сячи... не угадаете. Я мирил мужа с оскорбителем его жены. Да, право!
  - Что ж, и помирили?
  - Почти.
  - Надо, чтобы вы мне это рассказали, - сказала она, вставая. -  Прихо-
дите в тот антракт.
  - Нельзя; я еду во Французский театр.
  - От Нильсон? - с ужасом спросила Бетси, которая ни за что бы не  рас-
познала Нильсон от всякой хористки.
  - Что ж делать? Мне там свиданье,  все  по  этому  делу  моего  мирот-
ворства.
  - Блаженны миротворцы, они спасутся, - сказала Бетси, вспоминая что-то
подобное, слышанное ею от кого-то. - Ну, так садитесь,  расскажите,  что
такое?
  И она опять села.

                                     V

  - Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно хочется  рассказать,
- сказал Вронский, глядя на нее смеющимися глазами. - Я не буду называть
фамилий,
  - Но я буду угадывать, тем лучше.
  - Слушайте же: едут два веселые молодые человека...
  - Разумеется, офицеры вашего полка?
  - Я не говорю офицеры, просто два позавтракавшие молодые человека...
  - Переводите: выпившие.
  - Может быть. Едут на обед к товарищу, в  самом  веселом  расположении
духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их на извозчике, оглядывает-
ся и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они,  разумеется,
за ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается  у
подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает на  верхний
этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные
маленькие ножки.
  - Вы с таким чувством это рассказываете, что мне кажется, вы сами один
из этих двух.
  - А сейчас вы мне что говорили? Ну, молодые люди входят к товарищу,  у
него обед прощальный. Тут, точно, они выпивают, может быть, лишнее,  как
всегда на прощальных обедах. И за обедом расспрашивают, кто живет навер-
ху в этом доме. Никто не знает, и только лакей хозяина на их вопрос: жи-
вут ли наверху мамзели, отвечает, что их тут очень  много.  После  обеда
молодые люди отправляются в кабинет к хозяину и пишут письмо к неизвест-
ной. Записали страстное письмо, признание, и сами несут  письмо  наверх,
чтобы разъяснить то, что в письме оказалось бы не совсем понятным.
  - Зачем вы мне такие гадости рассказываете? Ну?
  - Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют девушку, что  оба
так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в  недоумении  ведет
переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками, красный,
как рак, объявляет, что в доме никто не живет, кроме его жены, и выгоня-
ет обоих.
  - Почему же вы знаете, что у него бакенбарды, как вы говорите,  колба-
сиками?
  - А вот слушайте. Нынче я ездил мирить их.
  - Ну, и что же?
  - Тут-то самое интересное. Оказывается, что это счастливая чета  титу-
лярного советника и титулярной советницы. Титулярный советник подает жа-
лобу, и я делаюсь примирителем, и каким! Уверяю вас,  Талейран  ничто  в
сравнении со мной..
  - В чем же трудность?
  - Да вот послушайте... Мы извинились как следует: "Мы в  отчаянии,  мы
просим простить за несчастное недоразумение". Титулярный советник с кол-
басиками начинает таять, но желает тоже выразить  свои  чувства,  и  как
только он начинает выражать их, так начинает горячиться и говорить  гру-
бости, и опять я должен пускать в ход все свои дипломатические  таланты.
"Я согласен, что поступок их нехорош, но прошу вас принять  во  внимание
недоразумение, молодость; потом молодые люди только позавтракали. Вы по-
нимаете. Они раскаиваются от всей души, просят простить их вину".  Титу-
лярный советник опять смягчается: "Я согласен, граф, и я готов простить,
но понимаете, что моя жена,  моя  жена,  честная  женщина,  подвергается
преследованиям, грубостям и дерзостям каких-нибудь мальчишек, мерз..." А
вы понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо примирять их. Опять я  пус-
каю в ход дипломацию, и опять, как только надо заключить все  дело,  мой
титулярный советник горячится, краснеет, колбасики поднимаются, и  опять
я разливаюсь в дипломатических тонкостях.
  - Ах, это надо рассказать вам! - смеясь, обратилась Бетси к  входившей
в ее ложу даме. - Он так насмешил меня.
  - Ну, bonne chance, - прибавила она, подавая Вронскому палец,  свобод-
ный от держания веера, и движением плеч опуская поднявшийся лиф  платья,
с тем чтобы, как следует, быть вполне голою, когда выйдет вперед, к рам-
пе, на свет газа и на все глаза.
  Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было
видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления  во
Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве,
которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был  заме-
шан Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный
малый, отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были заме-
шаны интересы полка.
  Оба были в эскадроне Вронского. К полковому командиру приезжал  чинов-
ник, титулярный советник Венден, с жалобой на его офицеров, которые  ос-
корбили его жену. Молодая жена его, как рассказывал Венден, - он был же-
нат полгода, - была в церкви с матушкой  и,  вдруг  почувствовав  нездо-
ровье, происходящее от известного положения, не могла  больше  стоять  и
поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике. Тут за ней  пог-
нались офицеры, она испугалась и, еще более  разболевшись,  взбежала  по
лестнице домой. Сам Венден, вернувшись из присутствия, услыхал звонок  и
какие-то голоса, вышел и, увидав пьяных офицеров с письмом, вытолкал их.
Он просил строгого наказания.
  - Нет, как хотите, - сказал полковой командир Вронскому, пригласив его
к себе, - Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без исто-
рии. Этот чиновник не оставит дела, он пойдет дальше.
  Вронский видел всю неблаговидность этого дела и что тут дуэли быть  не
может, что надо все сделать, чтобы смягчить этого титулярного  советника
и замять дело. Полковой командир призвал Вронского  именно  потому,  что
знал его за благородного и умного человека и, главное, за человека,  до-
рожащего честью полка. Они потолковали и решили, что надо ехать  Петриц-
кому и Кедрову с Вронским к этому титулярному советнику извиняться. Пол-
ковой командир и  Вронский  оба  понимали,  что  имя  Вронского  и  фли-
гель-адъютантский вензель должны много содействовать смягчению  титуляр-
ного советника. И действительно,  эти  два  средства  оказались  отчасти
действительны; но результат примирения остался сомнительным, как и расс-
казывал Вронский.
  Приехав во Французский театр, Вронский удалился с полковым  командиром
в фойе и рассказал ему свой успех или неуспех. Обдумав все, полковой ко-
мандир решил оставить дело без последствий, но потом  ради  удовольствия
стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не  мог
удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший  ти-
тулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела,  и
как Вронский, лавируя при последнем полуслове  примирения,  ретировался,
толкая вперед себя Петрицкого.
  - Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров драться с этим
господином! Так ужасно горячился? - смеясь, переспросил он. -  А  какова
нынче Клер? Чудо!- сказал он про новую французскую актрису. - Сколько ни
смотри, каждый день новая.. Только одни французы могут это..

