ств... И хотя это чувство промелькнуло очень  быстро,  но  Горбунья
невольно  сложила  руки  и  взглянула  на   небо   с   чувством   глубокой
благодарности.  Если  она  и  не   исполняла   обрядов,   как   выражаются
ультрамонтаны на своем жаргоне, то  никто  больше  нее  не  был  проникнут
чувством истинной христианской веры, которая  в  сравнении  с  обрядностью
является  тем  же,  чем  неизмеримая  беспредельность  звездного  неба   в
сравнении с ограниченным куполом любого храма!


   Через пять минут после прощания с мадемуазель де  Кардовилль  Горбунья,
выбравшись никем не замеченной из сада, постучалась в дверь  кладовой  для
белья.
   Ей отворила одна из монахинь.
   - Здесь мадемуазель Флорина, с которой я  пришла,  сестра?  -  спросила
швея.
   - Она не могла вас  так  долго  ждать  и  ушла...  Вы  были  у  матушки
настоятельницы?
   - Да... да, сестра, - отвечала Горбунья, опустив глаза. - Не будете  ли
вы добры указать мне выход?
   - Идите за мной!
   Горбунья шла за монахиней, дрожа при  мысли  о  возможности  встречи  с
настоятельницей, которая, несомненно, была бы вправе удивиться  и  учинить
допрос о причине столь долгого  пребывания  в  монастыре.  Наконец  первая
дверь из монастыря за ней затворилась. Поспешно пройдя по широкому  двору,
Горбунья подошла к домику привратника, чтобы  попросить  выпустить  ее  из
ворот, как вдруг грубый голос за дверью произнес следующие слова:
   - Кажись, старина Жером, придется нам сегодня ночью удвоить  караул.  Я
хочу  вложить  в  ружье  две  пули  вместо  одной...   Мать-настоятельница
приказала обойти кругом два раза вместо одного...
   - Мне, брат, ружья не надо... У меня коса так отточена, что любо... Это
оружие садовника... и следует сказать - не худое оружие.
   Невольно встревоженная этими нечаянно подслушанными  словами,  Горбунья
робко позвонила и попросила ее выпустить.
   -  Вы  это  откуда  взялись?  -   подозрительно   спросил   привратник,
показавшись на пороге двери с ружьем, которое он заряжал.
   - Я от матушки-настоятельницы, - робко ответила Горбунья.
   - Правда? - грубо сказал Николя.  -  Что-то  вы  не  похожи  на  важную
птицу... Ну, да ладно... все равно... проваливайте... да поживее!
   Ворота отворились, и Горбунья вышла. Как только она очутилась на улице,
к ней, к ее великому  изумлению,  подбежал  Угрюм,  за  которым  торопливо
следовал Дагобер. Горбунья  поспешила  навстречу  солдату,  как  вдруг  ее
окликнул молодой и звонкий голос:
   - Эй! милая Горбунья!
   Девушка обернулась: с противоположной стороны к ней бежал Агриколь.



        "5. ВСТРЕЧИ"

   При виде Дагобера  и  Агриколя  Горбунья  в  изумлении  остановилась  в
нескольких шагах от ворот монастыря.
   Солдат еще не увидел работницу. Он  быстро  шел  за  Угрюмом,  который,
несмотря на свои впалые бока, на грязный  и  взъерошенный  вид,  казалось,
дрожал от радости, поворачивая  время  от  времени  свою  умную  голову  к
хозяину, к которому он тотчас же вернулся, после того  как  приласкался  к
Горбунье.
   - Да, да, я тебя понимаю, старина, - говорил с чувством  солдат.  -  Ты
оказался вернее меня. Ты ни на минуту не оставлял  их  одних,  моих  милых
деток. Ты за ними пошел, ждал их день и ночь,  не  евши,  голодал  у  того
дома, куда их отвезли, и, наконец, не дождавшись их  возвращения,  побежал
домой, искать меня... Я бегал, как бешеный дурак... ты же делал то, что  я
должен был, конечно, сделать: ты открыл, где они находятся... Ну  что  же?
