у вас об этом, как о  милости
и услуге. Редкий инстинкт вашего сердца угадает, быть может,  тайную  цель
ее посещения... Разве ваши предчувствия не оправдались относительно интриг
отвратительного Родена?
   Горбунья не могла устоять перед подобной  просьбой.  Она  осталась,  но
хотела отойти от камина. Адриенна снова усадила ее на место и заметила:
   - Дорогая Мадлена, оставайтесь на своем  месте.  Вы  ничем  не  обязаны
княгине.
   Только что Адриенна успела кончить, в  комнату  твердым  шагом,  гордой
поступью, высоко подняв голову и с внушительным видом вошла  княгиня.  Как
мы уже и говорили, она в высшей мере обладала  величественностью  светской
дамы.
   Самые благоразумные люди не могут отрешиться от слабостей.
   Охваченная безумной завистью к красоте, изяществу и молодости Адриенны,
княгиня, несмотря на свой ум,  сделала  непростительный,  смешной  промах.
Вместо того чтобы, как всегда, одеться со  строгим  вкусом,  она  вздумала
надеть платье, слишком легкомысленное для ее возраста и по покрою.  Нежный
сизый с переливами цвет и слишком  туго  стянутая  талия  делали  ее  лицо
краснее обыкновенного, а райская  птица  на  малиновой  шляпе  увеличивала
комический оттенок туалета. Все это было следствием  гневного  волнения  и
желания унизить племянницу, затуманивших здравый ум княгини.
   На лице княгини ясно  выражались  злоба,  зависть  и  гордость  победы.
(Святоша вспомнила коварную ловкость, с  которой  она  сумела  послать  на
верную  смерть  дочерей  маршала  Симона)  и  надежда   на   успех   новой
отвратительной интриги.
   Адриенна, не делая ни шагу навстречу тетке, вежливо  встала  с  дивана,
сделала полный достоинства поклон  и  снова  заняла  свое  место,  любезно
указав княгине на кресло около камина, недалеко от кресла Горбуньи,  но  с
другой стороны.
   - Садитесь! Прошу вас, - сказала она.
   Княгиня покраснела и взглянула с презрительным удивлением на  Горбунью,
вежливо поклонившуюся, но не уступавшую своего места.  Горбунья  поступила
так из чувства  собственного  достоинства  и  из  сознания  того,  что,  в
сущности говоря, почтенного места заслуживала  она,  честная  и  преданная
бедная девушка, а не эта княгиня, низкая, злая и лицемерная.
   - Садитесь! Прошу вас, - повторила Адриенна.
   - Разговор, о котором я вас просила, - сказала госпожа де Сен-Дизье,  -
должен остаться в тайне.
   - У меня нет тайн от моей лучшей подруги, мадам; вы можете  говорить  в
присутствии мадемуазель.
   - О! я давно знаю, - с горькой иронией заметила княгиня, -  что  вы  не
особенно заботитесь о сохранении тайн и очень снисходительны в выборе тех,
кого вы называете друзьями... но мне уж позвольте действовать иначе.  Если
у вас нет тайн, то они есть у меня и я не желаю открывать  их  при  первой
встречной...
   И ханжа презрительно кивнула на Горбунью.
   Оскорбленная тоном княгини, Горбунья отвечала кротко и просто:
   - Я не  вижу,  мадам,  никакой  унизительной  разницы  между  первой  и
последней встречной у мадемуазель де Кардовилль.
   - Каково! Еще и разговаривает! - с  дерзкой  и  презрительней  жалостью
заметила княгиня.
   - Да... по крайней мере, отвечает, - спокойно возразила Горбунья.
   - Я хочу с вами  говорить  наедине,  -  ясно,  кажется!  -  нетерпеливо
сказала святоша племяннице.
   - Извините... я вас не понимаю, мадам, - с  видом  удивления  возразила
Адриенна. - Мадемуазель, удостаивающая меня своей дружбой,  из  любезности
согласилась присутствовать при нашей беседе. Я прибавила:  из  любезности,
потому что действительно надо очень любить меня, чтобы согласиться слушать
все те благожелательные, приятные,  милые  речи,  какими  вы,  несомненно,
пришли со мной поделиться.
   - Но, мадемуазель! - воскликнула княгиня.
   - Позвольте мне прервать вас  на  минуту,  -  с  самым  любезным  видом
продолжала Адриенна, как будто говоря ханже  нечто  лестное.  -  Для  того
чтобы вы не стеснялись присутствием мадемуазель, я спешу вас предупредить,
что она вполне знакома со всеми святыми гадостями,  набожными  мерзостями,
духовным предательством, жертвой которых я была по  вашей  милости...  Она
знает, наконец... что вы мать церкви, каких мало... Могу ли  я  надеяться,
что  вы  теперь  оставите  вашу  деликатную   и   столь   заинтересованную
сдержанность?
