и написал длинную фразу. Она все поняла и,не спрашивая его: так
ли? взяла мел и тотчас же ответила.
  Он долго не мог понять того, что она записала, и часто взглядывал в ее
глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить  те
слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих счастьем глазах ее он
понял все, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но  он  еще
не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и запи-
сала ответ: Да.
  - В secretaire играете? - сказал старым князь, подходя. -  Ну,  поедем
однако, если ты хочешь поспеть в театр.
  Левин встал и проводил Кити до дверей.
  В разговоре их все было сказано; было сказано, что она любит его и что
скажет отцу и матери, что завтра он приедет утpом.

                                    XIV

  Когда Кити уехала и Левин остался один, он почувствовал  такое  беспо-
койство без нее и такое нетерпеливое желание поскорее,  поскорее  дожить
до завтрашнего утра, когда он опять увидит ее и  навсегда  соединится  с
ней, что он испугался, как смерти, этих четырнадцати часов, которые  ему
предстояло провести без нее. Ему  необходимо  было  быть  и  говорить  с
кем-нибудь, чтобы не остаться одному, чтоб обмануть  время.  Степан  Ар-
кадьич был бы для него самый приятный собеседник, но он ехал, как он го-
ворил, на вечер, в действительности же в балет. Левин только успел  ска-
зать ему, что он счастлив и что он любит его и никогда, никогда не забу-
дет того, что он для него сделал. Взгляд и улыбка Степана Аpкадьича  по-
казали Левину, что он понимал как должно это чувство.
  - Что ж, не пора умирать? - сказал Степан Аркадьич, с умилением  пожи-
мая руку Левина.
  - Нннеет! - сказал Левин.
  Дарья Александровна, прощаясь с ним, тоже как бы поздравила его,  ска-
зав:
  - Как я рада, что вы встретились опять с Кити, надо  дорожить  старыми
дружбами.
  Но Левину неприятны были эти слова Дарьи Алеандровны. Она не могла по-
нять, как все это было высоко и недоступно ей,  и  она  не  должна  была
сметь упоминать об этом.
  Левин простился с ними, но, чтобы не оставаться одному,  пpицепился  к
своему бpату.
  - Ты куда едешь?
  - Я в заседание.
  - Ну, и я с тобой. Можно?
  - Отчего же? поедем, - улыбаясь, сказал Сергей Иванович. - Что с тобой
нынче?
  - Со мной? Со мной счастье! - сказал Левин, опуская окно каpеты, в ко-
тоpой они ехали. - Ничего тебе? а то душно. Со мной счастье!  Отчего  ты
не женился никогда?.
  Сергей Иванович улыбнулся.
  - Я очень рад, она, кажется, славная де... - начал было Сергей  Ивано-
вич.
  - Не говори, не говори, не говори! - закричал Левин, схватив его обеи-
ми руками за воротник его шубы и запахивая его.  "Она  славная  девушка"
были  такие  простые,  низменные  слова,  столь  несоответственные   его
чувству.
  Сергей Иванович засмеялся веселым смехом, что с ним редко бывало.
  - Ну, все-таки можно сказать, что я очень рад этому.
  - Это можно завтра, завтра, и больше ничего!  Ничего,  ничего,  молча-
ние!- сказал Левин и, запахнув его еще  раз  шубой,  прибавил:-  Я  тебя
очень люблю! Что же, можно мне быть в заседании?
  - Разумеется, можно.
  - О чем у вас нынче речь? - спрашивал Левин, не переставая улыбаться.
  Они приехали в заседание. Левин слушал, как секретарь, запинаясь,  чи-
тал протокол, которого, очевидно, сам не понимал; но Левин видел по лицу
этого секретаря, какой он был милый, добрый и славный человек. Это видно
было по тому, как он мешался и конфузился, читая протокол.  Потом  нача-
лись речи. Они спорили об отчислении каких-то сумм и  о  проведении  ка-
ких-то труб, и Сергей Иванович уязвил двух членов и  что-то  победоносно
долго говорил; и другой член, написав что-то на бумажке, заробел  снача-
ла, но потом ответил ему очень ядовито и мило. И потом Свияжский (он был
тут же) тоже что-то сказал так красиво и благородно. Левин слушал  их  и
ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни труб, ничего этого не  было
и что они вовсе не сердились, а что они были все такие  добрые,  славные
люди, и так все это хорошо, мило шло между ними. Никому они не мешали, и
всем было приятно. Замечательно было для Левина то, что они все для него
нынче были видны насквозь, и по маленьким, прежде  незаметным  признакам
он узнавал душу каждого и ясно видел, что они все были добрые. В особен-
ности его, Левина, они все чрезвычайно любили нынче. Это видно  было  по
тому, как они говорили с ним, как ласково, любовно смотрели на него даже
все незнакомые.
