между ними никогда не было. Оттого ли, что условия городские другие, или
оттого, что они оба стали осторожнее и благоразумнее в этом отношении, в
Москве у них не было ссор из-за ревности, которых они так боялись, пере-
езжая в город.
  В этом отношении случилось даже одно очень важное для них обоих  собы-
тие, именно встреча Кити с Вронским.
  Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная мать Кити, всегда  очень  ее
любившая, пожелала непременно видеть ее. Кити, никуда по своему  положе-
нию не ездившая, поехала с отцом к почтенной старухе и встретила  у  ней
Вронского.
  Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в том, что на  мгно-
вение, когда она узнала в штатском платье  столь  знакомые  ей  когда-то
черты, у ней прервалось дыхание, кровь прилила к сердцу, и яркая краска,
она чувствовала это, выступила на лицо. Но это  продолжалось  лишь  нес-
колько секунд. Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кон-
чил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на  Вронс-
кого, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с  кня-
гиней Марьей Борисовной, и главное, так, чтобы все до последней  интона-
ции и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как
будто чувствовала над собой в эту минуту.
  Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шут-
ку о выборах, которые он назвал "наш парламент". (Надо было  улыбнуться,
чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же  она  отвернулась  к
княгине Марье Борисовне и ни разу не  взглянула  на  него,  пока  он  не
встал, прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только  пото-
му, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется.
  Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с
Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время
обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была  довольна  собою.
Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта  сила  задержать  где-то  в
глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и  не  только
казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
  Левин покраснел гораздо больше ее, когда она сказала ему, что встрети-
ла Вронского у княгини Марьи Борисовны. Ей очень трудно было сказать это
ему, но еще труднее было продолжать говорить о подробностях встречи, так
как он не спрашивал ее, а только, нахмурившись, смотрел на нее.
  - Мне очень жаль, что тебя не было, - сказала она. - Не то,  что  тебя
не было в комнате... я бы не была так естественна при тебе...  Я  теперь
краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, - говорила она, краснея
до слез. - Но что ты не мог видеть в щелку.
  Правдивые глаза сказали Левину, что она была  довольна  собою,  и  он,
несмотря на то, что она краснела, тотчас же успокоился и стал расспраши-
вать ее, чего только она и хотела. Когда он узнал все, даже до той  под-
робности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что
потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным,  Левин  со-
вершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не пос-
тупит так глупо, как на выборах, а  постарается  при  первой  встрече  с
Вронским быть как можно дружелюбнее.
  - Так мучительно думать, что есть человек почти враг, с которым тяжело
встречаться, - сказал Левин. - Я очень, очень рад.

                                     II

  - Так заезжай, пожалуйста, к Болям, - сказала Кити мужу,  когда  он  в
одиннадцать часов, пред тем как уехать из дома, зашел к ней. -  Я  знаю,
что ты обедаешь в клубе, папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
  - Я к Катавасову только, - отвечал Левин.
  - Что же так рано?
  - Он обещал меня познакомить с Метровым. Мне хотелось поговорить с ним
о моей работе, это известный ученый петербургский, - сказал Левин.
  - Да, это его статью ты так хвалил? Ну, а потом? - сказала Кити.
  - Еще в суд, может быть, заеду по делу сестры.
  - А в концерт? - спросила она.
  - Да что я поеду один!
  - Нет, поезжай; там дают эти новые вещи... Это тебя так  интересовало.
Я бы непременно поехала.
  - Ну, во всяком случае я заеду домой пред обедом, - сказал  он,  глядя
на часы.
  - Надень же сюртук, чтобы прямо заехать к графине Боль.
  - Да разве это непременно нужно?
  - Ах, непременно! Он был у нас. Ну что тебе  стоит?  Заедешь,  сядешь,
поговоришь пять минут о погоде, встанешь и уедешь.
  - Ну, ты не поверишь, я так от этого отвык, что это-то мне и совестно.
Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им  поме-
шал, себя расстроил и ушел.
  Кити засмеялась.
  - Да ведь ты делал визиты холостым? - сказала она.
  - Делал, но всегда бывало совестно, а теперь так отвык, что,  ей-богу,
лучше два дня не обедать вместо этого визита. Так совестно! Мне все  ка-
жется, что они обидятся, скажут: зачем это ты приходил без дела?
  - Нет, не обидятся. Уж я за это тебе отвечаю, - сказала Кити, со  сме-
хом глядя на его лицо. Она взяла его за руку. - Ну,  прощай...  Поезжай,
пожалуйста.
  Он уже хотел уходить, поцеловав руку жены, когда она остановила его.
  - Костя, ты знаешь, что у меня уж остается только пятьдесят рублей.
  - Ну что ж, я заеду возьму из банка. Сколько? - сказал он  с  знакомым
ей выражением неудовольствия.