Что это доказывает? Что животные лучше людей?.. Это давно известно...  Так
наконец-то я их увижу... Как я подумаю, что завтра 13-е число  и  что  без
тебя все бы погибло, меня просто дрожь  берет...  Скоро  ли  мы  дойдем?..
Какое пустынное место... и ночь уже приближается...
   Дагобер  держал  речь,  не  сводя  глаз  с  собаки,  поспешно  бежавшей
впереди... Вдруг Угрюм бросился от него, и Дагобер, подняв голову, увидал,
что он ласкается к Горбунье и Агриколю, встретившимся у ворот монастыря.
   - Горбунья! - приветствовали отец и сын молодую работницу, с удивлением
смотря на нее.
   - Прекрасные известия,  господин  Дагобер!  -  с  невыразимой  радостью
проговорила Горбунья. - Роза и Бланш найдены... -  Затем,  повернувшись  к
кузнецу, она прибавила: - Прекрасные известия,  Агриколь!  Мадемуазель  де
Кардовилль вовсе не сошла с ума... Я сейчас с ней виделась!..
   - Она не помешана! Какое счастье! - сказал кузнец.
   - Дети мои!! - дрожащим от волнения голосом воскликнул старик,  пожимая
руки Горбунье. - Вы их видели?
   - Да, сейчас... они очень печальны и огорчены...  я  не  могла  с  ними
поговорить.
   - Уф! - сказал Дагобер, как бы  задыхаясь  от  полученного  известия  и
прижимая к груди руки. - Уф! Я никогда не думал,  что  мое  старое  сердце
может  так  шибко  биться.  А  между  тем,  благодаря  Угрюму,   я   почти
приготовился  к  этой  вести...  Но  все  равно...  Меня  просто  ослепила
радость... голова закружилась.
   - Видишь, батюшка,  какой  славный  денек  сегодня  выдался,  -  сказал
Агриколь, с благодарностью смотря на молодую работницу.
   - Обнимите меня, славная и достойная девушка, - прибавил солдат, крепко
обнимая Горбунью; затем, сгорая от нетерпения, воскликнул: - Ну,  пойдемте
за девочками!
   - Милая Горбунья, - сказал глубоко тронутый Агриколь, - ты  возвращаешь
покой, быть может, даже жизнь отцу... А как ты узнала... о мадемуазель  де
Кардовилль?
   - Чисто случайно... А ты как здесь очутился?
   - Угрюм остановился и лает! - воскликнул Дагобер  и  поспешно  двинулся
вперед.
   Действительно, собака, не менее  своего  господина  жаждавшая  поскорее
увидеть сирот, но лучше его знавшая, где они находятся,  уселась  у  ворот
монастыря и залаяла, чтобы привлечь  внимание  Дагобера.  Последний  понял
этот призыв и спросил Горбунью, указывая на дом:
   - Они здесь?
   - Да, здесь.
   - Я был в этом уверен... Славная собака! О, да! животные лучше людей...
исключая вас, дорогая Горбунья... вы лучше людей и зверей!.. Наконец-то  я
увижу моих бедных малюток! Наконец-то я буду с ними!..
   Говоря это, несмотря на свои годы, Дагобер бегом побежал к Угрюму.
   - Агриколь! - воскликнула Горбунья. - Не давай твоему отцу  постучаться
в дверь, иначе он все погубит...
   В два прыжка Агриколь был возле отца. Тот  уже  готов  был  взяться  за
молоток.
   - Батюшка, не стучись! - воскликнул кузнец, хватая его за руку.
   - Какого черта ты толкуешь?
   - Горбунья сказала, что все будет потеряно, если ты постучишься.
   - Что-о?!
   - Вот она тебе все объяснит.