  - Ну что же, ты доволен? - спросил у него Сергей Иванович.
  - Очень. Я никак не думал, что это так интересно! Славно, прекрасно!
  Свияжский подошел к Левину и звал его к себе чай пить. Левин никак  не
мог понять и вспомнить, чем он был недоволен в Свияжском, чего он  искал
от него. Он был умный и удивительно добрый человек.
  - Очень рад, - сказал он и спросил про жену и  про  свояченицу.  И  по
странной филиации мыслей, так как в его воображении мысль  о  свояченице
Свияжского связывалась с браком, ему  представилось,  что  никому  лучше
нельзя рассказать своего счастья, как жене и свояченице Свияжского, и он
очень был рад ехать к ним.
  Свияжский расспрашивал его про его дело в деревне, как  и  всегда,  не
предполагая никакой возможности найти что-нибудь не найденное в  Европе,
и теперь это нисколько не неприятно было Левину. Он, напротив,  чувство-
вал, что Свияжский прав, что все это дело ничтожно, и видел удивительную
мягкость и нежность, с которою Свияжский избегал высказыванья своей пра-
воты. Дамы Свияжского были особенно милы. Левину казалось, что  они  все
уже знают и сочувствуют ему, но не говорят только  из  деликатности.  Он
просидел у них час, два, три, pазговаривая о разных предметах, но подра-
зумевал одно то, что наполняло его душу, и не замечал того, что он надо-
ел им ужасно и что им давно пора было спать. Свияжский проводил  его  до
передней, зевая и удивляясь тому странному состоянию, в котором был  его
приятель. Был второй час. Левин вернулся в гостиницу и испугался мысли о
том, как он один теперь с своим нетерпением проведет остающиеся ему  еще
десять часов. Не спавший чередовой лакей зажег ему свечи и  хотел  уйти,
но Левин остановил его. Лакей этот, Егор, которого прежде не замечал Ле-
вин, оказался очень умным и хорошим, а главное, добрым человеком.
  - Что же, трудно, Егор, не спать?
  - Что делать! Наша должность такая. У господ покойнее;  зато  pасчетов
здесь больше.
  Оказалось, что у Егоpа была семья, тpи мальчика и дочь  швея,  котоpую
он хотел отдать замуж за пpиказчика в шоpной лавке.
  Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль  о  том,  что  в  бpаке
главное дело любовь и что с любовью всегда будешь счастлив,  потому  что
счастье бывает только в тебе самом.
  Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в
потвеpждение ее он пpивел неожиданное для Левина замечание  о  том,  что
когда он жил у хороших господ, он всегда был своими господами доволен  и
тепеpь вполне доволен своим хозяином, хоть он фpанцуз.
  "Удивительно добрый человек", - думал Левин.
  - Ну, а ты, Егор, когда женился, ты любил свою жену?
  - Как же не любить, - отвечал Егор.
  И Левин видел, что Егор находится тоже в восторженном состоянии и  на-
меревается высказать все свои задушевные чувства.
  - Моя жизнь тоже удивительная. Я сызмальства...  -  начал  он,  блестя
глазами, очевидно заразившись восторженностью Левина, так  же  как  люди
заражаются зевотой.
  Но в это время послышался звонок; Егор ушел, и Левин остался один.  Он
почти ничего не ел за обедом, отказался от чая и ужина у  Свияжских,  но
не мог подумать об ужине. Он не спал прошлую ночь, но не мог и думать  о
сне. В комнате было свежо, но его душила жара. Он отворил обе форточки и
сел на стол против форточек. Из-за  покрытой  снегом  крыши  видны  были
узорчатый с цепями крест и выше его - поднимающийся треугольник  созвез-
дия Возничего с желтовато-яркою Капеллой. Он смотрел то на крест, то  на
звезду, вдыхал в себя свежий морозный  воздух,  равномерно  вбегающий  в
комнату, и, как во сне, следил за возникающими в воображении образами  и
воспоминаниями. В четвертом часу он услыхал шаги по коридору и  выглянул
в дверь. Это возвращался знакомый ему игрок  Мяскин  из  клуба.  Он  шел
мрачно, насупившись и откашливаясь. "Бедный, несчастный!" - подумал  Ле-
вин, и слезы выступили ему на глаза от любви и жалости к этому человеку.
