их, налитых пивом весело работающих  немецких  служанок  и
яркое солнце веселили сердце; но чем ближе они подходили  к  водам,  тем
чаще встречались больные, и вид их казался еще плачевнее  среди  обычных
условий благоустроенной немецкой жизни. Кити уже не поражала эта  проти-
воположность. Яркое солнце, веселый блеск зелени, звук музыки  были  для
нее естественною рамкой всех этих знакомых лиц и перемен к ухудшению или
улучшению, за которыми она следила; но для князя свет и блеск  июньского
утра и звуки оркестра, игравшего модный веселый вальс,  и  особенно  вид
здоровенных служанок казались чем-то неприличным и уродливым в  соедине-
нии с этими собравшимися со всех концов Европы, уныло двигавшимися мерт-
вецами.
  Несмотря на испытываемое им чувство гордости и как бы  возврата  моло-
дости, когда любимая дочь шла с ним под руку, ему теперь как  будто  не-
ловко и совестно было за свою сильную походку, за свои крупные,  облитые
жиром члены. Он испытывал почти чувство человека неодетого в обществе.
  - Представь, представь меня своим новым друзьям,  говорил  он  дочери,
пожимая локтем ее руку. - Я и этот твой гадкий Соден полюбил за то,  что
он тебя так справил. Только грустно, грустно у вас. Это кто?
  Кита называла ему те знакомые и незнакомые лица, которые они  встреча-
ли. У самого входа в сад они встретили слепую m-me Berthe с проводницей,
и князь порадовался на умиленное выражение старой француженки когда  она
услыхала голос Кити. Она тотчас с французским излишеством любезности за-
говорила с ним, хваля его за то, что у него такая прекрасная дочь,  и  в
глаза превознося до небес Кити и называя ее сокровищем, перлом  и  анге-
лом-утешителем.
  - Ну, так она второй ангел, - сказал князь улыбаясь.  -  Она  называет
ангелом нумер первый mademoiselle Вареньку.
  - Оh! M-lle Варенька - это настоящий ангел, аllez, -  подхватила  m-me
Berthe.
  В галерее они встретили и самую Вареньку. Она поспешно шла им навстре-
чу, неся элегантную красную сумочку.
  - Вот и папа приехал!- сказала ей Кити.
  Варенька сделала просто и естественно, как и все, что она делала, дви-
жение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас  же  заговорила  с
князем, как она говорила со всеми, нестесненно и просто.
  - Разумеется, я вас знаю, очень знаю, - сказал ей князь  с  улыбкой,по
которой Кити с радостью узнала, что друг ее понравился отцу. -  Куда  же
вы так торопитесь?
  - Maman здесь, - сказала она, обращаясь к Кити. -  Она  не  спала  всю
ночь, и доктор посоветовал ей выехать. Я несу ей работу.
  - Так это ангел нумер первый!- сказал князь, когда Варенька ушла.
  Кити видела, что ему хотелось посмеяться над Варенькой, но что он  ни-
как не мог этого сделать, потому что Варенька понравилась ему.
  - Ну вот и всех увидим твоих друзей, - прибавил он, - и  мадам  Шталь,
если она удостоит узнать меня.
зажегшийся огонь насмешки в глазах князя при упоминании о мадам Шталь.
  - Знал ее мужа и ее немножко, еще прежде, чем она в пиетистки  записа-
лась.
  - Что такое пиетистка, папа? - сбросила Кити, уже испуганная тем,  что
то, что она так высоко ценила в госпоже Шталь, имело название.
  - Я и сам не знаю хорошенько. Знаю только, что она за  все  благодарит
бога, за всякое несчастие, и за то, что у ней умер муж, благодарит бога.
Ну, и выходит смешно, потому что они дурно жили.
  - Это кто? Какое жалкое лицо!- спросил он, заметив сидевшего на лавоч-
ке невысокого больного в коричневом пальто и белых панталонах,  делавших
странные складки на лишенных мяса костях его ног.
  Господин этот приподнял свою соломенную шляпу  над  вьющимися  редкими
волосами, открывая высокий, болезненно покрасневший от шляпы лоб.
  - Это Петров, живописец, - отвечала Кити, покраснев. - А это жена его,
- прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая, как будто  нарочно,
в то самое время, как они подходили, пошла за  ребенком,  отбежавшим  по
дорожке.