   В это время Горбунья, менее проворная, чем Агриколь, подошла  к  ним  и
сказала солдату:
   - Господин Дагобер, надо отойти от ворот... их могут открыть... заметят
вас, заподозрят... Лучше пройдем у стены...
   - Заподозрят? В чем заподозрят? - с удивлением  спрашивал  Дагобер,  не
отходя от ворот.
   - Умоляю вас... не оставайтесь тут! - с  такой  настойчивостью  сказала
Горбунья, что Агриколь невольно прибавил:
   - Батюшка, раз Горбунья это говорит, значит, у нее  есть  основательная
причина. Послушаемся ее... Бульвар Госпиталя в двух  шагах...  там  никого
нет... Мы можем там спокойно переговорить...
   - Черт меня возьми, если я что-нибудь понимаю!  -  воскликнул  Дагобер,
все-таки не отходя от ворот.  -  Девочки  тут...  я  их  беру...  увожу  с
собой... вот и все... и дела-то всего на десять минут!
   - О, не думайте так, господин  Дагобер!  -  сказала  Горбунья.  -  Дело
совсем не так просто... Идемте... уйдем отсюда скорее - слышите, голоса за
воротами...
   Действительно, послышался какой-то шум на дворе.
   - Идем,  батюшка...  идем,  -  сказал  Агриколь,  почти  силой  увлекая
старика.
   Угрюм,  очень  удивленный,  по-видимому,  этим   промедлением,   полаял
немного, оставаясь у ворот, как бы выказывая нежелание покидать свой  пост
и протестуя против подобного отступления,  но  по  знаку  Дагобера  собака
присоединилась к армейскому корпусу.
   Было около пяти часов вечера. Поднялся сильный  ветер.  Небо  покрылось
тяжелыми  и  темными  дождевыми  тучами.  Мы  уже  сказали,  что   бульвар
Госпиталя, примыкавший к монастырскому саду,  почти  никем  не  посещался.
Дагобер, Агриколь и Горбунья могли, следовательно, держать здесь  совет  в
совершенном уединении.
   Солдат не скрывал своего бурного нетерпения и, как только они повернули
за угол, обратился к Горбунье:
   - Ну, говорите же... объясните, в чем дело: вы видите, я как на горячих
угольях!
   - Дом, где заперты дочери маршала Симона, - монастырь, месье Дагобер.
   - Монастырь! - воскликнул солдат. - Так и следовало думать... Ну и что!
Я и в монастырь за ними пойду... как и повсюду... Попытка не пытка!
   -  Но,  господин  Дагобер,  девочек  там  держат  против  их  и  вашего
желания... и вам их не отдадут!
   - Мне не отдадут?.. А вот, черт возьми, мы посмотрим!.. - и  он  сделал
шаг по направлению к улице.
   - Батюшка! - сказал Агриколь,  удерживая  его.  -  Минутку  терпения...
Выслушай Горбунью!
   - Нечего мне слушать! Как?.. Мои дети тут... в двух шагах от меня...  я
об этом знаю и не заполучу их во что бы то ни стало тотчас же?! Ого,  черт
возьми!.. Это было бы интересно!.. Пустите меня!..
   - Господин Дагобер! Умоляю вас! - просила Горбунья, овладев другой  его
рукой, - выслушайте меня... Есть другой способ вернуть  бедных  сирот  без
насилия: мадемуазель де Кардовилль особенно настаивала на том, что насилие
может погубить все...
   - Если есть  возможность  действовать  иначе...  отлично...  но  только
говорите скорее, каким же способом надо действовать?
   - Вот кольцо мадемуазель де Кардовилль...
   - Что это за мадемуазель де Кардовилль?
   - Это, батюшка, та самая великодушная барышня, которая хотела внести за
меня залог и которой я должен сообщить нечто очень важное...
   - Ну ладно, ладно, потолкуем об этом после. Что означает это кольцо?
