разные судьбы.
   - Вот как? - живо заинтересовался доктор. - Где же это  наследство?  От
кого оно? В чьих оно руках?
   - Не знаю.
   - Как же вы заявите о своих правах?
   - Это я скоро узнаю.
   - Кто вам об этом сообщит?
   - Это я не могу вам сказать.
   - Кто вам сообщил об этом наследстве?
   - Это я тоже не могу вам сказать... -  проговорила  Адриенна  нежным  и
грустным голосом,  странно  противоречившим  ее  обычной  живости.  -  Это
тайна... Странная тайна... Когда вы видели меня  в  особенно  возбужденном
состоянии,  именно  тогда  я  и  размышляла  о  необыкновенных   явлениях,
сопровождающих эту тайну... Да... и в эти минуты много великих, прекрасных
мыслей пробуждалось во мне...
   И Адриенна замолчала, погрузившись в глубокое раздумье.
   Балейнье не пытался ее развлекать.
   Во-первых, она не замечала дороги, а во-вторых, он и сам был  не  прочь
обдумать на свободе все, что  ему  удалось  узнать.  С  обычной  для  него
проницательностью, он догадался, что наследство составляло предмет главных
забот д'Эгриньи, и он мысленно  решил  непременно  об  этом  донести  куда
следует. Одно из двух: или д'Эгриньи действовал по приказу ордена, и тогда
его донос только подтвердит существующий факт; или же аббат действовал  по
собственному усмотрению, и тогда донос также был бы небесполезен, открывая
эту тайну.
   Тишина в карете не прерывалась даже шумом колес, так как  карета  ехала
по пустынным улицам, покрытым глубоким снегом.
   Несмотря на свое коварство, хитрость, дерзость и полное заблуждение его
жертвы, доктор все-таки не совсем был уверен в результатах своего замысла.
Подходила решительная минута, и довольно было малейшей  неловкости,  чтобы
возбудить подозрение Адриенны и погубить весь его план.
   Девушка, утомленная  волнениями  этого  тяжелого  дня,  вздрагивала  от
холода, так как забыла второпях накинуть шаль  или  манто.  Уже  некоторое
время карета ехала возле высокой стены, вырисовывавшейся белой полосой  на
темном фоне неба. Стояла глубокая и угрюмая тишина.
   Карета остановилась.
   Лакей подошел к большим воротам и постучал. Сначала два быстрых  удара,
затем через несколько секунд один удар.
   Адриенна не заметила этого, так как стучал он негромко, да  и  Балейнье
нарочно в этот момент заговорил, чтобы она не услыхала этого сигнала.
   - Наконец-то мы приехали! - весело  сказал  он  девушке.  -  Будьте  же
обворожительны, то есть будьте сама собой!
   -  Не  беспокойтесь,  постараюсь,  -  улыбнулась  Адриенна,   а   затем
прибавила, дрожа от холода: - Какой жуткий мороз! Откровенно вам сознаюсь,
дорогой доктор, что не без удовольствия вернусь  домой  в  свою  красивую,
теплую, светлую гостиную, после того  как  съезжу  за  бедными  девочками,
моими родственницами, к матери нашего протеже. Вы знаете, как  я  ненавижу
холод и мрак!
   - Это вполне понятно, - любезно отвечал Балейнье. -  Красивейшие  цветы
распускаются только в тепле и при свете.
   Пока доктор и мадемуазель де  Кардовилль  обменивались  этими  словами,
тяжелые ворота со скрипом отворились, и карета  въехала  во  двор.  Доктор
вышел первым, чтобы предложить руку Адриенне.



        "2. КАБИНЕТ МИНИСТРА"

   Карета остановилась у засыпанного снегом невысокого  подъезда,  который
вел в вестибюль, освещенный одной лампой.
   Адриенна, под руку с Балейнье, поднялась по скользким ступеням.
   - Как вы дрожите! - заметил доктор.
   - Да, я страшно  озябла,  -  ответила  девушка,  -  второпях  я  забыла
что-нибудь надеть. Но какой мрачный вид у этого  дома!  -  прибавила  она,
поднявшись на крыльцо.
   -  А  это  маленький  особняк,  как  его  называют,  sanctus  sanctorum
министра; сюда он удаляется от людского шума, - улыбаясь сказал  Балейнье.
- Потрудитесь войти.
   И он отворил дверь в просторный, совершенно пустынный вестибюль.
   - По правде говоря, - продолжал он, стараясь под видом веселости скрыть
охватившее его беспокойство, - дом министра  -  дом  выскочки:  ни  одного
лакея (или, лучше сказать, ни одного служащего) в передней. Но, к счастью,
- прибавил он, отворяя дверь в следующую комнату, -

   В серале вырос я, его все входы знаю!