  - Нет, ты постой. - Она удержала его за руку. -  Поговорим,  меня  это
беспокоит. Я, кажется, ничего лишнего не плачу, а деньги так  и  плывут.
Что-нибудь мы не так делаем.
  - Нисколько, - сказал он, откашливаясь и глядя на нее исподлобья.
  Это откашливанье она знала. Это был признак его сильного недовольства,
не на нее, а на самого себя. Он действительно был недоволен, но не  тем,
что денег вышло много, а что ему напоминают то, о чем он,  зная,  что  в
этом что-то неладно, желает забыть.
  - Я велел Соколову продать пшеницу и за мельницу взять вперед.  Деньги
будут во всяком случае.
  - Нет, но я боюсь, что вообще много...
  - Нисколько, нисколько, - повторял он. - Ну, прощай, душенька.
  - Нет, право, я иногда жалею, что послушалась мама. Как бы хорошо было
в деревне! А то я вас всех измучала, и деньги мы тратим...
  - Нисколько, нисколько. Ни разу еще не было с тех пор,  как  я  женат,
чтоб я сказал, что лучше было бы иначе, чем как есть.
  - Правда? - сказала она, глядя ему в глаза.
  Он сказал это не думая, только чтоб утешить ее. Но когда он,  взглянув
на нее, увидал, что эти правдивые милые глаза  вопросительно  устремлены
на него, он повторил то же уже от всей души. "Я решительно забываю  ее",
- подумал он. И он вспомнил то, что так скоро ожидало их.
  - А скоро? Как ты чувствуешь? - прошептал он, взяв ее за обе руки.
  - Я столько раз думала, что теперь ничего не думаю и не знаю.
  - И не страшно?
  Она презрительно усмехнулась.
  - Ни капельки, - сказала она.
  - Так если что, я буду у Катавасова.
  - Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на  бульвар.
Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что  положе-
ние Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег  у
нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сест-
ры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это  решительно  не-
возможно. С папа нельзя говорить об этом... Но если бы ты и он...
  - Ну что же мы можем? - сказал Левин.
  - Все-таки ты будешь у Арсения, поговори с ним; он тебе скажет, что мы
решили.
  - Ну, с Арсением я вперед на все согласен. Так я заеду к нему. Кстати,
если в концерт, то я с Натали и поеду. Ну, прощай.
  На крыльце старый, еще холостой жизни, слуга Кузьма, заведывавший  го-
родским хозяйством, остановил Левина.
  - Красавчика (это была лошадь, левая дышловая, приведенная из деревни)
перековали, а все хромает, - сказал он. - Как прикажете?
  Первое время в Москве Левина занимали лошади, приведенные из  деревни.
Ему хотелось устроить эту часть как можно лучше и дешевле; но оказалось,
что свои лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика все-таки бра-
ли.
  - Вели за коновалом послать, наминка, может быть.
  - Ну, а для Катерины Александровны? - спросил Кузьма.
  Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в  Москве,
что для переезда с Воздвиженки на Сивцев Вражек нужно было  запрягать  в
тяжелую карету пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному ме-
сиву четверть версты и стоять там четыре часа, заплатив за это пять руб-
лей. Теперь уже это казалось ему натурально.
  - Вели извозчику привести пару в нашу карету, - сказал он.
  - Слушаю-с.
  И, так просто и легко разрешив благодаря городским условиям  затрудне-
ние, которое в деревне потребовало бы столько личного труда и  внимания,
Левин вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на  Никитскую.
Дорогой он уже не думал о деньгах, а размышлял о том, как он познакомит-
ся с петербургским ученым, занимающимся социологией, и будет говорить  с
ним о своей книге.
  Только в самое первое время в Москве те странные деревенскому  жителю,
непроизводительные, но неизбежные расходы, которые потребовались от него
со всех сторон, поражали Левина. Но теперь он уже привык к  ним.  С  ним
случилось в этом отношении то, что, говорят, случается с пьяницами: пер-
вая рюмка - коло'м, вторая соколо'м, а после третьей - мелкими пташечка-
ми. Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку  на  покупку  ливрей
лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому не  нужные  лив-
реи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Ки-
ти при намеке, что без ливреи можно обойтись, -  что  эти  ливреи  будут
стоить двух летних работников, то есть около  трехсот  рабочих  дней  от
святой до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра до  позд-
него вечера, - и эта сторублевая бумажка еще шла коло'м.  Но  следующая,
размененная на покупку провизии к обеду для  родных,  стоившей  двадцать
восемь рублей, хотя и вызвала в Левине воспоминание о том, что  двадцать
восемь рублей - это девять четвертей овса, который, потея и кряхтя,  ко-
сили, вязали, молотили, веяли, подсевали и  насыпали,  -  эта  следующая
пошла все-таки легче. А теперь размениваемые бумажки уже давно не  вызы-
вали таких соображений и летели  мелкими  пташечками.  Соответствует  ли
труд, положенный на приобретение денег, тому удовольствию, которое  дос-
тавляет покупаемое на них, - это соображение  уж  давно  было  потеряно.
