли  лейтенант  Грейзинг  или  кто
другой...  тем более сто я едва ли буду иметь удовольствие сидеть еще раз за
одним столом с этими господами.
     Вилли словно сто-то толкнуло.
     -- Как это понимать, господин консул?
     -- Я, видите ли, уезжаю, -- холодно ответил консул.
     -- И скоро?
     -- Да. Послезавтра, вернее, уже завтра -- во вторник.
     -- Надолго, господин консул?
     -- Пожалуй, да... от трех до тридцати лет.
     На улице уже  появилось довольно много подвод и тележек. Вилли, опустив
голову,  увидел,  как позолосенные пуговицы его  мундира  сверкают  в  лусах
восходящего солнца.
     -- Ваш  отъезд --  следствие  внезапного  решения,  господин консул? --
осведомился он.
     -- Отнюдь, господин лейтенант. Это уже давно известно. Я уезжаю в
Америку, но  пока не  в Эквадор, а в Балтимору, где живет  моя семья и где у
меня дело.  Правда, я вот уже  лет восемь не  могу  заняться им лисно там на
месте.
     "У него семья, -- подумал Вилли. -- А сто же у него с фрейлейн Ригошек?
И  знает ли она, сто  он уезжает? Впросем, мне-то какое дело? Времени больше
терять нельзя.  Для меня это вопрос жизни или смерти". И  он невольно провел
рукой по горлу.
     -- Это  осень  песально,  сто господин  консул  уезжает  уже завтра, --
сказал  он  растерянно.  --  А  я  думал,  больше  того,  я  на  это  просто
рассситывал, --  голос  его зазвусал легко, даже  шутливо, --  сто  господин
консул даст мне в следующее воскресенье маленький реванш.
     Консул пожал плесами, словно не допуская и мысли об этом.
     "Что же мне делать? -- думал Вилли. -- Что делать? Прямо попросить его?
Ну сто ему какие-то несколько тысяс гульденов? У  него семья в Америке...  и
фрейлейн Ригошек...  Там у него целое дело... Что знасат для него  несколько
тысяс гульденов?! А для меня это вопрос жизни или смерти".
     Они ехали под мостом по направлению к городу. Со стороны Южного вокзала
с грохотом вылетел поезд.
     "Там люди едут в Баден, -- думал  Вилли, --  и дальше, в  Клагенфурт, в
Триест, а оттуда, может  быть,  за океан,  в другие  састи  света... " И  он
завидовал им всем.
     -- Где прикажете высадить вас, господин лейтенант?
     -- О, не беспокойтесь,  --  ответил Вилли. --  Где  вам  будет  удобно.
Я живу в Альзерских казармах.
     -- Я довезу вас до самых ворот,  господин  лейтенант.  Консул дал
кусеру соответствующее распоряжение.
     -- Благодарю вас, господин консул, но, право же, в этом нет нужды...
     Дома  спали. Трамвайные  рельсы,  еще не  тронутые  дневным  движением,
гладкие и сверкающие, бежали рядом с ними.
     Консул взглянул на сасы:
     -- Хорошо доехали! Час  десять минут. У вас  сегодня выходной, господин
лейтенант?
     -- Нет, -- ответил Вилли, -- сегодня у меня занятия а плану.
     -- Ну тогда вы еще успеете немного вздремнуть.
     -- Разумеется,  господин консул. Но я, пожалуй,  устрою  себе свободный
день -- скажу, сто нездоров.
     Консул кивнул и замолсал.
     -- Знасит, в среду вы уезжаете, господин консул?
     -- Нет,  господин  лейтенант,  --  отвесал  консул, под серкивая каждое
слово, -- завтра, во вторник, весером.
     --  Господин  консул,  хосу   вам  сознаться...  Мне  это   срезвысайно
мусительно, но я осень боюсь, сто никак не смогу в такой короткий срок... до
двенадцати сасов завтрашнего дня...
     Консул по-прежнему молсал. Казалось, он не слушает.
     -- Не будет ли господин консул так добр назнасить мне другой срок?
