Стремова. Меры эти, доведенные до крайности, вдруг оказа-
лись так глупы, что в одно и то же время и государственные люди,  и  об-
щественное мнение, и умные дамы, и газеты - все обрушилось на эти  меры,
выражая свое негодование и против самих мер и против их признанного  от-
ца, Алексея Александровича. Стремов же отстранился, делая  вид,  что  он
только слепо следовал плану Каренина и теперь  сам  удивлен  и  возмущен
тем, что сделано. Это подрезало Алексея Александровича. Но, несмотря  на
падающее здоровье, несмотря на семейные горести,  Алексей  Александрович
не сдавался. В комиссии произошел раскол. Одни  члены  со  Стремовым  во
главе оправдывали свою ошибку тем, что они поверили ревизионной, руково-
димой Алексеем Александровичем комиссии, представившей донесение, и  го-
ворили, что донесение этой комиссии есть вздор и только исписанная бума-
га. Алексей Александрович с партией людей, видевших опасность такого ре-
волюционного отношения к бумагам, продолжал поддерживать данные, вырабо-
танные ревизионною комиссией. Вследствие этого в высших сферах и даже  в
обществе все спуталось, и, несмотря на то, что всех это крайне интересо-
вало, никто не мог понять, действительно ли бедствуют и погибают инород-
цы, или процветают. Положение Алексея Александровича вследствие этого  и
отчасти вследствие павшего на него презрения за неверность его жены ста-
ло весьма шатко. И в этом положении Алексей Александрович принял  важное
решение. Он, к удивлению комиссии, объявил,что он будет просить разреше-
ния самому ехать на место для исследования дела. И, испросив разрешение,
Алексей Александрович отправился в дальние губернии.
  Отъезд Алексея Александровича наделал много шума, тем более что он при
самом отъезде официально возвратил при бумаге прогонные деньги, выданные
ему на двенадцать лошадей для проезда до места назначения.
  - Я нахожу, что это очень благородно, - говорила про это Бетси с  кня-
гиней Мягкою. - Зачем выдавать на почтовых лошадей, когда все знают, что
везде теперь железные дороги?
  Но княгиня Мягкая была несогласна,  и  мнение  княгини  Тверской  даже
раздражило ее.
  - Вам хорошо говорить, - сказала она, - когда у вас миллионы я не знаю
какие, а я очень люблю, когда муж ездит ревизовать летом. Ему очень здо-
рово и приятно проехаться, а у меня уж так заведено, что на эти деньги у
меня экипаж и извозчик содержатся.
  Проездом в дальние губернии Алексей Александрович остановился  на  три
дня в Москве.
  На другой день своего приезда он поехал с визитом к генерал-губернато-
ру. На перекрестке у Газетного переулка, где всегда толпятся  экипажи  и
извозчики, Алексей Александрович вдруг услыхал свое  имя,  выкрикиваемое
таким громким и веселым голосом, что он не мог не  оглянуться.  На  углу
тротуара, в коротком модном пальто, с короткою модною шляпою  набекрень,
сияя улыбкой белых зуб между красными губами, веселый, молодой, сияющий,
стоял Степан Аркадьич, решительно и настоятельно кричавший и требовавший
остановки. Он держался одною рукой за окно остановившейся на углу  каре-
ты, из которой высовывались женская голова в бархатной шляпе и две детс-
кие головки, и улыбался и манил рукой зятя. Дама улыбалась доброю  улыб-
кой и тоже махала рукой Алексею Александровичу. Это была Долли с детьми.
  Алексей Александрович никого не хотел видеть в Москве, а  менее  всего
брата своей жены. Он приподнял шляпу и хотел  проехать,  но  Степан  Ар-
кадьич велел его кучеру остановиться и подбежал к нему через снег.
  - Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли?, А я вчера был у Дюссо
и вижу на доске "Каренин",, а мне и в голову не пришло, что  это  ты!  -
говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты. - А то я бы
зашел. Как я рад тебя видеть! - говорил он,  похлопывая  ногу  об  ногу,
чтобы отряхнуть с них снег. - Как не грех не дать знать! - повторил он.
  - Мне некогда было, я очень занят, - сухо ответил Алексей  Александро-
вич.
  - Пойдем же к жене, она так хочет тебя видеть.
