зя найти такого отношения к рабочей силе, при которой работа бы-
ла бы производительна?
  - Никогда этого с русским народом не будет! Власти нет, - отвечал  по-
мещик.
  - Как же новые условия могут быть найдены? -  сказал  Свияжский,  поев
простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. - Все  возмож-
ные отношения к рабочей силе определены и изучены, - сказал он. -  Оста-
ток варварства - первобытная община с круговою порукой сама собой распа-
дается, крепостное право уничтожилось, остается только свободный труд, и
формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер
- и из этого вы не выйдете.
  - Но Европа недовольна этими формами.
  - Недовольна и ищет новых. И найдет, вероятно.
  - Я про то только и говорю, - отвечал Левин. - Почему же нам не искать
с своей стороны?
  - Потому что это все равно, что придумывать вновь приемы для постройки
железных дорог. Они готовы, придуманы.
  - Но если они нам не приходятся, если они глупы? - сказал Левин.
  И опять он заметил выражение испуга в глазах Свияжского.
  - Да, это: мы шапками закидаем, мы нашли то, чего ищет Европа! Все это
я знаю, но, извините меня, вы знаете ли все, что  сделано  в  Европе  по
вопросу об устройстве рабочих?
  - Нет, плохо.
  - Этот вопрос занимает теперь лучшие умы в Европе.  Шульце-Деличевское
направление... Потом вся эта громадная литература рабочего вопроса,  са-
мого либерального лассалевского направления... Мильгаузенское устройство
- это уже факт, вы, верно, знаете.
  - Я имею понятие, но очень смутное.
  - Нет, вы только говорите; вы, верно, знаете все это не хуже меня.  Я,
разумеется, не социальный профессор, но меня это интересовало, и, право,
если вас интересует, вы займитесь.
  - Но к чему же они пришли?
  - Виноват...
  Помещики встали, и Свияжский, опять остановив Левина в его  неприятной
привычке заглядывать в то, что сзади приемных комнат его ума, пошел про-
вожать своих гостей.

                                   XXVIII

  Левину невыносимо скучно было в этот вечер с дамами: его, как  никогда
прежде, волновала мысль о том, что то недовольство  хозяйством,  которое
он теперь испытывал, есть не исключительное его положение, а общее усло-
вие, в котором находится дело в России, что устройство какого-нибудь та-
кого отношения рабочих, где бы они работали, как у  мужика  на  половине
дороги, есть не мечта, а задача, которую необходимо решить. И ему  каза-
лось, что эту задачу можно решить и должно попытаться это сделать.
  Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще  целый  день,  с  тем
чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу,
Левин перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять  книги  о  рабочем
вопросе, которые Свияжский предложил ему. Кабинет Свияжского была огром-
ная комната, обставленяая шкафами с книгами и с двумя  столами  -  одним
массивным письменным, стоявшим посередине  комнаты,  и  другим  круглым,
уложенным, звездою вокруг лампы, на разных  языках  последними  нумерами
газет и журналов. У письменного стола была стойка с подразделенными  зо-
лотыми ярлыками ящиками различного рода дел.
  Свияжский достал книги и сел в качающееся кресло.
  - Что это вы смотрите? - сказал он Левину,  который,  остановившись  у
круглого стола, переглядывал журналы.
  - Ах да, тут очень интересная статья, - сказал Свияжский  про  журнал,
который Левин держал в руках. - Оказывается, -  прибавил  он  с  веселым
оживлением, - что главным виновником раздела Польши был совсем не  Фрид-
рих. Оказывается...
  И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце  эти  новые,  очень
важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь
больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: "Что
там в нем сидит? И почему, почему ему интересен  раздел  Польши?"  Когда
Свияжский кончил, Левин невольно спросил: "Ну так что же?" Но ничего  не
было. Было только интересно  то,  что  "оказывалось".  Но  Свияжский  не
объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
  - Да, но меня очень заинтересовал сердитый помещик, - вздохнув, сказал
Левин. - Он умен и много правды говорил.
  - Ах, подите! Закоренелый тайный крепостник, как  они  все!  -  сказал
Свияжский.
  - Коих вы предводитель...
  - Да, только я их предводительствую в другую сторону, - смеясь, сказал
Свияжский.
  - Меня очень занимает вот что, - сказал Левин. - Он прав, что дело на-
ше, то есть рационального хозяйства, нейдет, что идет  только  хозяйство
ростовщическое, как у этого тихонького, или самое простое.  Кто  в  этом
виноват?
  - Разумеется, мы сами. Да и потом, неправда, что  оно  нейдет.  У  Ва-
сильчикова идет.
  - Завод...