Он хотел поговорить с ним, утешить его; но, вспомнив, что он в одной ру-
башке, раздумал и опять сел к форточке, чтобы купаться в холодном возду-
хе и глядеть на этот чудной формы, молчаливый, но полный для него значе-
ния крест и на возносящуюся желто-яркую звезду. В седьмом часу  зашумели
полотеры, зазвонили к какой-то службе, и Левин почувствовал, что начина-
ет зябнуть. Он затворил форточку, умылся, оделся и вышел на улицу.

                                     XV

  На улицах еще было пусто. Левин пошел к дому Щербацких. Парадные двери
были заперты, и все спало. Он пошел назад, вошел опять в номер и  потре-
бовал кофе. Денной лакей, уже не Егор, принес ему. Левин хотел  вступить
с ним в разговор, но лакею позвонили, и он ушел. Левин попробовал отпить
кофе и положить калач в рот, но рот его решительно не знал, что делать с
калачом. Левин выплюнул калач, надел пальто и пошел  опять  ходить.  Был
десятый час, когда он во второй раз пришел к крыльцу Щербацких.  В  доме
только что встали, и повар шел за провизией. Надо было  прожить  еще  по
крайней мере два часа.
  Всю эту ночь и утро Левин жил совершенно бессознательно  и  чувствовал
себя совершенно изъятым из условий материальной жизни. Он  не  ел  целый
день, не спал две ночи, провел несколько  часов  раздетый  на  морозе  и
чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он  чувство-
вал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия  мышц  и
чувствовал, что все может сделать. Он был уверен, что полетел  бы  вверх
или сдвинул бы угол дома, если б это понадобилось. Он проходил остальное
время по улицам, беспрестанно посматривая на часы и оглядываясь по  сто-
ронам.
  И что он видел тогда, того после уже он никогда не видал. В особеннос-
ти дети, шедшие в школу, голуби сизые, слетевшие с крыши на  тротуар,  и
сайки, посыпанные мукой, которые выставила невидимая рука, тронули  его.
Эти сайки, голуби и два мальчика были неземные существа. Все это  случи-
лось в одно время: мальчик подбежал к голубю и,  улыбаясь,  взглянул  на
Левина; голубь затрещал крыльями и отпорхнул,  блестя  на  солнце  между
дрожащими в воздухе пылинками снега, а из окошка пахнуло духом  печеного
хлеба и выставились сайки. Все это вместе было  так  необычайно  хорошо,
что Левин засмеялся и заплакал от радости. Сделав большой круг по Газет-
ному переулку и Кисловке, он вернулся опять в гостиницу и, положив  пред
собой часы, сел, ожидая двенадцати. В соседнем номере говорили что-то  о
машинах и обмане и кашляли утренним кашлем. Они  не  понимали,  что  уже
стрелка подходит к двенадцати. Стрелка подошла. Левин вышел на  крыльцо.
Извозчики, очевидно, все знали. Они с счастливыми лицами окружили  Леви-
на, споря между собой и предлагая свои услуги. Стараясь не обидеть  дру-
гих извозчиков и обещав с теми тоже поездить, Левин взял одного и  велел
ехать к Щербацким. Извозчик был прелестен в белом, высунутом из-под каф-
тана и натянутом на налитой, красной, крепкой шее вороте рубахи. Сани  у
этого извозчика были высокие, ловкие, такие, на каких  Левин  уже  после
никогда не ездил, и лошадь была хороша и старалась бежать, но не  двига-
лась с места. Извозчик знал дом Щербацких и, особенно почтительно к  се-
доку округлив руки и сказав "прру", осадил у подъезда.  Швейцар  Щербац-
ких, наверное, все знал. Это видно было по улыбке его глаз  и  по  тому,
как он сказал:
  - Ну, давно не были, Константин Дмитриич!
