? - с тою же улыбкой продолжала Кити. - Разве  ты  тоже  не
делаешь для других? И твои хутора, и твое хозяйство, и твоя книга?..
  - Нет, я чувствую и особенно теперь: ты виновата, - сказал он,  прижав
ее руку, - что это не то. Я делаю это так, слегка. Если б я  мог  любить
все это дело, как я люблю тебя... а то я последнее время делаю, как  за-
данный урок.
  - Ну, что ты скажешь про папа? - спросила Кити. - Что же, и  он  плох,
потому что ничего не делал для общего дела?
  - Он? - нет. Но надо иметь ту простоту,  ясность,  доброту,  как  твой
отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Все это  ты  наделала.
Когда тебя не было и не было еще этого, - сказал он со  взглядом  на  ее
живот, который она поняла, - я все свои силы клал на дело; а  теперь  не
могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь...
  - Ну, а захотел бы ты сейчас променяться с Сергей Иванычем? -  сказала
Кити. - Захотел бы ты делать это общее дело и любить этот заданный урок,
как он, и только?
  - Разумеется, нет, - сказал Левин. - Впрочем, я так счастлив, что  ни-
чего не понимаю. А ты уж думаешь, что он нынче  сделает  предложение?  -
прибавил он, помолчав.
  - И думаю, и нет. Только мне ужасно хочется. Вот постой. - Она  нагну-
лась и сорвала на краю дороги дикую ромашку. - Ну, считай:  сделает,  не
сделает предложение, - сказала она, подавая ему цветок.
  - Сделает, не сделает, - говорил Левин, обрывая белые  узкие  продоро-
женные лепестки.
  - Нет, нет! - схватив его за руку, остановила его  Кити,  с  волнением
следившая за его пальцами. - Ты два оторвал.
  - Ну, зато вот этот маленький не в счет, - сказал Левин, срывая  коро-
тенький недоросший лепесток. - Вот и линейка догнала нас.
  - Не устала ли ты, Кити? - прокричала княгиня.
  - Нисколько.
  - А то садись, если лошади смирны, и шагом.
  Но не стоило садиться. Было уже близко, и все пошли пешком.

                                     IV

  Варенька в своем белом платке на черных  волосах,  окруженная  детьми,
добродушно и весело занятая ими и, очевидно, взволнованная  возможностью
объяснения с нравящимся ей мужчиной, была очень  привлекательна.  Сергей
Иванович ходил рядом с ней и не переставая любовался ею. Глядя  на  нее,
он вспоминал все те милые речи, которые он слышал от нее, все, что  знал
про нее хорошего, и все более и более сознавал, что чувство, которое  он
испытывает к ней, есть что-то особенное,  испытанное  им  давно-давно  и
один только раз, в первой молодости. Чувство радости от близости к  ней,
все усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в ее  корзинку  найденный
им огромный на тонком корне с завернувшимися краями березовый  гриб,  он
взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного волнения,
покрывшую ее лицо, сам смутился и улыбнулся ей молча такою улыбкой,  ко-
торая слишком много говорила.
  "Если так, - сказал он себе, - я должен обдумать и решить, а не  отда-
ваться, как мальчик, увлечению минуты".
  - Пойду теперь независимо от всех собирать грибы, а то мои  приобрете-
ния незаметны, - сказал он и пошел один с опушки леса, где они ходили по
шелковистой низкой траве между редкими старыми березами, в середину  ле-
са, где между белыми березовыми стволами серели стволы осины  и  темнели
кусты орешника. Отойдя шагов сорок и зайдя за куст бересклета  в  полном
цвету с его розово-красными сережками, Сергей Иванович, зная, что его не
видят, остановился. Вокруг него было совершенно тихо. Только вверху  бе-
рез, под которыми он стоял, как рой пчел, неумолкаемо шумели мухи, и из-
редка доносились голоса детей. Вдруг  недалеко  с  края  леса  прозвучал
контральтовый голос Вареньки, звавший Гришу, и радостная улыбка выступи-
ла на лицо Сергей Ивановича. Сознав эту улыбку, Сергей Иванович  покачал
неодобрительно головой на свое состояние и, достав сигару, стал  закури-
вать. Он долго не мог зажечь спичку о ствол березы. Нежная пленка  белой
коры облепляла фосфор, и огонь тух. Наконец одна из спичек загорелась, и
пахучий дым сигары колеблющеюся широкою скатертью определенно  потянулся
вперед и вверх над кустом под спускавшиеся ветки березы.  Следя  глазами
за полосой дыма, Сергей Иванович пошел тихим шагом, обдумывая свое  сос-
тояние.
