довести
вас до отчаяния... и убить!  Впрочем,  это  понятно!  Зачем  вы  меня  так
преданно любили?.. Зачем вы их разгадали? О! Эти черные рясы  неумолимы...
Их могущество огромно! - с дрожью прибавила Адриенна.
   - Это ужасно!
   - Успокойтесь, дитя мое! Вы видите: орудие злых обращается  против  них
же, потому что, когда я узнала о причине  вашего  бегства,  я  еще  больше
полюбила вас! Я употребила все силы, чтобы вас  найти.  И  вот  сегодня  я
узнала, где вы скрываетесь! Господин Агриколь был у меня  в  это  время  и
упросил позволить ему меня сопровождать...
   - Агриколь! - всплеснула руками Горбунья. - Он был здесь!
   - Да, дитя мое... успокойтесь... Пока я оказывала вам первую  помощь...
он заботился о вашей сестре... Вы его скоро увидите.
   - Увы! - с ужасом сказала Горбунья. - Он, верно, знает...
   - Про вашу любовь? Нет, нет,  успокойтесь,  думайте  только  о  счастье
свидания с этим честным и добрым братом!
   - О! Пусть он  никогда  не  узнает  о  том,  что  внушило  мне  желание
умереть... что мне казалось таким позором... Слава Богу, что он ничего  не
знает!
   - Нет. Поэтому гоните прочь мрачные мысли, думайте  о  вашем  достойном
брате только для того, чтоб вспоминать, что он пришел  вовремя  и  избавил
нас от вечных сожалений... а вас от... слишком серьезной ошибки. Если даже
вы не считаете, что человек не имеет права вернуть Создателю  бремя  своей
невыносимой жизни... то все же вы не должны были кончать  с  собой,  зная,
что есть люди, которые любят вас и которым нужна ваша жизнь.
   - Я думала, что вы счастливы! Агриколь тоже женат на  любимой  девушке,
которая составит его счастье... Кому же я была нужна?
   - Во-первых, мне, как  видите...  А  потом,  кто  же  вам  сказал,  что
господин Агриколь никогда не будет иметь в вас нужды? Кто вам сказал,  что
его самого или его близких не ждут в будущем тяжелые испытания? Да если бы
те, кто вас любят, и  пользовались  счастием,  разве  оно  могло  бы  быть
полным, если бы не было вас? А ваша смерть, в  которой  они,  быть  может,
себя упрекали бы, разве она не доставила бы им бесконечного сожаления?
   - Это все правда, - отвечала Горбунья. - Я  виновата...  меня  охватило
безумие отчаяния... А  потом  мы  так  страдали  от  нищеты...  работы  не
находилось... мы жили благодаря помощи одной бедной женщины, а ее похитила
холера... Завтра или  послезавтра  нам  предстояло  все  равно  умереть  с
голода...
   - Умереть с голода... зная, где я живу?
   - Я вам писала... и, не получив ответа, была уверена, что вы оскорблены
моим бегством.
   - Бедное дитя, вы верно сказали, что вами овладело безумие отчаяния.  У
меня не хватает мужества упрекнуть вас за то,  что  вы  хоть  одну  минуту
сомневались во мне. Да и как могу я  вас  порицать?  Разве  мне  самой  не
приходила мысль покончить с жизнью?
   - Вам, мадемуазель? - воскликнула Горбунья.
   - Да... я как раз думала о  самоубийстве,  когда  пришли  сказать,  что
умирающая Флорина хочет со мной поговорить... Я выслушала ее. Ее признания
сразу изменили мои планы. В моей мрачной,  невыносимой  жизни  засиял  луч
света. Во мне проснулось сознание долга. Вы  были,  вероятно,  в  страшной
нужде: мне следовало найти вас, помочь вам Признания Флорины  напомнили  и
открыли мне новые происки врагов моей семьи, рассеянной, одинокой, в  горе
и под гнетом страшных потерь; я поняла, что  мой  долг  -  уведомить  моих
близких о грозящих им опасностях, объединить  их  для  борьбы  с  опасными
врагами. Я была жертвой отвратительных интриг, и я  должна  была  наказать
виновных, чтобы черные рясы, поощряемые безнаказанностью,  не  нашли  себе
новых жертв... И мысль о долге придала мне силы... Я вышла  из  апатии.  С
помощью аббата Габриеля,  этого  достойнейшего  служителя  Бога...  идеала
истинного христианина, достойного приемного брата  господина  Агриколя,  я
мужественно вступила в борьбу. Что сказать вам еще, дитя  мое?  Исполнение
этого долга, надежда  найти  вас  в  значительной  степени  облегчили  мое
горе... Если я не утешилась, то все-таки отвлеклась  на  время...  а  ваша
нежная дружба...  пример  покорности  судьбе  завершат  остальное,  как  я
надеюсь... как я уверена... и я, быть может, забуду эту роковую любовь...
