мнение, которое тут же пришло ему в голову.  После
этого начался разговор опять об университетском вопросе. Так  как  Левин
уже все это слышал, он поторопился сказать Метрову, что сожалеет, что не
может воспользоваться его приглашением, раскланялся и поехал ко Львову.

                                     IV

  Львов, женатый на Натали, сестре Кити, всю свою жизнь провел в  столи-
цах и за границей, где он и воспитывался и служил дипломатом.
  В прошлом году он оставил дипломатическую службу, не  по  неприятности
(у него никогда ни с кем не бывало неприятностей), и перешел на службу в
дворцовое ведомство в Москву, для того чтобы дать  наилучшее  воспитание
своим двум мальчикам.
  Несмотря на самую резкую противоположность в привычках и во взглядах и
на то, что Львов был старше Левина, они в эту зиму очень сошлись и полю-
били друг друга.
  Львов был дома, и Левин без доклада вошел к нему.
  Львов в домашнем сюртуке с поясом, в замшевых ботинках сидел на кресле
и в pince-nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре,  осто-
рожно на отлете держа красивою рукой до половины испеплившуюся сигару.
  Прекрасное, тонкое и молодое еще лицо его,которому курчавые  блестящие
серебряные волосы придавали еще  более  породистое  выражение,  просияло
улыбкой, когда он увидел Левина.
  - Отлично! А я хотел к вам посылать. Ну,что Кити? Садитесь сюда,  спо-
койнее... - Он встал и подвинул качалку. - Читали последний  циркуляр  в
"Journal de St.-Petersbourg"? Я нахожу прекрасно, -  сказал  он  с  нес-
колько французским акцентом.
  Левин рассказал слышанное от Катавасова о том, что говорят в Петербур-
ге, и, поговорив о политике, рассказал про свое знакомство с Метровым  и
поездку в заседание. Львова это очень заинтересовало.
  - Вот я завидую вам, что у вас есть входы  в  этот  интересный  ученый
мир, - сказал он. И,разговорившись, как обыкновенно, тотчас  же  перешел
на более удобный ему французский язык. - Правда, что мне и некогда.  Моя
и служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не  стыжусь  ска-
зать, что мое образование слишком недостаточно.
  - Этого я не думаю, - сказал Левин с улыбкой и, как  всегда,  умиляясь
на его низкое мнение о себе, отнюдь не напущенное на себя из желания ка-
заться или даже быть скромным, но совершенно искреннее.
  - Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для  воспи-
тания детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Пото-
му что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель,  как
в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю, - он пока-
зал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре, - требуют от Миши,  и  это
так трудно... Ну вот объясните мне. Здесь он говорит...
  Левин хотел объяснить ему, что понять этого нельзя, а надо  учить;  но
Львов не соглашался с ним.
  - Да, вот вы над этим смеетесь!
  - Напротив, вы не можете себе представить, как, глядя на вас, я всегда
учусь тому, что мне предстоит, - именно воспитанию детей.
  - Ну, уж учиться-то нечему, - сказал Львов.
  - Я только знаю, - сказал Левин, - что я не  видал  лучше  воспитанных
детей, чем ваши, и не желал бы детей лучше ваших.
  Львов, видимо, хотел удержаться, чтобы не высказать своей радости,  но
так и просиял улыбкой.
  - Только бы были лучше меня. Вот все, чего я желаю. Вы не  знаете  еще
всего труда, - начал он, - с мальчиками, которые, как мои, были запущены
этою жизнью за границей.
  - Это все нагоните. Они такие способные дети. Главное  -  нравственное
воспитание. Вот чему я учусь, глядя на ваших детей.
  - Вы говорите - нравственное воспитание. Нельзя себе представить,  как
это трудно! Только что вы побороли одну  сторону,  другие  вырастают,  и
опять борьба. Если не иметь опоры в религии, - помните, мы с вами  гово-
рили, - то никакой отец одними своими силами без этой помощи не  мог  бы
воспитывать.