  - Но я все-таки не знаю, что вас удивляет. Народ стоит на такой низкой
степени и материального и нравственного развития, что, очевидно, он дол-
жен противодействовать всему, что ему чуждо. В Европе  рациональное  хо-
зяйство идет потому, что народ образован; стало быть, у нас надо образо-
вать народ, - вот и все.
  - Но как же образовать народ?
  - Чтоб образовать народ, нужны три вещи: школы, школы и школы.
  - Но вы сами сказали, что народ стоит на низкой степени  материального
развития. Чем же тут помогут школы?
  - Знаете, вы напоминаете мне анекдот о советах больному: "Вы бы попро-
бовали слабительное". - "Давали: хуже". - "Попробуйте пиявки". - "Пробо-
вали: хуже". - "Ну, так уж только молитесь богу". -  "Пробовали:  хуже".
Так и мы с вами. Я говорю политическая экономия, вы говорите -  хуже.  Я
говорю социализм - хуже. Образование - хуже.
  - Да чем же помогут школы?
  - Дадут ему другие потребности.
  - Вот этого я никогда не понимал, - с горячностью  возразил  Левин.  -
Каким образом школы помогут народу улучшить свое материальное состояние?
Вы говорите, школы, образование дадут ему новые потребности.  Тем  хуже,
потому что он не в силах будет удовлетворить им. А каким образом  знание
сложения и вычитания и катехизиса поможет ему улучшить свое материальное
состояние, я никогда не мог понять. Я третьего дня вечером встретил бабу
с грудным ребенком и спросил ее, куда она идет. Она  говорит:  "К  бабке
ходила, на мальчика крикса напала, так  носила  лечить".  Я  спросил,как
бабка лечит криксу. "Ребеночка к курам на насесть сажает и приговаривает
что-то".
  - Ну вот, вы сами говорите! Чтоб она не носила лечить  криксу  на  на-
сесть, для этого нужно... - весело улыбаясь, сказал Свияжский.
  - Ах нет! - с досадой сказал Левин, - это лечение для меня только  по-
добие лечения народа школами. Народ беден и необразован - это  мы  видим
так же верно, как баба видит криксу, потому что ребенок кричит. Но поче-
му от этой беды - бедности и необразования - помогут школы, так же непо-
нятно, как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести. Надо по-
мочь тому, от чего он беден.
  - Ну, в этом вы по крайней мере сходитесь со  Спенсером,  которого  вы
так не любите; он говорит тоже, что образование  может  быть  следствием
большего благосостояния и удобства жизни, частых омовений, как он  гово-
рит, но не умения читать и считать...
  - Ну вот, я очень рад или, напротив, очень  не  рад,  что  сошелся  со
Спенсером; только это я давно знаю. Школы не помогут,  а  поможет  такое
экономическое устройство, при котором народ будет богаче,  будет  больше
досуга, - и тогда будут и школы.
  - Однако во всей Европе теперь школы обязательны.
  - А как же вы сами, согласны в этом со Спенсером? - спросил Левин.
  Но в глазах Свияжского мелькнуло выражение  испуга,  и  он,  улыбаясь,
сказал:
  - Нет, эта крикса превосходна! Неужели вы сами слышали?
  Левин видел, что так и не найдет он связи жизни этого человека  с  его
мыслями. Очевидно, ему совершенно было все равно, к  чему  приведет  его
рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И  ему  неприятно
было, когда процесс рассуждения заводил  его  в  тупой  переулок.  Этого
только он не любил и избегал, переводя  разговор  на  что-нибудь  прият-
но-веселое.
  Все впечатления этого дня, начиная с впечатления  мужика  на  половине
дороги, которое служило как бы основным базисом всех нынешних  впечатле-
ний и мыслей, сильно взволновали Левина. Этот милый Свияжский,  держащий
при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно,  имею-
щий другие какие-то, тайные для Левина, основы жизни, и вместе с тем  он
с толпой, имя которой легион, руководящий общественным  мнением  чуждыми
ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуж-
дениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к целому  клас-
су, и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею  дея-
тельностью и смутная надежда найти поправку всему этому - все это слива-
лось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
  Оставшись в отведенной комнате, лежа на пружинном тюфяке,  подкидывав-
шем неожиданно при каждом движении его руки и ноги, Левин долго не спал.
Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано  им,  не
интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения.  Левин  не-
вольно вспомнил все его слова и поправлял в своем воображении то, что он
отвечал ему.