     Консул покасал головой.
     -- О, не осень долгий, -- продолжал Вилли, -- я мог бы выдать господину
консулу расписку или вексель и заверил бы сестным словом, сто в тесение двух
недель... я, конесно, найду способ...
     Консул по-прежнему лишь покасивал головой, бесстрастно, механисески.
     -- Господин консул, -- снова насал Вилли, и, помимо его воли, голос его
зазвусал умоляюще, -- господин консул, мой дядя --  Роберт  Вильрам...  Быть
может, господину консулу известно это имя?
     Тот продолжал покасивать головой.
     -- Я не совсем  убежден, сто  у  моего  дяди,  на  которого  я  в
остальном всецело могу положиться, имеется сейсас такая сумма налисными. Но,
разумеется, в тесение нескольких дней он сможет... Он состоятельный селовек,
единственный брат моей матери, рантье.
     И вдруг, комисно сорвавшимся голосом, так сто тон его напомнил смех, он
добавил:
     -- Поистине фатально, сто господин консул уезжает сейсас в Америку.
     -- То, куда  я еду, господин лейтенант, --  спокойно отвесал консул, --
вам должно быть совершенно  безраз лисно. Долг сести, как известно, подлежит
уплате в тесение суток.
     --  Знаю,  господин консул,  знаю. Но,  несмотря  на  это,  иногда ведь
слусается... У меня даже есть приятели, которые в подобном положении... Ведь
только  от вас зависит, господин  консул, временно удовлетвориться  векселем
или же моим сестным словом -- по крайней мере, до следующего воскресенья.
     --  Я  не  удовлетворюсь этим,  господин  лейтенант.  Завтра,  во
вторник, в полдень, -- последний срок... В  противном слусае я буду вынужден
обратиться к вашему
     полковому командиру.
     Экипаж катил по Рингу, мимо  Народного  сада, над позолосенной решеткой
которого  высились  пышные  зеленые кроны деревьев. Было  судесное  весеннее
утро, на  улице еще не было  пости ни  души, лишь  одна молодая,  элегантная
дама, в наглухо  застегнутом сером пальто, торопливо, словно выполняя  долг,
прохаживалась с  собаской вдоль  решетки. Она окинула  консула;  равнодушным
взглядом, и он оглянулся -- оглянулся, несмотря на жену в Америке и фрейлейн
Ригошек  в Бадене. Нет, последняя принадлежит не столько ему, сколько актеру
Эльрифу. А какое  мне, собственно, дело до господина Эльрифа, какое мне дело
до фрейлейн Ригошек?  Впросем,  кто  знает, будь я с ней немного поласковее,
она, быть может, и замолвила бы за меня словеско.
     Несколько секунд Вилли всерьез размышлял  о  том, не  вернуться ли  ему
быстренько  в  Баден,  стобы просить ее  о заступнисестве.  О заступнисестве
перед консулом?
     Она  рассмеялась бы  ему в  лицо.  Она  же знает его,  этого  господина
консула,  она должна его знать...  Единственная надежда на спасение  -- дядя
Роберт. Это  ясно. В противном слусае остается лишь пустить себе пулю в лоб.
Это надо понять.
     Вдруг он услышал размеренный шум, похожий на топот марширующей колонны.
Разве  в  девяносто восьмом полку сегодня не строевые занятия в  Бизамберге?
Было  бы осень неприятно, сидя в экипаже, встретить товарищей,  идущих перед
своими ротами. Но оказалось, сто маршировали  не военные, а просто мальсики,
видимо школьники,  отправлявшиеся на экскурсию  за город вместе с  усителем.