   - Вы его возьмете и отправитесь сейчас на  Вандомскую  площадь,  в  дом
N_7, к графу де Монброн. Это  очень  влиятельный  человек  и  старый  друг
мадемуазель де Кардовилль. Это кольцо докажет, что вы пришли к нему от  ее
имени. Вы скажете графу,  что  мадемуазель  де  Кардовилль  задерживают  в
больнице рядом с этим монастырем, выдавая ее за помешанную, а в  монастыре
силой держат дочерей маршала Симона...
   - Ну а дальше, дальше?
   - Дальше, граф предпримет необходимые  шаги  перед  высокопоставленными
особами об  освобождении  дочерей  маршала,  и,  может  быть,  завтра  или
послезавтра...
   - Завтра или послезавтра! - воскликнул Дагобер. - Да еще может  быть!!!
Мне необходимо их освободить сегодня же... сейчас... а то  послезавтра!  И
еще: может быть!.. Нечего сказать, вовремя!.. Спасибо, милая Горбунья,  но
возьмите ваше колечко... я предпочитаю  действовать  сам...  Подожди  меня
здесь, сынок...
   - Батюшка! что ты затеваешь? - воскликнул Агриколь,  стараясь  удержать
старика. - Вспомни, ведь это монастырь, слышишь: монастырь!
   - Ты, брат, ничего еще не понимаешь, призывник еще. А я знаю, как  надо
действовать в монастырях. В Испании научился, небось сто раз проделывал...
Вот как будет дело: я постучусь, мне ответит сестра-привратница,  спросит,
что мне надо, я ей отвечу, конечно; она попытается меня остановить,  я  не
послушаюсь; пройду, начну кричать во все горло  девочек,  побегу  по  всем
этажам.
   - А монахини-то, месье Дагобер, монахини! - говорила Горбунья, стараясь
удержать старика.
   - Монахини побегут  за  мной  следом,  будут  кричать,  точно  галчата,
выкинутые из гнезда, - дело  мне  знакомое!  В  Севилье  я  таким  образом
освободил одну андалузку, которую силой  держали  в  монастыре.  Пусть  их
кричат, я мешать не стану! И так я обегу весь монастырь, призывая  Розу  и
Бланш... Они меня услышат...  откликнутся...  Если  они  заперты,  я  беру
первое, что под руку попадется, и выламываю дверь.
   - А монахини... монахини, господин Дагобер!
   - Монахини с их криками не помешают мне  выломать  дверь,  обнять  моих
девочек и удрать с ними... Если запрут ворота, - мы их выломаем!  Итак,  -
прибавил старик, освобождаясь из рук Горбуньи, - подождите  меня  здесь...
через десять минут я вернусь... А ты сходи за каретой, Агриколь.
   Более спокойный, чем  отец,  и  более  сведущий  в  уголовных  законах,
Агриколь перепугался  того,  к  чему  может  привести  необычайный  способ
действий солдата. Он бросился вперед, снова остановил его и воскликнул:
   - Умоляю тебя, выслушай еще хоть одно слово.
   - Эх, черт! Ну, говори скорее!
   - Если ты ворвешься в монастырь силой, все пропало!
   - Это почему?
   - Во-первых, господин Дагобер, - сказала Горбунья, - в монастыре есть и
мужчины. Я  сейчас  видела  привратника,  заряжавшего  ружье,  а  садовник
рассказывал об отточенной косе и о ночном карауле...
   - А плевать мне и на ружье, и на косу!
   - Ну хорошо, батюшка. Послушай же хоть минутку, что я  тебе  скажу:  ты
постучишь в ворота, привратник отопрет и спросит, что тебе надо. Так?
   -  Я  скажу,  что  хочу  поговорить  с  настоятельницей...  и  войду  в
монастырь.
   - Кроме ворот, внутри есть еще запертая дверь, - уговаривала  Горбунья.