   Они вошли в комнату с зелеными обоями мягкого тона и  скромной  мебелью
красного дерева, обитой  желтым  утрехтским  бархатом.  Паркет,  тщательно
натертый, блестел при свете висячей  лампы,  горевшей  неполным  светом  и
подвешенной  выше  обыкновенного.  Адриенна  была  поражена  исключительно
скромным видом всей обстановки министерской приемной и,  хотя  была  чужда
всяких подозрений, невольно  остановилась  на  пороге.  Балейнье,  понимая
причину ее удивления, заметил, улыбаясь:
   - Не правда ли, слишком жалкое помещение для министра? Но  если  бы  вы
знали, до чего конституционное правительство экономно! Ну, да  вот  сейчас
явится и сам монсеньор, и вы увидите, что он  так  же  жалок,  как  и  его
обстановка... Подождите меня минутку... я пойду  предупредить  министра  о
вашем визите. Через минуту я вернусь.
   И, отстранив слегка Адриенну, робко прижавшуюся к нему,  доктор  быстро
исчез в маленькую боковую дверь.
   Адриенна де Кардовилль осталась одна.
   Не понимая, почему девушка нашла ужасно зловещей  эту  холодную,  почти
пустую  комнату   с   окнами   без   занавесей.   Когда   она   огляделась
повнимательнее,  некоторые  особенности  в   обстановке   ввергли   ее   в
необъяснимое беспокойство... Подойдя к потухшему камину, она заметила, что
очаг заперт железной  решеткой,  а  щипцы  и  лопаточка  прикованы  цепью.
Удивленная  столь  странным   обстоятельством,   она   машинально   хотела
пододвинуть кресло, стоявшее у  стены...  Кресло  не  сдвигалось...  Тогда
Адриенна заметила, что и  это  кресло  и  вся  другая  мебель  прикреплены
железными лапками к филенкам стены.
   Она  не  могла  при  этом  не  улыбнуться,  подумав:   "Неужели   этому
государственному мужу так мало  доверяют,  что  даже  мебель  приковали  к
стене?"
   Адриенна  старалась  вынужденной  шуткой  заглушить  тяжелую   тревогу,
увеличивавшуюся с каждой минутой,  так  как  окружающее  мертвое  молчание
совершенно не вязалось с  ее  представлением  о  крупном  деловом  центре,
насыщенном кипучей деятельностью.
   Время от времени девушка слышала  только  яростные  порывы  ветра,  шум
которого доносился извне.
   Прошло более четверти часа, а Балейнье не возвращался.
   Адриенне, все более и более  испытывавшей  нетерпение  и  беспокойство,
пришло  в  голову  кого-нибудь  позвать,  чтобы  справиться  о  докторе  и
министре. Она поискала глазами сонетку около зеркала: ее не было, да и то,
что она принимала,  благодаря  полумраку,  за  зеркало,  оказалось  листом
блестящей,  отполированной  жести.  Разглядывая  это  странное   украшение
камина,  она  задела  бронзовый  подсвечник,  который  точно  так  же  был
привинчен к мрамору каминной доски. При известном настроении  духа  всякая
мелочь принимает ужасающие  пропорции.  Эти  прикрепленные  подсвечники  и
мебель,  этот  жестяной  лист  вместо  зеркала,  мертвая  тишина,   долгое
отсутствие Балейнье так сильно повлияли на Адриенну, что она почувствовала
какой-то тайный ужас. Но ее доверие к врачу  было  настолько  сильно,  что
девушка даже упрекала себя  за  свой  испуг,  твердя,  что  он  совершенно
неоснователен, так  как  все,  что  ее  поразило,  пустяки,  а  отсутствие
Балейнье затянулась, вероятно, потому что министр был занят и не  мог  еще
их принять.
   Но как она себя ни успокаивала, страх  был  настолько  велик,  что  она
решилась на поступок, несвойственный ее натуре. Она  подошла  к  маленькой
двери, куда исчез доктор, прислушалась, притаив дыхание.
   То же мертвое молчание.
   Вдруг над головой раздался какой-то  глухой  и  тяжелый  стук,  как  от
падения тела, и Адриенне послышался сдавленный стон.  Подняв  голову,  она
увидела, что с потолка осыпалась часть  штукатурки.  Не  имея  больше  сил
сдерживать ужас, девушка бросилась  к  входной  двери,  чтобы  кого-нибудь
позвать. Дверь оказалась запертой снаружи. Между тем Адриенна  не  слыхала
звука замка, ключ от которого находился с той стороны двери. Все  более  и
более пугаясь, она кинулась к маленькой двери, в  которую  ушел  Балейнье.