                                     VI

  Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из  театра.
Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное  блед-
ное лицо пудрой, стереть ее, оправить прическу и приказать чай в большой
гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к  ее  огромному
дому на Большой Морской. Гости выходили на  широкий  подъезд,  и  тучный
швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью
газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приез-
жавших.
  Почти в одно и то же время вошли: хозяйка с освеженною прической и ос-
веженным лицом из одной двери и гости из другой  в  большую  гостиную  с
темными стенами, пушистыми коврами и ярко освещенным столом,  блестевшим
под огнями свеч белизною скатерти, серебром самовара и прозрачным фарфо-
ром чайного прибора.
  Хозяйка села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья с  помощью
незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись на две части, - у
самовара с хозяйкой и на противоположном конце гостиной - около красивой
жены посланника в черном бархате и с черными резкими бровями. Разговор в
обоих центрах, как и всегда в  первые  минуты,  колебался,  перебиваемый
встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая, на чем ос-
тановиться.
  - Она необыкновенно хороша как актриса; видно,  что  она  изучила  Ка-
ульбаха, - говорил дипломат в кружке жены посланника, - вы заметили, как
она упала...
  - Ах, пожалуйста, не будем говорить про Нильсон!
  - Про нее нельзя ничего сказать нового, -  сказала  толстая,  красная,
без бровей и без шиньона, белокурая дама в старом шелковом  платье.  Это
была княгиня Мягкая, известная своею простотой,  грубостью  обращения  и
прозванная enfant terrible. Княгиня Мягкая сидела посередине между обои-
ми кружками и, прислушиваясь, принимала участие то в том, то в другом. -
Мне нынче три человека сказали эту самую фразу про Каульбаха, точно сго-
ворились. И фраза, не знаю чем, так понравилась им.
  Разговор был прерван этим замечанием, и надо  было  придумывать  опять
новую тему.
  - Расскажите нам что-нибудь забавное, но не злое, - сказала жена  пос-
ланника, великая мастерица изящного разговора, называемого  по-английски
small-talk, обратясь к дипломату, тоже не знавшему, что теперь начать.
  - Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, - начал он  с
улыбкою. - Но я попробую. Дайте ему. Все дело в теме. Если тема дана, то
вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны  прош-
лого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Все умное так  на-
доело...
  - Давно уж сказано, - смеясь, перебила его жена посланника.
  Разговор начался мило, но именно потому, что он был слишком уж мил, он
опять остановился. Надо было прибегнуть к верному, никогда не изменяюще-
му средству - злословию.

