жар,  рас-
сердился бы на свои тщетные усилия и сказал бы: "Так на'  же  тебе!  так
сгоришь за это!"
  Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек,  не  понимал  всего
безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему бы-
ло слишком страшно понять свое настоящее положение, и он  в  душе  своей
закрыл, запер и запечатал тот ящик, в  котором  у  него  находились  его
чувства к семье, то есть к жене и сыну. Он, внимательный отец,  с  конца
этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же  подтруниваю-
щее отношение, как и к жене. "А! молодой человек!" - обращался он к  не-
му.
  Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год  у  него  не
было столько служебного дела, как в нынешний; но он  не  сознавал  того,
что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что  это  было  одно  из
средств не открывать того ящика, где лежали чувства к  жене  и  семье  и
мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там  лежали.
Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея  Александровича,  что  он
думает о поведении своей жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович
ничего не ответил бы, а очень бы рассердился на того человека, который у
него спросил бы про это. От этого-то и было  в  выражении  лица  Алексея
Александровича что-то гордое и строгое, когда у него спрашивали про здо-
ровье его жены. Алексей Александрович ничего не хотел думать о поведении
и чувствах своей жены, и действительно он об этом ничего не думал.
  Постоянная дача Алексея Александровича была в Петергофе, и обыкновенно
графиня Лидия Ивановна жила лето там же, в соседстве и постоянных сноше-
ниях с Анной. В нынешнем году графиня Лидия Ивановна отказалась  жить  в
Петергофе, ни разу не была у Анны Аркадьевны и намекнула  Алексею  Алек-
сандровичу на неудобство сближения Анны  с  Бетти  и  Вронским.  Алексей
Александрович строго остановил ее, высказав мысль, что жена его выше по-
дозрения, и с тех пор стал избегать графини Лидии Ивановны. Он не  хотел
видеть и не видел, что в свете уже многие косо смотрят на его  жену,  не
хотел понимать и не понимал, почему жена его особенно настаивала на том,
чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лаге-
ря полка Вронского. Он не позволял себе думать об этом и  не  думал;  но
вместе с тем он в глубине своей души, никогда не высказывая этого самому
себе и не имея на то никаких не только доказательств, но  и  подозрений,
знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого  глубоко  нес-
частлив.
  Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, гля-
дя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе  Алексей  Алек-
сандрович: "Как допустить до этого? как не развязать этого  безобразного
положения?" Но теперь, когда беда пала на его голову, он  не  только  не
думал о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел  знать  его,
не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неес-
тественно.
  Со времени своего возвращения из-за границы Алексей Александрович  два
раза был на даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с гостями, но
ни разу не ночевал, как он имел обыкновение делать это в прежние годы.
  День скачек был очень занятой день для Алексея Александровича;  но,  с
утра еще сделав себе расписание дня, он решил, что тотчас после  раннего
обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь
двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он  ре-
шил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день
ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному поряд-
ку, на расход деньги.
  С обычною властью над своими мыслями, обдумав все это о  жене,  он  не
позволил своим мыслям распространяться далее о том, что касалось ее.
  Утро это было очень занято у Алексея Александровича. Накануне  графиня
Лидия Ивановна прислала ему брошюру бывшего в Петербурге знаменитого пу-
тешественника в Китае с письмом, прося его принять самого путешественни-
ка, человека, по разным  соображениям,  весьма  интересного  и  нужного.
Алексей Александрович не успел прочесть брошюру вечером и дочитал ее ут-
ром. Потом явились просители, начались доклады, приемы, назначения, уда-
ления, распределения наград, пенсий, жалованья, переписки - то будничное
дело, как называл его Алексей Александрович, отнимавшее так много време-
ни. Потом было личное дело, посещение доктора и управляющего делами. Уп-
равляющий делами не занял много времени. Он только  передал  нужные  для
Алексея Александровича деньги и дал краткий отчет о состоянии дел, кото-
рые  были  не  совсем  хороши,  так  как  случилось,  что  нынешний  год
вследствие частых выездов было прожито больше, и был дефицит. Но доктор,
знаменитый петербургский доктор, находившийся в приятельских  отношениях
к Алексею Александровичу, занял много времени. Алексей  Александрович  и
не ждал его нынче и был удивлен его приездом и еще более тем, что доктор
очень внимательно расспросил Алексея Александровича про  его  состояние,
прослушал его грудь, постукал и пощупал печень. Алексей Александрович не
знал, что его друг Лидия Ивановна, заметив, что здоровье  Алексея  Алек-
сандровича нынешний год нехорошо, просила доктора приехать и  посмотреть
больного. "Сделайте это для меня", - сказала ему графиня Лидия Ивановна.