  - Какой жалкий, и какое милое у него лицо!- сказал князь. - Что же  ты
не подошла? Он что-то хотел сказать тебе?
  - Ну, так подойдем, - сказала Кити, решительно  поворачиваясь.  -  Как
ваше здоровье нынче? - спросила она у Петрова.
  Петров встал, опираясь на палку, и робко посмотрел на князя.
  - Это моя дочь, - сказал князь. - Позвольте быть знакомым.
  Живописец поклонился и улыбнулся, открывая странно блестящие белые зу-
бы.
  - Мы вас ждали вчера, княжна, - сказал он Кити.
  Он пошатнулся, говоря это, и, повторяя это  движение,  старался  пока-
зать, что он это сделал нарочно.
  - Я хотела прийти, но Варенька сказала, что  Анна  Павловна  присылала
сказать, что вы не поедете.
  - Как не поедем? - покраснев и тотчас же закашлявшись, сказал  Петров,
отыскивая глазами жену. - Анета, Анета!- проговорил он громко, и на тон-
кой белой шее его, как веревки, натянулись толстые жилы.
  Анна Павловна подошла.
  - Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем! - потеряв голос,
раздражительно прошептал он ей.
  - Здравствуйте, княжна! - сказала Анна Павловна с притворною  улыбкой,
столь непохожею на прежнее ее обращение. - Очень приятно  познакомиться,
- обратилась она к князю. - Вас давно ждали, князь.
  - Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? - хрипло прошеп-
тал еще раз живописец еще сердитее, очевидно раздражаясь еще более  тем,
что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения, ка-
кое бы хотел.
  - Ах, боже мой! Я думала, что мы не поедем, - с досадою отвечала жена.
  - Как же, когда... - он закашлялся и  махнул  рукой.  Князь  приподнял
шляпу и отошел с дочерью.
  - О, ох! - тяжело вздохнул он, - о, несчастные!
  - Да, папа, - отвечала Кити. - Но надо знать, что у  них  трое  детей,
никого прислуги и почти никаких средств. Он что-то получает от Академии,
- оживленно рассказывала она, стараясь заглушить волнение, поднявшееся в
ней вследствие странной в отношении к ней перемены Анны Павловны.
  - А вот и мадам Шталь, - сказала Кити, указывая на колясочку, в  кото-
рой, обложенное подушками, в чем-то сером и голубом, под зонтиком лежало
что-то.
  Это была г-жа Шталь. Сзади ее стоял мрачный  здоровенный  работник-не-
мец, катавший ее. Подле стоял белокурый шведский граф, которого знала по
имени Кити. Несколько человек больных медлили около колясочки, глядя  на
эту даму, как на что-то необыкновенное.
  Князь подошел к ней. И тотчас же в глазах его Кити заметила  смущавший
ее огонек насмешки. Он подошел к мадам Шталь и заговорил на том отличном
французском языке, на котором столь немногие уже говорят теперь, чрезвы-
чайно учтиво и мило.
  - Не знаю, вспомните ли вы меня, но я  должен  напомнить  себя,  чтобы
поблагодарить за вашу доброту к моей дочери, - сказал он ей, сняв  шляпу
и не надевая ее.
  - Князь Александр Щербацкий, - сказала мадам Шталь, поднимая  на  него
свои небесные глаза, в которых Кити заметила неудовольствие. - Очень ра-
да. Я так полюбила вашу дочь.
  - Здоровье ваше все нехорошо?
  - Да я уж привыкла, - сказала  мадам  Шталь  и  познакомила  князя  со
шведским графом.
  - А вы очень мало переменились, - сказал ей князь. - Я не  имел  чести
видеть вас десять или одиннадцать лет.
  - Да, бог дает крест и дает силу нести его. Часто удивляешься, к  чему
тянется эта жизнь... С той стороны! - с досадой  обратилась  она  к  Ва-
реньке, не так завертывавшей ей пледом ноги.
  - Чтобы делать добро, вероятно, - сказал князь, смеясь глазами.
  - Это не нам судить, - сказала госпожа Шталь, заметив оттенок  выраже-
ния на лице князя. - Так вы пришлете мне эту книгу, любезный граф? Очень
благодарю вас, - обратилась она к молодому шведу.
