мила была ему минуту тому  назад,
и ему не понравилась та манера, с которою она, как к себе  в  дом,  при-
ветствовала этого Васеньку с его лентами.
  Даже Сергей Иванович, который тоже вышел  на  крыльцо,  показался  ему
неприятен тем притворным дружелюбием, с которым он встретил Степана  Ар-
кадьича, тогда как Левин знал, что брат его не любил и не уважал Облонс-
кого.
  И Варенька, и та ему была противна тем, как она с своим  видом  sainte
nitouche знакомилась с этим господином, тогда как только и думала о том,
как бы ей выйти замуж.
  И противнее всех была Кити тем, как она поддалась тому тону веселья, с
которым этот господин, как на праздник для себя и для всех,  смотрел  на
свой приезд в деревню, и в  особенности  неприятна  была  тою  особенною
улыбкой, которою она отвечала на его улыбки.
  Шумно разговаривая, все пошли в дом; но как только все уселись,  Левин
повернулся и вышел.
  Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить  минутку
поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее,  сказав,  что  ему
нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны,
как нынче. "Им там все праздник, - думал он, - а тут дела  не  празднич-
ные, которые не ждут и без которых жить нельзя".

                                    VII

  Левин вернулся домой только тогда, когда послали звать его к ужину. На
лестнице стояли Кити с Агафьей Михайловной, совещаясь о винах к ужину.
  - Да что вы такой fuss делаете? Подать, что обыкновенно.
  - Нет, Стива не пьет... Костя, подожди, что с тобой? - заговорила  Ки-
ти, поспевая за ним, но он безжалостно, не дожидаясь ее,  ушел  большими
шагами в столовую и тотчас же вступил в общий оживленный разговор, кото-
рый поддерживали там Васенька Весловский и Степан Аркадьич.
  - Ну что же, завтра едем на охоту? - сказал Степан Аркадьич.
  - Пожалуйста, поедем, - сказал Весловский, пересаживаясь боком на дру-
гой стул и поджимая под себя жирную ногу.
  - Я очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? - сказал Левин
Весловскому, внимательно оглядывая его  ногу,  но  с  притворною  прият-
ностью, которую так знала в нем Кити и которая так не шла ему. - Дупелей
не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать рано. Вы не  уста-
нете? Ты не устал, Стива?
  - Я устал? Никогда еще не уставал. Давайте не спать всю ночь! Пойдемте
гулять.
  - В самом деле, давайте не спать! отлично! - подтвердил Весловский.
  - О, в этом мы уверены, что ты можешь не спать и другим не  давать,  -
сказала Долли мужу с той чуть заметною иронией,  с  которою  она  теперь
почти всегда относилась к своему мужу. - А по-моему, уж теперь пора... Я
пойду, я не ужинаю.
  - Нет, ты посиди, Долленька, - сказал Степан Аркадьич, переходя на  ее
сторону за большим столом, на котором ужинали.  -  Я  тебе  еще  сколько
расскажу!
  - Верно, ничего.
  - А ты знаешь, Весловский был у Анны. И он опять к ним едет. Ведь  они
всего в семидесяти верстах от вас. И я тоже непременно съезжу.  Весловс-
кий, поди сюда!
  Васенька перешел к дамам и сел рядом с Кити.
  - Ах, расскажите, пожалуйста, вы были у нее? Как она? -  ооратилась  к
нему Дарья Александровна.
  Левин остался на другом конце стола и, не переставая  разговаривать  с
княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли,  Кити
и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что  шел
таинственный разговор, он видел в лице своей жены  выражение  серьезного
чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо  Васеньки,
что-то оживленно рассказывавшего.
  - Очень у них хорошо, - рассказывал Васенька про Вронского и  Анну.  -
Я, разумеется, не беру на себя судить, но в их доме  чувствуешь  себя  в
семье.
  - Что ж они намерены делать?
  - Кажется, на зиму хотят ехать в Москву.
  - Как бы хорошо нам вместе съехаться у них! Ты когда поедешь? -  спро-
сил Степан Аркадьич у Васеньки.
  - Я проведу у них июль.
  - А ты поедешь? - обратился Степан Аркадьич к жене.