Эта дверь тоже была заперта... Желая во что бы то ни  стало  справиться  с
охватившим ее ужасом, Адриенна призвала на  помощь  всю  твердость  своего
духа и попыталась успокоиться.
   - Я, верно, ошиблась, - говорила она себе. -  Я  слышала  только  стук,
никакого стона не было... это все воображение... Правдоподобнее  в  тысячу
раз, что упало что-то, а не кто-то!.. Но эти запертые двери?.. Быть может,
меня нечаянно заперли, не зная, что я тут?..
   Произнося эти слова, Адриенна призадумалась, но ненадолго.  Справившись
с волнением, она сказала твердым голосом:
   - Обманывать себя и заглушать  тревогу  нелепо...  необходимо  выяснить
свое положение. Несомненно, что я не  у  министра...  Это  ясно  видно  из
всего... Значит, господин Балейнье меня обманул?.. Но зачем, с какой целью
он это сделал и куда он меня привез?
   Ни на один из этих вопросов Адриенна ответить не могла. Одно было  ясно
-  что  она  стала  жертвой  коварства  доктора.  Но  для  этой   честной,
великодушной души  подобное  предположение  было  столь  ужасно,  что  она
старалась как-нибудь  отогнать  эту  мысль,  вспоминая  о  той  доверчивой
дружбе, с какой она всегда относилась к доктору.
   -  Как  легко  под  влиянием  слабости  и   страха   прийти   к   самым
несправедливым предположениям! - подумала она с горечью. - Поверить  такой
низости  можно  только  тогда,  когда  дойдешь  до  крайности  или   когда
очевидность   неоспорима...   Попытаюсь   позвать    кого-нибудь...    это
единственный способ во всем удостовериться. - Затем, вспомнив, что сонетки
нет, она прибавила: - Ну, что же!  будем  стучать,  должен  же  кто-нибудь
прийти! И Адриенна начала легонько стучать в дверь своим нежным  кулачком.
По глухому звуку, издаваемому дверью, можно было судить о ее  значительной
толщине.
   Ответа не было.
   Адриенна побежала к другой двери.  Тот  же  результат,  то  же  мертвое
молчание, прерываемое время от времени воем ветра.
   - Я не трусливее других, - сказала, вздрогнув, девушка, - но  не  знаю,
смертельный ли холод, царящий здесь тому виною...  но  я  вся  дрожу...  Я
стараюсь успокоиться,  удержаться  от  всякого  проявления  слабости,  но,
право, мне кажется, всякий на Моем месте нашел бы, что  все  это  очень...
странно... и страшно...
   Вдруг в комнате, находившейся над той,  где  была  Адриенна,  раздались
яростные крики,  похожие  скорее  на  дикое,  страшное  рычание,  а  затем
послышался глухой, яростный и отрывистый топот, сотрясавший  потолок,  как
будто  несколько  человек  отчаянно   боролись   между   собой.   Адриенна
побледнела, как полотно, и с криком ужаса бросилась к одному из окон, раму
которого ей удалось разом открыть. Страшный порыв ветра со  снегом  вместе
ворвался в комнату,  ударил  в  лицо  Адриенне,  всколыхнул  пламя  лампы,
которое чадно  вспыхнуло,  а  затем  погасил  его...  Оставшись  в  полной
темноте, судорожно уцепившись за  решетку,  которой  было  заделано  окно,
мадемуазель де Кардовилль,  уступая  наконец  долго  подавляемому  чувству
страха, хотела звать на  помощь,  но  представившаяся  ее  глазам  картина
заставила ее онеметь от ужаса. Против  окна,  совсем  близко,  возвышалось
такое же здание, как то,  в  котором  находилась  Адриенна.  Прямо  против
Адриенны, во мраке ночи выделялось ярко освещенное окно. На  нем  не  было
занавесок,  и  Адриенна  ясно  могла  различить  длинную,  белую   фигуру,
истощенную, исхудавшую, которая волочила за собой  что-то  длинное,  вроде
савана и быстро ходила взад и вперед  около  окна  непрерывной  порывистой
походкой.
   При виде этого освещенного окна Адриенна, не имея сил оторвать глаз  от
зловещего зрелища, первые минуты стояла как зачарованная, а затем,  совсем
обезумев от испуга, начала призывать на помощь,  цепляясь  за  перекладины
решетки и  конвульсивно  сжимая  их.  Через  несколько  секунд  в  комнату
неслышно вошли две высокие женщины. Их прихода Адриенна не  заметила;  она
продолжала звать на помощь, не отрываясь от окна.