  Интересовавший всегда Левина разговор этот был прерван вошедшею,  оде-
тою уже для выезда, красавицей Натальей Александровной.
  - А я не знала, что вы здесь, - сказала она, очевидно не только не со-
жалея, но даже радуясь, что перебила этот давно известный ей и наскучив-
ший разговор. - Ну, что Кити? Я обедаю у вас нынче. Вот что, Арсений,  -
обратилась она к мужу, - ты возьмешь карету...
  И между мужем и женой началось суждение, как они проведут день.Так как
мужу надо было ехать встречать кого-то по службе, а  жене  в  концерт  и
публичное заседание юго-восточного комитета, то надо было много решить и
обдумать. Левин, как свой человек, должен был принимать участие  в  этих
планах. Решено было, что Левин поедет с Натали в концерт и на  публичное
заседание, а оттуда карету пришлют в контору за Арсением, и он заедет за
ней и свезет ее к Кити; или же если он не кончит дел, то пришлет карету,
и Левин поедет с нею.
  - Вот он меня портит, - сказал Львов жене, - уверяет  меня,  что  наши
дети прекрасные, когда я знаю, что в них столько дурного.
  - Арсений доходит до крайности, я всегда говорю, - сказала жена. - Ес-
ли искать совершенства, то никогда не будешь доволен. И  правду  говорит
папа, что, когда нас воспитывали, была одна крайность -  нас  держали  в
антресолях, а родители жили в бельэтаже; теперь напротив -  родителей  в
чулан, а детей в бельэтаж. Родители уж теперь не должны жить, а все  для
детей.
  - Что ж, если это приятнее? - сказал Львов,  улыбаясь  своею  красивою
улыбкой и дотрогиваясь до ее руки. - Кто тебя не знает, подумает, что ты
не мать, а мачеха.
  - Нет, крайность ни в чем не хороша, - спокойно сказала Натали,  укла-
дывая его разрезной ножик на стол в определенное место.
  - Ну вот, подите сюда, совершенные дети, - сказал он входившим красав-
цам мальчикам, которые, поклонившись Левину, подошли  к  отцу,  очевидно
желая о чем-то спросить его.
  Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут отцу,  но
Натали заговорила с ним, и тут же вошел  в  комнату  товарищ  Львова  по
службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать  ко-
го-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о  княжне  Кор-
зинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
  Левин и забыл про данное ему поручение. Он вспомнил, уже выходя в  пе-
реднюю.
  - Ах, Кити мне поручила что-то переговорить с  вами  об  Облонском,  -
сказал он, когда Львов остановился на лестнице, провожая жену и его.
  - Да, да maman хочет, чтобы мы, les beau-freres,  напали  на  него,  -
сказал он, краснея и улыбаясь. - И потом, почему же я?
  - Так я же нападу на него, - улыбаясь,  сказала  Львова,  дожидавшаяся
конца разговора в своей белой собачьей ротонде. - Ну, поедемте.

                                     V

  В утреннем концерте давались две очень интересные вещи.
  Одна была фантазия "Король Лир в степи", другая был квартет, посвящен-
ный памяти Баха. Обе вещи были новые и в новом духе, и  Левину  хотелось
составить о них свое мнение. Проводив свояченицу к ее креслу, он стал  у
колонны и решился как можно внимательнее и  добросовестнее  слушать.  Он
старался не развлекаться и не портить себе впечатления, глядя на махание
руками белогалстучного капельмейстера, всегда так неприятно развлекающее
музыкальное внимание, на дам в шляпах, старательно для концерта завязав-
ших себе уши лентами, и на все эти лица, или ничем не занятые, или заня-
тые самыми разнообразными интересами, но только не музыкой. Он  старался
избегать встреч со знатоками музыки и говорунами, а  стоял,  глядя  вниз
перед собой, и слушал.
  Но чем более он слушал фантазию Короля Лира, тем далее  он  чувствовал
себя от возможности составить  себе  какое-нибудь  определенное  мнение.