   - По правде сказать, - заявила, впадая в ярость,  княгиня,  -  не  могу
понять, сплю я или бодрствую...
   - Ах, Боже мой! - тревожно заговорила Адриенна, -  меня  беспокоит  это
сомнение... Не ударила ли вам кровь в голову...  вы  так  раскраснелись...
как будто вы задыхаетесь... чувствуете стеснение... тяжесть... Быть может,
вы немножко сильно затянулись, мадам?
   Эти слова, сказанные Адриенной с  очаровательным  наивным  сочувствием,
действительно чуть не заставили княгиню задохнуться;  она  побагровела  и,
опускаясь с шумом на кресло, воскликнула:
   - Отлично, мадемуазель, я предпочитаю такой прием... Он  мне  позволяет
не стесняться... говорить прямо...
   - Не правда ли, мадам? - сказала Адриенна,  улыбаясь...  -  По  крайней
мере можно откровенно высказать все, что на сердце. А это должно иметь для
вас прелесть новизны... Сознайтесь,  что  вы  мне  очень  признательны  за
возможность снять с себя  маску  доброты,  набожности  и  кротости?  Вечно
носить ее ведь тяжело.
   Слушая сарказмы Адриенны, - невинную месть, вполне извинительную,  если
принять во внимание  все  зло,  сделанное  княгиней  племяннице,  Горбунья
чувствовала, что у нее сжимается сердце: она очень боялась этой женщины.
   Между тем княгиня продолжала говорить уже хладнокровнее:
   - Тысячу благодарностей, мадемуазель, за ваше милое внимание...  Я  его
ценю по достоинству и постараюсь как можно скорее вам это доказать.
   - Отлично, отлично, мадам, - весело отвечала Адриенна. -  Сообщите  нам
это, пожалуйста, поскорее... Я с нетерпением  жду  ваших  новостей...  Мне
очень любопытно...
   - А между тем, -  с  иронической  улыбкой  заметила  княгиня,  -  вы  и
вообразить себе не можете, что сейчас услышите.
   - Неужели? Я только боюсь, что ваша наивная скромность вас  обманывает,
- продолжала Адриенна тем же тоном. - Право, мало что может меня удивить с
вашей стороны. Разве вы не знаете, что... от вас... я жду всего!
   - Как знать? - медленно произнесла ханжа. -  А  если...  например...  я
скажу вам... что через сутки... не больше... вы будете нищей?
   Это  было  так  неожиданно,  что  мадемуазель  де  Кардовилль  невольно
изумилась, а Горбунья вздрогнула.
   - Ага! - с торжеством воскликнула княгиня при виде изумления Адриенны и
продолжала жестким и лицемерным тоном. - Сознайтесь, что мне  удалось  вас
удивить, хотя вы и говорили, что всего от меня ожидаете... Как хорошо, что
вы так  повели  нашу  беседу...  Мне  надо  было  бы  в  противном  случае
употребить много приготовлений для того, чтобы объявить вам:  мадемуазель,
завтра вы будете так же бедны, как богаты сегодня... А теперь я  могу  вам
это сказать совершенно просто, наивно... добродушно!
   Преодолев  свое  первое  изумление,  Адриенна,  со  спокойной  улыбкой,
удивившей святошу, проговорила:
   -  Откровенно  признаться,  мадам,  я  удивилась...  я   ведь   ожидала
какой-нибудь коварной выдумки, полной злобы, хорошо  придуманной  низости,
на какие вы мастерица... Могло ли мне прийти на ум, что вы придаете  такое
важное значение подобной мелочи?
   - Как? Быть разоренной, совершенно разоренной, и не позже, чем  завтра,
такой расточительнице, как вы, - воскликнула святоша, - лишиться не только
доходов, но и особняка, и мебели, и лошадей, и бриллиантов, и этих смешных
нарядов, которыми вы так гордитесь... -  вы  называете  это  мелочью?  Вы,
привыкшая тратить сотни тысяч,  а  теперь  обреченная  жить  на  нищенское
содержание, меньше жалованья ваших прислужниц, вы называете это мелочью?
   К жестокому разочарованию тетки, Адриенна  казалась  вполне  спокойной;
она хотела уже отвечать княгине, как вдруг дверь отворилась, и  в  комнату
без доклада вошел принц Джальма.
