бумагами, а громадные счетные книги были разложены на пюпитрах.
   Единственное окно кабинета, расположенного на первом этаже, выходило на
пустынный двор и было прочно заделано железной решеткой. Вместо  стекол  в
нем были сделаны раздвижные решетчатые ставни: как известно, климат на Яве
очень жаркий. Господин Жозюе поставил на письменный стол зажженную свечу в
стеклянном колпачке, взглянул на часы и промолвил:
   - Половина десятого... Магаль должен скоро явиться.
   Затем он вышел в переднюю, открыл  вторую  массивную  дверь,  окованную
по-голландски большими шляпками гвоздей, осторожно, чтобы никто не слыхал,
спустился во двор, отпер секретный  замок  в  калитке  прочной  и  высокой
ограды с железными острыми шпилями наверху  и,  оставив  ее  полуоткрытой,
вернулся так же осторожно назад в кабинет.
   Там он сел за бюро, вынул из потайного ящика длинное письмо, или, лучше
сказать, целую тетрадь, в которую он с некоторого времени вносил изо дня в
день записи  (излишне  говорить,  что  письмо  было  адресовано  господину
Родену, в Париж, улица Милье-Дез-Урсэн, и было начато еще до  освобождения
Джальмы и до его приезда в Батавию).
   Господин Жозюе продолжал вносить новые заметки:
   "Опасаясь скорого возвращения генерала Симона, о чем  я  узнал  из  его
писем к Джальме (я уже писал вам, что он сам  просил  меня  передавать  их
принцу), прочитывая эти письма и затем передавая Джальме, я  был  вынужден
временем и обстоятельствами прибегнуть к крайним  мерам,  конечно,  вполне
сохраняя внешние приличия, поскольку знал, что, делая  это,  делаю  услугу
всему человечеству.
   Новая опасность вынудила меня действовать так. Пароход  "Рейтер"  вошел
вчера в гавань и должен завтра отплыть в Европу.  Пароход  этот  совершает
прямой рейс до Суэца через Аравийское море,  и  его  пассажиры,  достигнув
сушей Александрии, садятся там на другое судно, которое идет во Францию.
   На такое путешествие  времени  тратится  не  очень  много:  семь-восемь
недель самое большее. Теперь конец октября. Если бы принц  выехал  теперь,
то в начале января он был бы во Франции, а  между  тем  я  знал  из  ваших
приказаний, что _интересы общества_ сильно  пострадают  из-за  присутствия
Джальмы в Париже 13 февраля. Не имея понятия о причинах этого, я все-таки,
с обычной мне преданностью и усердием, готов  помешать,  чего  бы  это  ни
стоило, отъезду принца.  Если,  как  надеюсь,  мне  удастся  помешать  ему
выехать на завтрашнем пароходе, то  ему  не  удастся  попасть  во  Францию
раньше чем через пять-шесть месяцев, так как другие суда, кроме "Рейтера",
совершают рейс раз в четыре-пять месяцев.
   Прежде чем сообщить вам о способе, к которому я вынужден прибегнуть для
достижения цели, я считаю нужным поставить вас в известность  о  некоторых
фактах.
   В английской Индии открыли недавно существование одного общества, члены
которого зовут себя "Братьями доброго дела", или "Фансегарами". Буквальный
перевод последнего слова: "Душители". Эти убийцы не проливают  крови:  они
душат  людей  не  столько  с  целью  ограбления,   сколько   как   жертвы,
предназначенные их адскому  божеству,  называемому  ими  "Бохвани".  Отчет
полковника Слимана, преследовавшего  с  неутомимым  усердием  членов  этой
секты, был опубликован два месяца назад. Вот дословная выдержка из него:
   "В период моего управления Нерсингпурским округом, с 1822 по 1824  год,
не случилось не только ни одного убийства,  но  даже  малейшей  кражи  без
того, чтобы я не узнавал тотчас же об этом. Между тем, если бы  кто-нибудь
тогда сказал мне, что в четырехстах метрах от моей резиденции  жила  целая
шайка убийц в деревне  Кюндели  и  что  там  это  "ремесло"  переходит  по
наследству; что прелестная роща при деревне Мандесур, на расстоянии одного
дня  пути  от  меня,  была  самым  страшным  местом  во  всей  Индии;  что
бесчисленные шайки "братьев доброго дела", приходя из Индостана и  Декана,
ежегодно собирались под этими деревьями, как на  торжественные  праздники,
чтобы творить зло на всех дорогах, скрещивающихся в этой  местности,  -  я
счел бы этого индуса за сумасшедшего, помешавшегося на  страшных  сказках.