  "Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше  нейдет
потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить
властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований,
вы бы были правы; но оно идет, и идет только там где  рабочий  действует
сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги. Ваше  и
наше общее недовольство хозяйством доказывает, что виноваты мы или рабо-
чие. Мы давно уже  ломим  по-своему,  по-европейски,  не  спрашиваясь  о
свойствах рабочей силы. Попробуем признать рабочую силу не идеальною ра-
бочею силой, а русским мужиком с его инстинктами и будем устраивать  со-
образно с этим хозяйство. Представьте себе, - должен бы  я  был  сказать
ему, - что у вас хозяйство ведется, как у старика, что вы нашли средство
заинтересовывать рабочих в успехе работы и нашли ту же середину  в  усо-
вершенствованиях, которую они признают, - и вы, не истощая почвы,  полу-
чите вдвое, втрое против прежнего. Разделите пополам,  отдайте  половину
рабочей силе; та разность, которая вам останется, будет больше, и  рабо-
чей силе достанется больше. А чтобы сделать это, надо  спустить  уровень
хозяйства и заинтересовать рабочих в успехе хозяйства. Как это сделать -
это вопрос подробностей, но несомненно, что это возможно.
  Мысль эта привела Левина в сильное волнение. Он не спал половину ночи,
обдумывая подробности для приведения мысли в исполнение. Он не  сбирался
уезжать на другой день, но теперь решил, что  уедет  рано  утром  домой.
Кроме того, эта свояченица с вырезом в платье производила в нем чувство,
подобное стыду и раскаянию в совершенном дурном  поступке.  Главное  же,
ему нужно было ехать не откладывая: надо успеть предложить мужикам новый
проект, прежде чем посеяно озимое, с тем чтобы сеять его  уже  на  новых
основаниях. Он решил перевернуть все прежнее хозяйство.

                                    XXIX

  Исполнение плана Левина представляло много трудностей;  но  он  бился,
сколько было сил, и достиг хотя и не того, чего он желал, но  того,  что
он мог, не обманывая себя, верить, что дело это стоило работы.  Одна  из
главных трудностей была та, что хозяйство уже шло, что нельзя было оста-
новить все и начать все сначала, а надо было на ходу перелаживать  маши-
ну.
  Когда он, в тот же вечер, как приехал домой, сообщил  приказчику  свои
планы, приказчик с видимым удовольствием согласился с тою  частью  речи,
которая показывала, что все делаемое до сих пор было вздор и  невыгодно.
Приказчик сказал, что он давно говорил это, но что его  не  хотели  слу-
шать. Что же касалось до  предложения,  сделанного  Левиным,  -  принять
участие, как пайщику, вместе с работниками во всем хозяйственном  предп-
риятии, то приказчик на это выразил только большое уныние и никакого оп-
ределенного мнения, а тотчас заговорил о необходимости  назавтра  свезти
остальные снопы ржи и послать двоить, так что  Левин  почувствовал,  что
теперь не до этого.
  Заговаривая с мужиками о том же и делая им предложения сдачи на  новых
условиях земель, он тоже сталкивался с тем главным затруднением, что они
были так заняты текущей работой дня, что им некогда было обдумывать  вы-
годы и невыгоды предприятия.
  Наивный мужик Иван-скотник, казалось, понял вполне предложение  Левина
- принять с семьей участие в выгодах  скотного  двора  -  и  вполне  со-
чувствовал этому предприятию. Но когда Левин внушал ему будущие  выгоды,
на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он не может всего дос-
лушать, и он поспешно находил  себе  какое-нибудь  не  терпящее  отлага-
тельства дело: или брался за вилы докидывать сено из денника, или  нали-
вать воду, или подчищать навоз.
  Другая трудность состояла в непобедимом  недоверии  крестьян  к  тому,
чтобы цель помещика могла состоять в чем-нибудь  другом,  кроме  желания
обобрать их сколько можно. Они были твердо уверены, что  настоящая  цель
его (что бы он ни сказал им) будет всегда в том, чего он не скажет им. И
сами они, высказываясь, говорили многое, но никогда не говорили того,  в
чем состояла их настоящая цель. Кроме того (Левин чувствовал, что  желч-
ный помещик был прав), крестьяне первым и неизменным условием какого  бы
то ни было соглашения ставили то, чтобы они не были принуждаемы к  каким
бы то ни было новым приемам хозяйства и к употреблению новых орудий. Они
соглашались, что плуг пашет лучше, что скоропашка работает успешнее,  но
они находили тысячи причин, почему нельзя было им употреблять ни то,  ни
другое, и хотя он и убежден был, что надо  спустить  уровень  хозяйства,
ему жалко было отказаться от усовершенствований, выгода которых была так
очевидна. Но, несмотря на все эти трудности, он добился своего, и к осе-
ни дело пошло, или по крайней мере ему так казалось.
  Сначала Левин думал сдать все хозяйство, как оно было, мужикам, работ-
никам и приказчику на новых товарищеских условиях, но очень  скоро  убе-
дился, что это невозможно, и  решился  подразделить  хозяйство.  Скотный
двор, сад, огород, покосы, поля, разделенные на несколько отделов, долж-
ны были составить отдельные статьи. Наивный  Иван-скотник,  лучше  всех,
казалось Левину, понявший дело, подобрав себе артель, преимущественно из
своей семьи, стал участником скотного двора. Дальнее поле, лежавшее  во-
семь лет в залежах под пусками, было взято с помощью умного плотника Фе-
дора Резунова шестью семьями мужиков на новых общественных основаниях, и
мужик Шураев снял на тех же условиях все  огороды.  Остальное  еще  было
по-старому, но эти три статьи были началом нового  устройства  и  вполне
занимали Левина.
  Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде,
и Иван сильно противодействовал теплому  помещению  коров  и  сливочному
маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше  корму  и  что
сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и в  старину,  и  нис-
колько не интересовался тем, что деньги, получаемые им,  были  не  жало-
ванье, а выдача вперед доли барыша.
  Правда, что компания Федора Резунова не передвоила под посев  плугами,
как было уговорено,оправдываясь тем, что время коротко.  Правда,  мужики
этой компании, хотя и условились вести это дело на новых основаниях, на-
зывали эту землю не общею, а испольною, и не раз и мужики этой артели  и
сам Резунов говорили Левину: "Получили бы денежки за землю, и вам покой-
нее и нам бы развяза". Кроме того, мужики эти всё откладывали под разны-
ми предлогами условленную с ними постройку на этой земле скотного  двора
и риги и оттянули до зимы.
  Правда, Шураев снятые им огороды хотел было раздать по  мелочам  мужи-
кам. Он, очевидно, совершенно превратно и, казалось, умышленно превратно
понял условия, на которых ему была сдана земля.
  Правда, часто, разговаривая с  мужиками  и  разъясняя  им  все  выгоды
предприятия, Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только  пение
его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они не дадутся ему
в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил . с самым  умным
из мужиков, Резуновым, и заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно
показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если  будет
кто обманут, то уж никак не он, Резунов.
  Но, несмотря на все это, Левин думал, что дело шло и что, строго  ведя
счеты и настаивая на своем, он докажет им в будущем выгоды  такого  уст-
ройства и что тогда дело пойдет само собой.
  Дела эти вместе с остальным хозяйством, оставшимся на его руках, вмес-
те с работой кабинетною над своею книгой так занимали все  лето  Левина,
что он почти и не ездил на охоту. Он узнал в конце августа  о  том,  что
Облонские уехали в Москву, от их человека, привезшего  назад  седло.  Он
чувствовал, что, не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею  невеж-
ливостью, о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он  сжег  свои
корабли и никогда уж не поедет к ним. Точно так же он поступил и со Сви-
яжским, уехав не простившись. Но он к ним тоже никогда не поедет. Теперь
это ему было все равно. Дело нового устройства своего хозяйства занимало
его так, как еще ничто никогда в жизни. Он перечитал книги,  данные  ему
Свияжским, и, выписав то, чего у него не было, перечитал и политико-эко-
номические и социалистические книги по этому предмету и, как он  ожидал,
ничего не нашел такого, что относилось бы до предпринятого  им  дела.  В
политико-экономических книгах, в Милле например, которого он изучал пер-
вого с большим жаром, надеясь всякую минуту найти разрешение  занимавших
его вопросов, он нашел выведенные из  положения  европейского  хозяйства
законы; но он никак не видел, почему эти законы, не приложимые к России,
должны быть общие. То же самое он видел и в социалистических книгах: или
это были прекрасные фантазии, но неприложимые,  которыми  он  увлекался,
еще бывши студентом, - или поправки, починки того положения дела, в  ко-
торое поставлена была Европа и с которым земледельческое дело  в  России
не имело ничего общего. Политическая экономия говорила, что  законы,  по
которым развилось и развиваегся богатство Европы, суть законы всеобщие и
несомненные. Социалистическое учение говорило, что развитие по этим  за-
конам ведет к погибели. И ни то, ни другое не давало не  только  ответа,
но ни малейшего намека на то, что ему, Левину, и всем русским мужикам  и
землевладельцам делать с своими миллионами рук и десятин, чтоб они  были
наиболее производительны для общего благосостояния.
  Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно  перечитывал  все,  что
относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать за  границу,  чтоб
изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось  более
по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопро-
сам. Только начнет он, бывало, понимать  мысль  собеседника  и  излагать
свою, как вдруг ему говорят: "А Кауфман, а Джоне, а Дюбуа, а Мичели?  Вы
не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос".
  Он видел теперь ясно, что Кауфман и Мичели  ничего  не  имеют  сказать
ему. Он знал, чего он хотел. Он видел, что Россия имеет прекрасные  зем-
ли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на  поло-
вине дороги, рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев,
когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что  про-
исходит это только отгого, что рабочие хотят работать и работают  хорошо
одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а
постоянное, имеющее основание в духе народа. Он думал, что  русский  на-
род, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые прост-
ранства сознательно, до тех пор, пока все земли не занят