  "Отчего же и нет? - думал он. - Если б это была вспышка  или  страсть,
если б я испытывал только это влечение - это взаимное влечение  (я  могу
сказать взаимное), но чувствовал бы, что оно идет вразрез со всем  скла-
дом моей жизни, если б я чувствовал, что, отдавшись  этому  влечению,  я
изменяю своему призванию и долгу... но этого нет. Одно, что я могу  ска-
зать против, это то, что, потеряв Marie, я говорил  себе,  что  останусь
верен ее памяти. Одно это я могу сказать против  своего  чувства...  Это
важно", - говорил себе Сергей Иванович, чувствуя вместе с тем,  что  это
соображение для него лично не могло  иметь  никакой  важности,  а  разве
только портило в глазах других людей его поэтическую  роль.  "Но,  кроме
этого, сколько бы я ни искал, я ничего не найду, что бы  сказать  против
моего чувства. Если бы я выбирал одним разумом, я ничего не мог бы найти
лучше".
  Сколько он ни вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он  не  мог
вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла все, именно все
качества, которые он, холодно рассуждая, желал видеть в своей жене.  Она
имела всю прелесть и свежесть молодости, но не была ребенком, и если лю-
била его, то любила сознательно, как должна любить женщина: это было од-
но. Другое: она была не только далека от светскости, но, очевидно, имела
отвращение к свету, а вместе с тем знала свет и имела все те приемы жен-
щины хорошего общества, без которых для Сергея Ивановича была  немыслима
подруга жизни. Третье: она была религиозна, и не как ребенок  безотчетно
религиозна и добра, какою была, например, Кити; но жизнь ее была основа-
на на религиозных убеждениях. Даже до мелочей Сергей Иванович находил  в
ней все то, чего он желал от жены: она была бедна и одинока, так что она
не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как это он  ви-
дел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже  всегда  желал  для
своей будущей семейной жизни. И эта девушка, соединявшая в себе все  эти
качества, любила его. Он был скромен, но не мог не видеть  этого.  И  он
любил ее. Одно соображение против - были его года. Но его порода  долго-
вечна, у него не было ни одного седого волоса, ему никто не давал сорока
лет, и он помнил, что Варенька говорила, что  только  в  России  люди  в
пятьдесят лет считают себя стариками, а что во Франции  пятидесятилетний
человек считает себя dans la force de l'age, а сорокалетний -  un  jeune
homme. Но что значил счет годов, когда он чувствовал себя молодым душой,
каким он был двадцать  лет  тому  назад?  Разве  не  молодость  было  то
чувство, которое он испытывал теперь,  когда,  выйдя  с  другой  стороны
опять на край леса, он увидел на ярком свете косых лучей солнца грациоз-
ную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой, шедшей легким  шагом
мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось
в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами жел-
теющего овсяного поля и за полем  далекого  старого  леса,  испещренного
желтизною, тающего в синей дали? Сердце его  радостно  сжалось.  Чувство
умиления охватило его. Он почувствовал, что  решился.  Варенька,  только
что присевшая, чтобы поднять гриб, гибким движением поднялась и  огляну-
лась. Бросив сигару, Сергей Иванович решительными  шагами  направился  к
ней.

                                     V

  "Варвара Андреевна, когда я был еще очень молод, я составил себе идеал
женщины, которую я полюблю и которую я буду счастлив назвать  своею  же-
ной. Я прожил длинную жизнь и теперь в первый раз встретил в вас то, че-
го искал. Я люблю вас и предлагаю вам руку".
