, сердце у нее  билось,
словно при приближении большой  опасности,  так  как  эта  чудная  девушка
больше боялась за тех, кого она любила,  чем  за  себя,  то  она  невольно
подвинулась к Адриенне, не сводя глаз с Родена.
   Социус,  хороший  физиономист,  конечно,   заметил   произведенное   им
впечатление, и его инстинктивная неприязнь к молодой работнице  еще  более
возросла. Вместо того чтобы опустить глаза, Роден разглядывал ее  с  таким
настойчивым вниманием, что удивил мадемуазель де Кардовилль.
   - Позвольте, милая девушка, - спросил Роден,  как  бы  стараясь  что-то
припомнить. - Позвольте... кажется, я не ошибаюсь... да... Не были  ли  вы
недавно в монастыре св.Марии... здесь по соседству?
   - Да, месье, была.
   - Без сомнения, это были вы!.. Где моя голова?  Конечно,  вы...  нечего
было и сомневаться!..
   - В чем же дело? - спросила Адриенна.
   - Вы совершенно правы, милая мадемуазель, - сказал Роден,  указывая  на
Горбунью. - Это именно одно из тех благородных сердец, какие мы ищем! Если
бы вы знали, с каким достоинством, с каким мужеством отказалось это бедное
дитя, нуждающееся в работе, - а для нее это было все равно, что  нуждаться
во  всем,  -  от  недостойных  предложений,  какие  решилась  ей   сделать
настоятельница монастыря, предлагая хорошую плату за шпионство в том доме,
куда она хотела ее поместить!
   - Ах, как это  мерзко!  -  воскликнула  с  отвращением  мадемуазель  де
Кардовилль. - Предлагать такие вещи этому несчастному ребенку... ей!
   - Они не знали меня, - с горечью заметила Горбунья. -  Увидели,  что  я
нуждаюсь... ну, и подумали, что соглашусь на все...
   - Я скажу, - прервал ее Роден, - что  со  стороны  настоятельницы  была
двойная низость, так как она  хотела  подкупить  нуждающуюся,  а  с  вашей
стороны вдвойне прекрасно, что вы не соблазнились и отказались.
   - Месье... - возразила Горбунья в скромном замешательстве.
   - Нет! Я не замолчу! - продолжал Роден. - Хвалю я  или  порицаю,  я  не
стесняюсь высказываться прямо, что  на  сердце  лежит...  Спросите  вот  у
мадемуазель, - и он указал  взглядом  на  Адриенну.  -  Поэтому-то  я,  не
стесняясь, скажу открыто, что уважаю вас не меньше, чем  сама  мадемуазель
де Кардовилль!
   - Поверьте, дитя мое, - сказала Адриенна, - что есть  похвалы,  которые
покрывают почестями, вознаграждают  и  придают  бодрости:  таковы  похвалы
господина Родена... Я это знаю... очень хорошо знаю!..
   - Да к  тому  же  нельзя  только  мне  приписывать  всю  честь  данного
суждения...
   - То есть как это?
   - Разве эта милая девушка не приемная сестра Агриколя Бодуэна, честного
рабочего, деятельного народного поэта? Так разве  привязанность  подобного
человека - не лучшая гарантия, и разве нельзя, так  сказать,  по  подобной
марке судить о товаре? - с улыбкой заметил Роден.
   - Вы опять  абсолютно  правы,  -  сказала  Адриенна.  -  Прежде  чем  я
познакомилась с этой девушкой, я уже заинтересовалась ею со слов приемного
брата... Он так горячо, с такой любовью говорил о ней, что я не  могла  не
отнестись   с   уважением   к   девушке,   внушившей   такую   благородную
привязанность.
   Слова Адриенны вместе с еще одним обстоятельством так смутили Горбунью,
что ее бледное лицо стало пурпурным. Мы знаем, как страстно любила  втайне
несчастная девушка Агриколя: всякий даже отдаленный намек на  это  роковое
чувство заставлял ее чрезвычайно смущаться. Между тем при словах  Адриенны
Горбунья заметила проницательный и пытливый взгляд,  брошенный  Роденом...
Если бы Горбунья была с глазу на глаз с Адриенной, ее смущение  прошло  бы
быстро, но, к несчастью, теперь ей показалось, что иезуит, и без того  уже
внушавший ей страх, проник в тайники ее сердца и прочел там тайну  роковой
любви, жертвой которой она являлась... Отсюда  яркий  румянец  бедняжки  и
видимая мучительная растерянность, которая поразила Адриенну.