Между тем  это  была  сущая  правда.  Сотни  путешественников  каждый  год
погибали в роще Мандесур, и целое племя убийц жило у порога моего  жилища,
верховного  судьи  провинции,  и   распространяло   свою   опустошительную
деятельность до пределов Пуны и Хайдарабада. Я никогда не забуду, что  для
того,  чтобы  меня  заставить  поверить  этому,  один  из  вожаков  секты,
сделавшийся доносчиком, приказал выкопать из земли, на  том  самом  месте,
где  стояла  моя  палатка,   тринадцать   трупов   и   вызвался   выкопать
неограниченное их количество" (*8).
   Из этих немногих слов полковника Слимана вы можете понять,  как  ужасно
сообщество, законы и обычаи которого идут вразрез со всеми человеческими и
Божескими законами. Страшной сетью покрыли последователи секты всю  Индию;
связанные между собой преданностью, доходящей до самоотречения, они  слепо
повинуются своим  вожакам,  считая  их  непосредственными  представителями
зловещего Божества, и очень быстро распространяют учение путем  проповеди,
увлекающей за собой множество приверженцев.
   Трое  из  вождей  секты  и  один  из  ее  членов,   избегнув   упорного
преследования английского  правительства,  достигли  северной  оконечности
Индии, Малаккского пролива, находящегося недалеко от нашего острова.  Один
контрабандист и отчасти пират, по  имени  Магаль,  принадлежащий  к  числу
сектантов, перевез их на своем судне на Яву, где они и скрываются, по  его
совету, в густом лесу, окружающем развалины древних  храмов.  Бесчисленные
подземелья служат им пока вполне безопасным убежищем.
   Среди трех вожаков, весьма  неглупых,  особенно  выделяется  один.  Это
человек замечательного  ума,  характера  и  энергии,  делающих  его  очень
опасным. Он родом метис, сын белого и индианки, зовут его Феринджи;  долго
жил  в  больших  городах,  где  много  европейцев,  и  прекрасно   владеет
английским и французским языками.
   Второй из вождей - негр, третий - индус, а их последователь - малаец.
   Магаль, рассчитывая получить хорошее вознаграждение за  выдачу  четырех
главарей и зная мои  дружеские  отношения  с  лицом,  оказывающим  большое
влияние на нашего губернатора, пришел два дня тому назад и предложил  мне,
на известных условиях, передать их  в  руки  властей.  Условия  следующие:
значительная сумма  денег  и  возможность  беспрепятственно  и  немедленно
уехать  в  Европу  или  Америку,   чтобы   избежать   неумолимого   мщения
"душителей". Я с удовольствием согласился на все  условия  ввиду  важности
поимки страшных убийц, но поставил со своей  стороны  тоже  одно  условие,
касающееся Джальмы. Я с минуты на минуту жду прихода  Магаля;  опишу  вам,
что именно я предпринял, когда буду убежден в успехе плана. А пока, прежде
чем запечатать письмо, отправляющееся  завтра  с  пароходом  "Рейтер",  на
котором я обеспечил место Магалю в случае удачи,  я  должен  упомянуть  об
одном лично для меня важном деле.
   В моем последнем письме, где я  сообщил  вам  о  смерти  Хаджи-Синга  и
аресте Джальмы  англичанами,  я  просил  дать  мне  сведения  относительно
финансового положения банкира и заводчика барона Трипо, имеющего отделение
в Калькутте. Теперь я не нуждаюсь более в этих  сведениях,  так  как  имею
основания   предполагать,    что    мои    сомнения    относительно    его
несостоятельности были, к  несчастью.  обоснованы.  Если  это  так,  то  я
попрошу вас принять во Франции меры.
   Дело в том, что калькуттское отделение господина Трипо должно  нам,  то
есть мне и моему сотоварищу в Пондишери, очень крупные  суммы.  Между  тем
нам известно, что борьба, затеянная Трипо с его конкурентом, очень дельным
заводчиком  и  фабрикантом  Франсуа  Гарди,  которого  он  хотел  разорить
постройкой новой фабрики, значительно подорвала  состояние  барона  Трипо,
потерявшего на этой конкуренции громадные капиталы, причем,  конечно,  ему
удалось повредить отчасти делам и Ф.Гарди; но если он обанкротится, то его
несчастье роковым образом отзовется и на нас, поскольку он должен  крупную
сумму не только мне, но и нашим.