   Вошедшие женщины, лет сорока или сорока пяти от роду, одетые  грязно  и
неряшливо,  как  служанки  низшего   разряда,   отличались   необыкновенно
мужеподобным и  сильным  телосложением.  Их  длинные  полотняные  фартуки,
вырезанные у ворота, падали до самых ног. У  одной  из  них,  державшей  в
руках лампу, было широкое, лоснящееся,  красное  лицо,  с  толстым  носом,
усеянным угрями, маленькие зеленые глаза и всклокоченные, мочального цвета
волосы, небрежно засунутые  под  грязный  белый  чепчик.  Другая  женщина,
желтая, сухая и  костлявая,  носила  траурный  чепчик,  плотно  облегавший
худое, пергаментное, землистого цвета лицо, изуродованное  оспой;  густые,
черные брови резко выделялись на нем, а на верхней  губе  виднелись  следы
седоватых усов. Она держала в  руках  какую-то  длинную  серую  полотняную
одежду странного покроя. Увидев Адриенну у окна, одна  из  них  подошла  к
камину, чтобы поставить на него лампу, а другая  неслышно  приблизилась  к
призывавшей на помощь девушке и положила ей на плечо громадную худую руку.
   Адриенна быстро повернулась и, внезапно увидев перед собой эту женщину,
закричала еще громче.
   Но после первой минуты испуга мадемуазель де  Кардовилль  опомнилась  и
даже  отчасти  успокоилась.  Несмотря  на  отталкивающую  наружность,  эта
женщина все-таки была живым существом, которому можно было задать  вопрос.
Адриенна живо воскликнула изменившимся голосом:
   - Где господин Балейнье?
   Женщины переглянулись, обменялись знаком и не ответили ни слова.
   - Я вас спрашиваю, мадам, где господин Балейнье, с которым я  приехала?
- повторила свой вопрос Адриенна. - Где он, я хочу его сейчас же видеть...
   - Ой уехал, - отвечала толстуха.
   - Уехал без меня? - воскликнула девушка.  -  Господи,  да  что  же  это
значит?..
   Затем после минутного раздумья она прибавила:
   - Наймите мне карету.
   Женщины переглянулись, пожимая плечами.
   - Я вас прошу, мадам, -  повторила  Адриенна,  стараясь  сдержаться,  -
сходить мне за каретой, если господин Балейнье уехал без  меня...  Я  хочу
уехать отсюда...
   - Ну, ну, - сказала толстая женщина (ее звали  Томас),  не  обращая  ни
малейшего внимания на слова Адриенны, - пора спать...
   - Спать? - с ужасом воскликнула мадемуазель де Кардовилль.  -  Господи,
можно, кажется, с ума сойти... - Затем  она  прибавила,  обращаясь  к  ним
обеим:
   - Что это за дом? Где я? Отвечайте!
   - А это такой дом, - грубо заметила Томас, -  где  нельзя  вот  эдак-то
кричать в окошки...
   - И где ламп тушить не полагается, - прибавила  другая,  которую  звали
Жервезой, - а не то мы рассердимся...
   Адриенна беспомощно глядела на них обеих, дрожа от страха и  не  находя
слов, чтобы выразить свое недоумение; она ничего не могла  понять  в  том,
что происходило. Затем, сообразив как будто, в чем дело, она воскликнула:
   - Я догадываюсь... Несомненно, произошло недоразумение...  иначе  я  не
могу этого объяснить... Конечно, недоразумение... Вы  меня  принимаете  за
другую... Знаете ли вы, кто я?..  Я  Адриенна  де  Кардовиль!  Вы  видите,
значит, я могу уйти, куда хочу...  удержать  меня  силой  никто  не  имеет
права... Поэтому приказываю вам сейчас же сходить для меня  за  каретой...
Если здесь их  нет...  то  пусть  меня  кто-нибудь  проводит  ко  мне,  на
Вавилонскую улицу в особняк Сен-Дизье. Я щедро награжу провожатого  и  вас
также...
   - Ну, скоро вы кончите? - прервала  ее  Томас.  -  И  к  чему  вся  эта
болтовня?
   - Берегитесь, - продолжала Адриенна, желая употребить все  средства.  -
Если вы меня станете удерживать силой... это может иметь  плохие  для  вас
последствия... Вы не знаете, чему подвергаетесь...
   - Пойдете вы спать или нет? - грубо и нетерпеливо крикнула Жервеза.