- В ней сделано окошечко, и, прежде чем отворить, монахиня вас  оглядит  и
до той поры не впустит, пока вы не скажете, зачем пришли.
   - Я и ей скажу: хочу видеть настоятельницу.
   - Тогда, батюшка, так как ты  не  обычный  гость  в  монастыре,  пойдут
доложить о тебе самой настоятельнице.
   - Ну, дальше?
   - А дальше придет она.
   - А потом?
   - А потом спросит: что вам надо, господин Дагобер?
   - Что мне надо... черт побери... моих девочек мне надо!..
   - Еще минутку терпения, батюшка!.. Ты, конечно,  не  сомневаешься,  что
если принято столь много предосторожностей, когда их увозили, то их  хотят
задержать в монастыре как против их воли, так и против твоей!
   - Я не только не сомневаюсь, но я в этом уверен... недаром же одурачили
мою бедную жену.
   - Ну, так настоятельница тебе и ответит, что она не понимает, о чем  ты
говоришь, и что девиц Симон в монастыре нет и не бывало.
   - А я ей скажу, что они там... у меня есть свидетели: Горбунья и Угрюм!
   - Настоятельница тебе скажет,  что  она  тебя  не  знает  и  не  желает
вступать в объяснения... да и захлопнет окошко.
   -  Тогда  я  выломаю  дверь...  видишь,  без  этого,  значит,  обойтись
нельзя... Пусти же меня!
   - При таком шуме привратник сбегает за  полицией,  и  тебя  для  начала
арестуют.
   - А что станется тогда с вашими бедными девочками, господин Дагобер?  -
сказала Горбунья.
   У  старого  воина  было  слишком  много  рассудка,  чтобы   не   понять
справедливости доводов сына и Горбуньи. Но он знал также,  что  необходимо
было, чтобы девушки были освобождены до завтрашнего дня.  Выбор  этот  был
ужасен. Голова Дагобера горела, он  упал  на  каменную  скамью,  сжимая  в
отчаянии голову, и, казалось, изнемогал под гнетом неумолимого рока.
   Агриколь и Горбунья, глубоко тронутые его немым  отчаянием,  обменялись
взглядом. Кузнец сел на скамью рядом с отцом и сказал ему:
   - Послушай, батюшка,  успокойся  немножко,  подумай  о  том,  что  тебе
сказала Горбунья. Ведь  если  ты  снесешь  это  кольцо  к  графу,  то  он,
благодаря своему влиянию, освободит девушек  завтра  же...  самое  позднее
послезавтра...
   - Гром и молния! Да что вы меня с ума свести хотите? - закричал Дагобер
и, вскочив со скамьи, таким отчаянным, диким взором посмотрел на  Агриколя
и на Горбунью, что те невольно отступили в изумлении и страхе. -  Простите
меня, дети, - прибавил  Дагобер  после  долгого  молчания,  -  я  напрасно
погорячился...  виноват...  вы  ведь  меня  не  понимаете...  Трудно   нам
сговориться... Вы совершенно правы, но и я прав также! Послушайте меня, вы
люди честные и хорошие... я вам доверю свою тайну... Знаете  ли,  зачем  я
привез этих детей из Сибири? Затем, чтобы завтра они могли  быть  утром  в
улице св.Франциска... Если они там не будут, значит, я  изменил  последней
воле их умирающей матери.
   - Это улица св.Франциска, дом N_3? - прервал отца Агриколь.
   - Да... но ты-то откуда знаешь об этом?
   - Все это написано на бронзовой медали?
   - Да!.. - с возрастающим удивлением воскликнул Дагобер. - Кто это  тебе
сказал?
   - Батюшка, подожди минутку... - отвечал Агриколь, - дай мне подумать...
Я, кажется, догадываюсь... да... Так ты говоришь, Горбунья, мадемуазель де
Кардовилль нисколько не помешана?..