  Не только он все знал, но он, очевидно, ликовал и делал усилия,  чтобы
скрыть свою радость. Взглянув в его старческие милые глаза, Левин  понял
даже что-то еще новое в своем счастье.
  - Встали?
  - Пожалуйте! А то оставьте здесь, - сказал он  улыбаясь,  когда  Левин
хотел вернуться взять шапку. Это что-нибудь значило.
  - Кому доложить прикажете? - спросил лакей.
  Лакей был хотя и молодой и из новых лакеев, франт, но очень  добрый  и
хороший человек и тоже все понимал..
  - Княгине... Князю... Княжне... - сказал Левин.
  Первое лицо, которое он увидал, была mademoiselle Linon. Она шла  чрез
залу, и букольки и лицо ее сияли. Он только что  заговорил  с  нею,  как
вдруг за дверью послышался шорох платья, и mademoiselle Linon исчезла из
глаз Левина, и радостный ужас близости  своего  счастья  сообщился  ему.
Mademoiselle Linon заторопилась и, оставив его, пошла  к  другой  двери.
Только что она вышла, быстрые-быстрые легкие шаги зазвучали по  паркету,
и его счастье, его жизнь, он сам - лучшее его самого себя, то,  чего  он
искал и желал так долго, быстро-быстро близилось к нему. Она не шла,  но
какой-то невидимою силой неслась к нему.
  Он видел только ее ясные, правдивые глаза, испуганные той же  радостью
любви, которая наполняла и его сердце. Глаза эти светились ближе и  бли-
же, ослепляя его своим светом любви. Она остановилась подле самого  его,
касаясь его. Руки ее поднялись и опустились ему на плечи.
  Она сделала все, что могла, - она подбежала к нему и отдалась вся, ро-
бея и радуясь. Он обнял ее и прижал губы к ее рту, искавшему  его  поце-
луя.
  Она тоже не спала всю ночь и все утро ждала  его.  Мать  и  отец  были
бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала  его.  Она  первая
хотела объявить ему свое и его счастье. Она  готовилась  одна  встретить
его и радовалась этой мысли, и робела, и стыдилась, и сама не знала, что
она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока  уйдет
mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая
себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
  - Пойдемте к мама! - сказала она,взяв его за руку. Он долго не мог ни-
чего сказать, не столько потому, что он боялся словом  испортить  высоту
своего чувства, сколько потому, что каждый раз,  как  он  хотел  сказать
что-нибудь, вместо слов,  он  чувствовал,  что  у  него  вырвутся  слезы
счастья. Он взял ее руку и поцеловал.
  - Неужели это правда? - сказал он, наконец, глухим голосом. - Я не мо-
гу верить, что ты любишь меня!
  Она улыбнулась этому "ты" и той робости, с которою он взглянул на нее.
  - Да!- значительно, медленно проговорила она. - Я так счастлива!
  Она, не выпуская руки его, вошла в гостиную. Княгиня, увидав их, зады-
шала часто и тотчас же заплакала и тотчас же засмеялась и таким  энерги-
ческим шагом, какого не ждал Левин, подбежала к ним и, обняв голову  Ле-
вину, поцеловала его и обмочила его щеки слезами.
  - Так все кончено! Я рада. Люби ее. Я рада... Кити!
  - Скоро устроились! - сказал старый князь, стараясь быть  равнодушным;
но Левин заметил, что глаза его были влажны, когда он обратился к нему.
  - Я давно, всегда этого желал! - сказал он, взяв за руку Левина и при-
тягивая его к себе. - Я еще тогда, когда эта ветреница вздумала...
  - Папа! - вскрикнула Кити и закрыла ему рот руками.
  - Ну, не буду!- сказал он. - Я очень, очень... ра... Ах! как я глуп...
  Он обнял Кити, поцеловал ее лицо, руку, опять лицо и перекрестил ее.
  И Левина охватило новое чувство любви к этому прежде чуждому ему чело-
веку, старому князю, когда он смотрел, как Кити долго и  нежно  целовала
его мясистую руку.

                                    XVI

  Княгиня сидела в кресле молча и улыбалась; князь сел подле  нее.  Кити
стояла у кресла отца, все не выпуская его руку. Все молчали.