  Алексей Александрович развернул плед, под которым  были  закутаны  его
зябкие ноги, и, выйдя из кареты, пробрался через снег к Дарье  Александ-
ровне.
  - Что же это, Алексей Александрович, за что вы  нас  так  обходите?  -
сказала Долли, улыбаясь.
  - Я очень занят был. Очень рад вас видеть, - сказал он тоном,  который
ясно говорил, что он огорчен этим. - Как ваше здоровье?
  - Ну, что моя милая Анна?
  Алексей Александрович промычал что-то и хотел уйти. Но Степан Аркадьич
остановил его.
  - А вот что мы сделаем завтра. Долли, зови его обедать! Позовем Козны-
шева и Песцова, чтоб его угостить московскою интеллигенцией.
  - Так,пожалуйста, приезжайте, - сказала Долли, - мы вас будем ждать  в
пять, шесть часов, если хотите. Ну, что моя милая Анна? Как давно...
  - Она здорова, - хмурясь, промычал Алексей Александрович. - Очень рад!
- и он направился к своей карете.
  - Будете? - прокричала Долли.
  Алексей Александрович проговорил что-то, чего Долли не  могла  расслы-
шать в шуме двигавшихся экипажей.
  - Я завтра заеду!- прокричал ему Степан Аркадьич.
  Алексей Александрович сел в карету и углубился в нее так, чтобы не ви-
дать и не быть видимым.
  - Чудак! - сказал Степан Аркадьич жене и,  взглянув  на  часы,  сделал
пред лицом движение рукой, означающее ласку жене и  детям,  и  молодецки
пошел по тротуару.
  - Стива! Стива!- закричала Долли, покраснев.
  Он обернулся.
  - Мне ведь нужно пальто Грише купить и Тане. Дай же мне денег!
  - Ничего, ты скажи, что я отдам, - и он скрылся, весело кивнув головой
проезжавшему знакомому.

                                    VII

  На другой день было воскресенье. Степан Аркадьич заехал в Большой  те-
атр на репетицию балета и передал  Маше  Чибисовой,  хорошенькой,  вновь
поступившей по его протекции танцовщице, обещанные накануне коральки,  и
за кулисой, в денной темноте театра, успел  поцеловать  ее  хорошенькое,
просиявшее от подарка личико. Кроме подарка коральков,  ему  нужно  было
условиться с ней о свидании после балета. Объяснив ей,  что  ему  нельзя
быть к началу балета, он обещался, что приедет к последнему акту и  све-
зет ее ужинать. Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выб-
рал рыбу и спаржу к обеду и в двенадцать часов был уже у Дюссо, где  ему
нужно было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице:
у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у но-
вого своего начальника, только что поступившего на это  высшее  место  и
ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его  непременно  привезти
обедать.
  Степан Аркадьич любил пообедать, но еще более  любил  дать  обед,  не-
большой, но утонченный и по еде, и питью, и по выбору гостей.  Программа
нынешнего обеда ему очень понравилась: будут окуни живые,  спаржа  и  la
piece de resistance - чудесный, но простой ростбиф  и  сообразные  вины:
это из еды и питья. А из гостей будут Кити и Левин, и,  чтобы  незаметно
это было, будет еще кузина и Щербацкий молодой, и la piece de resistance
из гостей - Кознышев Сергей и Алексей Александрович. Сергей  Иванович  -
москвич и философ, Алексей Александрович - петербуржец и практик; да по-
зовет еще известного чудака энтузиаста Песцова, либерала, говоруна,  му-
зыканта, историка и милейшего пятидесятилетнего юношу, который будет со-
ус или гарнир к Кознышеву и Каренину. Он будет раззадоривать и  стравли-
вать их.
  Деньги от купца за лес по второму сроку были получены и еще не  издер-
жаны, Долли была очень мила добра последнее время, и мысль  этого  обеда
во всех отношениях радовала Степана Аркадьича. Он находился в самом  ве-
селом расположении духа. Были два обстоятельства немножко неприятные; но
оба эти обстоятельства тонули в море добродушного веселья, которое  вол-
новалось в душе Степана Аркадьича. Эти два обстоятельства  были:  первое
то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича, заметил, что
он сух и строг с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича
и то, что он не приехал к ним и не дал знать о себе, с теми толками, ко-
торые он слышал об Анне и Вронском,  Степан  Аркадьич  догадывался,  что
что-то не ладно между мужем и женою.