   На просиявшем лице Адриенны выразилась такая гордая, безумная нежность,
и она бросила на княгиню взгляд такого глубокого счастья, что передать это
словами невозможно.
   Никогда Джальма не был так  идеально  красив,  как  сегодня;  выражение
безграничного счастья сияло на его лице. Индус был одет в длинное, широкое
платье из белого кашемира, с пунцовыми и золотыми полосами. На голове  его
была чалма из той же материи, а роскошная шаль служила поясом.
   Княгиня де Сен-Дизье была невольно  поражена  его  появлением.  Она  не
рассчитывала встретить его здесь.
   Участниками  следующей  сцены  стали  княгиня,  Адриенна,   Джальма   и
Горбунья.



        "54. ВОСПОМИНАНИЯ"

   Джальма, никогда не встречавшийся у Адриенны с госпожой  де  Сен-Дизье,
был очень удивлен ее присутствием. Княгиня, сохраняя мрачное  молчание,  с
глухой завистью и неумолимой злобой смотрела на эти  два  существа,  столь
красивые, молодые, любящие и счастливые. Вдруг, казалось, ей пришла на  ум
какая-то мысль, поглотившая ее внимание; она как будто старалась вспомнить
что-то чрезвычайно важное. Адриенна и Джальма,  пользуясь  этим  моментом,
любовались друг другом с обожанием, и взоры  их  горели  влажным  пламенем
страсти. Затем Адриенна, вспомнив о тетке, сказала, улыбаясь, индусу:
   - Милый кузен, позвольте мне исправить  свою  забывчивость,  откровенно
говоря умышленную (причины я объясню после), вследствие которой я  никогда
не говорила вам об одной из своих  родственниц,  княгине  де  Сен-Дизье...
Позвольте вас ей представить.
   Джальма поклонился.
   Не  давая  тетке  времени  что-нибудь  сказать,  Адриенна  с   живостью
продолжала:
   - Госпожа де Сен-Дизье была так любезна, что приехала сама мне  сказать
об одном весьма для меня счастливом обстоятельстве...  Я  сообщу  его  вам
позднее, если  добрейшая  княгиня  не  захочет  лишить  меня  удовольствия
сообщить вам об этом.
   Неожиданное появление Джальмы и  воспоминания,  в  которые  ханжа  была
погружена, навели ее, вероятно, на новую мысль,  потому  что,  оставляя  в
стороне вопрос о разорении Адриенны, княгиня  со  слащавой  улыбочкой,  за
которой, несомненно, скрывалась какая-то злорадная цель, заметила:
   - Я была бы в отчаянии, принц, если бы лишила  мою  дорогую  племянницу
удовольствия сообщить вам лично  ту  счастливую  новость,  о  которой  она
говорит... и которую я, в качестве любящей родственницы, не  замедлила  ей
передать... А вот и бумага, - прибавила она, протягивая Адриенне  какую-то
бумагу,  -  прочитав  которую,  она  убедится,  что  эта  новость   вполне
согласуется с истиной...
   - Тысячу  благодарностей,  дорогая  тетушка,  -  отвечала  Адриенна,  с
горделивым  равнодушием  принимая  бумагу.  -  Это   совершенно   излишняя
предосторожность... Вы знаете, что я всегда верю  вам  на  слово...  когда
речь идет о вашем благорасположении ко мне...
   Несмотря  на  полное  незнание  утонченного   коварства,   позолоченных
жестокостей цивилизованного мира, Джальма, чуткий, как все несколько дикие
натуры,  и   очень   впечатлительный,   испытывал   какое-то   неприятное,
болезненное чувство при этом обмене фальшивыми любезностями. Он не понимал
их скрытого смысла, но они звучали фальшиво для его тонкого  слуха.  Кроме
того, инстинктивно или по предчувствию, он испытывал смутное отвращение  к
госпоже  де  Сен-Дизье.  Святоша,  предвкушая  всю  важность  своей  новой
выдумки,  едва  сдерживала   волнение,   которое   было   заметно   и   по
увеличивающейся красноте ее лица, и по злорадной  улыбке,  и  по  злобному
блеску  глаз.  Так  что  вид  этой  женщины,  внушавшей  принцу   растущую
антипатию, заставлял его молча стоять в  стороне,  причем  его  прелестные
черты даже потеряли свою ясность.