  Княгиня первая назвала все словами и перевела все мысли  и  чувства  в
вопросы жизни. И всем одинаково странно и больно даже это  показалось  в
первую минуту.
  - Когда же? Надо благословить и объявить. А когда же свадьба?  Как  ты
думаешь, Александр?
  - Вот он, - сказал старый князь, указывая на Левина, - он тут  главное
лицо.
  - Когда? - сказал Левин, краснея. - Завтра. Если вы меня  спрашиваете,
то, по-моему, нынче благословить и завтра свадьба.
  - Ну, полно, mon cher, глупости!
  - Ну, через неделю.
  - Он точно сумасшедший.
  - Нет, отчего же?
  - Да помилуй!- радостно улыбаясь этой поспешности, сказала мать.  -  А
приданое?
  "Неужели будет приданое и все это? - подумал Левин с ужасом. - А впро-
чем, разве может приданое, и благословение, и все это - разве это  может
испортить мое счастье? Ничто не может испортить!" Он взглянул на Кити  и
заметил, что ее нисколько, нисколько  не  оскорбила  мысль  о  приданом.
"Стало быть, это нужно", - подумал он.
  - Я ведь ничего не знаю, я только сказал свое  желание,  -  проговорил
он, извиняясь.
  - Так мы рассудим. Теперь можно благословить и объявить. Это так.
  Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела идти;  но  он  удержал
ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз,улыбаясь, поце-
ловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько,
они ли опять влюблены, или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли,
Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой
и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал  совсем
не то, что нужно было.
  - Как я знал, что это так будет! Я никогда не надеялся; но  в  душе  я
был уверен всегда, - сказал он. - Я верю, что это было предназначено.
  - А я? - сказала она. - Даже тогда... - Она остановилась и опять  про-
должала, решительно глядя на него своими правдивыми глазами, - даже тог-
да, когда я оттолкнула от себя свое счастье. Я любила всегда вас одного,
но я была увлечена. Я должна сказать... Вы можете забыть это?
  - Может быть, это к лучшему. Вы мне должны простить многое.  Я  должен
сказать вам...
  Это было одно из того, что он решил сказать ей. Он решился сказать  ей
с первых же дней две вещи - то, что он не так чист, как она, и другое  -
что он неверующий.Это было мучительно, но он считал, что должен  сказать
и то и другое.
  - Нет, не теперь, после!- сказал он.
  - Хорошо, после, но непременно скажите. Я не боюсь ничего.  Мне  нужно
все знать. Теперь кончено.
  Он досказал:
  - Кончено то, что вы возьмете меня, какой бы я ни был,  не  откажетесь
от меня? Да?
  - Да, да.
  Разговор их был прерван mademoiselle Linon, которая, хотя и притворно,
но нежно улыбаясь, пришла поздравлять свою любимую воспитанницу. Еще она
не вышла, как с поздравлениями пришли слуги. Потом  приехали  родные,  и
начался тот блаженный сумбур, из которого Левин уже не выходил до друго-
го дня своей свадьбы. Левину было постоянно неловко, скучно, но напряже-
ние счастья шло, все увеличиваясь. Он постоянно чувствовал, что от  него
требуется многое, чего он не знает, и он делал все, что ему говорили,  и
все это доставляло ему счастье. Он думал, что его  сватовство  не  будет
иметь ничего похожего на другие, что обычные условия сватовства испортят
его особенное счастье; но кончилось тем, что он делал то же, что другие,
и счастье его от этого только увеличивалось и  делалось  более  и  более
особенным, не имевшим и не имеющим ничего подобного.
  - Теперь мы поедим конфет, - говорила m-lle Linon, - и Левин ехал  по-
купать конфеты..
  Ну, очень рад - сказал Свияжский. - Я вам советую букеты брать у Фоми-
на.
  - А надо? - И он ехал к Фомину.
  Брат говорил ему, что надо занять денег, потому что будет много расхо-
дов, подарки...
  - А надо подарки? - И он скакал к Фульде.
  И у кондитера, и у Фомина, и у Фульда он видел,что его ждали, что  ему
рады и торжествуют его счастье так же, как и все, с кем он имел  дело  в
эти дни. Необыкновенно было то, что его все не только любили, но  и  все
прежде несимпатичные, холодные, равнодушные люди, восхищаясь им, покоря-
лись ему во всем, нежно и деликатно обходились с его чувст