Беспрестанно начиналось,  как  будто  собиралось  музыкальное  выражение
чувства, но тотчас же оно распадалось на обрывки новых начал музыкальных
выражений, а иногда просто на ничем, кроме прихоти композитора, не  свя-
занные, но чрезвычайно сложные звуки. Но  и  самые  отрывки  этих  музы-
кальных выражений, иногда хороших, были неприятны, потому что  были  со-
вершенно неожиданны и ничем не приготовлены. Веселость, и грусть, и  от-
чаяние, и нежность, и торжество являлись безо всякого на то права, точно
чувства сумасшедшего. И, так же как у сумасшедшего, чувства эти проходи-
ли неожиданно.
  Левин во все время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на
танцующих. Он был в совершенном недоумении,  когда  кончилась  пиеса,  и
чувствовал большую усталость от напряженного и ничем не вознагражденного
внимания. Со всех сторон послышались громкие рукоплескания. Все  встали,
заходили, заговорили. Желая разъяснить по впечатлению других свое недоу-
мение, Левин пошел ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав  одного
из известных знатоков в разговоре со знакомым ему Песцовым.
  - Удивительно! - говорил густой бас Песцова. - Здравствуйте,  Констан-
тин Дмитрич. В особенности образно и скульптурно, так сказать, и  богато
красками то место, где вы чувствуете приближение Корделии, где  женщина,
das ewig Weibliche, вступает в борьбу с роком. Не правда ли?
  - То есть почему же тут Корделия? - робко  спросил  Левин,  совершенно
забыв, что фантазия изображала короля Лира в степи.
  - Является Корделия... вот!- сказал Песцов, ударяя пальцами по  атлас-
ной афише, которую он держал в руке, и передавая ее Левину.
  Тут только Левин вспомнил заглавие  фантазии  и  поспешил  прочесть  в
русском переводе стихи Шекспира, напечатанные на обороте афиши.
  - Без этого нельзя следить, - сказал Песцов, обращаясь к  Левину,  так
как собеседник его ушел и поговорить ему больше не с кем было.
  В антракте между Левиным и Песцовым завязался спор  о  достоинствах  и
недостатках вагнеровского направления музыки. Левин доказывал, что ошиб-
ка Вагнера и всех его последователей в том, что музыка хочет  переходить
в область чужого искусства, что так же ошибается поэзия, когда описывает
черты лиц, что должна делать живопись, и, как пример  такой  ошибки,  он
привел скульптора, который вздумал высекать из мрамора тени  поэтических
образов, восстающие вокруг фигуры поэта на пьедестале. "Тени эти так ма-
ло тени у скульптора, что они даже держатся о лестницу", - сказал Левин.
Фраза эта понравилась ему, но он не помнил, не говорил ли он прежде  эту
же самую фразу и именно Песцову, и, сказав это, он смутился.
  Песцов же доказывал, что искусство одно и  что  оно  может  достигнуть
высших своих проявлений только в соединении всех родов.
  Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов,  остановившись
подле него, почти все время говорил с ним, осуждая эту пьесу за  ее  из-
лишнюю, приторную напущенную простоту и сравнивая ее с простотой  прера-
фаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с ко-
торыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между
прочим, встретил графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.
  - Ну, так поезжайте сейчас, - сказала ему Львова, которой  он  передал
это, - может быть, вас не примут, а потом заезжайте за мной в заседание.
Вы застанете еще.

                                     VI

  - Может быть, не принимают? - сказал Левин, входя в сени дома  графини
Боль.
  - Принимают, пожалуйте, - сказал швейцар, решительно снимая с него шу-
бу.
  "Экая досада, - думал Левин, со вздохом снимая одну перчатку  и  расп-
равляя шляпу. - Ну, зачем я иду? ну, что мне с ними говорить?"
  Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с
озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге.  Увидав  Левина,
она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из  кото-
рой слышались голоса. В этой гостиной сидели на креслах две дочери  гра-
фини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздо-
ровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
  - Как здоровье вашей жены? Вы были в концерте? Мы не могли. Мама долж-
на была быть на панихиде.