   Быстрый и тонкий ум, каким обладал Роден, тотчас же  определил  причину
смущения. Он сразу все понял, сопоставил молодую уродливую девушку,  очень
развитую и с горячим, преданным сердцем, с  одной  стороны,  и  красивого,
смелого, умного, честного парня - с другой, и вывел следующее  заключение:
"Они  воспитывались  вместе  и,  сходясь  во  многом,  несомненно  братски
привязаны друг к другу; но от  братской  любви  не  краснеют,  а  Горбунья
покраснела и смутилась: не любит ли она Агриколя иной любовью?"  Напав  на
верный путь,  Роден  решил  удостовериться  до  конца  в  своих  догадках.
Заметив, что  смущение  молодой  швеи  удивило  Адриенну,  он  сказал  ей,
указывая на Горбунью и улыбаясь:
   - Поглядите-ка, до чего краснеет наша бедная малютка, когда  говорят  о
привязанности к ней этого славного парня!
   Горбунья опустила голову  в  замешательстве.  Помолчав  немного,  чтобы
жестокая стрела вонзилась поглубже в ее сердце, палач продолжал:
   - Нет... посмотрите, как она смущена!
   Затем помолчав еще немного и заметив, что Горбунья теперь побледнела  и
задрожала, иезуит испугался, что зашел слишком далеко, так как Адриенна  с
участием спросила Горбунью:
   - Милое дитя, отчего вы дрожите?
   - Все очень просто! - отвечал за швею Роден с искусственной  простотой,
притворяясь, что ничего не понимает: он знал, что это лучший способ,  дабы
узнать все нужное. - Очень просто... эта скромная девушка  смущается,  как
нежная и добрая сестра. Она так любит брата, так  близко  связана  с  ним,
что, когда хвалят его, ей кажется, что хвалят и ее...
   - Она так же скромна, как и добра, - ласково прибавила Адриенна, взявши
Горбунью за руку. - Не надо так смущаться, моя милая: это ребячество, и  я
вынуждена вас пожурить!
   Мадемуазель де  Кардовилль  говорила  вполне  искренне.  Она  полностью
поверила объяснению Родена. Горбунья со своей стороны  подобно  всем,  кто
боится, чтобы не открыли их печальную тайну, успокоилась  так  же  быстро,
как и испугалась; она постаралась убедить себя, чтобы не умереть со стыда,
что последние слова Родена были искренни и что он не подозревал о ее любви
к Агриколю. Она немного успокоилась и нашла силы ответить Адриенне:
   - Простите меня, - робко проговорила она,  -  я  не  привыкла  к  такой
доброте, и мне совестно, что я не могу высказать, как я вам благодарна.
   - Доброта! - сказала Адриенна. - Но я еще ничего не  сделала  для  вас.
Вот теперь, слава Богу, я могу сдержать свои обещания,  вознаградить  вашу
преданность, ваше мужественное самопожертвование,  вашу  святую  любовь  к
труду и то  достоинство,  какое  вы  проявили  среди  ужасных  и  жестоких
невзгод. Словом, с  сегодняшнего  дня,  если  вам  угодно,  мы  больше  не
расстанемся!
   - Вы, право, слишком добры... - дрожащим голосом сказала Горбунья, - но
я...
   - Успокойтесь, - прервала ее Адриенна, угадывая ее  мысли.  -  Если  вы
примете мое предложение, я сумею согласовать  свое  эгоистическое  желание
иметь вас возле себя с независимостью вашего характера, с вашей  привычкой
к труду, с вашей любовью к уединению и потребностью жертвовать собой всем,
кто в вас нуждается и заслуживает сожаления. Я именно и рассчитываю на это
ваше стремление и на возможность удовлетворить его, чтобы  пленить  вас  и
удержать около себя!
   - Но чем же я заслужила, мадемуазель, - бесхитростно спросила Горбунья,
- такую благодарность с вашей стороны? Разве не  вы  сами  первая  оказали
столько доброты и великодушия моему приемному брату?
   - Да я совсем не о благодарности говорю, - возразила Адриенна. - В этом
случае мы квиты! Я говорю теперь о  привязанности,  об  искренней  дружбе,
которую я вам предлагаю.
   - Дружба... со мной... мадемуазель!
   - О! - с очаровательной улыбкой сказала Адриенна. - Не  будьте  слишком
гордой, ведь все преимущества на вашей стороне... Я задалась  мыслью,  что
мы будем друзьями, и я этого добьюсь... вот увидите... Однако позвольте...
как это я раньше не подумала...  какая  счастливая  случайность  вас  сюда
привела?