   Горбунья также находилась  под  тяжелым  впечатлением.  Она  поочередно
бросала то пугливые взоры на княгиню, то умоляющие  на  Адриенну,  как  бы
прося ее закончить разговор,  неприятные  последствия  которого  она  ясно
представляла. Но, к несчастью, г-же де Сен-Дизье было  выгодно  продолжить
это свидание, а мадемуазель де Кардовилль,  черпая  новые  силы  и  смелую
уверенность  в  присутствии  любимого  человека,  стремилась   насладиться
жестокой досадой,  какую  испытывала  противная  ханжа  при  виде  счастья
племянницы, отвоеванного ею, несмотря на все низкие интриги княгини  и  ее
сообщников.
   После  минутного  молчания  госпожа  де  Сен-Дизье   начала   слащавым,
вкрадчивым голосом:
   - Принц, вы не можете себе представить, как я была обрадована, когда до
меня дошли слухи - в свете (и это справедливо) ни о чем больше не  говорят
- о вашей нежной привязанности к моей дорогой племяннице, потому что вы  и
не подозреваете, от какой тяжкой заботы вы меня избавили.
   Джальма не отвечал. Он с удивлением и почти с грустью взглядом  спросил
Адриенну, что хотела этим сказать ее тетка.
   Последняя, заметив этот немой вопрос, продолжала:
   - Я  выражусь  яснее,  принц;  вы  понимаете,  что  как  самая  близкая
родственница этой милой, безумной головки,  -  показала  она  взглядом  на
Адриенну, - я была более или менее ответственна за ее будущую судьбу перед
лицом света... И вот вы являетесь с  другого  конца  земного  шара,  чтобы
самым простодушным образом взять эту тяжелую  ответственность  на  себя...
Чего  же  лучше?..  Невольно  задашь  себе  вопрос,  чему  в  вас   больше
удивляться: вашему счастью или мужеству?
   И княгиня, бросив злобный взгляд на Адриенну, с вызывающим видом  ждала
ее ответа.
   - Слушайте хорошенько мою добрую тетушку, дорогой кузен, - со спокойной
улыбкой  произнесла  девушка.  -  С  той  минуты,  как   она   видит   нас
соединившимися и счастливыми, эта нежная родственница от  избытка  радости
желает скорее излить свою душу, а вы не можете  себе  и  представить,  что
значат излияния столь прекрасной  души...  Подождите  немного,  и  вы  это
оцените...
   Затем Адриенна прибавила самым естественным тоном: - Не знаю почему, но
по поводу этих излияний мне припомнился ваш рассказ,  кузен,  о  некоторых
породах гадюк вашей страны: у них часто ломаются ядовитые зубы,  если  они
ухватятся за добычу, которая им не по силам,  и  вследствие  этого  их  яд
поражает  их  самих...  Милейшая  тетушка,  ведь  у  вас   такое   доброе,
благородное сердце... я уверена, что вы  нежно  сочувствуете  этим  бедным
змеям?
   Святоша  бросила  уничтожающий  взгляд  на  племянницу   и   продолжала
взволнованным голосом:
   - Я не вполне понимаю цель этого рассказа... а вы, принц?
   Джальма не отвечал ничего. Опираясь на камин, он  все  более  мрачно  и
проницательно смотрел на княгиню, и  ненависть  к  этой  женщине  невольно
поднималась в его душе.
   - Ах! Дорогая тетушка! - тоном ласкового упрека продолжала Адриенна.  -
Неужели я слишком многого ждала от вашего сердца? Неужели вы не чувствуете
жалости даже к гадюкам? К кому же тогда вы можете ее чувствовать? Впрочем,
это понятно... - добавила Адриенна, как бы отвечая на свою  мысль.  -  Они
такие стройные, тоненькие... Однако пора кончать с этими  глупостями...  -
весело воскликнула она, видя, что ханжа с трудом сдерживает свой  гнев.  -
Высказывайте же скорее, добрейшая тетушка, все нежные мысли, какие внушает
вам вид нашего счастья!
   - Я не замедлю это сделать, любезнейшая  племянница:  во-первых,  я  не
знаю, как и нарадоваться, что милый принц явился сюда  из  глубины  Индии,
чтобы взять на себя заботу о вас... закрывая глаза доверчиво  и  наивно...
на все... Какой прелестный человек этот набоб!..  Принять  на  себя  такую
обузу... после того как пришлось вас запирать в сумасшедший дом... знаете,
из-за того молодого рабочего, которого полиция  нашла  у  вас...  Как  его
звали? Помогите мне вспомнить... или вы уже забыли, скверная  ветреница?..