  - Вы не находите, что в Тушкевиче есть что-то Louis XV? -  сказал  он,
указывая глазами на красивого белокурого молодого человека, стоявшего  у
стола.
  - О да! Он в одном вкусе с гостиной, от этого он так  часто  и  бывает
здесь.
  Этот разговор поддержался, так как говорилось намеками именно  о  том,
чего нельзя было говорить в этой гостиной, то есть об отношениях  Тушке-
вича к хозяйке.
  Около самовара и хозяйки разговор между тем, точно так  же  поколебав-
шись несколько времени между тремя неизбежными темами: последнею общест-
венною новостью, театром и осуждением ближнего, тоже установился,  попав
на последнюю тему, то есть на злословие.
  - Вы слышали, и Мальтищева, - не дочь, а  мать,  -  шьет  себе  костюм
diable rose.
  - Не может быть! Нет, это прелестно!
  - Я удивляюсь, как с ее умом, - она ведь не глупа, -  не  видеть,  как
она смешна..
  Каждый имел что сказать в осуждение и осмеяние несчастной Мальтищевой,
и разговор весело затрещал, как разгоревшийся костер.
  Муж княгини Бетси, добродушный толстяк, страстный  собиратель  гравюр,
узнав, что у жены гости, зашел пред клубом в гостиную. Неслышно, по мяг-
кому ковру, он подошел к княгине Мягкой.
  - Как вам понравилась Нильсон? - сказал он.
  - Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня  испугали,  -  отвечала
она. - Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимае-
те в музыке. Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши  ма-
йолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
  Хотите, я вам покажу? Но вы не знаете толку.
  - Покажите. Я выучилась у этих, как их зовут... банкиры... у них прек-
расные есть гравюры. Они нам показывали.
  - Как, вы были у Шюцбург? - спросила хозяйка от самовара.
  - Были, ma chere. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали,  что
соус на этом обеде стоил тысячу рублей, - громко говорила  княгиня  Мяг-
кая, чувствуя, что все ее слушают, - и очень гадкий соус,  что-то  зеле-
ное. Надо было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять  копеек,
и все были очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
  - Она единственна!- сказала хозяйка.
  - Удивительна! - сказал кто-то.
  Эффект, производимый речами княгини Мягкой,  всегда  был  одинаков,  и
секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила  хотя  и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В  общест-
ве, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шут-
ки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но  зна-
ла, что это так действовало, и пользовалась этим.
  Так как во время речи княгини Мягкой все ее слушали и  разговор  около
жены посланника прекратился, хозяйка хотела связать все общество воедино
и обратилась к жене посланника:
  - Решительно вы не хотите чаю? Вы бы перешли к нам.
  -. Нет, нам очень хорошо здесь, - с улыбкой отвечала жена посланника и
продолжала начатый разговор.
  Разговор был очень приятный. Осуждали Карениных, жену и мужа.
  - Анна очень переменилась с  своей  московской  поездки.  В  ней  есть
что-то странное, - говорила ее приятельница.
  - Перемена главная та, что она привезла с собою тень Алексея  Вронско-
го, - сказала жена посланника.
  - Да что же? У Гримма есть басня: человек без тени, человек лишен  те-
ни. И это ему наказанье за что-то. Я никогда не мог понять, в чем  нака-
занье. Но женщине должно быть неприятно без тени.
  - Да, но женщины с тенью обыкновенно дурно кончают,  -  сказала  прия-
тельница Анны.
  - Типун вам на язык, - сказала вдруг княгиня Мягкая, услыхав эти  сло-
ва. - Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю.
  - Отчего же вы не любите мужа? Он такой замечательный человек, -  ска-
зала жена посланника. - Муж говорит, что таких государственных людей ма-
ло в Европе.
  - И мне то же говорит муж, но я не верю, - сказала княгиня  Мягкая.  -
Если бы мужья наши не говорили, мы бы видели то,  что  есть,  а  Алексей
Александрович, по-моему, просто глуп. Я шепотом говорю это... Не  правда
ли, как все ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его  умным,
я все искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только
я сказала: он глуп, но шепотом, - все так ясно стало, не правда ли?
  - Как вы злы нынче!
  - Нисколько. У меня нет другого выхода. Кто-нибудь из нас  двух  глуп.
Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.
  - Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен  своим  умом,  -
сказал дипломат французский стих.
  - Вот-вот именно, - поспешно обратилась к нему княгиня  Мягкая.  -  Но
дело в том, что Анну я вам не отдам. Она такая славная, милая. Что же ей
делать, если все влюблены в нее и, как тени, ходят за ней?
  - Да я и не думаю осуждать, - оправдывалась приятельница Анны.
  - Если за нами никто не ходит, как тень, то это не доказывает, что  мы
имеем право осуждать.
  И, отделав, как следовало, приятельницу Анны, княгиня Мягкая встала  и
вместе с женой посланника присоединилась к столу, где шел общий разговор
о прусском короле.
  - О чем вы там злословили? - спросила Бетси.
  - О Карениных. Княгиня делала характеристику Алексея Александровича, -
отвечала жена посланника, с улыбкой садясь к столу.
  - Жалко, что мы не слыхали, - сказала хозяйка, взглядывая  на  входную
дверь. - А, вот и вы наконец!- обратилась она  с  улыбкой  к  входившему
Вронскому.
  Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, ко-
го он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с  ка-
кими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
  - Откуда я? - отвечал он на вопрос жены посланника. - Что  же  делать,
надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый  раз,  и  все  с  новым  удо-
вольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере  я  сплю,  а  в
Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче...
  Он назвал французскую актрису и хотел что-то рассказывать про нее;  но
жена посланника с шутливым ужасом перебила его:
  - Пожалуйста, не рассказывайте про этот ужас.
  - Ну, не буду, тем более что все знают эти ужасы.
  - И все бы поехали туда, если б это было так же принято, как опера,  -
подхватила княгиня Мягкая..