   При  таком  положении  вещей  желательно  добиться  любыми   средствами
полнейшей дискредитации и краха торгового дома Франсуа Гарди, и  без  того
уже пошатнувшегося благодаря яростной конкуренции со стороны Трипо.  Удача
в этом начинании дала бы последнему возможность вернуть  в  короткий  срок
то,  что  он  потерял;  разорение  конкурента  упрочило   бы   процветание
предприятия Трипо, а наши векселя могли бы быть оплачены.
   Конечно, тяжело и грустно прибегать к таким  мерам,  но  в  наше  время
поневоле приходится бороться тем же оружием, что и наши  враги.  Если  нас
вынуждает к этому несправедливость и  людская  злоба,  нужно  подчиниться,
утешаясь тем, что, собирая земные блага, мы делаем это во славу Божию, а в
руках наших врагов они послужили бы только  грехопадению.  Впрочем,  я  не
имею собственной воли: как все мое достояние, она принадлежит тем, кому  я
должен слепо повиноваться. Поэтому вполне полагаюсь на ваше решение в этом
вопросе".
   Легкий шум отвлек внимание Жозюе от письма. Он быстро встал и подошел к
окну. По ставню три раза легонько стукнули.
   - Это вы, Магаль? - тихо спросил господин Жозюе.
   - Да, я, - был тихий ответ.
   - А малаец?
   - Ему удалось.
   - Правда? - промолвил Жозюе с глубоким удовлетворением. - Это точно?
   - Совершенно точно. Он необыкновенно ловкий и смелый дьявол.
   - А Джальма?
   - Подробности относительно последнего письма  генерала  Симона  убедили
его, что я действительно  послан  его  другом  с  приглашением  явиться  в
развалины Чанди.
   - Так что теперь?..
   - Джальма уже там. Он встретит и негра, и метиса, и  индуса.  Они  ждут
там малайца, сделавшего татуировку принцу.
   - Вы изучили подземный проход?
   - Я там был вчера... Один из камней  Пьедестала  статуи  поворачивается
кругом... проход достаточно широк.
   - А главари вас ни в чем не подозревают?
   - Нисколько: я виделся с ними сегодня утром... А вечером малаец, прежде
чем идти к развалинам, приходил ко мне  и  обо  всем  рассказал...  он  до
вечера сидел в кустах, опасаясь днем идти к Чанди.
   - Магаль, если это правда... и задуманное удастся, то вас ждет  большая
награда... Я заказал вам место на пароходе "Рейтер", завтра вы уедете... и
избежите мщения душителей за смерть их вожаков,  ведь  милость  провидения
дала вам возможность отдать этих злодеев в руки правосудия... Бог наградит
вас за это... Ждите меня  у  дома  губернатора...  Я  вас  сейчас  к  нему
отведу... Дело так важно, что я не боюсь  потревожить  его  среди  ночи...
Идите скорее... я следую за вами...
   Послышались быстрые шаги удалявшегося Магаля, и снова все смолкло.
   Господин Жозюе вернулся к бюро и приписал к письму несколько слов:
   "Во всяком случае, Джальма отсюда теперь не уедет... Он не сможет  быть
в Париже 13 февраля, будьте спокойны на этот счет... Как  я  и  предвидел,
мне всю ночь придется бодрствовать. Сейчас тороплюсь к губернатору, завтра
припишу о том, что произойдет, и письмо отправится с пароходом "Рейтер"  в
Европу".
   Затем господин Жозюе закрыл бюро, громко позвонил, оделся и, к великому
изумлению служителей, ушел среди ночи из дома.
   Мы поведем теперь читателя к развалинам Чанди.



        "5. РАЗВАЛИНЫ ЧАНДИ"

   После полуденной грозы, которая помогла душителю осуществить замыслы  в
отношении Джальмы, наступила светлая, тихая ночь.
   Лунный  диск   медленно   выплывал   из-за   величественных   развалин,
расположенных на горе, среди  густой  чащи,  на  расстоянии  трех  лье  от
Батавии.
   Серебристый свет, сливающийся на горизонте с прозрачной  синевой  неба,
мощно обрисовывает  широкие  каменные  уступы,  высокие  кирпичные  стены,
зазубренные временем, и обширные портики, обвитые вьющимися растениями.
   Сквозь отверстие одного  из  таких  портиков  лунный  свет  озарял  две
колоссальные статуи, стоящие у подножия широкой лестницы,  растрескавшиеся
плиты которой почти совершенно исчезли под  мхом,  травой  и  кустарником.