Такой красивый парень и поэт? Ах,  да,  Агриколь  Бодуэн...  Его  нашли  в
тайной комнате около вашей спальни... Ведь  весь  Париж  кричал  тогда  об
этом... ужасном скандале... Да, милый  принц,  нельзя  сказать,  чтобы  вы
женились на неизвестной особе... Имя  вашей  будущей  супруги  у  всех  на
устах...
   При этих ужасных, неожиданных словах Адриенна, Джальма и Горбунья разом
онемели, но под влиянием совершенно разнородных чувств. Княгиня, не считая
более  нужным  скрывать  свою  адскую  радость  и   торжествующую   злобу,
воскликнула, вставая с места,  с  блестящими  глазами,  с  пылающим  лицом
обращаясь к Адриенне:
   -  Попробуйте-ка  отпереться!  Разве  не  пришлось  вас  запирать   как
сумасшедшую?  Разве  не  нашли  этого  ремесленника...  вашего  тогдашнего
любовника... у вас в спальне?
   При этом ужасном обвинении цвет лица Джальмы, прозрачный и  золотистый,
как  янтарь,  вдруг  принял  матовый,  свинцовый  оттенок.  Верхняя  губа,
приподнятая судорожной гримасой, обнажила ряд  белых  зубов,  конвульсивно
сжатых. Словом, вся его физиономия приняла настолько  дикий  и  угрожающий
вид, что Горбунья задрожала от ужаса. Молодой индус, захваченный пылкостью
своей  натуры,  почувствовал  невольное,  бессознательное  головокружение,
подобное какому-то молниеносному толчку, когда кровь приливает к глазам  и
ослепляет их, заставляет мутиться рассудок... словом, то,  что  случается,
когда честному человеку неожиданно дадут пощечину... Если бы мысль перешла
в дело, то взрыв гнева Джальмы, как взрыв мины, уничтожил  бы  разом  всех
присутствующих, не исключая его самого.
   Он убил бы княгиню за подлое обвинение, Адриенну за то, что  она  могла
быть обвиненной, Горбунью за то, что она присутствовала при этом, а себя -
из-за невозможности пережить такое разочарование.
   Но... о, чудо! Его безумный взгляд встретился  со  спокойным,  ясным  и
уверенным в своем достоинстве  взглядом  Адриенны.  И  выражение  свирепой
ярости рассеялось, как дым.
   Больше того: к великому изумлению  княгини  и  молодой  работницы,  чем
больше  вглядывался  индус  в  лицо  Адриенны,  тем  разумнее,  тем  яснее
становился его взгляд, точно их чистые, молодые души сливались в  одну;  и
черты Джальмы скоро совсем преобразились, отражая, как  в  зеркале,  ясное
спокойствие лица молодой девушки.
   Постараемся  объяснить,  так  сказать,  с   физической   стороны   этот
нравственный переворот, который привел в восхищение напуганную Горбунью  и
возбудил злобную досаду ханжи.
   Когда яд клеветы изливался из уст княгини, Джальма стоял у камина.  Под
влиянием гнева он сделал было шаг к  княгине,  но,  справившись  с  собой,
нервно вцепился в мрамор каминной  доски,  как  бы  желая  его  раздавить.
Судорожный трепет пробегал у него по телу, а  искаженные  черты  сделались
неузнаваемы и ужасны.
   Адриенна, под влиянием гневного негодования, тоже вскочила с места  при
словах княгини, поддавшись, как и Джальма, первому порыву  слепой  ярости.
Но тотчас же успокоенная сознанием своей невинности, она пришла в себя,  и
черты ее вновь приняли очаровательное ясное выражение. В это мгновение  ее
глаза встретились с глазами Джальмы. С минуту она была смущена и  огорчена
ужасным, грозным выражением его лица и невольно подумала:  "Такая  нелепая
низость возбудила его гнев! Значит, он может меня заподозрить";  но  вслед
за этой мыслью,  столь  же  быстрой,  как  и  жестокой,  явилась  безумная
радость, когда  Адриенна  увидала,  как  изменились,  точно  под  влиянием
волшебных чар, черты Джальмы от действия ее взгляда.
   Итак,  отвратительная  интрига  г-жи  де  Сен-Дизье   кончилась   ничем
благодаря тому, что лицо Адриенны сохранило спокойное, полное  достоинства
выражение.
   Этого мало. В ту минуту, когда княгиня задыхалась  от  гнева  при  виде
немой сцены, Адриенна с  пленительным  кокетством  протянула  принцу  свою
прелестную руку, и молодой индус, опустясь на колени,  прильнул  к  ней  с
такой страстью, что девушка невольно вспыхнула. Затем молодой человек  сел
на горностаевый ковер у ног Адриенны, с  немым  обожанием  лю