   В  ту  минуту,  когда  Адриенна  произносила  эти  слова,  по  лестнице
послышались быстрые шаги, и свежий молодой голос проговорил:
   - Ах ты, Боже мой! Бедняжка Горбунья!.. Как кстати я  пришла...  только
бы я могла ей быть чем-нибудь полезна!
   И в комнату влетела Пышная Роза. Агриколь шел следом за  гризеткой.  Он
сделал Адриенне знак, указывая на окно, что не  надо  говорить  девушке  о
печальном  конце  Королевы  Вакханок.  Но  мадемуазель  де  Кардовилль  не
заметила  этого.  Сердце  Адриенны  затрепетало  от  горя,  возмущения   и
гордости, когда она узнала молодую девушку, сопровождавшую Джальму в театр
Порт-Сен-Мартен и бывшую причиной ужасного горя, которое терзало ее с того
рокового вечера.
   И какая оскорбительная насмешка судьбы! Эта женщина,  ради  которой  ее
отвергли, появилась как  раз  в  ту  минуту,  когда  Адриенна  только  что
призналась  в  унизительном  и  жестоком  чувстве  любви  без  взаимности.
Удивление мадемуазель де Кардовилль  было  велико,  но  Пышная  Роза  была
поражена не меньше.
   Она не только узнала в Адриенне красавицу с золотыми  кудрями,  которую
видела в театре, когда произошел эпизод с черной пантерой,  но  оказалось,
что у  нее  были  очень  серьезные  причины  жадно  желать  этой  встречи,
происшедшей так неожиданно  и  невероятно.  Трудно  описать,  какой  взор,
полный лукавой и торжествующей радости,  бросила  она  на  мадемуазель  де
Кардовилль.
   Первым движением Адриенны было  сейчас  же  уйти  из  мансарды.  Но  ее
удержало не только нежелание покинуть в такую минуту  Горбунью,  -  причем
пришлось бы объяснять неожиданный  уход  при  Агриколе;  ею  овладело  еще
какое-то необъяснимое, роковое любопытство, как ни глубоко была  возмущена
ее гордость. Итак, она осталась. Она  имела,  наконец,  возможность  лично
судить о своей сопернице, из-за которой чуть не умерла: ведь  она  столько
раз, среди терзаний ревности, создавала то один, то другой ее образ, чтобы
как-то объяснить любовь Джальмы к этому существу!



        "23. СОПЕРНИЦЫ"

   Пышная Роза, появление которой так взволновало Адриенну де  Кардовилль,
была одета очень кокетливо и смело, но  со  вкусом  самого  дурного  тона.
Розовая атласная шляпка-биби была ухарски надвинута почти  на  самый  нос,
оставляя открытым белокурый шелковистый шиньон.  Платье  из  шотландки,  с
невероятными клетками, было так смело выхвачено  спереди,  что  прозрачная
шемизетка оказывалась отнюдь  не  герметически  закрытой  и  не  проявляла
особенной ревности к очаровательным округлостям,  которые  подчеркивала  с
излишней добросовестностью. Гризетка, торопливо  поднимаясь  по  лестнице,
держала за оба конца голубую шаль  с  разводами,  которая,  упав  с  плеч,
соскользнула на бедра девушки и остановилась там.
   Если мы настаиваем на этих подробностях, то только  потому,  что  такая
дерзкая и не  совсем  приличная  манера  одеваться  удвоила  боль  и  стыд
мадемуазель де Кардовилль, видевшей в гризетке  счастливую  соперницу.  Но
каково  было  удивление  и  замешательство  Адриенны,  когда  Пышная  Роза
свободно и развязно обратилась к ней со словами:
   -  Я  в  восторге,  что  вижу  вас   здесь,   мадам;   нам   необходимо
побеседовать... Только я  хочу  сперва  поцеловать  бедняжку  Горбунью,  с
вашего позволения... мадам.
   Чтобы представить себе тон и выражение, с  каким  подчеркивалось  слово
мадам, надо было быть свидетелем более или менее бурных ссор двух подобных
Пышных Роз, находившихся в положении соперниц. Тогда только можно было  бы
понять,  сколько  вызывающей  враждебности  содержалось  в  слове   мадам,
произносимом в подобных важных случаях.