Одна статуя наполовину разбита. Ее  обломки  валяются  тут  же  на  земле.
Другая совершенно цела и представляет ужасное зрелище...
   Она изображает человека гигантских размеров. Одна голова его имеет  три
фута вышины. Выражение лица  свирепо.  Серый  камень  инкрустирован  двумя
кусками блестящего черного сланца, изображающего глаза. Широкий,  глубокий
рот раскрыт; в каменных устах свили гнезда пресмыкающиеся, и луна освещает
омерзительный змеиный клубок.
   Вокруг туловища идет широкий  пояс  с  символическими  украшениями.  За
поясом заткнут длинный меч. У великана четыре распростертые руки. В  одной
он держит голову слона,  в  другой  свернувшуюся  змею,  в  третьей  череп
человека, а в четвертой птицу, похожую на цаплю. Луна, озаряя ярким светом
статую с одной стороны, придает ей еще более свирепый и причудливый вид.
   Среди  развалин  виднеются   на   стенах   полуразрушенные   барельефы,
высеченные из камня с большим искусством. Один из них, сохранившийся лучше
других, изображает фигуру человека с  головой  слона  и  крыльями  летучей
мыши, пожирающего ребенка.
   Трудно себе представить что-нибудь более мрачное,  чем  эти  развалины,
окруженные чащей густого  леса  и  освещенные  ярким  светом  луны,  среди
полного безмолвия тихой летней ночи.
   К одной из стен древнего храма,  посвященного  какому-то  таинственному
кровожадному яванскому Божеству, прислонилась маленькая хижина,  сложенная
из обломков кирпича и камней. Дверь,  сделанная  из  плетеного  тростника,
открыта; из нее вырывается красноватый свет, бросающий яркие  отблески  на
высокую траву, изобильно растущую у ее порога.
   Три человека находятся в этой  лачуге,  освещенной  глиняной  лампой  с
фитилем из кокосовых нитей, пропитанных пальмовым маслом.
   Один из них одет очень бедно, но по-европейски. На вид ему  лет  сорок;
бледный, почти белый цвет кожи указывает на его  смешанное  происхождение.
Это метис - сын европейца и индианки.
   Другой - африканский негр: сильный мужчина с толстыми губами,  широкими
плечами и тощими ногами. В курчавых волосах  проглядывает  седина.  Одежда
его вся в лохмотьях. Он стоит около индуса.
   Третий спит в углу на циновке.
   Эти три человека  -  главари  секты  душителей,  бежавшие  из  Индии  и
скрывшиеся на Яве по совету контрабандиста Магаля.
   - А малайца все еще нет, -  сказал  метис,  по  имени  Феринджи,  самый
опасный из всей этой шайки убийц. - Быть может, Джальма убил его, пока  он
исполнял наш приказ?
   - Гроза выгнала из-под земли много змей, - заметил негр, - быть  может,
одна из них ужалила малайца, и он стал гнездом для гадин?
   - Нечего  бояться  смерти,  когда  служишь  _доброму  делу_!  -  мрачно
проговорил Феринджи.
   - И приносить смерть - тоже бояться нечего! - прибавил негр.
   Полусдавленный  крик  привлек  внимание  собеседников  к   их   спящему
товарищу. Последнему было не больше 30 лет. Чистая раса индуса проявлялась
у него во всем: и в бронзовой окраске безбородого лица, и в  одежде,  и  в
полосатой коричнево-желтой чалме. Казалось, его мучило  какое-то  страшное
сновидение - по судорожно искривленному  лицу  крупными  каплями  струился
обильный пот. Он бредил, из уст  его  вырывались  отрывистые  слова,  руки
судорожно сжимались.
   - Все тот же сон, - сказал Феринджи, обращаясь к негру,  -  все  то  же
воспоминание об этом человеке.
   - Оком?
   - Разве ты забыл, как пять лет тому назад свирепый  полковник  Кеннеди,
бич несчастных индусов, приехал на берега Ганга охотиться  за  тиграми?  С
пятьюдесятью служителями, двадцатью лошадьми и четырьмя слонами?
   - Да, да, как же, - отвечал негр, - а  мы  трое,  охотники  за  людьми,
поохотились лучше него? Кеннеди, со всей своей свитой, не убил тигра, а мы
своего убили! - прибавил он со злобной  насмешкой.  -  Мы  убили  Кеннеди,
этого тигра в образе человека; он попал в засаду, и братья _доброго  дела_
принесли его в жертву богине Бохвани.