                                    VII

  У входной двери послышались шаги, и княгиня Бетси, зная, что это Каре-
нина, взглянула на Вронского. Он смотрел на  дверь,  и  лицо  его  имело
странное новое выражение. Он радостно, пристально и вместе робко смотрел
на входившую и медленно приподнимался.  В  гостиную  входила  Анна.  Как
всегда, держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и  легким  ша-
гом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не изменяя  нап-
равления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от
хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась  и  с  этою  улыбкой  оглянулась  на
Вронского. Вронский низко поклонился и подвинул ей стул.
  Она отвечала только наклонением головы, покраснела и  нахмурилась.  Но
тотчас же, быстро кивая знакомым и пожимая протягиваемые руки, она обра-
тилась к хозяйке:
  - Я была у графини Лидии и хотела раньше приехать,  но  засиделась.  У
ней был сэр Джон. Очень интересный.
  - Ах, это миссионер этот?
  - Да, он рассказывал про индейскую жизнь очень интересно.
  Разговор, перебитый приездом, опять замотался,  как  огонь  задуваемой
лампы.
  - Сэр Джон! Да, сэр Джон. Я его видела. Он  хорошо  говорит.  Власьева
совсем влюблена в него.
  - А правда, что Власьева меньшая выходит за Топова?
  - Да, говорят, что это совсем решено.
  - Я удивляюсь родителям. Говорят, это брак по страсти.
  - По страсти? Какие у вас антидилювиальные мысли!  Кто  нынче  говорит
про страсти? - сказала жена посланника.
  - Что делать? Эта глупая старая мода все еще не  выводится,  -  сказал
Вронский.
  - Тем хуже для тех, кто держится этой моды.. Я знаю  счастливые  браки
только по рассудку.
  - Да, но зато как часто счастье браков по  рассудку  разлетается,  как
пыль, именно оттого, что появляется та самая страсть, которую не призна-
вали, - сказал Вронский. что старуха будет рада выбору сына, и ей стран-
но было, что он, боясь
  - Но браками по рассудку мы называем те, когда уже  оба  перебесились.
Это как скарлатина, чрез это надо пройти.
  - Тогда надо выучиться искусственно прививать любовь, как оспу..
  - Я была в молодости влюблена в дьячка, - сказала княгиня Мягкая. - Не
знаю, помогло ли мне это.
  - Нет, я думаю, без шуток, что для того, чтоб узнать любовь, надо оши-
биться и потом поправиться, - сказала княгиня Бетси.
  - Даже после брака? - шутливо сказала жена посланника.
  - Никогда не поздно раскаяться, - сказал дипломат английскую  послови-
цу.
  - Вот именно, - подхватила Бетси, - надо ошибиться и поправиться.  Как
вы об этом думаете? - обратилась она к Анне,  которая  с  чуть  заметною
твердою улыбкой на губах молча слушала этот разговор.
  - Я думаю, - сказала Анна, играя снятою перчаткой, - я  думаю...  если
сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви.
  Вронский смотрел на Анну и с замиранием сердца ждал, что  она  скажет.
Он вздохнул как бы после опасности, когда она выговорила эти слова.
  Анна вдруг обратилась к нему:
  - А я получила из Москвы письмо. Мне пишут, что Кити  Щербацкая  очень
больна.
  - Неужели? - нахмурившись, сказал Вронский.
  Анна строго посмотрела на него.
  - Вас не интересует это?
  - Напротив, очень. Что именно вам пишут, если можно узнать? -  спросил
он.
  Анна встала и подошла к Бетси.
  - Дайте мне чашку чая, - сказала она, останавливаясь за ее стулом.
  Пока княгиня Бетси наливала ей чай, Вронский подошел к Анне.
  - Что же вам