   - Сегодня утром господин Дагобер получил письмо, в котором его  просили
явиться сюда, обещая сообщить ему приятные новости относительно того,  что
интересует его больше всего на свете... Думая, что речь  идет  о  девочках
Симон, он мне  сказал:  "Слушайте,  Горбунья,  вы  принимали  такое  живое
участие в этих бедных малютках, что радость моего свидания  с  ними  будет
служить вам наградой. Пойдемте со мной!"
   Адриенна взглянула на Родена, который утвердительно кивнул головой:
   - Да, да, милая мадемуазель, это я написал храброму воину... только  не
подписался и ничего не объяснил... Потом вы узнаете причину...
   - Так почему же вы пришли одна? - спросила Адриенна.
   - Увы! Меня так взволновал ваш прием, что я не успела рассказать вам  о
своих опасениях.
   - Каких опасениях? - спросил Роден.
   - Зная, что вы находитесь здесь, я решила, что письмо пришло от  вас...
и уверила в этом Дагобера. Когда мы явились сюда, он  стал  расспрашивать,
не здесь ли сироты, описал их наружность, и когда  ему  ответили,  что  их
здесь нет, то, несмотря на мои просьбы, он отправился в монастырь  узнать,
что с ними.
   - Какая неосторожность! - воскликнула Адриенна.
   - Особенно после ночного штурма монастыря!  -  пожав  плечами,  заметил
Роден.
   - Я напрасно его убеждала, - продолжала Горбунья, -  что  в  письме  не
было обещано возвращение сирот... и что  он  мог  только  получить  о  них
сведения... Но он ничего не хотел слушать и сказал мне: "Если я ничего  не
узнаю... тогда вернусь к вам... но третьего дня они  были  в  монастыре...
Если теперь все известно... мне не посмеют отказать!"
   - Ну, можно ли рассуждать с этакой горячей головой! - улыбаясь,  сказал
Роден.
   - Только бы не узнали его там!  -  проговорила  Адриенна,  вспомнив  об
угрозах господина Балейнье.
   - Это маловероятно, - продолжал Роден. - Его просто туда не  впустят...
Надеюсь, что  это  будет  самая  большая  неприятность,  какая  его  ждет.
Впрочем, следователь не замедлит явиться сюда с  молодыми  девушками...  Я
здесь более не нужен, а меня призывают новые заботы...  Надо  узнать,  где
принц Джальма; поэтому скажите мне, моя дорогая мадемуазель, где и когда я
могу вас видеть, чтобы дать отчет  о  своих  поисках.  Если  они  окажутся
успешными, на что я очень надеюсь, то мы переговорим о  дальнейшей  судьбе
принца.
   - Вы меня найдете в новом доме, куда я прямо отсюда отправлюсь, - улица
д'Анжу, прежний особняк де Болье... Но вот что я вспомнила, - спохватилась
Адриенна. - Разместить принца в моем павильоне неудобно, да  и  по  многим
причинам неосторожно. Недавно я  видела  прехорошенький  домик,  полностью
меблированный; довольно одного  дня,  чтобы  приспособить  его  для  жилья
принцу... Это будет в тысячу раз лучше...  и  мне  легче  будет  сохранить
строжайшее инкогнито.
   - Как? - воскликнул Роден, коварным планам которого чрезвычайно  мешало
новое решение молодой девушки. - Вы хотите, чтобы он не знал...
   - Я хочу, чтобы принц Джальма и понятия не  имел  о  своем  неизвестном
друге. Я хочу, чтобы он не знал даже о моем существовании... пока...  Быть
может, потом... через месяц... там видно будет... и я  поступлю  сообразно
обстоятельствам.
   - Но ведь сохранить инкогнито будет  очень  трудно,  -  заметил  Роден,
скрывая глубокое разочарование.
   - Да... если бы принц поселился в моем  павильоне...  Соседство  дворца
тетки могло бы навести его на след... вот почему я отказываюсь от  первого
проекта... Но принц будет жить довольно далеко... на улице Бланш. Кто  ему
откроет тайну? Ее знают только вы да мой старый друг Норваль и  это  милое
дитя, - сказала Адриенна, указывая на  Горбунью,  а  на  ее  скромность  я
полагаюсь, как и на вашу. Значит, сохранение тайны обеспечено...  Впрочем,
завтра мы об этом поговорим подробнее. Теперь главное - найти  несчастного
юного принца.
   Как ни неприятно было для Родена новое решение Адриенны,  он  не  подал
вида и отвечал:
   - Все будет пополнено согласно вашему желанию, и завтра я  явлюсь  дать
вам отчет о своей миссии... исполнителя воли провидения,  как  вам  угодно
было ее назвать!