   - А ты помнишь, как в ту минуту,  когда  мы  затягивали  петлю  на  шее
Кеннеди, перед нами появился странник?..  Необходимо  было  отвязаться  от
непрошеного свидетеля... и мы его убили... И вот со времени этого убийства
его и преследует во  сне,  -  сказал  Феринджи,  указывая  на  спящего,  -
воспоминание об этом человеке.
   - А также и наяву! - выразительно взглянув на Феринджи, прибавил негр.
   - Слышишь, - сказал  Феринджи,  прислушиваясь  к  бреду  индуса,  -  он
повторяет слова этого странника, которыми тот отвечал на наше  предложение
или умереть, или вступить в число братьев доброго дела... Как  сильно  это
впечатление!.. Он до сих пор находится под его влиянием.
   Действительно, индус  громко  повторял  во  сне  какой-то  таинственный
диалог, сам отвечая на задаваемые им же вопросы:
   - Путник, почему черная полоса на твоем челе тянется от одного виска  к
другому? - говорил он отрывисто и  с  большими  паузами.  -  "Это  роковая
отметка!.." Как смертельно печален твой  взор...  Ты  жертва!..  Пойдем  с
нами... Бохвани отметит за тебя... Ты страдал? - "Да, я много страдал".  -
Давно и долго? - "Да, очень долго". - Ты и теперь страдаешь? - "Да!" - Что
ты чувствуешь к тому, кто тебя заставляет  страдать?  -  "Сострадание!"  -
Разве ты не хочешь отплатить ударом за удар? - "Я хочу платить любовью  за
ненависть!" - Кто же ты сам тогда, если ты платишь добром  за  зло?  -  "Я
тот, кто любит, страдает и прощает!"
   - Ты слышишь, брат, - сказал негр товарищу, - он  не  забыл  ни  одного
слова из предсмертных речей этого человека!
   - Его преследуют  видения...  Слушай...  он  снова  говорит...  Как  он
бледен!
   Индус продолжал бредить:
   -  Путник,  нас  трое,  мы  сильны  и  смелы,  смерть  в  наших  руках.
Присоединяйся к нам, или... умирай... умри... умри!.. О! как он смотрит...
Не гляди так... не гляди на меня...
   С  этими  словами  индус  сделал  какое-то  быстрое  движение,  как  бы
отталкивая кого-то рукой, и проснулся. Проведя ладонью по лбу,  орошенному
потом, он блуждающим взглядом посмотрел на окружающих.
   - Все те же видения,  брат?  -  спросил  его  Феринджи.  -  Право,  для
храброго охотника за людьми... у тебя слишком слаба  голова.  Хорошо  еще,
что сердце и рука тверды!..
   Индус сжал голову руками и с минуту не отвечал. Затем он промолвил:
   - Давно я не видал во сне этого путника.
   - Да ведь он уже мертв... не ты ли сам затянул  петлю  на  его  шее?  -
сказал, пожимая плечами, метис.
   - Да!.. - отвечал, дрожа, индус.
   - Ведь мы же вырыли ему могилу рядом с могилой Кеннеди,  под  песком  и
тростником, где и могила палача-англичанина, - сказал негр.
   - Да... мы вырыли могилу... -  произнес  индус,  продолжая  дрожать,  -
но... год  тому  назад...  я  стоял  у  ворот  Бомбея...  ждал  одного  из
братьев... Был  вечер...  солнце  склонялось  к  закату  и  скрывалось  за
пагодой, построенной на небольшом холме... я как сейчас все это вижу...  Я
сидел под фиговым деревом... Вдруг послышался спокойный,  ровный,  твердый
шаг... я оборачиваюсь... и что же?! Это был он!.. Он шел из города.
   - Видение! - сказал негр. - Без сомнения, видение!
   - Или видение, - прибавил Феринджи, - или случайное сходство!
   - Я узнал его по знаку на лбу, по этой черной полосе  я  узнал  бы  его
всюду. Это был он... Я окаменел от ужаса... а он остановился возле меня...
и поглядел печальным взором... Невольно я вскрикнул: - Это он! - "Да,  это
я, - отвечал он кротким голосом. - Все убитые тобой возрождаются, как и я,
- и он указал на небо. - Зачем убивать? Слушай... я иду с  острова  Ява...
иду на край света... в страну вечных снегов... и там, и тут... и на земле,
иссохшей от горячих лучей солнца... и на земле, окованной морозом... везде
я буду о