  Это было одно неприятное. Другое немножко неприятное было то, что  но-
вый начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного че-
ловека, встающего в шесть часов утра, работающего, как лошадь, и требую-
щего такой же работы от подчиненных. Кроме того,  новый  начальник  этот
еще имел репутацию медведя в обращении и был, по слухам, человек  совер-
шенно противоположного направления тому, к которому принадлежал  прежний
начальник и до сих пор принадлежал сам Степан Аркадьич. Вчера Степан Ар-
кадьич являлся по службе в мундире, и новый начальник был очень  любезен
и разговорился с Облонским, как с знакомым; поэтому Степан Аркадьич счи-
тал своею обязанностью сделать ему визит в сюртуке. Мысль о том, что но-
вый начальник может нехорошо принять его,  было  это  другое  неприятное
обстоятельство. Но Степан Аркадьич инстинктивно чувствовал, что все  об-
разуется прекрасно. "Все люди, все человеки, как и мы грешные:  из  чего
злиться и ссориться?" - думал он, входя в гостиницу.
  - Здорово, Василий, - говорил он, в шляпе набекрень проходя по коридо-
ру и обращаясь к знакомому лакею, -  ты  бакенбарды  отпустил?  Левин  -
седьмой нумер, а? Проводи, пожалуйста. Да узнай, граф Аничкин  (это  был
новый начальник) примет ли?
  - Слушаю-с, - улыбаясь, отвечал Василий. - Давно к нам не жаловали.
  - Я вчера был, только с другого подъезда. Это седьмой?
  Левин стоял с тверским мужиком посредине номера и аршином мерил свежую
медвежью шкуру, когда вошел Степан Аркадьич.
  - А, убили?- крикнул Степан  Аркадьич.  -  Славная  штука!  Медведица?
Здравствуй, Архип!
  Он пожал руку мужику и присел на стул, не снимая пальто и шляпы.
  - Да сними же, посиди! - снимая с него шляпу, сказал Левин.
  - Нет, мне некогда, я только на одну секундочку, - отвечал Степан  Ар-
кадьич. Он распахнул пальто, но потом снял его  и  просидел  целый  час,
разговаривая с Левиным об охоте и о самых задушевных предметах.
  - Ну, скажи же, пожалуйста, что ты делал за границей? где был? -  ска-
зал Степан Аркадьич, когда мужик вышел.
  - Да я был в Германии, в Пруссии, во Франции, в Англии, но не в столи-
цах, а в фабричных городах, и много видел нового. И рад, что был.
  - Да, я знаю твою мысль устройства рабочего.
  - Совсем нет: в России не может быть вопроса рабочего. В России вопрос
отношения рабочего народа к земле; он и там есть, но там это починка ис-
порченного, а у нас...
  Степан Аркадьич внимательно слушал Левина.
  - Да, да! - говорил он. - Очень может быть, что ты прав, - сказал  он.
- Но я рад, что ты в бодром духе; и за медведями ездишь, и работаешь,  и
увлекаешься. А то мне Щербацкий говорил - он тебя встретил, - что  ты  в
каком-то унынии, все о смерти говоришь...
  - Да что же, я не перестаю думать о смерти, - сказал Левин. -  Правда,
что умирать пора. И что все это вздор. Я по правде тебе скажу: я  мыслью
своею и работой ужасно дорожу, но в сущности - ты подумай об этом:  ведь
весь этот мир наш - это маленькая плесень, которая наросла на  крошечной
планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, -  мысли,
дела! Все это песчинки.
  - Да это, брат, старо, как мир!
  - Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно,  то  как-то  все  делается
ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь и ничего не  останется,
то так все ничтожно! И я считаю очень важной свою мысль, а она  оказыва-
ется так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведи-
цу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, -  чтобы  только
не думать о смерти.
  Степан Аркадьич тонко и ласково улыбался, слушая Левина.
  - Ну, разумеется! Вот ты и пришел ко мне. Помнишь, ты нападал на  меня
за то, что я ищу в жизни наслаждений?