  - Да, я слышал.... Какая скоропостижная смерть, - сказал Левин.
  Пришла графиня, села на диван и спросила тоже про жену и про концерт.
  Левин ответил и повторил вопрос про скоропостижность  смерти  Апракси-
ной.
  - Она всегда, впрочем, была слабого здоровья.
  - Вы были вчера в опере?
  - Да, я был.
  - Очень хороша была Лукка.
  - Да, очень хороша, - сказал он и начал, так как ему  совершенно  было
все равно, что о нем подумают, повторять то, что  сотни  раз  слышал  об
особенности таланта певицы. Графиня Боль притворялась, что слушала.  По-
том, когда он достаточно поговорил и замолчал, полковник,  молчавший  до
сих пор, начал говорить. Полковник заговорил тоже про оперу и про  осве-
щение. Наконец, сказав про предполагаемую folle journee у  Тюрина,  пол-
ковник засмеялся, зашумел, встал и ушел. Левин тоже встал,  но  по  лицу
графини он заметил, что ему еще не пора уходить. Еще минуты две надо. Он
сел.
  Но так как он все думал о том, как это глупо, то и не находил предмета
разговора и молчал.
  - Вы не едете на публичное заседание? Говорят, очень интересно, -  на-
чала графиня.
  - Нет, я обещал моей belle-soeur заехать за ней, - сказал Левин.
  Наступило молчание. Мать с дочерью еще раз переглянулись.
  "Ну, кажется, теперь пора", - подумал Левин и встал. Дамы  пожали  ему
руку и просили передать mille choses жене.
  Швейцар спросил его, подавая шубу:
  - Где изволите стоять? - и тотчас же записал в большую, хорошо  переп-
летенную книжку.
  "Разумеется, мне все равно, но все-таки совестно и  ужасно  глупо",  -
подумал Левин, утешая себя тем, что все это делают, и поехал в публичное
заседание комитета, где он должен был  найти  свояченицу,  чтобы  с  ней
вместе ехать домой.
  В публичном заседании комитета было много народа и почти все общество.
Левин застал еще обзор, который, как все говорили, был очень  интересен.
Когда кончилось чтение обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Сви-
яжского, звавшего его нынче вечером непременно в Общество сельского  хо-
зяйства, где будет читаться знаменитый доклад, и Степана Аркадьича,  ко-
торый только что приехал с бегов, и еще много других знакомых,  и  Левин
еще поговорил и послушал разные суждения о заседании, о новой пьесе и  о
процессе. Но, вероятно,вследствие усталости внимания, которую он начинал
испытывать, говоря о процессе, он ошибся, и ошибка эта  потом  несколько
раз с досадой вспоминалась ему. Говоря о предстоящем наказании иностран-
цу, судившемуся в России, и о том, как было бы неправильно наказать  его
высылкой за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в  разговоре
от одного знакомого.
  - Я думаю, что выслать его за границу - все равно что  наказать  щуку,
пустив ее в воду, - сказал Левин.
  Уже потом он вспомнил, что эта,  как  будто  выдаваемая  им  за  свою,
мысль, услышанная им от знакомого, была из басни Крылова и что  знакомый
повторил эту мысль из фельетона газеты.
  Заехав со свояченицей домой и застав Кити веселою и благополучною, Ле-
вин поехал в клуб.

                                    VII

  Левин приехал в клуб в самое время. Вместе с ним  подъезжали  гости  и
члены. Левин не был в клубе очень давно, с тех пор как он еще по  выходе
из университета жил в Москве и ездил в свет.  Он  помнил  клуб,  внешние
подробности его устройства, но совсем забыл то впечатление, которое он в
прежнее время испытывал в клубе. Но только что въехав на широкий  полук-
руглый двор и слезши с извозчика, он вступил на крыльцо и навстречу  ему
швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только  что  он
увидал в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда
снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он  услыхал  та-
инственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой  ковро-
вой лестнице, статую на площадке и в верхних дверях третьего,  состарив-
шегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля отво-
рявшего дверь и оглядывавшего гостя, - Левина охватило давнишнее впечат-
ление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
  - Пожалуйте шляпу, - сказал швейцар Левину,  забывшему  правило  клуба
оставлять шляпы в швейцарской. - Давно не бывали. Князь вчера еще  запи-
сали вас. Князя Степана Аркадьича нету еще.