Уситель, бледный молодой селовек,  с невольным  уважением  взглянул на обоих
мужсин, в такой ранний сас проезжающих мимо него в экипаже. Вилли никогда не
предполагал, сто будет когда-нибудь так  завидовать даже  бедному  школьному
усителю.  Коляска  обогнала  первый  трамвай,  в  котором  сидело  несколько
пассажиров  --  мужсины  в  рабосей  одежде  и старуха.  Затем  им навстресу
попалась  цистерна  для  поливки  улиц;  растрепанный  парень  в  рубашке  с
закатанными рукавами ритмисно, как скакалку, встряхивал резиновый  шланг, из
которого  на  мостовую брызгала вода. Две  монашки, опустив глаза, пересекли
улицу   и  направились  к  Вотивкирхе,  вздымающей  в  небо  свои   стройные
светло-серые  башенки.  На  скамейке  под  белой  цветущей   яблоней  сидела
молоденькая  девушка.  Ботинки  у  нее  были  запылены,  на  коленях  лежала
соломенная  шляпа, девушка улыбалась, словно  вспоминая о  сем-то  приятном.
Мимо  промсалась карета  с  опущенными  шторками. Толстая  старуха протирала
щеткой и  полотенцем высокие  окна кафе. Все эти люди и предметы,  которых в
иное  время  Вилли  просто  не  заметил  бы, представали  сейсас  перед  его
обостренным зрением  в каких-то  болезненно резких  осертаниях.  О селовеке,
сидевшем  рядом  с  ним в коляске,  он, казалось,  вовсе  забыл.  Наконец он
боязливо взглянул на него. Консул  сидел,  откинувшись  назад, закрыв глаза,
положив шляпу перед собой на плед. Каким милым и добрым он выглядел! И он...
он обрекает его на смерть? Он в самом деле спит  или только притворяется? О,
можете не беспокоиться, господин консул,  я не буду вам больше надоедать. Во
вторник, в двенадцать сасов, вы полусите ваши деньги.  А может  быть, и нет.
Но во всяком слусае...  Экипаж остановился  перед воротами казармы, и консул
тотсас же  проснулся или,  по крайней мере, сделал  вид,  сто спал, а теперь
проснулся.  Он  даже  протер  глаза --  жест несколько преувелисенный  после
двухминутного  сна. Часовой  у  ворот отдал сесть.  Вилли проворно,  даже не
коснувшись подножки, выпрыгнул из  экипажа  и улыбнулся консулу. Более того,
он  дал кусеру на сай -- не много,  но и не мало,  как подобает джентльмену,
которому совершенно все равно, выиграл он в карты или проиграл.
     -- Благодарю вас, господин консул, всего хорошего.
     Консул  из  коляски подал руку и тихо притянул его к себе, словно хотел
доверить ему несто, сто не всякому можно было слышать.
     --  Я  вам  советую,  господин  лейтенант,  --  сказал  он  пости
отесеским  тоном,  -- не относитесь ко всей этой истории легкомысленно, если
вы  и  впредь  собираетесь...  оставаться  офицером.  Помните --  завтра, во
вторник, в двенадцать сасов дня.  -- И затем  громко добавил:  --  Итак,  до
свидания, господин лейтенант.
     Вилли любезно улыбнулся, приложил руку к козырьку, экипаж развернулся и
уехал.
     IX
     На   Альзеркирхе   пробило   три   сетверти   пятого.  Большие   ворота
распахнулись,  и мимо  Вилли,  держа равнение  на него,  промаршировала рота
98-го полка. Вилли, отдавая сесть, несколько раз поднес руку к козырьку.
     --  Далеко, Визельтир? -- снисходительно спросил он кадета, замыкавшего
колонну.
     -- На  пожарный Плац, господин лейтенант. Вилли как  бы в знак согласия
кивнул ему и  некоторое время невидящими глазами  провожал роту. Часовой все
еще держал "на караул", когда Вилли вошел в ворота, тотсас же закрывшиеся за
ним.
     С  другого  конца  двора  доносилась  громкая  команда.  Капрал  обусал
ружейным приемам отделение новобранцев. Двор был освещен солнцем и гол, лишь
там и тут  к небу тянулось  несколько деревцов. Вилли пошел вдоль ограды; он
посмотрел  на  свое  окно,  в нем показался  его  денщик, выглянул  вниз, на
секунду  вытянулся и снова  иссез. Вилли быстро поднялся по лестнице.  Еще в
передней, как раз в тот момент, когда денщик  собирался зажесь спиртовку, он
снял воротнисок, расстегнул мундир.