  Сергей Иванович говорил себе это в то время, как он был уже  в  десяти
шагах от Вареньки. Опустившись на колени и защищая руками гриб от Гриши,
она звала маленькую Машу.
  - Сюда, сюда! Маленькие! Много!- своим милым грудным голосом  говорила
она.
  Увидав подходившего Сергея Ивановича, она не поднялась и не переменила
положения; но все говорило ему, что она чувствует его приближение и  ра-
дуется ему.
  - Что, вы нашли что-нибудь? - спросила она, из-за белого платка  пово-
рачивая к нему свое красивое, тихо улыбающееся лицо.
  - Ни одного, - сказал Сергей Иванович. - А вы?
  Она не отвечала ему, занятая детьми, которые окружали ее.
  - Еще этот, подле ветки, - указала она маленькой Маше маленькую  сыро-
ежку, перерезанную попере своей упругой розовой шляпки сухою  травинкой,
из-под которой она выдиралась. Она встала, когда Маша, разломив  на  две
белые половинки, подняла сыроежку. - Это мне детство напоминает, -  при-
бавила она, отходя от детей рядом с Сергеем Ивановичем.
  Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел  гово-
рить; она догадывалась о чем и замирала от волнения  радости  и  страха.
Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он все еще
не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После  молчания  можно
было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о  грибах;
но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала:
  - Так вы ничего не нашли? Впрочем, в середине леса всегда меньше.
  Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему  было  досадно,  что
она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым  словам,  которые
она сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав нес-
колько времени, сделал замечание на ее последние слова.
  - Я слышал только, что белые бывают преимущественно на краю, хотя я  и
не умею отличить белого.
  Прошло еще несколько минут, они отошли еще дальше от детей и были  со-
вершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она слышала удары  его  и
чувствовала, что краснеет, бледнеет и опять краснеет. Быть женой  такого
человека, как Кознышев, после своего положения у госпожи Шталь представ-
лялось ей верхом счастья. Кроме того, она почти была  уверена,  что  она
влюблена в него. И сейчас это должно было  решиться.  Ей  страшно  было.
Страшно было и то, что он скажет, и то, что он не скажет.
  Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Ива-
нович. Все, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки,  показы-
вало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел  это  и  жалел  ее.  Он
чувствовал даже то, что ничего не сказать теперь значило  оскорбить  ее.
Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего  решения.
Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить  свое  предложение;
но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению,
он вдруг спросил:
  - Какая же разница между белым и березовым?
  Губы Вареньки дрожали от волнения, когда она ответила:
  - В шляпке почти нет разницы, но в корне.
  И как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что дело  кон-
чено, что то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение
их, дошедшее пред этим до высшей степени, стало утихать.
  - Березовый гриб - корень его напоминает двухдневную  небритую  бороду
брюнета, - сказал уже покойно Сергей Иванович.
  - Да, это правда, - улыбаясь, отвечала Варенька, и невольно  направле-
ние их прогулки изменилось. Они стали приближаться к детям. Вареньке бы-
ло и больно и стыдно, но вместе с тем она испытывала и чувство  облегче-
ния.
  Возвратившись домой и перебирая все доводы, Сергей Иванович нашел, что
он рассуждал неправильно. Он не мог изменить памяти Marie.
  - Тише, дети, тише! - даже сердито закричал Левин на детей,  становясь
пред женой, чтобы защитить ее, когда толпа детей с визгом радости разле-
телась им навстречу.
  После детей вышли из лесу и Сергей Иванович с Варенькой. Кити не нужно
было спрашивать Вареньку; она по спокойным и несколько пристыженным  вы-
ражениям обоих лиц поняла, что планы ее не сбылись.
  - Ну, что? - спросил ее муж, когда они опять возвращались домой.
  - Не берет, - сказала Кити, улыбкой и манерой говорить напоминая отца,
что часто с удовольствием замечал в ней Левин.
  - Как не берет?
  - Вот так, - сказала она, взяв руку мужа, поднося ее ко рту и дотраги-
ваясь до нее нераскрытыми губами. - Как у архиерея руку целуют.
  - У кого же не берет? - сказал он, смеясь.