  - А! - вскрикнул князь, увидав московского полковника, стоявшего  око-
ло, и, поклонившись госпоже Шталь, отошел с дочерью и с присоединившимся
к ним московским полковником.
  - Это наша аристократия, князь! - с желанием быть  насмешливым  сказал
московский полковник, который был в претензии на госпожу  Шталь  за  то,
что она не была с ним знакома.
  - Все такая же, - отвечал князь.
  - А вы еще до болезни знали ее, князь, то есть прежде, чем она слегла?
  - Да. Она при мне слегла, - сказал князь.
  - Говорят, она десять лет не встает.
  - Не встает, потому что коротконожка. Она очень дурно сложена.
  - Папа, не может быть! - горячо возразила Кити. - Варенька обожает ее.
И потом она делает столько добра! У кого хочешь спроси! Ее и Aline Шталь
все знают.
  - Может быть, - сказал он, пожимая локтем ее руку. - Но  лучше,  когда
делают так, что у кого ни спроси, никто не знает.
  Кити замолчала не потому, чо ей нечего было говорить; но они и отцу не
хотела открыть свои тайные мысли. Однако, странное дело, несмотря на то,
что она так готовилась не подчиниться взгляду отца, не дать ему  доступа
в свою святыню, она почувствовала, что тот  божественный  образ  госпожи
Шталь, который она месяц целый носила в душе,  безвозвратно  исчез,  как
фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймешь, как
лежит это платье. Осталась одна коротконогая женщина, которая лежит  по-
тому, что дурно сложена, и мучает безответную Вареньку за то, что та  не
так подвертывает ей плед. И никакими усилиями воображения нельзя уже бы-
ло возвратить прежнюю мадам Шталь.

                                    XXXV

  Князь передал свое веселое расположение духа и домашним своим, и  зна-
комым, и даже немцу-хозяину, у которого стояли Щербицкие.
  Вернувшись с Кити с вод и пригласив к себе  к  кофе  и  полковника,  и
Марью Евгеньевну, и Вареньку, князь велел вынести стол и кресла в садик,
под каштан, и там накрыть завтрак. И хозяин  и  прислуга  оживились  под
влиянием его веселости. Они знали его щедрость, и чрез  полчаса  больной
гамбургский доктор, живший наверху, с завистью смотрел в окно на эту ве-
селую русскую компанию здоровых людей,  собравшуюся  под  каштаном.  Под
дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и  уставлен-
ного кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною  дичью  стола,  сидела
княгиня в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки. На дру-
гом конце сидел князь, плотно кушая  и  громко  и  весело  разговаривая.
Князь разложил подле себя свои покупки, резные сундучки, бирюльки,  раз-
резные ножики всех сортов, которых он накупил кучу на всех водах, и раз-
даривал их всем, в том числе Лисхен, служанке, и хозяину, с  которым  он
шутил на своем комическом дурном немецком языке, уверяя его, что не воды
вылечили Кити, но его отличные кушанья, в особенности суп с черносливом.
Княгиня подсмеивалась над мужем за его русские  привычки,  но  была  так
оживлена и весела, как не была во все время жизни на  водах.  Полковник,
как всегда, улыбался шуткам князя; но насчет Европы, которую  он  внима-
тельно изучал, как он думал,  он  держал  сторону  княгини.  Добродушная
Марья Евгеньевна покатывалась со смеху от всего,  что  говорил  смешного
князь, и Варенька, чего еще Кити никогда не видала, раскисала от  слабо-
го, но сообщающегося смеха, который возбуждали в ней шутки князя.
  Все это веселило Кити, но она не могла не  быть  озабоченною.  Она  не
могла разрешить задачи, которую ей невольно  задал  отец  своим  веселым
взглядом на ее друзей и на ту жизнь, которую она так полюбила. К  задаче
этой присоединилась еще перемена ее отношений к Петровым, которая  нынче
так очевидно и неприятно высказалась. Всем было весело, но Кити не могла
быть веселою, и это еще более мучало ее. Она  испытывала  чувство  вроде
того, какое испытывала в детстве, когда под наказанием  была  заперта  в
своей комнате и слушала веселый смех сестер.
  - Ну, на что ты накупил эту бездну? - говорила княгиня, улыбаясь и по-
давая мужу чашку с кофеем.