  - Я давно хотела и непременно поеду, - сказала Долли. - Мне ее  жалко,
и я знаю ее. Она прекрасная женщина. Я поеду одна, когда  ты  уедешь,  и
никого этим не стесню. И даже лучше без тебя.
  - И прекрасно, - сказал Степан Аркадьич. - А ты, Кити?
  - Я? Зачем я поеду? - вся вспыхнув, сказала Кити. И оглянулась на  му-
жа.
  - А вы знакомы с Анною Аркадьевной? - спросил  ее  Весловский.  -  Она
очень привлекательная женщина.
  - Да, - еще более краснея, отвечала она Весловскому, встала и  подошла
к мужу.
  - Так ты завтра едешь на охоту? - сказала она.
  Ревность его в эти несколько минут, особенно по тому румянцу,  который
покрыл ее щеки, когда она говорила с Весловским, уже  далеко  ушла.  Те-
перь, слушая ее слова, он их понимал уже по-своему. Как ни странно  было
ему потом вспоминать об этом, теперь ему казалось  ясно,  что  если  она
спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только потому,
чтобы знать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому, в ко-
торого она, по его понятиям, уже была влюблена.
  - Да, я поеду, - ненатуральным, самому себе противным голосом  отвечал
он ей.
  - Нет, лучше пробудьте завтра день, а то Долли не видала мужа  совсем,
а послезавтра поезжайте, - сказала Кити.
  Смысл слов Кити теперь уже переводился Левиным так: "Не разлучай  меня
с ним. Что ты уедешь - мне все равно, но дай мне  насладиться  обществом
этого прелестного молодого человека".
  - Ах, если ты хочешь, то мы завтра пробудем, - с особенной приятностью
отвечал Левин.
  Васенька между тем, нисколько и не подозревая того страдания,  которое
причинялось его присутствием, вслед за Кити встал от стола и,  следя  за
ней улыбающимся, ласковым взглядом, пошел за нею.
  Левин видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту не мог перевести  ды-
хания. "Как позволить себе смотреть так на мою жену!" - кипело в нем.
  - Так завтра? Поедем, пожалуйста, - сказал Васенька,  присаживаясь  на
стуле и опять подворачивая ногу по своей привычке.
  Ревность Левина еще дальше ушла. Уже он видел себя обманутым мужем,  в
котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы  доставлять  им
удобства жизни и удовольствия... Но, несмотря на то, он любезно  и  гос-
теприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах  и  согла-
сился ехать завтра.
  На счастье Левина, старая княгиня прекратила его  страдания  тем,  что
сама встала и посоветовала Кити идти спать. Но и тут не обошлось без но-
вого страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел по-
целовать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей
потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку:
  - Это у нас не принято.
  В глазах Левина она была виновата в том, что она допустила такие отно-
шения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей
не нравятся.
  - Ну что за охота спать! - сказал Степан Аркадьич,  после  выпитых  за
ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтичес-
кое настроение. - Смотри, смотри, Кити, - говорил он, указывая на подни-
мавшуюся из-за лип луну, - что за прелесть! Весловский, вот когда  сере-
наду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он при-
вез с собой прекрасные романсы, новые  два.  С  Варварой  Андреевной  бы
спеть.
  Когда все разошлись, Степан Аркадьич еще долго ходил с  Весловским  по
аллее, и слышались их спевавшиеся на новом романсе голоса.
  Слушая эти голоса, Левин насупившись сидел на кресле в спальне жены  и
упорно молчал на ее вопросы о том, что с ним; но когда, наконец, она са-
ма, робко улыбаясь, спросила: "Уж не что ли нибудь не понравилось тебе с
Весловским?" - его прорвало, и он высказал все; то, что  он  высказывал,
оскорбляло его и потому еще больше его раздражало.
  Он стоял пред ней с страшно блестевшими из-под насупленных бровей гла-
зами и прижимал к груди сильные руки, как будто напрягая все силы  свои,
чтобы удержать себя. Выражение лица его было бы сурово и  даже  жестоко,
если б оно вместе с тем не выражало страдания, которое трогало ее. Скулы
его тряслись, и голос обрывался.
  - Ты пойми, что я не ревную: это мерзкое слово. Я не могу ревновать  и
верить, чтоб... Я не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно... Я не
ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь смеет  думать,  смеет
смотреть на тебя такими глазами...