   Мадемуазель  де  Кардовилль,  изумленная  бесстыдством   Пышной   Розы,
совершенно онемела, а Агриколь, занятый Горбуньей,  не  сводившей  с  него
глаз, и находясь под влиянием грустной сцены, при которой  он  только  что
присутствовал, -  не  замечал  дерзости  гризетки  и  шепотом  рассказывал
Адриенне:
   - Увы!.. Все кончено... Сефиза испустила последний вздох, не приходя  в
сознание...
   - Несчастная девушка! - сказала с чувством Адриенна, забывая на  минуту
о Розе.
   - Надо скрыть печальное  известие  от  Горбуньи  и  сообщить  ей  потом
осторожно, - продолжал Агриколь. - К счастью, малышка Пышная  Роза  ничего
не знает!
   И  он  глазами  показал  на  гризетку,  присевшую  на  корточках  около
Горбуньи.
   Слыша, каким фамильярным тоном Агриколь говорил о гризетке, мадемуазель
де Кардовилль изумилась еще более. Трудно описать, что она  чувствовала...
Но странное дело... ей казалось, что она меньше страдает, после  того  как
услышала, как выражается молодая особа.
   - Ах, милочка Горбунья, - болтала та  с  живостью,  но  и  с  чувством,
потому что ее хорошенькие голубые глаза были полны слез. - Можно ли делать
такие глупости!.. Разве бедняки не должны помогать друг другу?.. Разве  вы
не могли обратиться ко мне?.. Вы же  знаете:  все,  что  у  меня  есть,  -
принадлежит другим... да я бы  устроила  последнюю  облаву  в  _кавардаке_
Филемона! - прибавила девушка с искренним умилением, одновременна  смешным
и трогательным. - Я продала бы его три сапога, его трубки, гребной костюм,
кровать, да, наконец, даже его праздничный бокал, и вы все-таки  Не  дошли
бы до... такой крайности!.. Филемон бы  не  рассердился,  он  ведь  добрый
малый, а если бы и  рассердился,  так  наплевать...  мы,  слава  Богу,  не
повенчаны!.. Право, надо было вспомнить о маленькой Розе!
   - Я знаю,  как  вы  добры  и  предупредительны!  -  отвечала  Горбунья,
слышавшая от сестры, что у Пышной Розы, как у многих ей  подобных,  сердце
доброе и великодушное.
   - Впрочем, - сказала Роза, смахивая  рукой  слезу,  скатившуюся  на  ее
маленький розовый носик, - вы можете сказать, что не знали, где  я  завела
себе в последнее время насест?.. Вот, знаете, потешная история... то есть,
я говорю так - потешная, а она  вовсе  не  потешная!  -  прибавила  она  с
глубоким вздохом. - Ну да все равно, я не могу вам этого рассказать  Важно
то, что вам теперь лучше... Теперь вам не  удастся,  да  и  Сефизе  также,
устроить этакую  штуку...  Говорят,  она  очень  слаба...  ее  еще  нельзя
повидать, господин Агриколь?
   - Да... надо подождать!.. - отвечал кузнец со смущением, чувствуя,  что
Горбунья не сводит с него глаз.
   - Но мне можно будет ее сегодня увидать,  Агриколь,  не  правда  ли?  -
спросила Горбунья.
   - Мы поговорим об этом после... а теперь  старайся  успокоиться,  прошу
тебя...
   - Агриколь говорит правду: будьте  благоразумны,  милочка  Горбунья,  -
продолжала Пышная Роза. - Мы подождем... я тоже подожду... А тем  временем
потолкую с мадам, - и  Роза  бросила  искоса  взгляд  на  Адриенну,  точно
рассерженная кошка,  -  да...  да...  и  подожду...  Мне  хочется  сказать
бедняжке Сефизе,  что  она  может,  так  же  как  и  вы,  вполне  на  меня
рассчитывать... - и Пышная Роза напыжилась с  милой  гордостью.  -  Будьте
спокойны. Само собой разумеется, что  если  кому  привалило  счастье,  так
друзья, которым не  везет,  должны  этим  попользоваться...  Хорошее  дело
оставлять все добро себе одной! Нечего сказать!..  Сделайте-ка  чучело  из
вашего счастья, да и поставьте его поскорее под  стекло,  чтобы  никто  до
него не дотрагивался!.. Впрочем, когда я говорю о счастье... это тоже, так
сказать... для красоты слога... Хотя...  с  одной  стороны...  но  зато  с
другой!.. Ну, знаете, в этом-то и вся  штука...  милушка  Горбунья...  Но,
ба!.. Ведь мне всего  семнадцать  лет  все-таки...  Однако  довольно...  я
молчу... потому что, если бы я стала говорить  до  завтра,  вы  все  равно
ничего бы не поняли! Дайте-ка лучше себя поцеловать от всего сердца, и  не
огорчайтесь ни вы, ни Сефиза... слышите?.. Теперь я здесь...