  - Пойдешь ходить, ну, подойдешь к лавочке,  просят  купить:  "Эрлаухт,
эксцеленц, дурхлаухт". Ну, уж как скажут; "Дурхлаухт", уж я и  не  могу:
десяти талеров и нет.
  - Это только от скуки, - сказала княгиня.
  - Разумеется, от скуки. Такая скука,  матушка,  что  не  знаешь,  куда
деться.
  - Как можно скучать, князь? Так много интересного теперь в Германии, -
сказала Марья Евгеньевна.
  - Да я все интересное знаю: суп с черносливом знаю, гороховую  колбасу
знаю. Все знаю.
  - Нет, но как хотите, князь, интересны их учреждения, - сказал полков-
ник.
  - Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши: всех  по-
бедили. Ну, а мне-то чем же довольным  быть?  Я  никого  не  победил,  а
только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром  вста-
вай, сейчас же одевайся, иди в салон чай скверный пить. То ли дело дома!
Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься
хорошенько, все обдумаешь, не торопишься.
  - А время - деньги, вы забываете это, - сказал полковник.
  - Какое время! Другое время такое, что целый месяц  за  полтинник  от-
дашь, а то так никаких денег за полчаса не возьмешь. Так  ли,  Катенька?
Что ты, какая скучная?
  - Я ничего.
  - Куда же вы? Посидите еще, - обратился он к Вареньке.
  - Мне надо домой, - сказала Варенька, вставая, и опять  залилась  сме-
хом.
  Оправившись, она простилась и пошла в дом,  чтобы  взять  шляпу.  Кити
пошла за нею. Даже Варенька представлялась ей теперь другою. Она не была
хуже, но она была другая, чем та, какою она прежде воображала ее себе.
  - Ах, я давно так не смеялась!- сказала Варенька, собирая зонтик и ме-
шочек. - Какой он милый, ваш папа!
  Кити молчала.
  - Когда же увидимся? - спросила Варенька.
  - Maman хотела зайти к Петровым. Вы не будете там? - сказала Кити, ис-
пытывая Вареньку.
  - Я буду, - отвечала Варенька. - Они собираются уезжать, так я  обеща-
лась помочь укладываться.
  - Ну, и я приду.
  - Нет, что вам?
  - Отчего? отчего? отчего? - широко раскрывая глаза,  заговорила  Кити,
взявшись, чтобы не выпускать Вареньку, за ее зонтик.  -  Нет,  постойте,
отчего?
  - Так; ваш папа приехал, и потом с вами они стесняются.
  - Нет, вы мне скажите, отчего вы не хотите, чтоб я часто бывала у Пет-
ровых? Ведь вы не хотите? Отчего?
  - Я не говорила этого, - спокойно сказала Варенька.
  - Нет, пожалуйста, скажите!
  - Все говорить? - спросила Варенька.
  - Все, все!- подхватила Кити.
  - Да особенного ничего нет, а только то, что  Михаил  Алексеевич  (так
звали живописца) прежде хотел ехать раньше, а теперь не хочет уезжать, -
улыбаясь, сказала Варенька.
  - Ну! Ну! - торопила Кити, мрачно глядя на Вареньку.
  - Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет  оттого,  что
вы тут. Разумеется, это было некстати, но из-за этого, из-за  вас  вышла
ссора. А вы знаете, как эти больные раздражительны.
  Кити, все более хмурясь, молчала, и Варенька говорила  одна,  стараясь
смягчить и успокоить ее и видя собиравшийся взрыв, она не знала  чего  -
слез или слов.
  - Так лучше вам не ходить... И вы понимаете, вы не обижайтесь...
  - И поделом мне, и поделом мне!-  быстро  заговорила  Кити,  схватывая
зонтик из рук Вареньки и глядя мимо глаз своего друга.
  Вареньке хотелось улыбнуться, глядя на детский гнев своего  друга,  но
она боялась оскорбить ее.
  - Как поделом? Я не понимаю, - сказала она.
  - Поделом за то, что все это было притворство, потому что это все  вы-
думанное, а не от сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И  вот
вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто  не  про-
сил. Оттого что все притворство! притворство! притворство!..
  - Да с какою же целью притворяться? - тихо сказала Варенька.
  - Ах, как глупо, гадко! Не было мне никакой нужды... Все притворство!-
говорила она, открывая и закрывая зонтик.
  - Да с какою же целью?