Расчет хозяйственный о том, что есть известная цена, ниже которой нельзя
продать известный хлеб, тоже был забыт. Рожь, цену  на  которую  он  так
долго выдерживал, была продана пятьюдесятью копейками на четверть дешев-
ле, чем за нее давали месяц тому назад. Даже и  расчет,  что  при  таких
расходах невозможно будет прожить весь год без долга, -  и  этот  расчет
уже не имел никакого значения. Только одно требовалось: иметь  деньги  в
банке, не спрашивая, откуда они, так, чтобы знать всегда, на что  завтра
купить говядины. И этот расчет до сих пор  у  него  соблюдался:  у  него
всегда были деньги в банке. Но теперь деньги в банке вышли, и он не знал
хорошенько, откуда взять их. И это-то на минуту, когда Кити напомнила  о
деньгах, расстроило его;но ему некогда было думать об этом.Он ехал, раз-
мышляя о Катавасове и предстоящем знакомстве с Метровым.

                                    III

  Левин в этот свой приезд сошелся опять близко с  бывшим  товарищем  по
университету, профессором Катавасовым, с которым он не видался со време-
ни своей женитьбы. Катавасов был ему приятен ясностию и простотой своего
миросозерцания. Левин думал, что ясность миросозерцания Катавасова выте-
кала из бедности  его  натуры,  Катавасов  же  думал,  что  непоследова-
тельность мысли Левина вытекала из недостатка дисциплины его ума; но яс-
ность Катавасова была приятна Левину, и обилие недисциплинованных мыслей
Левина было приятно Катавасову, и они любили встречаться и спорить.
  Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они пон-
равились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов ска-
зал ему, что известный Метров, которого статья так  понравилась  Левину,
находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о
работе Левина, и что Метров будет у него завтра в  одиннадцать  часов  и
очень рад познакомиться с ним.
  - Решительно исправляетесь, батюшка, приятно видеть, - сказал  Катава-
сов, встречая Левина в маленькой гостиной. - Я слышу звонок и думаю:  не
может быть, чтобы вовремя... Ну что, каковы черногорцы? По породе воины.
  - А что? - спросил Левин.
  Катавасов в коротких словах передал ему последнее известие и, войдя  в
кабинет, познакомил Левина с невысоким, плотным, очень  приятной  наруж-
ности человеком. Это был Метров. Разговор остановился на короткое  время
на политике и на том, как смотрят в высших сферах в Петербурге  на  пос-
ледние события. Метров передал известные ему из верного источника слова,
будто бы сказанные по этому случаю государем и одним из министров. Ката-
васов же слышал тоже за верное, что государь сказал совсем другое. Левин
постарался придумать такое положение, в котором и те и другие слова мог-
ли быть сказаны, и разговор на эту тему прекратился.
  - Да вот написал почти книгу об естественных условиях рабочего в отно-
шении к земле, - сказал Катавасов. - Я не специалист,  но  мне  понрави-
лось, как естественнику, то, что он не берет  человечества  как  чего-то
вне зоологических законов, а, напротив, видит зависимость его от среды и
в этой зависимости отыскивает законы развития.
  - Это очень интересно, - сказал Метров.
  - Я, собственно, начал писать сельскохозяйственную книгу, но невольно,
занявшись главным орудием сельского хозяйства, рабочим, - сказал  Левин,
краснея, - пришел к результатам совершенно неожиданным.
  И Левин сжал осторожно, как бы ощупывая почву, излагать  свой  взгляд.
Он знал, что Метров написал статью против общепринятого  политико-эконо-
мического учения, но до какой степени он мог надеяться на  сочувствие  в
нем к своим новым взглядам, он не знал и не мог догадаться по  умному  и
спокойному лицу ученого.
  - Но в чем же вы видите особенные свойства русского рабочего? - сказал
Метров. - В зоологических, так сказать, его свойствах или в тех  услови-
ях, в которых он находится?
  Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою  он
был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль,  состоящую  в  том,
что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов  взгляд
на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что,
по его мнению, этот взгляд русского народа вытекает из сознания им свое-
го призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
  - Легко быть введену в заблуждение, делая заключение об общем  призва-
нии народа, - сказал Метров,  перебивая  Левина.  -  Состояние  рабочего
всегда будет зависеть от его отношения к земле и капиталу.
  И уже не давая Левину досказать свою мысль, Метров начал излагать  ему
особенность своего учения.