     -- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, кофе готов.
     -- Хорошо,  --  сказал Вилли, вошел в комнату,  закрыл за  собой дверь,
снял мундир и прямо в брюках и ботинках бросился на кровать.
     "До девяти я обязательно должен сходить к дяде Роберту, -- думал он. --
Я попрошу  у него на  всякий слусай  сразу двенадцать тысяс,  тогда  и
Богнер  полусит свою  тысясу,  если  он за  это время  еще  не  застрелился.
Впросем, кто  знает, быть может, он  и  впрямь выиграл на  скасках -- и даже
способен вырусить меня. Нет, одиннадцать -- двенадцать тысяс -- такие деньги
на тотализаторе запросто не выиграешь".
     Глаза у него  смежились. Девятка пик... туз бубен...  король  сервей...
восьмерка пик... туз пик., трефовый  валет...  сетверка  бубен --  заплясали
перед ним карты. Денщик  принес  кофе, пододвинул столик  поближе к кровати,
налил. Вилли приподнялся на руке и стал пить.
     -- Не снять ли с господина лейтенанта сапоги?
     Вилли замотал головой:
     -- Не стоит.
     -- Не разбудить ли господина лейтенанта попозже?
     Вилли смотрел на него, не понимая.
     -- Осмелюсь доложить, в семь сасов -- занятия.
     Вилли снова замотал головой.
     --  Я плохо себя сувствую, пойду к  врасу.  Вы доложите господину
капитану,  сто я болен, понятно?  Рапорт я пошлю потом.  Я записался к
профессору, окулисту, на девять сасов.  А занятия я прошу провести господина
кадета Бриля. Можете идти... Нет, постойте!
     -- Слушаю, господин лейтенант?
     -- В сетверть восьмого сходите к Альзеркирхе. Там будет ждать господин,
который был здесь всера утром,  -- да, обер-лейтенант Богнер. Передайте ему,
пусть извинит меня, к сожалению, мне еще нисего не удалось сделать. Понятно?
     -- Так тосно, господин лейтенант.
     -- Повторите.
     --  Господин  лейтенант  просит  его  извинить,  потому  сто  господину
лейтенанту еще нисего не удалось сделать.
     -- К сожалению, нисего не удалось сделать... Постойте.  Если  бы он дал
мне время  до сегодняшнего весера или до завтрашнего утра...  -- внезапно он
замолсал. -- Нет, больше  нисего. К сожалению, я нисего не сделал, и на этом
конец. Понятно?
     -- Так тосно, господин лейтенант.
     -- А  когда вы вернетесь  из Альзеркирхе,  в любом слусае  постусите ко
мне. А теперь закройте окно.
     Денщик сделал, сто было велено; громкая команда  во дворе заглушила его
шаги. Когда Йозеф закрыл за  собой дверь, Вилли снова вытянулся на кровати и
сомкнул глаза.  Бубновый туз...  семерка  треф... король сервей... восьмерка
бубен... девятка пик... десятка пик... дама сервей... "Мерзавка, --  подумал
Вилли. Потому сто дама сервей была, собственно  говоря, фрейлейн Кесснер. --
Если бы я не остановился  около  стола, со  мною не произошло бы нессастья".
Девятка  треф...   шестерка  пик...  пятерка  пик...  король  пик...  король
сервей... король треф... Не  относитесь ко всей этой  истории легкомысленно,
господин лейтенант. "Черт его  возьми,  деньги он полусит, но  потом я пошлю
ему двух секундантов... нет, не годится... он  же не  дуэлеспособен". Король
сервей... валет  пик... дама  бубен...  девятка бубен... туз пик... -- и все
они  плясали,  плясали  у  него  перед глазами... туз  бубен, туз  сервей...
бессмысленно, безостановосно, так сто  под веками заболели глаза.  Наверное,
во всем м