   И Роза, продолжая сидеть на корточках, дружески поцеловала Горбунью.
   Следует отказаться от попытки передать то, что испытывала  Адриенна  во
время  разговора,  или,  лучше  сказать,  во  время   монолога   гризетки.
Эксцентрический жаргон молодой особы,  ее  щедрость  за  счет  _кавардака_
Филемона, с которым, по ее словам, она,  к  счастью,  не  была  повенчана,
доброта, сквозившая  в  предложении  услуг  Горбунье,  -  все  эти  резкие
контрасты наивности и дерзости были так новы и непонятны  для  мадемуазель
де Кардовилль, что она сперва лишилась речи от изумления.
   Что же это было за создание, для которого Джальма пожертвовал ею?
   Если первое впечатление Адриенны при виде Пышной Розы было  чрезвычайно
тяжелым, то раздумье невольно навело ее на сомнения, а они скоро перешли в
сладкую надежду. Вспомнив снова разговор Родена с  Джальмой,  невольно  ею
подслушанный, она не сомневалась больше, что  было  безумно  верить  тому,
чтобы принц, с его поэтическим, возвышенным, чистым  взглядом  на  любовь,
мог  найти  какую-нибудь  прелесть  в  нелепой  и  смешной  болтовне  этой
девчонки... Познакомившись теперь поближе со  своей  странной  соперницей,
видя ее манеры, способ выражаться, которые,  несмотря  на  ее  хорошенькое
личико, придавали ей нечто пошлое и непривлекательное, Адриенна  не  могла
больше колебаться. Она вскоре совершенно утратила веру в  глубокую  любовь
принца к Пышной Розе: слишком умная и проницательная, чтобы не почуять под
этой внешней связью,  такой  необъяснимой  со  стороны  принца,  кроющуюся
тайну, мадемуазель де Кардовилль снова почувствовала в себе возрождающуюся
надежду.
   По мере того как в голове Адриенны утверждалась эта утешительная мысль,
ее болезненно сжатое сердце успокаивалось и смутное  предчувствие  лучшего
будущего расцветало в ее  душе;  однако,  наученная  горьким  опытом,  она
боялась уступить мечте и старалась не забывать того, что было  несомненным
фактом: принц публично афишировал свои отношения с этой особой... Впрочем,
с тех пор как Адриенна смогла вполне оценить эту девушку, поведение принца
стало казаться ей еще непонятнее. Но возможно ли верно и здраво  судить  о
том, что окружено тайнами? А потом она снова себя утешала, так как  тайное
предчувствие говорило ей, что,  может  быть,  здесь,  у  изголовья  бедной
девушки, вырванной ею по воле провидения  из  когтей  смерти,  суждено  ей
узнать то, от чего зависит счастье всей ее жизни.
   С невыразимым нетерпением ждала Адриенна объяснения. Ее лицо оживилось,
щеки зарумянились, грустные черные глаза  загорелись  нежным  и  радостным
огнем. В разговоре, каким угрожала ей Пышная Роза,  в  разговоре,  который
Адриенна несколько минут ранее отвергла  бы  с  высоты  своего  гордого  и
законного возмущения, она надеялась теперь  найти  ключ  к  тайне,  понять
которую ей было так необходимо.
   Пышная Роза, нежно поцеловав еще раз Горбунью,  встала  и,  обратясь  к
Адриенне, развязно окинула ее взглядом и сказала вызывающим тоном:
   - Что же, приступим, _мадам_. - Это слово было произнесено все с тою же
интонацией. - Нам есть о чем потолковать.
   - К вашим услугам, мадемуазель, - просто и кротко отвечала Адриенна.
   При виде задорной и победоносной мимики Пышной Розы, услыхав  ее  вызов
Адриенне,   достойный   Агриколь,   беседовавший   с    Горбуньей,    стал
прислушиваться и,  вытаращив  глаза,  на  минуту  растерялся  от  дерзости
гризетки. Затем, опомнившись, он потянул ее за рукав и шепнул:
   - Да вы, верно, помешались? Знаете ли вы, с кем говорите?
   - Ну и что же?.. Разве одна хорошенькая женщина не  стоит  другой?..  Я
говорю это, чтобы мадам слышала... Надеюсь, меня не  съедят?  -  громко  и
бойко отвечала Роза. - Мне надо с ней переговорить... и  я  знаю,  что  ей
известно, о чем... А если не известно... так дело недолгое... я объясню, в
чем штука!..