  В чем состояла особенность его учения, Левин не понял, потому что и не
трудился понимать: он видел, что Метров, так же как и  другие,  несмотря
на свою статью, в которой  он  опровергал  учение  экономистов,  смотрел
все-таки на положение русского рабочего только с точки зрения  капитала,
заработной платы и ренты. Хотя он и должен был признать, что  в  восточ-
ной, самой большой части России рента еще нуль, что заработная плата вы-
ражается для девяти десятых восьмидесятимиллионного  русского  населения
только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как
в виде самых первобытных орудий, - но он  только  с  этой  точки  зрения
рассматривал всякого рабочего, хотя во многом и не соглашался  с  эконо-
мистами и имел свою новую теорию о заработной плате, которую он и  изло-
жил Левину.
  Левин слушал неохотно и сначала возражал. Ему хотелось перебить Метро-
ва, чтобы сказать свою мысль, которая, по его мнению, должна  была  сде-
лать излишним дальнейшее изложение. Но потом, убедившись, что они до та-
кой степени различно смотрят на дело, что никогда не поймут друг  друга,
он уже и не противоречил и только слушал. Несмотря на то,что ему  теперь
уж вовсе не было интересно то, что говорил Метров, он испытывал, однако,
некоторое удовольствие, слушая его. Самолюбие его было польщено тем, что
такой ученый человек так охотно, с таким вниманием и доверием  к  знанию
предмета Левиным, иногда одним намеком указывая на целую  сторону  дела,
высказывал ему свои мысли. Он приписывал это своему достоинству, не зная
того, что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно  охотно
говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да  и  вообще  охотно
говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
  - Однако мы опоздаем, - сказал Катавасов, взглянув на часы, как только
Метров кончил свое изложение.
  - Да, нынче заседание в Обществе любителей в память  пятидесятилетнего
юбилея Свинтича, - сказал Катавасов на вопрос Левина. - Мы собирались  с
Петром Иванычем. Я обещал прочесть об его трудах по зоологии.  Поедем  с
нами, очень интересно.
  - Да, и в самом деле пора, - сказал Метров. - Поедемте с нами, а отту-
да, если угодно, ко мне. Я бы очень желал прослушать ваш труд.
  - Нет, что ж. Это так еще, не кончено. Но в заседание я очень рад.
  - Что ж, батюшка, слышали? Подал отдельное мнение, - сказал Катавасов,
в другой комнате надевавший фрак.
  И начался разговор об университетском вопросе. Университетский  вопрос
был очень важным событием в эту зиму в Москве. Три старые  профессора  в
совете не приняли мнения молодых; молодые подали отдельное мнение.  Мне-
ние это,по суждению одних,было ужасное, по суждению других,  было  самое
простое и справедливое мнение, и профессора разделились на две партии.
  Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели в противной стороне под-
лый донос и обман; другие - мальчишество и неуважение к авторитетам. Ле-
вин, хотя и не принадлежавший к университету, несколько раз уже  в  свою
бытность в Москве слышал и говорил об этом деле и имел свое составленное
на этот счет мнение; он принял участие в разговоре, продолжавшемся и  на
улице, пока все трое дошли до здания старого университета.
  Заседание уже началось. У стола, покрытого сукном, за который сели Ка-
тавасов и Метров, сидело шесть человек, и один из них, близко пригибаясь
к рукописи, читал что-то. Левин сел на один из пустых стульев,  стоявших
вокруг стола, и шепотом спросил у сидевшего тут  студента,  что  читают.
Студент, недовольно оглядев Левина, сказал:
  - Биография.
  Хотя Левин и не интересовался биографией ученого, но невольно слушал и
узнал кое-что интересного и нового о жизни знаменитого ученого.
  Когда чтец кончил, председатель поблагодарил его и  прочел  присланные
ему стихи поэта Мента на этот юбилей и несколько  слов  в  благодарность
стихотворцу. Потом Катавасов своим  громким,  крикливым  голосом  прочел
свою записку об ученых трудах юбиляра.
  Когда Катавасов кончил, Левин посмотрел на часы, увидал, что уже  вто-
рой час, и подумал, что он не успеет до концерта прочесть  Метрову  свое
сочинение, да теперь ему уж и не хотелось этого. Он во время чтения  ду-
мал тоже о бывшем разговоре. Ему теперь ясно было, что хотя мысли Метро-
ва, может быть, и имеют значение, но и его мысли также  имеют  значение;
мысли эти могут уясниться и привести к чему-нибудь, только когда  каждый
будет отдельно работать на избранном пути, а из  сообщения  этих  мыслей
ничего выйти не может. И, решившись отказаться от  приглашения  Метрова,
Левин в конце заседания подошел к нему. Метров познакомил Левина с пред-
седателем, с которым он говорил о политической новости. При этом  Метров
рассказал председателю то же, что он рассказывал Левину, а Левин  сделал
те же замечания, которые он уже делал нынче утром, но  для  разнообразия
высказал и свое новое