   - Нет... Ее удерживают  силой  в  этом  доме,  не  позволяя  ни  с  кем
видеться... Она сказала, что и она и дочери маршала Симона - жертвы  одной
и той же грязной интриги.
   - Сомнений больше нет! - воскликнул кузнец. -  Теперь  я  все  понимаю:
мадемуазель де Кардовилль, как и  девицы  Симон,  имеет  такую  же  важную
причину быть завтра на улице св.Франциска... а она, может быть, об этом  и
не знает!
   - Как так?
   - Еще одно слово, милая Горбунья... Мадемуазель де Кардовилль  тебе  не
говорила, что ей очень нужно быть на свободе завтра утром?
   - Нет... Давая мне кольцо для графа де Монброн, она сказала: "Благодаря
этому мы будем свободны завтра или послезавтра..."
   - Да объясни же, в чем дело! - с нетерпением сказал Дагобер сыну.
   - Когда ты пришел сегодня за мной в тюрьму, батюшка, я тебе сказал, что
должен выполнить священный долг и потом уже приду к тебе...
   - Так, так... а я, со своей стороны, пошел попытаться  еще  предпринять
кое-что; я потом расскажу вам, в чем дело.
   - Я тотчас же побежал к мадемуазель де Кардовилль. Отворивший мне лакей
сообщил, что с барышней случился припадок умопомешательства... Можете себе
представить, как я был поражен... Я спросил, где  она.  Ответили,  что  не
знают. Нельзя ли, говорю, увидеть кого-нибудь из членов ее семьи?  Но  так
как моя одежда, вероятно, не внушала большого доверия, мне  ответили,  что
никого нет дома. Я просто пришел в отчаяние... но потом подумал, что  если
она больна, то ее доктор должен знать, где она, и нельзя ли ее  увидеть...
Вместо родных я решил поговорить с доктором: они часто  являются  лучшими,
друзьями... Я спрашиваю у лакея, не может ли он указать  мне  имя  доктора
мадемуазель де Кардовилль. Мне охотно сообщают, что это  доктор  Балейнье,
улица Тарани, 12. Побежал туда - он вышел. Но мне говорят, что около  пяти
часов я  его  наверняка  застану  в  больнице:  больница  здесь,  рядом  с
монастырем... вот почему мы с вами и встретились.
   - Но медаль, медаль где ты видел? - с нетерпением допрашивал Дагобер.
   - Да вот о ней и о других важных  открытиях  я  и  хотел  поговорить  с
мадемуазель де Кардовилль, как я писал Горбунье.
   - Что же это за открытия?
   - Видите ли, батюшка, на другой день после вашего приезда я  отправился
к мадемуазель де Кардовилль просить о залоге. За мной уже  следили.  Узнав
об этом от своей служанки, мадемуазель де Кардовилль пожелала меня  скрыть
от полиции и спрятала в тайник, устроенный в стене павильона. Этот  тайник
был не что иное, как небольшой чулан, и свет туда  проникал  через  трубу,
как в камин. Через несколько минут я там осмотрелся и стал  различать  все
очень ясно. От нечего делать я разглядывал все, что меня  окружало.  Стены
были покрыты деревянными панелями, а  входная  дверь  состояла  из  панно,
которое передвигалось при помощи противовеса и прекрасно слаженной системы
зубчатых  колес.  Меня  очень  заинтересовало  это  устройство,  и   я   с
любопытством кузнеца, несмотря на свои опасения, стал разглядывать все эти
фальцы и пружины, как вдруг маленькая медная пуговка, значение  которой  я
не мог понять, привлекла мое особенное  внимание.  Дергал  я  ее,  дергал,
двигал во все стороны, - ничто не действовало. Тогда  я  подумал:  "Верно,
эта пуговка относится к другому механизму; дай-ка я ее  попробую  нажать".
Только что я нажал ее довольно сильно,  послышался  легкий  скрип,  и  над
самым входом в  тайник  из  стены  выдвинулась  какая-то  поло