  - Да какими глазами? - говорила Кити, стараясь как можно  добросовест-
нее вспомнить все речи и жесты нынешнего вечера и все их оттенки.
  Во глубине души она находила, что было что-то именно в ту минуту,  как
он перешел за ней на другой конец стола, но не смела признаться  в  этом
даже самой себе, тем более не решалась сказать это ему  и  усилить  этим
его страдание.
  - И что же может быть привлекательного во мне, какая я?..
  - Ах!- вскрикнул он, хватаясь за голову. - Ты бы не  говорила!..  Зна-
чит, если бы ты была привлекательна...
  - Да нет, Костя, да постой, да  послушай!  -  говорила  она,  с  стра-
дальчески-соболезнующим выражением глядя на него. - Ну, что же ты можешь
думать? Когда для меня нет людей, нету, нету!.. Ну хочешь ты, чтоб я ни-
кого не видала?
  В первую минуту ей была оскорбительна его ревность; ей  было  досадно,
что малейшее развлечение, и самое невинное, было ей запрещено; но теперь
она охотно пожертвовала бы и не такими пустяками, а всем  для  его  спо-
койствия, чтоб избавить его от страдания, которое он испытывал.
  - Ты пойми ужас и комизм моего положения, - продолжал он отчаянным ше-
потом, - что он у меня в доме, что он ничего  неприличного,  собственно,
ведь не сделал, кроме этой развязности и поджимания ног. Он считает  это
самым хорошим тоном, и потому я должен быть любезен с ним.
  - Но, Костя, ты преувеличиваешь, - говорила Кити, в глубине души раду-
ясь той силе любви к ней, которая выражалась теперь в его ревности.
  - Ужаснее всего то, что ты - какая ты всегда, и теперь, когда ты такая
святыня для меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг  та-
кая дрянь... Не дрянь, зачем я его браню? Мне до него дела  нет.  Но  за
что мое, твое счастье?..
  - Знаешь, я понимаю, отчего это сделалось, - начала Кити.
  - Отчего? отчего?
  - Я видела, как ты смотрел, когда мы говорили за ужином.
  - Ну да, ну да!- испуганно сказал Левин.
  Она рассказала ему, о чем они говорили. И, рассказывая это,она задыха-
лась от волнения. Левин помолчал, потом пригляделся к ее бледному, испу-
ганному лицу и вдруг схватился за голову.
  - Катя, я измучал тебя! Голубчик, прости меня! Это сумасшествие! Катя,
я кругом виноват. И можно ли было из такой глупости так мучаться?
  - Нет, мне тебя жалко.
  - Меня? Меня? Что я? Сумасшедший... А тебя за что? Это ужасно  думать,
что всякий человек чужой может расстроить наше счастье.
  - Разумеется, это-то и оскорбительно...
  - Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас все лето и буду рас-
сыпаться с ним в любезностях, - говорил Левин, целуя ее руки. - Вот уви-
дишь. Завтра... Да, правда, завтра мы едем.

                                    VIII

  На другой день, дамы еще не вставали, как охотничьи экипажи,  катки  и
тележка стояли у подъезда, и Ласка, еще с утра  понявшая,  что  едут  на
охоту, навизжавшись и напрыгавшись досыта, сидела на катках подле  куче-
ра, взволнованно и неодобрительно за промедление глядя на дверь, из  ко-
торой все еще не выходили охотники. Первый вышел Васенька  Весловский  в
больших новых сапогах, доходивших до половины толстых ляжек,  в  зеленой
блузе, подпоясанной новым, пахнущим кожей патронташем, и в своем колпач-
ке с лентами, и с английским новеньким ружьем без  антапок  и  перевязи.
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав, спросила у него
по-своему, скоро ли выйдут те, но, не получив от него ответа,  вернулась
на свой пост ожидания и опять замерла, повернув набок голову и  насторо-
жив одно ухо. Наконец дверь с грохотом отворилась,  вылетел,  кружась  и
повертываясь на воздухе, Крак, половопегий пойнтер Степана Аркадьича,  и
вышел сам Степан Аркадьич с ружьем в руках и с сигарой  во  рту.  "Тубо,
тубо, Крак!" - покрикивал он ласково на собаку, которая  вскидывала  ему
лапы на живот и грудь, цепляясь ими за ягдташ. Степан Аркадьич был  одет
в поршни и подвертки, в оборванные панталоны и короткое пальто. На голо-
ве была развалина какой-то шляпы, но ружье новой системы было игрушечка,
и ягдташ и патронташ, хотя истасканные, были наилучшей доброты.