   Адриенна, опасаясь какой-нибудь нелепой выходки  по  адресу  Джальмы  в
присутствии Агриколя, сделала ему знак и отвечала гризетке:
   - Я готова вас выслушать, мадемуазель... но не здесь...  вы  понимаете,
почему...
   - Верно, _мадам_... Ключ со мною... и если вы желаете...  так  идем  ко
мне...
   Это ко "мне" было сказано с торжествующим видом.
   - Пойдемте к вам, мадемуазель, если вам угодно  оказать  честь  принять
меня у себя... - отвечала мадемуазель де Кардовилль своим нежным голосом и
слегка поклонившись с такой утонченной  вежливостью,  что  Роза  при  всем
своем задоре растерялась.
   - Как, - заметил Агриколь, - вы так добры, что хотите...
   - Господин Агриколь, - прервала его мадемуазель де Кардовилль, -  прошу
вас остаться с моей бедной подругой... Я скоро вернусь.
   Затем, подойдя к Горбунье, разделявшей удивление Агриколя, она сказала:
   - Извините, если я вас оставлю на несколько  минут...  Соберитесь  пока
немного с силами... и я вернусь, чтобы увезти вас к нам домой,  дорогая  и
добрая сестра...
   И, повернувшись к Пышной Розе, окончательно  изумленной  тем,  что  эта
красивая дама называет Горбунью сестрой, она прибавила:
   - Если вам будет угодно... мы можем идти...
   - Извините, _мадам_, что я пойду вперед показывать дорогу, но  лестницы
в этой трущобе сделаны так, что шею можно свернуть, -  ответила  гризетка,
подбирая   губы   и   прижимая   локти   к   талии.   Она   хотела    этим
засвидетельствовать, что прекрасные манеры и  изящные  выражения  известны
также и ей.
   Обе соперницы вышли из мансарды, оставив Агриколя и Горбунью вдвоем.
   К счастью, окровавленные останки Королевы Вакханок были уже отнесены  в
подвальную лавочку матушки Арсены, и любопытные, привлеченные, как всегда,
несчастным случаем, толпились на  улице;  молодым  девушкам  на  дворе  не
попалось никого, и Роза по-прежнему оставалась в неведении  о  трагической
кончине своей прежней подруги, Сефизы.
   Через несколько минут Гризетка и мадемуазель де Кардовилль очутились  в
квартире  Филемона.  Это  оригинальное  жилище  пребывало  все  в  том  же
живописном беспорядке, в каком Пышная  Роза  его  оставила,  уйдя  с  Нини
Мельницей, чтобы сделаться героиней таинственного приключения.
   Адриенна, не имевшая, конечно, ни малейшего  понятия  об  эксцентричных
нравах студентов и _студенток_, несмотря на  озабоченность,  с  удивлением
разглядывала хаос, состоявший из вещей  самых  разношерстных:  маскарадных
костюмов; черепов с трубками  в  зубах;  сапог,  заблудившихся  в  книжном
шкафу; чудовищных размеров кубков; женских платьев; обкуренных трубок... и
т.д. За удивлением последовало невольное отвращение;  девушка  чувствовала
себя неуютно в этом убежище, не столько бедном, сколько безалаберном, -  в
то  время  как  нищенская  мансарда  Горбуньи  не  внушала   ей   никакого
отвращения.
   Пышная Роза, несмотря на свою развязность, испытывала немалое волнение,
очутившись наедине с мадемуазель де  Кардовилль.  Редкая  красота  молодой
патрицианки, ее величественный вид, исключительное изящество манер, полное
достоинства и в то же время приветливое обращение, с каким она отвечала на
дерзкий вызов гризетки, - все это производило внушительное впечатление  на
Розу. А так как  она  была  добрая  девушка,  ее  очень  тронуло  то,  что
мадемуазель де Кардовилль назвала Горбунью своей сестрой, своей  подругой.
Роза ничего не знала об Адриенне: ей было известно только, что это знатная
и богатая  особа,  и  гризетке  становилось  неловко  за  слишком  вольное
обращение с ней.  Но  хотя  враждебные  намерения  против  мадемуазель  де
Кардовилль значительно смягчились,  самолюбие  не  позволяло  ей  выказать
произведенного на нее впечатления; поэтому она постаралась возвратить себе
уверенность и, заперев дверь на замок, сказала:
   - _Окажите мне честь, присядьте, мадам_.
   Все это, чтобы показать, что и она может изящно выражаться.
   Адриенна машинально  взялась  за  стул,  но  Роза,  с  гостеприимством,
до