   - Послушайте, мадам,  -  порывисто  заговорила  Адриенна.  -  Выпустите
меня... я каждой из вас дам по две тысячи...  Мало?  Ну  по  десяти...  по
двадцати... словом, сколько захотите... я  богата...  но  пустите  меня...
Господи...  пустите...  я  не  хочу  здесь  оставаться!  я  боюсь!..  -  с
отчаянием, раздирающим голосом молила Адриенна.
   - Двадцать тысяч!.. А? Каково? Слыхала, Томас?
   - Оставь ее, вечно у них всех одна песня!
   Адриенна, видя свое отчаянное положение, собрала всю энергию и  заявила
как могла решительнее:
   - Ах, вот как! Ну, хорошо... Если на вас не  действуют  ни  доводы,  ни
мольбы, ни угрозы, то я вам объявляю прямо, что не хочу здесь оставаться и
сейчас уйду, слышите - уйду... Посмотрим,  кто  осмелится  задержать  меня
силой...
   И с этими словами она решительно направилась к двери.
   В это время снова раздались прежние дикие крики... Но на  этот  раз  за
ними не последовало никакой борьбы, никакого  топота,  а  только  ужасный,
дикий вой.
   - О! Что за крик! - воскликнула Адриенна  и  в  страхе  приблизилась  к
обеим женщинам. - Эти крики... вы слышите их?.. Но что же это за дом,  где
раздаются такие крики?..  А  там  -  посмотрите,  что  там?  -  почти  как
помешанная, повторяла она, указывая на  освещенное  окно,  где  продолжала
мелькать белая фигура. - Вон там... посмотрите! Что это такое?
   - А вот видите, они тоже не слушались, как вы... вот теперь и кричат, -
сказала Томас.
   - Да что вы говорите? - с ужасом, ломая руки, спрашивала мадемуазель де
Кардовилль. - Где же я, Господи? Что это за дом? Что с ними делают такое?
   - А с ними делают то, что и с вами сделают, если вы будете злиться и не
пойдете сейчас же спать, - начала Жервеза.
   - На них надевают вот эту штуку, - пояснила Томас, указывая на  одежду,
которую держала в руках, - а зовут это смирительной рубашкой!
   - Ах! - с ужасом, закрыв лицо руками, воскликнула Адриенна.
   Это  страшное  слово  пояснило  ей  все...  Наконец  она  поняла!  Этот
последний удар совершенно лишил ее сил. После всех треволнений  этого  дня
страшная истина открывалась ее глазам, и девушка почувствовала, что теряет
сознание.
   Адриенна побледнела как смерть, ее руки беспомощно опустились, и, падая
на пол, она еле успела пролепетать угасающим голосом, с  ужасом  глядя  на
смирительную рубашку:
   - О,  только  не  это...  пощадите!  Делайте  со  мной,  что  угодно...
только...
   Женщины едва успели ее подхватить. Она была в глубоком обмороке.
   - Обморок... ну, это пустяки, - сказала Томас. -  Давай  снесем  ее  на
кровать, разденем, уложим, и все пройдет.
   - Неси ее ты, а я возьму лампу, - сказала Жервеза.
   Высокая и сильная  Томас  подхватила  мадемуазель  де  Кардовилль,  как
ребенка, и понесла  ее  через  маленькую  дверь,  в  которую  ушел  доктор
Балейнье.
   Дверь эта вела  в  маленькую  комнату,  очень  чистую  и  опрятную,  но
поражавшую пустотой и какой-то ледяной наготой. Ни занавесей у защищенного
решеткой окна, никаких признаков роскоши и  комфорта.  Маленькая  железная
кровать, очень низенькая, со столиком у изголовья, стояла  в  углу,  камин
был  окружен  решеткой,  так  что  к  нему  нельзя  было  подойти;   стол,
прикрепленный к стене, кресло, привинченное к полу, комод красного  дерева
и  соломенный  стул  составляли  все  ее  убранство.  Тяжелым   контрастом
очаровательному  маленькому  дворцу  на  Вавилонской  улице  являлось  это
мрачное помещение, куда перенесли и  положили  на  кровать  бесчувственную
Адриенну. Лампу поставили на столик у изголовья, и обе  женщины  принялись
раздевать мадемуазель де Кардовилль.
   Пока одна из них поддерживала девушку, другая расстегивала и снимала  с
нее суконное  платье.  Голова  Адриенны  поникла  на  грудь.  Несмотря  на
обморок, из-под длинных ресниц ее больших закрытых глаз  медленно  стекали
две крупные слезинки. По груди и  шее  цвета  слоновой  кости