вояками  установилось  как  бы  тайное
враждебное отношение: как будто с тех пор, как они были женаты на  сест-
рах, между ними возникло соперничество в том,  кто  лучше  устроил  свою
жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать  личный
оттенок разговоре.
  - Я не отдаю потому, что никто этого от меня не требует, и если  бы  я
хотел, то мне нельзя отдать, - отвечал Левин, - и некому.
  - Отдай этому мужику; он не откажется.
  - Да, но как же я отдам ему? Поеду с ним и совершу купчую?
  - Я не знаю; но если ты убежден, что ты не имеешь права...
  - Я вовсе не убежден. Я, напротив, чувствую, что не имею права отдать,
что у меня есть обязанности и к земле и к семье.
  - Нет, позволь; но если ты считаешь, что это неравенство  несправедли-
во, то почему же ты не действуешь так.
  - Я и действую, только отрицательно, в том смысле, что я не буду  ста-
раться увеличить ту разницу положения, которая существует между  мною  и
им.
  - Нет, уж извини меня; это парадокс.
  - Да, это что-то софистическое объяснение, - подтвердил Весловский.  -
А! хозяин, - сказал он мужику, который, скрипя воротами, входил в сарай.
- Что, не спишь еще?
  - Нет, какой сон! Я думал, господа наши спят, да  слышу  гуторят.  Мне
крюк взять тута. Не укусит она? - прибавил он, осторожно  ступая  босыми
ногами.
  - А ты где же спать будешь?
  - Мы в ночное.
  - Ах, какая ночь! - сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом
свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и  отпряжен-
ных катков. - Да слушайте, это женские голоса поют и, право,недурно. Это
кто поет, хозяин?
  - А это дворовые девки, тут рядом.
  - Пойдемте погуляем! Ведь не заснем. Облонский, пойдем!
  - Как бы это и лежать и пойти, - потягиваясь, отвечал Облонский. - Ле-
жать отлично.
  - Ну, я один пойду, - живо вставая и обуваясь, сказал Весловский. - До
свиданья, господа. Если весело, я вас позову. Вы меня дичью угощали, и я
вас не забуду.
  - Не правда ли, славный малый? - сказал  Облонский,  когда  Весловский
ушел и мужик за ним затворил ворота.
  - Да, славный, - ответил Левин, продолжая думать о предмете только что
бывшего разговора. Ему казалось, что он, насколько умел,  ясно  высказал
свои мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние,  в
один голос сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
  - Так так-то, мой друг. Надо одно из двух: или признавать, что настоя-
щее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права;  или
признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами,  как  я  и
делаю, и пользоваться ими с удовольствием.
  - Нет, если бы это было несправедливо, ты бы не мог пользоваться этими
благами с удовольствием, по крайней мере я не мог бы. Мне, главное, надо
чувствовать, что я не виноват.
  - А что, в самом деле, не пойти ли? - сказал Степан Аркадьич, очевидно
устав от напряжения мысли. - Ведь не заснем. Право, пойдем!
  Левин не отвечал. Сказанное ими  в  разговоре  слово  о  том,  что  он
действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. "Неу-
жели только отрицательно можно быть справедливым?" - спрашивал он себя.
  - Однако как сильно пахнет свежее сено! - сказал Степан Аркадьич, при-
поднимаясь. - Не засну ни за что. Васенька что-то  затеял  там.  Слышишь
хохот и его голос? Не пойти ли? Пойдем!
  - Нет, я не пойду, - отвечал Левин.
  - Неужели ты это тоже из принципа? - улыбаясь, сказал Степан Аркадьич,
отыскивая в темноте свою фуражку.
  - Не из принципа, а зачем я пойду?
  - А знаешь, ты себе наделаешь бед, - сказал Степан Аркадьич, найдя фу-
ражку и вставая.
  - Отчего?
  - Разве я не вижу, как ты себя поставил с женою? Я слышал, как  у  вас
вопрос первой важности - поедешь ли ты, или нет на два дня на охоту. Все
это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина  дол-
жен быть независим, у него есть свои мужские  интересы.  Мужчина  должен
быть мужествен, - сказал Облонский, отворяя ворота.
  - То есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми девками? - спросил  Ле-
вин.