  - У обоих. А надо, чтобы вот так...
  - Мужики едут...
  - Нет, они не видали.

                                     VI

  Во время детского чая большие сидели на балконе и  разговаривали  так,
как будто ничего не случилось, хотя все, и в особенности Сергей Иванович
и Варенька, очень хорошо знали, что случилось хотя и  отрицательное,  но
очень важное обстоятельство. Они испытывали оба одинаковое чувство,  по-
добное тому, какое испытывает ученик после неудавшегося экзамена, остав-
шись в том же классе или навсегда исключенный  из  заведения.  Все  при-
сутствующие, чувствуя тоже, что что-то случилось, говорили  оживленно  о
посторонних предметах. Левин и Кити чувствовали себя особенно счастливы-
ми и любовными в нынешний вечер. И что они были счастливы своею любовью,
это заключало в себе неприятный намек на тех, которые того же  хотели  и
не могли, - и им было совестно.
  - Попомните мое слово: Alexandre не приедет, - сказала старая княгиня.
  Нынче вечером ждали с поезда Степана Аркадьича, и старый князь  писал,
что, может быть, и он приедет.
  - И я знаю отчего, - продолжала княгиня, - он говорит, что молодых на-
до оставлять одних на первое время.
  - Да папа и так нас оставил. Мы его не видали, - сказала Кити. - И ка-
кие же мы молодые? Мы уже такие старые.
  - Только если он не приедет, и я  прощусь  с  вами,  дети,  -  грустно
вздохнув, сказала княгиня.
  - Ну, что вам, мама!- напали на нее обе дочери.
  - Ты подумай, ему-то каково? Ведь теперь...
  И вдруг совершенно неожиданно голос старой  княгини  задрожал.  Дочери
замолчали и переглянулись. "Maman всегда найдет себе  что-нибудь  груст-
ное", - сказали они этим взглядом. Они не знали, что, как ни хорошо было
княгине у дочери, как она ни чувствовала себя нужною тут, ей было  мучи-
тельно грустно и за себя и за мужа с тех пор, как они отдали замуж  пос-
леднюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
  - Что вам, Агафья Михайловна? - спросила вдруг Кити  остановившуюся  с
таинственным видом и значительным лицом Агафью Михайловну.
  - Насчет ужина.
  - Ну вот и прекрасно, - сказала Долли, - ты  поди  распоряжайся,  а  я
пойду с Гришей повторю его урок. А то он нынче ничего не делал.
  - Это мне урок! Нет, Долли, я пойду, - вскочив, проговорил Левин.
  Гриша, уже поступивший в гимназию, летом должен был  повторять  уроки.
Дарья Александровна, еще в Москве учившаяся с  сыном  вместе  латинскому
языку, приехав к Левиным, за правило себе  поставила  повторять  с  ним,
хоть раз в день, уроки самые трудные из арифметики и  латинского.  Левин
вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина  и  заметив,  что
это делается не так, как в Москве репетировал учитель, конфузясь и  ста-
раясь не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что надо  проходить
по книге так, как учитель, и что она лучше будет опять сама это  делать.
Левину досадно было и на Степана Аркадьича за то, что по его беспечности
не он, а мать занималась наблюдением за преподаванием, в котором она ни-
чего не понимала, и на учителей за то, что они так дурно учат детей;  но
свояченице он обещался вести учение, как она этого хотела. И он  продол-
жал заниматься с Гришей уже не по-своему, а по книге, а потому  неохотно
и часто забывая время урока. Так было и нынче.
  - Нет, я пойду, Долли, ты сиди, - сказал он. - Мы все сделаем  по  по-
рядку, по книжке. Только вот, как Стива приедет, мы на охоту уедем, тог-
да уж пропущу.
  И Левин пошел к Грише.
  То же самое сказала Варенька Кити. Варенька и в участливом благоустро-
енном доме Левиных сумела быть полезною.
  - Я закажу ужин, а вы сидите, - сказала она и встала к  Агафье  Михай-
ловне.
  - Да, да, верно, цыплят не нашли. Тогда своих... - сказала Кити.