  - Чтобы казаться лучше пред людьми, пред собой, пред богом, всех обма-
нуть. Нет, теперь я уже не поддамся на это! Быть дурною, но  по  крайней
мере не лживою, не обманщицей!
  - Да кто же обманщица? - укоризненно сказала Варенька. - Вы  говорите,
как будто...
  Но Кити была в своем припадке вспыльчивости. Она не  дала  ей  догово-
рить.
  - Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы  совершенство.  Да,  да,  я
знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого  бы
не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду, какая есть,  но  не
буду притворяться. Что мне за дело до Анны Павловны!  Пускай  они  живут
как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою... И все это  не  то,  не
то!..
  - Да что же не то? - в недоумении говорила Варенька.
  - Все не то. Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по  пра-
вилам. Я вас полюбила просто, а вы, верно, только  затем,  чтобы  спасти
меня, научить меня!
  - Вы несправедливы, - сказала Варенька.
  - Да я ничего не говорю про других, я говорю про себя.
  - Кити!- послышался голос матери, - поди сюда, покажи  папа  свои  ко-
ральки.
  Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола ко-
ральки в коробочке и пошла к матери.
  - Что с тобой? Что ты такая красная? - сказали ей мать и отец  в  один
голос.
  - Ничего, - отвечала она, - я сейчас приду, и побежала назад.
  "Она еще тут!- подумала она. - Что я скажу ей, боже мой! что я надела-
ла, что я говорила! За что я обидела ее? Что мне  делать?  Что  я  скажу
ей?" - думала Кити и остановилась у двери.
  Варенька в шляпе и с зонтиком в руках  сидела  у  стола,  рассматривая
пружину, которую сломала Кити. Она подняла голову.
  - Варенька, простите меня, простите! прошептала Кити, подходя к ней. -
Я не помню, что я говорила. Я...
  - Я, право, не хотела вас огорчать, - сказала Варенька улыбаясь.
  Мир был заключен. Но с приездом отца для Кити изменился весь тот  мир,
в котором она жила. Она не отреклась от всего того, что узнала, но поня-
ла, что она себя обманывала, думая, что может быть тем, чем хотела быть.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность  без  притворства  и
хвастовства удержаться на той высоте, на которую она  хотела  подняться;
кроме того, она почувствовала всю тяжесть  этого  мира  горя,  болезней,
умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, кото-
рые она употребляла над собой, чтобы любить это, и  поскорее  захотелось
на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из  письма,
переехала уже ее сестра Долли с детьми.
  Но любовь ее к Вареньке не ослабела. Прощаясь, Кити упрашивала ее при-
ехать к ним в Россию.
  - Я приеду, когда вы выйдете замуж, - сказала Варенька.
  - Я никогда не выйду.
  - Ну, так я никогда не приеду.
  - Ну, так я только для этого выйду замуж. Смотрите ж,  помните  обеща-
ние! - сказала Кити.
  Предсказания доктора оправдались. Кити возвратилась домой,  в  Россию,
излеченная. Она не была так беззаботна и весела, как прежде, но она была
спокойна, и московские горести ее стали воспоминанием.


                                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                                     I

  Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы и, вмес-
то того чтоб отправиться, по обыкновению, за границу,  приехал  в  конце
мая в деревню к брату. По его убеждениям, самая лучшая жизнь была  дере-
венская. Он приехал теперь наслаждаться этою жизнию к брату.  Константин
Левин был очень рад, тем более что он не ждал уже в это лето брата Нико-
лая. Но, несмотря на свою любовь и уважение к Сергею Ивановичу, Констан-
тину Левину было в деревне неловко с братом. Ему неловко, даже неприятно
было видеть отношение брата к деревне. Для  Константина  Левина  деревня
была место жизни, то есть радостей, страданий, труда; для Сергея  Ивано-
вича деревня была, с одной стороны, отдых от труда, с другой -  полезное
противоядие испорченности, которое он принимал с удовольствием и  созна-
нием его пользы. Для Константина Левина деревня была тем хороша, что она
представляла поприще для труда несомненно полезного; для Сергея Иванови-
ча деревня была особенно хороша тем, что там можно и  должно  ничего  не
делать. Кроме того, и отношение Сергея Ивановича к народу несколько  ко-
робило Константина. Сергей Иванович говорил, что он люби