   - До завтра... я буду  ждать  вас  с  нетерпением,  -  ласково  сказала
Адриенна. - Позвольте мне так же рассчитывать  во  всем  на  вас,  как  вы
можете рассчитывать на меня... Но вам надо запастись снисходительностью; я
предчувствую, что мне много придется вас беспокоить просьбами о советах  и
услугах... А я вам... и без того так многим обязана.
   - Ничем вы мне не обязаны... - отвечал Роден, поклонившись  Адриенне  и
скромно направляясь к дверям.
   Но в ту минуту, когда он выходил,  перед  ним  лицом  к  лицу  очутился
Дагобер.
   - А!.. наконец-то хоть один из них  мне  попался!  -  закричал  солдат,
схватив сильной рукой Родена за шиворот.



        "2. ИЗВИНЕНИЯ"

   М-ль де Кардовилль при виде того, как солдат свирепо схватил Родена  за
ворот, с ужасом воскликнула, бросившись к Дагоберу:
   - Во имя неба!.. что вы делаете?
   - Что я делаю? - резко отвечал солдат, повернувшись к Адриенне, которую
не узнал. - Я пользуюсь случаем схватить  за  горло  одного  из  мерзавцев
шайки и буду душить его, пока он мне не скажет, где мои бедные девочки.
   - Вы меня задушите! - задыхаясь, хрипел Роден, напрягая все силы, чтобы
вырваться из рук солдата.
   - Где мои сиротки, если их  нет  здесь  и  если  в  монастырь  меня  не
пустили? - гремел Дагобер.
   - Помогите! - стонал Роден.
   - Это ужасно! - воскликнула Адриенна и, умоляюще сложив руки, бледная и
дрожащая,  стала  молить  Дагобера:  -   Сжальтесь,   выслушайте   меня...
выслушайте его...
   - Господин Дагобер, - говорила Горбунья, стараясь своими слабыми руками
захватить руки солдата. - Господин  Дагобер...  ведь  это  мадемуазель  де
Кардовилль... что вы делаете!.. насилие в ее присутствии!.. И, кроме того,
вы ошибаетесь... наверняка ошибаетесь!
   При имени  благодетельницы  своего  сына  солдат  быстро  повернулся  и
выпустил Родена. Иезуит, побагровевший от гнева, задыхаясь, оправлял  свой
воротник и галстук.
   - Простите! - сказал Дагобер, подходя к Адриенне, все  еще  бледной  от
испуга. - Простите... я не знал, кто вы... я не совладал с собою...
   - Но, Боже мой!  что  вы  можете  иметь  против  этого  господина?..  -
спросила Адриенна. - Если бы вы меня выслушали, то узнали бы...
   - Простите, если я вас прерву, мадемуазель, - сказал солдат  сдержанным
тоном. Затем, обратясь к Родену, обретшему вновь прежнее  спокойствие,  он
прибавил: - Ну, благодарите мадемуазель и убирайтесь  вон...  Если  вы  не
уйдете... я за себя не ручаюсь!
   - Одно слово, - начал Роден, - я...
   - Говорю вам, что я за себя не отвечаю, если  вы  здесь  останетесь!  -
топнув ногой, закричал Дагобер.
   - Но, умоляю вас, объясните, по крайней мере, причины вашего  гнева,  -
повторила Адриенна, -  а  главное  не  судите  поверхностно...  Выслушайте
нас... успокойтесь...
   - Успокоиться, мадемуазель! - воскликнул с отчаянием Дагобер.  -  Да  я
только об одном могу думать... Знаете ли вы, что генерал Симон будет здесь
сегодня или завтра!..
   - Неужели? - сказала Адриенна.
   Роден вздрогнул от радостного изумления.
   - Вчера я, - продолжал Дагобер, - получил от него письмо уже из  Гавра;
вот уже третий  день,  как  я  делаю  попытки  вернуть  своих  девочек;  я
надеялся, что раз интрига этих мерзавцев лопнула (при  этом  он  с  гневом
указал на Родена), то мне отдадут сирот... Не тут-то  было...  верно,  они
затеяли новую мерзость... от них всего можно ожидать...
   - Но, - сказал Роден, приближаясь, - позвольте мне...
   -  Вон!  -  закричал  Дагобер,  возбуждение  и  беспокойство   которого
увеличились при мысли о приезде генерала Симона. - Вон!.. потому что  если
бы не мадемуазель... я бы по крайней мере хоть на одном из вас отвел душу!