  - Отчего же и не пойти, если весело. Ca ne tire pas a consequence. Же-
не моей от этого не хуже будет, а мне будет весело. Главное дело - блюди
святыню дома. В доме чтобы ничего не было. А рук себе не завязывай.
  - Может быть, - сухо сказал Левин и повернулся на бок. -  Завтра  рано
надо идти, и я не бужу никого, а иду на рассвете.
  - Messieurs, venez vite! - послышался голос возвратившегося Весловско-
го. - Charmante! Это я открыл. Charmante, совершенная Гретхен,  и  мы  с
ней уж познакомились. Право, прехорошенькая!-  рассказывал  он  с  таким
одобряющим видом, как будто именно  для  него  сделана  она  была  хоро-
шенькою, и он был доволен тем, кто приготовил это для него.
  Левин притворился спящим, а Облонский, надев туфли и  закурив  сигару,
пошел из сарая, и скоро голоса их затихли.
  Левин долго не мог спать. Он слышал, как его лошади жевали сено, потом
как хозяин со старшим малым собирался и уехал в  ночное;  потом  слышал,
как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с  племянником,  ма-
леньким сыном хозяина; слышал, как мальчик  тоненьким  голоском  сообщил
дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику  страшными  и
огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки,
и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что  завтра  охотники
пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от
вопросов мальчика, он сказал: "Спи, Васька, спи, а то смотри",  и  скоро
сам захрапел, и все затихло; только слышно было ржание лошадей и  карка-
ние бекаса. "Неужели только отрицательно? - повторил он себе. - Ну и что
ж? Я не виноват". И он стал думать о завтрашнем дне.
  "Завтра пойду рано утром и возьму на себя не горячиться. Бекасов  про-
пасть. И дупеля есть. А приду домой, записка от Кити. Да,  Стива,  пожа-
луй, и прав: я не мужествен с нею, я обабился... Но что ж делать!  Опять
отрицательно!"
  Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловского и  Степана  Ар-
кадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воро-
тах, ярко освещенные лунным светом,  они  стояли,  разговаривая.  Что-то
Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только  что
вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский,  смеясь  своим  зарази-
тельным смехом, повторял, вероятно сказанные ему мужиком слова: "Ты сво-
ей как можно домогайся!" Левин сквозь сон проговорил:
  - Господа, завтра чем свет! - и заснул.

                                    XII

  Проснувшись на ранней заре, Левин  попробовал  будить  товарищей.  Ва-
сенька, лежа на животе и вытянув одну ногу в чулке, спал так крепко, что
нельзя было от него добиться ответа. Облонский сквозь сон отказался идти
так рано. Даже и Ласка, спавшая, свернувшись кольцом, в краю сена,  нео-
хотно встала и лениво, одну за другой,  вытягивала  и  расправляла  свои
задние ноги. Обувшись, взяв ружье и осторожно  отворив  скрипучую  дверь
сарая, Левин вышел на улицу. Кучера спали у  экипажей,  лошади  дремали.
Одна только лениво ела овес, раскидывая его храпом по колоде.  На  дворе
еще было серо.
  - Что рано так поднялся, касатик? - дружелюбно, как к старому  доброму
знакомому, обратилась к нему вышедшая из избы хозяйка.
  - Да на охоту, тетушка. Тут пройду на болото?
  - Прямо задами; нашими гумнами, милый человек,  да  коноплями;  стежка
там.
  Осторожно шагая босыми загорелыми ногами, старуха проводила  Левина  и
откинула ему загородку у гумна.
  - Прямо так и стеганешь в болото. Наши ребята туда вечор погнали.
  Ласка весело бежала впереди по тропинке; Левин  шел  за  нею  быстрым,
легким шагом, беспрестанно поглядывая на небо. Ему хотелось, чтобы солн-
це не взошло прежде, чем он дойдет до болота. Но солнце не мешкало.  Ме-
сяц, еще светивший, когда он выходил, теперь только блестел,  как  кусок
ртути; утреннюю зарницу, которую прежде нельзя было  не  видеть,  теперь
надо было искать; прежде неопределенные пятна на дальнем поле теперь уже
ясно были видны. Это были ржаные копны. Невидная еще без солнечного све-
та роса в душистой высокой конопле, из которой выбраны были уже замашки,
мочила ноги и блузу Левина выше пояса. В прозрачной тишине  утра  слышны
были малейшие звуки. Пчелка со свистом пули пролетела мимо  уха  Левина.