  - Я сделаю это для России, графиня, - отвечал доктор.
  - Бесценный человек! - сказала графиня Лидия Ивановна.
  Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел  пе-
чень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никако-
го. Он предписал как можно  больше  движения  физического  и  как  можно
меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть  то
самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не ды-
шать; и уехал, оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание  то-
го, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
  Выходя от Алексея Александровича, доктор столкнулся на крыльце с хоро-
шо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича. Они бы-
ли товарищами по университету и, хотя редко  встречались,  уважали  друг
друга и были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину,  доктор  не
высказал бы своего откровенного мнения о больном.
  - Как я рад, что вы у него были, - сказал Слюдин. - Он нехорош, и  мне
кажется... Ну что?
  - А вот что, - сказал доктор, махая через голову Слюдина своему  куче-
ру, чтоб он подавал. - Вот что, - сказал доктор, взяв в свои белые  руки
палец лайковой перчатки и натянув его. - Не натягивайте струны и  попро-
буйте перервать - очень трудно; но натяните до последней  возможности  и
наляжьте тяжестью пальца на натянутую струну - она лопнет. А он по своей
усидчивости, добросовестности к работе, - он натянут до последней степе-
ни; а давление постороннее есть, и тяжелое, -  заключил  доктор,  значи-
тельно подняв брови. - Будете на скачках? - прибавил он, спускаясь к по-
данной карете. - Да, да, разумеется, берет много времени, - отвечал док-
тор что-то такое на сказанное Слюдиным и нерасслышанное им.
  Вслед за доктором, отнявшим так много времени, явился знаменитый путе-
шественник, и Алексей Александрович, пользуясь  только  что  прочитанной
брошюрой и своим прежним знанием этого предмета, поразил путешественника
глубиною своего знания предмета и широтою просвещенного взгляда.
  Вместе с путешественником было доложено о приезде губернского  предво-
дителя, явившегося в Петербург и с которым нужно было переговорить. Пос-
ле его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем дел и
еще надо было съездить по серьезному и  важному  делу  к  одному  значи-
тельному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к  пяти  ча-
сам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с
собой вместе ехать на дачу и на скачки.
  Не отдавая себе в том отчета, Алексей Александрович искал теперь  слу-
чая иметь третье лицо при своих свиданиях с женою.

                                   XXVII

  Анна стояла наверху пред зеркалом, прикалывая с помощью  Аннушки  пос-
ледний бант на платье, когда она услыхала у подъезда звуки  давящих  ще-
бень колес. "Для Бетси еще рано", - подумала она  и,  взглянув  в  окно,
увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые  ей
уши Алексея Александровича. "Вот некстати; неужели ночевать?" - подумала
она, и ей так показалось ужасно и страшно все, что могло от этого выйти,
что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним
навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и об-
мана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что
скажет.
  - А, как это мило! - сказала она, подавая руку мужу и улыбкой здорова-
ясь с домашним человеком, Слюдиным. - Ты ночуешь, надеюсь? - было первое
слово, которое подсказал ей дух обмана, - а теперь едем  вместе.  Только
жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
  Алексей Александрович поморщился при имени Бетси.
  - О, я не стану разлучать неразлучных, - сказал он своим обычным тоном
шутки. - Мы поедем с Михайлом Васильевичем. Мне и доктора велят  ходить.
Я пройдусь дорогой и буду воображать, что я на водах.
  - Торопиться некуда, - сказала Анна. - Хотите чаю? - Она позвонила.
  - Подайте чаю да скажите Сереже, что  Алексей  Александрович  приехал.
Ну, что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы у меня не  были;  пос-
мотрите, как на балконе у меня хорошо, - говорила она,  обращаясь  то  к
тому, то к другому.
  Она говорила очень просто и естественно, но слишком  много  и  слишком
скоро. Она сама чувствовала это, тем более что в любопытном взгляде, ко-
торым взглянул на нее Михаил Васильевич, она заметила, что он как  будто
наблюдал ее.
  Михаил Васильевич тотчас же вышел на террасу.
  Она села подле мужа.
  - У тебя не совсем хороший вид, - сказала она.
  - Да, - сказал он, - нынче доктор был у меня и отнял  час  времени.  Я
чувствую, что кто-нибудь из друзей моих прислал его: так драгоценно  мое
здоровье...
  - Нет, что ж он сказал?
  Она спрашивала его о здоровье и занятиях, уговаривала отдохнуть и  пе-
реехать к ней.
  Все это она говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но
Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значе-
ния. Он слышал только ее слова и придавал им только  тот  прямой  смысл,
который они имели. И он отвечал ей просто, хотя и шутливо. Во всем  раз-
говоре этом не было ничего особенного, но никогда после без  мучительной
боли стыда Анна не могла вспомнигь всей этой короткой сцены.