  - Мы рассудим с Агафьей Михайловной. - И Варенька скрылась с нею.
  - Какая милая девушка! - сказала княгиня.
  - Не милая, maman, а прелесть такая, каких не бывает.
  - Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? - сказал Сергей Иванович, оче-
видно не желая продолжать разговор о Вареньке. - Трудно найти двух своя-
ков, менее похожих друг на друга, как ваши мужья, - сказал он  с  тонкою
улыбкой. - Один подвижной, живущий только в обществе, как рыба  в  воде;
другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий на все, но, как только  в  об-
ществе, так или замрет, или бьется бестолково, как рыба на земле.
  - Да, он легкомыслен очень, - сказала княгиня, обращаясь к Сергею Ива-
новичу. - Я хотела именно просить вас поговорить ему, что ей (она указа-
ла на Кити) невозможно оставаться здесь, а непременно  надо  приехать  в
Москву. Он говорит, выписать доктора...
  - Maman, он все сделает, он на все согласен, - с досадой  на  мать  за
то, что она призывает в этом деле судьей Сергея Ивановича, сказала Кити.
  В середине их разговора в аллее послышалось фырканье  лошадей  и  звук
колес по щебню.
  Не успела еще Долли встать, чтоб идти навстречу мужу,  как  внизу,  из
окна комнаты, в которой учился Гриша, выскочил Левин и ссадил Гришу.
  - Это Стива!- из-под балкона крикнул Левин. - Мы  кончили,  Долли,  не
бойся! - прибавил он и, как мальчик, пустился бежать навстречу экипажу.,
  - Is, ea, id, ejus, ejus, ejus, - кричал Гриша, подпрыгивая по аллее.
  - И еще кто-то. Верно, папа! - прокричал Левин, остановившись у  входа
в аллею. - Кити, не ходи по крутой лестнице, а кругом.
  Но Левин ошибся, приняв того, кто сидел в коляске, за  старого  князя.
Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со  Степаном  Аркадьичем
не князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке с
длинными концами лент назади. Это был  Васенька  Весловский,  троюродный
брат Щербацких, -  петербургско-московский  блестящий  молодой  человек,
"отличнейший малый и страстный охотник", как его представил  Степан  Ар-
кадьич.
  Нисколько не смущенный тем разочарованием, которое он произвел,  заме-
нив собою старого князя, Весловский весело поздоровался с Левиным, напо-
миная прежнее знакомство, и, подхватив в коляску Гришу, перенес его  че-
рез пойнтера, которого вез с собой Степан Аркадьич.
  Левин не сел в коляску, а пошел сзади. Ему было немного досадно на то,
что не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше лю-
бил, и на то, что явился этот Васенька  Весловский,  человек  совершенно
чужой и лишний. Он показался ему еще тем более  чуждым  и  лишним,  что,
когда Левин подошел к крыльцу, у которого собралась вся оживленная толпа
больших и детей, он увидал, что Васенька Весловский с особенно  ласковым
и галантным видом целует руку Кити.
  - А мы cousins с вашею женой, да и старые знакомые, - сказал  Васенька
Весловский, опять крепко-крепко пожимая руку Левина.
  - Ну что, дичь есть? - обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспе-
вавший каждому сказать приветствие. - Мы вот с ним имеет самые  жестокие
намерения. Как же, maman, они с тех пор не были в Москве. Ну, Таня,  вот
тебе! Достань, пожалуйста, в коляске сзади, - на все стороны говорил он.
- Как ты посвежела, Долленька, - говорил он жене, еще раз целуя ее руку,
удерживая ее в своей и потрепливая сверху другою.
  Левин, за минуту тому назад бывший в самом веселом расположении  духа,
теперь мрачно смотрел на всех, и все ему не нравилось.
  "Кого он вчера целовал этими губами?" - думал он,  глядя  на  нежности
Степана Аркадьича с женой. Он посмотрел на Долли, и она тоже не понрави-
лась ему.
  "Ведь она не верит его любви. Так  чему  же  она  так  рада?  Отврати-
тельно!" - думал Левин.
  Он посмотрел на княгиню, которая так