Он пригляделся и увидел еще другую и  третью.  Все  они  вылетали  из-за
плетня пчельника и над коноплей  скрывались  по  направлению  к  болоту.
Стежка вывела прямо в болото. Болото можно было узнать по пара'м,  кото-
рые поднимались из него где гуще, где реже, так что  осока  и  ракитовые
кустики, как островки, колебались на этом паре. На краю болота и  дороги
мальчишки и мужики, стерегшие ночное, лежали и пред зарей все спали  под
кафтанами. Недалеко от них ходили три спутанные лошади. Одна из них гре-
мела кандалами. Ласка шла рядом с хозяином, просясь вперед  и  оглядыва-
ясь. Пройдя спавших мужиков и поравнявшись с  первою  мочежинкой,  Левин
осмотрел пистоны и пустил собаку. Одна из лошадей, сытый бурый  третьяк,
увидав собаку, шарахнулся и, подняв хвост, фыркнул. Остальные лошади то-
же испугались и, спутанными ногами шлепая по воде и производя вытаскива-
емыми из густой глины копытами звук, подобный хлопанью, запрыгали из бо-
лота. Ласка остановилась, насмешливо посмотрев  на  лошадей  и  вопроси-
тельно на Левина. Левин погладил Ласку и посвистал в знак того, что мож-
но начинать.
  Ласка весело и озабоченно побежала по колеблющейся под нею трясине.
  Вбежав в болото, Ласка тотчас же среди знакомых ей  запахов  кореньев,
болотных трав, ржавчины и чуждого запаха лошадиного помета почувствовала
рассеянный по всему этому месту запах птицы, той  самой  пахучей  птицы,
которая более всех других волновала ее. Кое-где по моху и  лопушкам  бо-
лотным запах этот был очень силен, но нельзя было решить, в какую сторо-
ну он усиливался и ослабевал. Чтобы найти направление, надо было  отойти
дальше под ветер. Не чувствуя движения своих ног, Ласка напряженным  га-
лопом, таким, что при каждом прыжке она могла остановиться, если  встре-
тится необходимость, поскакала направо прочь от дувшего с востока  пред-
рассветного ветерка и повернулась на ветер. Вдохнув в себя воздух расши-
ренными ноздрями, она тотчас же почувствовала, что не  следы  только,  а
она сами были тут, пред нею, и не один, а много. Ласка уменьшила быстро-
ту бега. Они были тут, но где именно, она не могла еще определить. Чтобы
найти это самое место, она начала уже  круг,  как  вдруг  голос  хозяина
развлек ее. "Ласка! тут!" - сказал он, указывая ей в другую сторону. Она
постояла, спрашивая его, не лучше ли делать, как она начала. Но он  пов-
торил приказанье сердитым голосом, показывая в залитый водою  кочкарник,
где ничего не могло быть. Она послушала его, притворяясь, что ищет, что-
бы сделать ему удовольствие, излазила кочкарник и вернулась  к  прежнему
месту и тотчас же опять почувствовала их. Теперь, когда он не мешал  ей,
она знала, что делать, и, не глядя себе под ноги и с досадой  спотыкаясь
по высоким кочкам и попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными  но-
гами, начала круг, который все должен был объяснить  ей.  Запах  их  все
сильнее и сильнее, определеннее и определеннее поражал ее,  и  вдруг  ей
вполне стало ясно, что один из них тут, за этою  кочкой,  в  пяти  шагах
пред нею, и она остановилась и замерла всем телом. На своих низких ногах
она ничего не могла видеть пред собой, но она по запаху  знала,  что  он
сидел не далее пяти шагов. Она стояла, все больше и больше ощущая его  и
наслаждаясь ожиданием. Напруженный хвост ее  был  вытянут  и  вздрагивал
только в самом кончике. Рот ее был слегка раскрыт, уши приподняты.  Одно
ухо заворотилось еще на бегу, и она тяжело, но осторожно  дышала  и  еще
осторожнее оглянулась, больше глазами, чем головой, на  хозяина.  Он,  с
его привычным ей лицом, но всегда страшными глазами, шел, спотыкаясь, по
кочкам, и необыкновенно тихо, как ей казалось. Ей казалось, что  он  шел
тихо, а он бежал.
  Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась вся к  земле,
как будто загребала большими шагами задними ногами, и слегка  раскрывала
рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и, в душе помолившись богу,
чтобы был успех, особенно на первую птицу, подбежал к ней. Подойдя к ней
вплоть, он стал с своей высоты смотреть пред собою и увидал глазами  то,
что она видела носом. В проулочке между кочками на  одной  виднелся  ду-
пель. Повернув голову, он прислушивался. Потом, чуть расправив  и  опять
сложив крылья, он, неловко вильнув задом, скрылся за угол.
  - Пиль, пиль, - крикнул Левин, толкая в зад Ласку.
  "Но я не могу идти, - думала Ласка. - Куда я пойду? Отсюда я  чувствую
их, а если я двинусь вперед, я ничего не пойму, где они и кто  они".  Но
вот он толкнул ее коленом и взволнованными  шепотом  проговорил:  "Пиль,
Ласочка, пиль!"
  "Ну, так если он хочет этого, я сделаю, но я за себя  уже  не  отвечаю
теперь", - подумала она и со всех ног рванулась вперед между кочек.  Она
ничего уже не чуяла теперь и только видела и слышала, ничего не понимая.
  В десяти шагах от прежнего места с жирным хорканьем и особенным  дупе-
линым выпуклым звуком крыльев поднялся один дупель. И вслед за выстрелом
тяжело шлепнулся белою грудью о мокрую трясину.  Другой  не  дождался  и
сзади Левина поднялся без собаки.
  Когда Левин повернулся к нему, он был уже далеко.  Но  выстрел  достал
его. Пролетев шагов двадцать, второй дупель поднялся кверху колом и  ку-
барем, как брошенный мячик, тяжело упал на сухое место.
  "Вот это будет толк!- думал Левин, запрятывая в ягдташ теплых и жирных
дупелей. - А, Ласочка, будет толк?"
  Когда Левин, зарядив ружье, тронулся дальше, солнце,  хотя  еще  и  не
видное за тучками, уже взошло. Месяц, потеряв весь блеск,  как  облачко,
белел на небе; звезд не видно было уже ни одной. Мочежинки,  прежде  се-
ребрившиеся росой, теперь золотились. Ржавчина была вся янтарная. Синева
трав перешла в желтоватую зелень. Болотные птички копошились на  блестя-
щих росою и клавших длинную тень кустиках у ручья.  Ястреб  проснулся  и
сидел на копне, с боку на бок поворачивая голову,  недовольно  глядя  на
болото. Галки летели в поле, и босоногий мальчишка уже подгонял  лошадей
к поднявшемуся из-под кафтана и почесывавшемуся старику. Дым от  выстре-
лов, как молоко, белел по зелени травы.
  Один из мальчишек подбежал к Левину.
  - Дяденька, утки вчера туто были! - прокричал он ему и  пошел  за  ним
издалека.
  И Левину, в виду этого  мальчика,  выражавшего  свое  одобрение,  было
вдвойне приятно убить еще тут же раз за разом трех бекасов.

                                    XIII

  Охотничья примета, что если не упущен первый зверь и первая птица,  то
поле будет счастливо, оказалась справедливою.
  Усталый, голодный, счастливый, Левин  в  десятом  часу  утра,  исходив
верст тридцать, с девятнадцатью штуками красной дичи и одною уткой,  ко-
торую он привязал за пояс, так как она уже не влезала в ягдташ, вернулся
на квартиру. Товарищи его уж давно проснулись и успели  проголодаться  и
позавтракать.
  - Постойте, постойте, я знаю, что девятнадцать, - говорил  Левин,  пе-
ресчитывая во второй раз не имеющих того значительного вида,  какой  они
имели, когда вылетали, скрючившихся и ссохшихся, с запекшеюся кровью, со
свернутыми набок головками дупелей и бекасов.
  Счет был верен, и зависть Степана Аркадьича была приятна Левину.  При-
ятно ему было еще то, что, вернувшись на квартиру, он застал  уже  прие-
хавшего посланного от Кити с запиской.
  "Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься,  то  можешь  быть
еще более  спокоен,  чем  прежде.  У  меня  новый  телохранитель,  Марья
Власьевна (это была акушерка, новое, важное лицо в семейной жизни  Леви-
на). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою,  и  мы
оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не
торопись, а если охота хороша, останься еще день".