  Вошел Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если б Алексей  Александро-
вич позволил себе наблюдать, он заметил бы робкий, растерянный взгляд, с
каким Сережа взглянул на отца, а потом на мать. Но он  ничего  не  хотел
видеть и не видал.
  - А, молодой  человек!  Он  вырос.  Право,  совсем  мужчина  делается.
Здравствуй, молодой человек.
  И он подал руку испуганному Сереже.
  Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу,  теперь,  после  того  как
Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в
голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как  бы
прося защиты, оглянулся на мать. С одной матерью ему было хорошо.  Алек-
сей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой,  держал  сына  за
плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела,что он  со-
бирается плакать.
  Анна, покрасневшая в ту минуту, как вошел сын, заметив, что Сереже не-
ловко, быстро вскочила, подняла с плеча сына руку Алексея Александровича
и, поцеловав сына, повела его на террасу и тотчас же вернулась.
  - Однако пора уже, - сказала она, взглянув на свои  часы,  -  что  это
Бетси не едет!..
  - Да, - сказал Алексей Александрович и, встав, заложил руки и потрещал
ими. - Я заехал еще привезть тебе денег, так как соловья баснями не кор-
мят, - сказал он. - Тебе нужно, я думаю.
  - Нет, не нужно... да, нужно, - сказала она, не глядя на него и  крас-
нея до корней волос. - Да ты, я думаю, заедешь сюда со скачек.
  - О да! - отвечал Алексей Александрович. - Вот и краса Петергофа, кня-
гиня Тверская, - прибавил он, взглянув в окно на  подъезжавший  английс-
кий, в шорах, экипаж с чрезвычайно высоко поставленным крошечным кузовом
коляски. - Какое щегольство! Прелесть! Ну,так поедемте и мы.
  Княгиня Тверская не выходила из экипажа, а только ее в штиблетах,  пе-
леринке и черной шляпке лакей соскочил у подъезда.
  - Я иду, прощайте! - сказала Анна и, поцеловав сына, подошла к Алексею
Александровичу и протянула ему руку. - Ты очень мил, что приехал.
  Алексей Александрович поцеловал ее руку.
  - Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! - сказала она
и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она
почувствовала то место на руке, к которому прикоснулись его  губы,  и  с
отвращением вздрогнула.

                                   XXVIII

  Когда Алексей Александрович появился на скачках, Анна уже сидела в бе-
седке рядом с Бетси, в той беседке, где собиралось все высшее  общество.
Она увидала мужа еще издалека. Два человека, муж и  любовник,  были  для
нее двумя центрами жизни, и без помощи внешних чувств она чувствовала их
близость. Она еще издалека почувствовала  приближение  мужа  и  невольно
следила за ним в тех волнах толпы, между которыми он двигался. Она виде-
ла, как он подходил к беседке, то снисходительно отвечая на заискивающие
поклоны, то дружелюбно, рассеянно здороваясь с равными,  то  старательно
выжидая взгляда сильных мира и снимая свою круглую большую шляпу,  нажи-
мавшую кончики его ушей. Она знала все эти приемы, и  все  они  ей  были
отвратительны. "Одно честолюбие, одно желание успеть - вот все, что есть
в его душе, - думала она, - а высокие соображения, любовь к просвещению,
религия, все это - только орудия для того, чтобы успеть".
  По его взглядам на дамскую беседку (он смотрел прямо на нее, но не уз-
навал жены в море кисеи, лент, перьев, зонтиков и  цветов)  она  поняла,
что он искал ее; но она нарочно не замечала его.
  - Алексей Александрович! - закричала ему княгиня Бетси, -  вы,  верно,
не видите жену; вот она!
  Он улыбнулся своею холодною улыбкой.
  - Здесь столько блеска, что глаза разбежались, - сказал он и  пошел  в
беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену,  с
которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими  зна-
комыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись
приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял  уважаемый  Алексей
Александровичем, известный своим умом и  образованием  генерал-адъютант.
Алексей Александрович заговорил с ним.
  Был промежуток между скачками, и потому ничто не мешало разговору. Ге-
нерал-адъютант осуждал скачки. Алексей Александрович  возражал,  защищая
их. Анна слушала его тонкий, ровный голос, не пропуская ни одного слова,
и каждое слово его казалось ей фальшиво и болью резало ее ухо.
  Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями,  она  нагнулась
вперед и, не спуская глаз, смотрела на подходившего к лошади и  садивше-
гося Вронского и в то же время слышала этот отвратительный, неумолкающий
голос мужа. Она мучалась страхом за Вронского, но еще более мучалась не-
умолкавшим, ей казалось, звуком тонкого голоса мужа с знакомыми  интона-
циями.