  Швейцар знал не только Левина, но и все ето связи и родство  и  тотчас
же упомянул о близких ему людях.
  Пройдя первую проходную залу с ширмами и направо перегороженную комна-
ту, где сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика,  во-
шел в шумевшую народом столовую.
  Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то
сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва  зна-
комые и близкие, люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного  лица.
Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы  и
собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был
и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и  Вронский,  и
Сергей Иванович.
  - А! что ж опоздал? - улыбаясь, сказал князь, подавая ему  руку  через
плечо. - Что Кити? - прибавил он, поправляя  салфетку,  которую  заткнул
себе за пуговицу жилета.
  - Ничего, здорова; они втроем дома обедают.
  - А, Алины-Надины. Ну, у нас места нет. А иди к тому столу да  занимай
скорее место, - сказал князь и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с
ухою из налимов.
  - Левин, сюда! - крикнул несколько дальше добродушный голос.  Это  был
Туровцын. Он сидел с молодым военным, и подле них были два  перевернутые
стула. Левин с радостью подошел к ним. Он и  всегда  любил  добродушного
кутилу Туровцына, - с ним соединялось воспоминание объяснения с Кити,  -
но нынче, после всех напряженно умных разговоров, добродушный вид Туров-
цына был ему особенно приятен.
  - Это вам и Облонскому. Он сейчас будет.
  Очень прямо державшийся военный с веселыми, всегда смеющимися  глазами
был петербуржец Гагин. Туровцын познакомил их.
  - Облонский вечно опоздает.
  - А, вот и он.
  - Ты только что приехал? - сказал Облонский. быстро подходя к  ним.  -
Здорово. Пил водку? Ну, пойдем.
  Левин встал и пошел с ним к большому столу, уставленному водками и са-
мыми разнообразными закусками. Казалось, из двух десятков закусок  можно
было выбрать, что было по вкусу, но Степан Аркадьич потребовал  какую-то
особенную, и один из стоявших ливрейных лакеев тотчас принес  требуемое.
Они выпили по рюмке и вернулись к столу.
  Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать
в четыре стакана. Левин не отказался от  предлагаемого  вина  и  спросил
другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще
с бо'льшим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах
собеседников. Гагин,  понизив  голос,  рассказывал  новый  петербургский
анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин
расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
  - Это в том же роде, как: "Я этого-то и терпеть не могу!" Ты знаешь? -
спросил Степан Аркадьич. - Ах, это прелесть! Подай еще бутылку, - сказал
он лакею и начал рассказывать.
  - Петр Ильич Виновский просят, - перебил старичок  лакей  Степана  Ар-
кадьича, поднося два тоненькие стакана доигрывающего шампанского и обра-
щаясь к Степану Аркадьичу и к Левину. Степан Аркадьич взял стакан и, пе-
реглянувшись на другой конец стола с плешивым рыжим усатым мужчиной, по-
махал ему, улыбаясь, головой.
  - Кто это? - спросил Левин.
  - Ты его у меня встретил раз, помнишь? Добрый малый.
  Левин сделал то же, что Степан Аркадьич, и взял стакан.
  Анекдот Степана Аркадьича был тоже очень забавен. Левин рассказал свой
анекдот, который тоже понравился. Потом зашла речь о  лошадях,  о  бегах
нынешнего дня и о том, как лихо Атласный Вронского выиграл первый  приз.
Левин не заметил, как прошел обед.
  - А! вот и они! - в конце уже обеда сказал Степап Аркадьевич,  переги-
баясь через спинку стула и протягивая руку шедше