  Эти две радости, счастливая охота и записка от жены, были так  велики,
что две случившиеся после этого маленькие неприятности прошли для Левина
легко. Одна состояла в том, что рыжая пристяжная, очевидно  переработав-
шая вчера, не ела корма и была скучна. Кучер говорил, что она надорвана.
  - Вчера загнали, Константин Дмитрич, - говорил он. -  Как  же,  десять
верст непутем гнали!
  Другая неприятность, расстроившая в первую минуту его хорошее располо-
жение духа, но над которою он после много смеялся, состояла в  том,  что
из всей провизии, отпущенной  Кити  в  таком  изобилии,  что,  казалось,
нельзя было ее доесть в неделю, ничего не осталось. Возвращаясь  усталый
и голодный с охоты, Левин так определенно мечтал о пирожках, что, подхо-
дя к квартире, он уже слышал запах и вкус их во  рту,  как  Ласка  чуяла
дичь, и тотчас велел Филиппу подать себе. Оказалось, что не  только  пи-
рожков, но и цыплят уже не было.
  - Ну уж аппетит! - сказал Степан Аркадьич смеясь, указывая на Васеньку
Весловского. - Я не страдаю недостатком аппетита, но это удивительно...
  - Ну, что ж делать! - сказал Левин, мрачно глядя на Весловского. - Фи-
липп, так говядины дай.
  - Говядину скушали, я кость собакам отдал, - отвечал Филипп.
  Левину было так обидно, что он с досадой сказал:
  - Хоть бы чего-нибудь мне оставили!- и ему захотелось плакать.
  - Так выпотроши же дичь, - сказал он дрожащим голосом Филиппу,  стара-
ясь не смотреть на Васеньку, - и наложи крапивы. А мне спроси хоть моло-
ка.
  Уже потом, когда он наелся молока, ему стало совестно за  то,  что  он
высказал досаду чужому человеку, и он стал смеяться над  своим  голодным
озлоблением.
  Вечером еще сделали поле, в которое и Весловский убил несколько  штук,
и в ночь вернулись домой.
  Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то
вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его  вод-
кой и сказавших ему: "Не обсудись"; то свои ночные похождения с орешками
и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат  ли  он,  и,
узнав, что он не женат, сказал ему: "А ты на чужих жен не зарься, а пуще
всего домогайся, как бы свою завести". Эти слова особенно  смешили  Вес-
ловского.
  - Вообще я ужасно доволен нашею поездкой. А вы, Левин?
  - Я очень доволен, - искренно говорил Левин, которому особенно радост-
но было не только не чувствовать той враждебности,  которую  он  испытал
дома к Васеньке Весловскому, но, напротив, чувствовать к нему самое дру-
жеское расположение.

                                    XIV

  На другой день, в десять часов, Левин, обходив уже  хозяйство,  посту-
чался в комнату, где ночевал Васенька.
  - Entrez, - прокричал ему Весловский. - Вы меня извините, я еще только
мои ablutions кончил, - сказал он улыбаясь, стоя пред ним в одном белье.
  - Не стесняйтесь, пожалуйста. - Левин присел к окну. - Вы хорошо  спа-
ли?
  - Как убитый. А день какой нынче для охоты!
  - Да. Вы чай или кофе?
  - Ни то, ни другое. Я завтракаю. Мне, право, совестно. Дамы, я  думаю,
уже встали? Пройтись теперь отлично. Вы мне покажите лошадей.
  Пройдясь по саду, побывав на конюшне и даже поделав вместе  гимнастику
на баррах, Левин вернулся с своим гостем домой и вошел с ним в гостиную.
  - Прекрасно поохотились и сколько впечатлений!  -  сказал  Весловский,
подходя к Кити, которая сидела за самоваром. - Как жалко, что дамы лише-
ны этих удовольствий!
  "Ну, что же, надо же ему как-нибудь говорить с хозяйкой дома", -  ска-
зал себе Левин. Ему опять что-то показалось  в  улыбке,  в  том  победи-
тельном выражении, с которым гость обратился к Кити...
  Княгиня, сидевшая с другой стороны стола с Марьей Власьевной и  Степа-
ном Аркадьичем, подозвала к себе Левина и завела с ним разговор о  пере-
езде в Москву для родов Кити и приготовлении квартиры.  Для  Левина  как
при свадьбе