  "Я дурная женщина, я погибшая женщина, - думала она, - но я  не  люблю
лгать, я не переношу лжи, а его (мужа) пища - это ложь.  Он  все  знает,
все видит; что же он чувствует, если может так спокойно  говорить?  Убей
он меня, убей он Вронского, я бы уважала его. Но нет, ему  нужны  только
ложь и приличие", - говорила себе Анна, не думая о том, чего именно  она
хотела от мужа, каким бы она хотела его видеть. Она не понимала и  того,
что эта нынешняя особенная словоохотливость Алексея Александровича,  так
раздражавшая ее, была только выражением его внутренней тревоги и  беспо-
койства. Как убившийся ребенок, прыгая, приводит в движенье свои  муску-
лы, чтобы заглушить боль, так для Алексея Александровича было необходимо
умственное движение чтобы заглушить те мысли о жене, которые в  ее  при-
сутствии и в присутствии Вронского и при постоянном повторении его имени
требовали к себе внимания. А как ребенку естественно прыгать, так и  ему
было естественно хорошо и умно говорить. Он говорил:
  - Опасность в скачках военных, кавалерийских, есть необходимое условие
скачек. Если Англия может указать в военной истории на  самые  блестящие
кавалерийские дела, то только благодаря тому, что она исторически разви-
вала в себе эту силу животных и людей. Спорт,  по  моему  мнению,  имеет
большое значение, и, как всегда мы видим только самое поверхностное.
  - Не поверхностное, - сказала княгиня Тверская. Один офицер,  говорят,
сломал два ребра.
  Алексей Александрович улыбнулся своею улыбкой, только открывавшею  зу-
бы, но ничего более не говорившею.
  - Положим, княгиня, что это не поверхностное, сказал он, - но внутрен-
нее. Но не в том дело, - и он опять обратился к генералу, с которым  го-
ворил серьезно, - не забудьте, что скачут военные, которые  избрали  эту
деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет  свою  оборотную
сторону медали. Это прямо входит  в  обязанности  военного.  Безобразный
спорт кулачного боя или испанских тореадоров есть признак варварства. Но
специализированный спорт есть признак развития.
  - Нет, я не поеду в другой раз; это меня  слишко  волнует,  -  сказала
княгиня Бетси. - Не правда ли, Анна?
  - Волнует, но нельзя оторваться, - сказала другая дама. - Если б я бы-
ла римлянка, я бы не пропустила ни одного цирка.
  Анна ничего не говорила и, не спуская бинокля, смотрела в одно место.
  В это время через беседку  проходил  высокий  генерал.  Прервав  речь,
Алексей Александрович поспешно, но достойно  встал  и  низко  поклонился
проходившему военному.
  - Вы не скачете? - пошутил ему военный.
  - Моя скачка труднее, - почтительно отвечал Алексей Александрович.
  И хотя ответ ничего не значил, военный сделал вид, что  получил  умное
слово от умного человека и вполне понимает la pointe de la sauce.
  - Есть две стороны, - продолжал снова Алексей Александрович, -  испол-
нителей и зрителей; и любовь к этим зрелищам есть вернейший признак низ-
кого развития для зрителей, я согласен, но...
  - Княгиня, пари! - послышался снизу голос Степана Аркадьича,  обращав-
шегося к Бетси. - За кого вы держите?
  - Мы с Анной за князя Кузовлева, - отвечала Бетси.
  - Я за Вронского. Пара перчаток.
  - Идет!
  - А как красиво, не правда ли?
  Алексей Александрович помолчал, пока говорили около  него,  но  тотчас
опять начал.
  - Я согласен, но мужественные игры... - продолжал было он.
  Но в это время пускали ездоков, и все разговоры прекратились.  Алексей
Александрович тоже замолк, и все поднялись и обратились к реке.  Алексей
Александрович не интересовался скачками и потому не глядел на скакавших,
а рассеянно стал обводить зрителей усталыми глазами. Взгляд его  остано-
вился на Анне.
  Лицо ее было бледно и строго. Она, очевидно, ничего и никого не  виде-
ла, кроме одного. Рука ее судорожно сжимала веер, и она  не  дышала.  Он
посмотрел на нее и поспешно отвернулся, оглядывая другие лица.
  "Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы;  это  очень  нату-
рально", - сказал себе Алексей Александрович. Он хотел  не  смотреть  на
нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять  вглядывался  в
это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано,  и
против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
  Первое падение Кузовлева на реке взволновало всех,  но  Алексей  Алек-
сандрович видел ясно на бледном, торжествующем лице Анны,  что  тот,  на
кого она смотрела, не упал. Когда, после