          Не будь, о моралист, так строг!..
  - Нет, все-таки в жизни хорошее есть то... - Левин запутался. -  Да  я
не знаю. Знаю только, что помрем скоро.
  - Зачем же скоро?
  - И знаешь, прелести в жизни меньше, когда думаешь о смерти, - но спо-
койнее.
  - Напротив, на последях еще веселей. Ну, однако, мне  пора,  -  сказал
Степан Аркадьич, вставая в десятый раз.
  - Да нет, посиди!- говорил Левин, удерживая его.  -  Теперь  когда  же
увидимся? Я завтра еду.
  - Я-то хорош! Я затем приехал... Непременно приезжай нынче ко мне обе-
дать. Брат твой будет, Каренин, мой зять, будет.
  - Разве он здесь? - сказал Левин и хотел спросить про Кити. Он слышал,
что она была в начале зимы в Петербурге у своей сестры, жены  дипломата,
и не знал, вернулась ли она, или нет, но раздумал расспрашивать. "Будет,
не будет - все равно".
  - Так приедешь?
  - Ну, разумеется.
  - Так в пять часов и в сюртуке.
  И Степан Аркадьич встал и пошел вниз к новому начальнику. Инстинкт  не
обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник оказался весьма  об-
ходительным человеком, и Степан Аркадьич позавтракал с ним  и  засиделся
так, что только в четвертом часу попал к Алексею Александровичу.

                                    VIII

  Алексей Александрович, вернувшись от обедни, проводил все утро дома. В
это утро ему предстояло два дела: во-первых, принять и направить отправ-
лявшуюся в Петербург и находившуюся теперь в Москве депутацию инородцев;
во-вторых, написать обещанное письмо адвокату. Депутация, хотя и вызван-
ная по инициативе Алексея Александровича, представляла много неудобств и
даже опасностей, и Алексей Александрович был очень рад, что застал ее  в
Москве. Члены этой депутации не имели ни малейшего понятия о своей  роли
и обязанности. Они были наивно уверены, что их дело состоит в том,  чтоб
излагать свои нужды и настоящее положение  вещей,  прося  помощи  прави-
тельства, и решительно не понимали, что некоторые заявления и требования
их поддерживали враждебную партию и  потому  губили  все  дело.  Алексей
Александрович долго возился с ними, написал им программу, из которой они
не должны были выходить, и, отпустив их, написал письма в Петербург  для
направления депутации. Главным помощником в этом деле должна  была  быть
графиня Лидия Ивановна. Она была специалистка в деле депутаций, и никто,
как она, не умел муссировать и давать настоящее направление  депутациям.
Окончив это, Алексей Александрович написал и письмо адвокату. Он без ма-
лейшего колебания дал ему разрешение действовать по его благоусмотрению.
В письмо он вложил три записки Вронского к Анне, которые нашлись в отня-
том портфеле.
  С тех пор, как Алексей Александрович выехал из дома  с  намерением  не
возвращаться в семью, и с тех пор, как он был у адвоката и  сказал  хоть
одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно,  как  он  перевел
это дело жизни в дело бумажное, он все больше и больше привыкал к своему
намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
  Он запечатывал конверт к адвокату, когда услыхал громкие звуки  голоса
Степана Аркадьича. Степан Аркадьич спорил со слугой Алексея  Александро-
вича и настаивал на том, чтоб о нем было доложено.
  "Все равно, - подумал Алексей Александрович, -  тем  лучше:  я  сейчас
объявлю о своем положении в отношении к его сестре и объясню,  почему  я
не могу обедать у него".
  - Проси! - громко проговорил он, сбирая бумаги и укладывая их в бювар.
  - Но вот видишь ли, что ты врешь, и он дома!-  ответил  голос  Степана
Аркадьича лакею, не пускавшему его, и, на ходу снимая пальто,  Облонский
вошел в комнату. - Ну, я очень рад, что застал тебя! Так я надеюсь...  -
весело начал Степан Аркадьич.
  - Я не могу быть, - холодно, стоя и не  сажая  гостя,  сказал  Алексей
Александрович.
  Алексей Александрович думал тотчас стать в те  холодные  отношения,  в
которых он должен был быть с братом жены, против которой он начинал дело
развода; но он не рассчитывал на то море добродушия, которое  выливалось
из берегов в душе Степана Аркадьича.