  Васенька Весловский не понимал прежде этого настоящего охотничьего ще-
гольства - быть в отрепках, но иметь охотничью снасть самого лучшего ка-
чества. Он понял это теперь, глядя на Степана Аркадьича, в этих отрепках
сиявшего своею элегантною, откормленною и веселою барскою фигурой, и ре-
шил, что он к следующей охоте непременно так устроится.
  - Ну, а хозяин наш что? - спросил он.
  - Молодая жена, - улыбаясь, сказал Степан Аркадьич.
  - Да, и такая прелестная.
  - Он уже был одет. Верно, опять побежал к ней.
  Степан Аркадьич угадал. Левин забежал опять к жене спросить у нее  еще
раз, простила ли она его за вчерашнюю глупость, и еще затем, чтобы  поп-
росить ее, чтобы она, ради Христа, была осторожнее.  Главное,  от  детей
была бы дальше, - они всегда могут толкнуть. Потом надо было еще раз по-
лучить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то,  что  он
уезжает на два дня, и еще просить ее  непременно  прислать  ему  записку
завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб  он
мог знать, что она благополучна.
  Кити, как всегда, больно было на два дня  расставаться  с  мужем,  но,
увидав его оживленную фигуру, казавшуюся особенно большою  и  сильною  в
охотничьих сапогах и белой блузе, и какое-то непонятное ей сияние  охот-
ничьего возбуждения, она из-за его радости забыла свое огорчение и весе-
ло простилась с ним.
  - Виноват, господа! - сказал он, выбегая на крыльцо. - Завтрак положи-
ли? Зачем рыжего направо? Ну, все равно. Ласка, брось, пошла сидеть!
  - Пусти в холостое стадо, - обратился он к скотнику, дожидавшемуся его
у крыльца с вопросом о валушках. - Виноват, вот еще злодей идет.
  Левин соскочил с катков, на которые он уже сел было, к рядчику-плотни-
ку, с саженью шедшему к крыльцу.
  - Вот вчера не пришел в контору, теперь меня задерживаешь. Ну, что?
  - Прикажите еще поворот сделать. Всего-три ступеньки прибавить. И при-
гоним в самый раз. Много покойнее будет.
  - Ты бы слушал меня, - с досадой отвечал Левин. - Я говорил,  установи
тетивы и потом ступени врубай. Теперь не поправишь. Делай, как я  велел,
- руби новую.
  Дело было в том, что в строящемся флигеле  рядчик  испортил  лестницу,
срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли  пока-
тые, когда ее поставили на место. Теперь рядчик  хотел,  оставив  ту  же
лестницу, прибавить три ступени.
  - Много лучше будет.
  - Да куда же она у тебя выйдет с тремя ступенями?
  - Помилуйте-с, - с презрительною улыбкой сказал  плотник.  -  В  самую
тахту выйдет. Как, значит, возьмется снизу, - с убедительным жестом ска-
зал он, - пойдеть, пойдеть и придеть.
  - Ведь три ступеньки и в длину прибавят... Куда ж она придет?
  - Так она, значит, снизу как пойдеть, так и придеть, - упорно и убеди-
тельно говорил рядчик.
  - Под потолок и в стену она придет.
  - Помилуйте. Ведь снизу пойдеть. Пойдеть, пойдеть и придеть.
  Левин достал шомпол и стал по пыли рисовать ему лестницу.
  - Ну, видишь?
  - Как прикажете, - сказал плотник, вдруг просветлев глазами и, очевид-
но, поняв, наконец, дело. - Видно, приходится новую рубить.
  - Ну, так так и делай, как велено!- крикнул Левин, садясь на катки.  -
Пошел! Собак держи, Филипп!