   Роден обменялся  взглядом  с  Адриенной,  к  которой  он  в  это  время
благоразумно  приблизился,  и,  показав  ей  на  Дагобера  жестом,  полным
трогательного сожаления, сказал солдату:
   - Я уйду, и... тем охотнее, что я уже уходил, когда вы вошли.  -  Затем
он шепнул мадемуазель де Кардовилль: - Бедняга! горе сводит его с ума,  он
теперь не способен даже понять  меня.  Объясните  ему  все  сами...  То-то
удивится старик, - прибавил Роден, хитро подмигивая, а затем, порывшись  в
кармане, он подал Адриенне маленький сверток и  прибавил:  -  Отдайте  это
ему, милая мадемуазель, пусть это будет моей местью!.. Сладостной местью!
   И пока Адриенна с удивлением смотрела на него, держа  сверток  в  руке,
иезуит, прижав палец к губам,  как  бы  рекомендуя  ей  молчать,  тихонько
попятился к двери, огорченно указав еще раз Адриенне на  бедного  солдата,
который в немом отчаянии стоял, как убитый, со сложенными на груди руками,
опущенной головой и не обращая внимания на утешения Горбуньи.
   Когда Роден вышел из комнаты, Адриенна подошла к солдату  и  с  нежным,
ласковым участием сказала ему:
   - Я не успела вас опросить... об одной интересующей  меня  вещи...  Как
ваша рука?
   - Благодарю вас, мадемуазель, - отвечал Дагобер,  выходя  из  печальной
задумчивости. - Это пустяки, мне некогда  и  думать  об  этом...  Я  очень
жалею, что позволил себе быть грубым в вашем присутствии  и  выгнал  этого
негодяя... Но что поделаешь?.. я не мог удержаться... При виде таких людей
у меня просто кровь в жилах закипает!..
   - А между тем вы преждевременно сделали заключение... Поверьте мне, что
человек, бывший здесь сейчас...
   - Я слишком скор в суждении?.. Я его, мадемуазель,  не  с  сегодняшнего
дня знаю... Он был с этим изменником... аббатом д'Эгриньи...
   - Верно... но это не мешает ему быть честным и превосходным человеком!
   - Ему-то? - воскликнул Дагобер.
   - Да, ему... и теперь он  хлопочет  о  возвращении  вам  ваших  дорогих
девочек!
   - Он? - переспрашивал Дагобер, не веря своим ушам и смотря с удивлением
на Адриенну. - Он... хочет вернуть мне девочек?
   - Да... и скорее, чем вы думаете...
   - Мадемуазель! - сказал Дагобер. - Он  вас  обманывает...  этот  старый
негодяй дурачит вас...
   -  Нет,  нет!  -  засмеялась  в  ответ  Адриенна.   -   У   меня   есть
доказательства, что он  искренен...  Во-первых,  я  выхожу  отсюда  только
благодаря ему...
   - Неужели это правда? - спросил пораженный Дагобер.
   - Истинная правда... а потом вот вещь, которая вас, быть может,  с  ним
примирит,  -  сказала  Адриенна,  подавая  Дагоберу   маленький   сверток,
врученный ей Роденом. - Не желая раздражать  вас  своим  присутствием,  он
отдал это мне и сказал: "Передайте эту вещь нашему пылкому  воину.  Такова
будет моя месть!"
   Дагобер удивленно посмотрел на Адриенну и машинально  раскрыл  сверток.
Когда, развернув бумагу, солдат увидел свой серебряный крест,  потемневший
от времени, и полинявшую красную ленту, которые были  у  него  украдены  в
гостинице "Белый сокол" вместе с бумагами,  он  задыхающимся  от  волнения
голосом воскликнул в восторге:
   - Мой крест... мой крест... это мой крест!
   И в порыве радости он прижал серебряную звезду к седым усам.
   Адриенна и Горбунья были глубоко  тронуты  волнением  солдата,  который
бросился к дверям вслед за Роденом, восклицая:
   - Кроме услуги, оказанной маршалу Симону да моей семье, большего нельзя
было для меня сделать! И вы  ручаетесь  за  этого  человека?  А  я-то  его
оскорбил...  обидел   в   вашем   присутствии...   Он   имеет   право   на
удовлетворение... и он его получит!.. да, получит...
   Говоря это, Дагобер  стремительно  выбежал  из  комнаты,  пробежал  две
следующие и догнал Родена на последней ступеньке выходной лестницы.
   - Месье, - взволнованным голосом сказал солдат, хватая иезуита за руку.
- Вы должны тотчас же вернуться назад.
   - Однако недурно бы вам было  выбрать  что-нибудь  одно,  -  добродушно
протестовал Роден, останавливаясь.  -  Минуту  назад  вы  меня  выгнали...
теперь возвращаете обратно... На чем же мы порешим?
   - Я был виноват.