  Степан Аркадьич широко открыл свои блестящие, ясные глаза.
  - Отчего ты не можешь? Что ты хочешь сказать? с недоумением сказал  он
по-французски. - Нет, уж это обещано. И мы все рассчитываем на тебя.
  - Я хочу сказать, что не могу быть у вас, потому  что  те  родственные
отношения, которые были между нами, должны прекратиться.
  - Как? То есть как же? Почему? - с улыбкой проговорил Степан Аркадьич.
  - Потому что я начинаю дело развода с вашею  сестрой,  моею  женой.  Я
должен был...
  Но Алексей Александрович еще не успел окончить своей речи, как  Степан
Аркадьич уже поступил совсем не так, как он ожидал. Степан Аркадьич  ох-
нул и сел в кресло.
  - Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь!- вскрикнул Облонский, и
страдание выразилось на его лице.
  - Это так.
  - Извини меня, я не могу и не могу этому верить...
  Алексей Александрович сел, чувствуя,  что  слова  его  не  имели  того
действия, которое он ожидал, и что ему  необходимо  нужно  будет  объяс-
няться, и что, какие бы ни были его объяснения, отношения его  к  шурину
останутся те же.
  - Да, я поставлен в тяжелую необходимость требовать развода, -  сказал
он.
  - Я одно скажу, Алексей Александрович. Я знаю тебя за отличного, спра-
ведливого человека, знаю Анну - извини меня, я не могу переменить о  ней
мнения - за прекрасную, отличную женщину, и потому, извини  меня,  я  не
могу верить этому. Тут есть недоразумение, - сказал он.
  - Да, если б это было только недоразумение...
  - Позволь, я понимаю, - перебил Степан Аркадьич. -  Но,  разумеется...
одно: не надо торопиться. Не надо, не надо торопиться!
  - Я не торопился, - холодно сказал Алексей Александрович, - а  совето-
ваться в таком деле ни с кем нельзя. Я твердо решил.
  - Это ужасно!- сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. -  Я  бы  одно
сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это!-  сказал  он.  -
Дело еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с
моею женой, поговори с ней. Она любит Анну, как сестру,  любит  тебя,  и
она удивительная женщина. Ради бога, поговори  с  ней!  Сделай  мне  эту
дружбу, умоляю тебя!
  Алексей Александрович задумался, и Степан Аркадьич с участием  смотрел
на него, не прерывая его молчания.
  - Ты съездишь к ней?
  - Да я не знаю. Я потому не был у вас. Я полагаю, что  наши  отношения
должны измениться.
  - Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать,  что,  помимо  наших
родственных отношений, ты имеешь ко  мне,  хотя  отчасти,  те  дружеские
чувства, которые я всегда имел к тебе... И истинное уважение,  -  сказал
Степан Аркадьич, пожимая его руку. - Если б  даже  худшие  предположения
твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя  судить  ту
или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны изме-
ниться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
  - Ну, мы иначе смотрим на это дело, - холодно сказал Алексей Александ-
рович. - Впрочем, не будем говорить об этом.
  - Нет, почему же тебе не приехать? Хоть нынче обедать? Жена ждет тебя.
Пожалуйста, приезжай. И главное, переговори с ней. Она удивительная жен-
щина. Ради бога, на коленях умоляю тебя!
  - Если вы так хотите этого - я  приеду,  -  вздохнув,  сказал  Алексей
Александрович.
  И, желая переменить разговор, он спросил о том,  что  интересовало  их
общих, - о новом начальнике Степана Аркадьича, еще не  старом  человеке,
получившем вдруг такое высокое назначение.
  Алексей Александрович и прежде не любил графа Аничкина и всегда расхо-
дился с ним во мнениях, но теперь не мог удерживаться  от  понятной  для
служащих ненависти человека, потерпевшего поражение на службе, к челове-
ку, получившему повышение.
  - Ну что, видел ты его? - сказал Алексей Александрович с ядовитою  ус-
мешкой,
  - Как же, он вчера был у нас в присутствии. Он,  кажется,  знает  дело
отлично и очень деятелен.
  - Да, но на что направлена его деятельность? -  сказал  Алексе