  Левин испытывал теперь, оставив позади себя все заботы семейные и  хо-
зяйственные, такое сильное чувство радости жизни и ожиданья, что ему  не
хотелось говорить. Кроме того, он испытывал то чувство  сосредоточенного
волнения,  которое  испытывает  всякий  охотник,  приближаясь  к   месту
действия. Если его что и занимало теперь, то лишь вопросы о том,  найдут
ли они что в Колпенском болоте, о том, какова окажется Ласка в сравнении
с Краком и как-то самому ему удастся стрелять нынче.  Как  бы  не  осра-
миться ему пред новым человеком? Как бы Облонский не  обстрелял  его?  -
тоже приходило ему в голову.
  Облонский испытывал подобное же чувство и был тоже неразговорчив. Один
Васенька Весловский не переставая весело  разговаривал.  Теперь,  слушая
его, Левину совестно было вспомнить, как он был неправ к нему вчера. Ва-
сенька был действительно славный малый, простой, добродушный и очень ве-
селый. Если бы Левин сошелся с ним холостым, он бы сблизился с ним. Было
немножко неприятно Левину его праздничное отношение к жизни  и  какая-то
развязность элегантности. Как будто он признавал за собой высокое несом-
ненное значение за то, что у него были длинные ногти, и  шапочка  и  ос-
тальное соответствующее; но это можно было извинить за его добродушие  и
порядочность. Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным вы-
говором на французском и английском языках и тем, что он был человек его
мира.
  Васеньке чрезвычайно понравилась степная донская лошадь на левой прис-
тяжке. Он все восхищался ею.
  - Как хорошо верхом на степной лошади скакать по степи. А?  Не  правда
ли? - говорил он.
  Что-то такое он представлял себе в езде на степной лошади дикое,  поэ-
тическое, из которого ничего не выходило; но наивность его, в особеннос-
ти в соединении с его красотой, милою улыбкой и грацией  движений,  была
очень привлекательна. Оттого ли, что натура его была симпатична  Левину,
или потому, что Левин старался в искупление вчерашнего греха найти в нем
все хорошее, Левину было приятно с ним.
  Отъехав три версты, Весловский вдруг хватился сигар и бумажника  и  не
знал, потерял ли их, или оставил  на  столе.  В  бумажнике  было  триста
семьдесят рублей, и потому нельзя было так оставить этого.
  - Знаете что, Левин, я на этой донской пристяжной проскачу домой.  Это
будет отлично. А? - говорил он, уже готовясь влезать.
  - Нет, зачем же? - отвечал Левин, рассчитавший, что в Васеньке  должно
быть не менее шести пудов веса. - Я кучера пошлю.
  Кучер поехал на пристяжной, а Левин стал сам править парой.

                                     IX

  - Ну, какой же наш маршрут? Расскажи-ка хорошенько,  -  сказал  Степан
Аркадьич.
  - План следующий: теперь мы едем до Гвоздева. В Гвоздеве болото  дупе-
линое по сю сторону, а за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и  ду-
пеля бывают. Теперь жарко, и мы к  вечеру  (двадцать  верст)  приедем  и
возьмем вечернее поле; переночуем, а уже завтра в большие болота.
  - А дорогой разве ничего нет?
  - Есть; но задержимся, и жарко. Есть славные два местечка, да едва  ли
есть что.
  Левину самому хотелось зайти в эти местечки, но местечки были от  дома
близкие, он всегда мог взять их, и местечки были маленькие, - троим нег-
де стрелять. И потому он кривил душой, говоря, что едва ли есть что. По-
равнявшись с маленьким болотцем, Левин хотел проехать мимо,  но  опытный
охотничий глаз Степана Аркадьича тотчас же рассмотрел  видную  с  дороги
мочежину.
  - Не заедем ли? - сказал он, указывая на болотце.
  - Левин, пожалуйста! как отлично! - стал просить Васенька  Весловский,
и Левин не мог не согласиться.
  Не успели они остановиться, как собаки, перегоняя одна другую, уже ле-
тели к болоту.
  - Крак! Ласка!..
  Собаки вернулись.
  - Втроем тесно будет. Я побуду здесь, - сказал Левин, надеясь, что они
ничего не найдут, кроме чибисов, которые поднялись от собак и, перекачи-
ваясь на лету, жалобно плакали над болотом.
  - Нет. Пойдемте, Левин, пойдем вместе! - звал Весловский.
  - Право, тесно. Ласка, назад! Ласка! Ведь вам не нужно другой собаки?
  Левин остался у линейки и с завистью смотрел  на  охотников.  Охотники
прошли все болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного уби