а-нибудь меня им
попрекнет, а мне вовсе  не  хочется  слушать  упреки  от  других...  Право
упрекать себя я оставляю только за собой... сама  же  я  сумею  дать  себе
ответ...
   - Ах ты, сумасбродка!.. Ну, а когда вы проживете  деньги...  тогда  что
будет?
   - Э! до этого еще, как до Луны, далеко. Мне кажется, что  и  завтрашний
день наступит через сто лет... а думать о смерти, так лучше и не жить!
   Разговор  сестер  снова  был   прерван   невероятным   шумом,   который
перекрывало резкое и пронзительное дребезжание  трещотки  Дюмулена.  Затем
последовал хор диких возгласов, и стекла задрожали от криков:
   - Королеву Вакханок! Королеву Вакханок!
   Горбунья  вздрогнула  от  неожиданного  шума,  а  Сефиза  на  этот  раз
засмеялась:
   - Мой двор приходит в неистовство!
   - Послушай, вдруг за тобой придут сюда? - со страхом спросила Горбунья.
   - Нет, нет, успокойся!
   - Однако,  слышишь,  шаги...  идут...  по  коридору...  приближаются...
Сестра, прошу тебя, устрой, чтобы я могла уйти незаметно...
   В это время отворилась дверь, и Сефиза бросилась к ней. Она  увидала  в
коридоре депутацию, во главе которой шествовали Нини-Мельница, вооруженный
огромной трещоткой, Пышная Роза и Голыш.
   - Королеву Вакханок сюда! Или я отравлюсь... стаканом  воды!  -  кричал
Нини.
   -  Королеву  Вакханок!  Или  я  выхожу  замуж  за  Нини-Мельницу!  -  с
решительным видом кричала маленькая Роза.
   - Королеву Вакханок!  Или  мы  поднимаем  восстание  и  украдем  ее!  -
послышался новый голос.
   Целый хор подхватил:
   - Да, да, похитим ее!
   - Жак, войди сюда один, - сказала Королева, игнорируя эти крики.
   А затем, величественно обратись к толпе, она прибавила:
   - Через десять минут я приду к вам и тогда чертовски кутнем!
   - Да здравствует Королева Вакханок! -  провозгласил  Дюмулен,  потрясая
своей трещоткой, и пошел обратно со всей депутацией, пока Голыш  входил  в
кабинет.
   - Вот моя милая сестра, Жак! - сказала Сефиза.
   - Очень рад познакомиться с вами, - сердечно произнес Жак, - и  вдвойне
рад, потому что вы можете рассказать мне о моем товарище Агриколе... С тех
пор, как я разыгрываю миллионера, мы не виделись ни разу. Но я  очень  его
люблю, славного, хорошего друга... Вы живете  в  том  же  доме?..  Как  он
поживает?
   - Увы, месье, его семью постигло большое горе: он в тюрьме.
   - В тюрьме! - воскликнула Сефиза.
   - Агриколь в тюрьме? Он? За что же? - с удивлением спросил Жак.
   - Да за незначительный политический поступок. Мы  даже  надеялись,  что
его выпустят на поруки.
   - Конечно... Надо внести пятьсот франков, я знаю! - сказал Голыш.
   - К несчастью, это невозможно: та особа, на которую мы рассчитывали...
   Королева Вакханок прервала речь Горбуньи, сказав Голышу:
   - Слышишь?.. Агриколь в тюрьме... из-за пятисот франков!..
   - Конечно, слышу и понимаю, черт возьми, - незачем мне и знаки  делать!
Экий славный парень, он ведь содержит мать!
   - Да, месье! Еще грустнее, что это случилось теперь, когда вернулся  из
России его отец, а мать...
   - Вот, мадемуазель,  возьмите,  пожалуйста,  -  прервал  Горбунью  Жак,
протягивая ей кошелек. - Здесь все, что у меня осталось: двадцать пять или
тридцать наполеондоров; трудно и придумать лучшее  употребление  для  этих
денег, чем выручить из беды товарища. У нас же здесь все оплачено  вперед.
Отдайте эти деньги отцу Агриколя: он внесет их, и завтра Агриколь будет  в
кузнице; пусть он там поработает за мое здоровье.
   - Жак, поцелуй меня сейчас же! - воскликнула Сефиза.
   - И сейчас, и потом, и всегда! - весело воскликнул Голыш, целуя Сефизу.
   Горбунья с минуту колебалась. Но потом, сообразив, что эти деньги будут
брошены на какое-нибудь безумство, а теперь  они  могут  вернуть  жизнь  и
надежду семье Агриколя, она решилась воспользоваться  ими,  учитывая,  что
через некоторое время залог все равно  вернут,  и  тогда  пятьсот  франков
очень пригодятся Жаку. С глазами, полными  слез,  она  приняла  кошелек  и
сказала:
   - Благодарю вас, месье Жак, вы очень добры и  великодушны.  По  крайней
мере, несчастный отец Агриколя хоть этим утешится в своем жестоком горе...
Еще раз спасибо, большое спасибо!
   - Не за что, мадемуазель, деньги должны же служить для чего-нибудь, для
меня или для другого, не все ли равно?
   В это время крики поднялись снова с дикой яростью, а трещотка  Дюмулена
задребезжала самым отчаянным образом.
   - Знаешь, Сефиза, если ты не появишься, они там  все  перебьют,  а  мне
платить нечем! - сказал Голыш; затем, обратясь к  Горбунье,  он  прибавил,
смеясь: - Простите, мадемуазель, вы  видите:  у  королевской  власти  свои
обязанности!
   Взволнованная Сефиза обняла сестру, и Горбунья, проливая сладкие слезы,
робко спросила:
   - Когда же мы с тобой увидимся?
   - Скоро, хоть и тяжело мне смотреть на твое положение, особенно,  когда
ты не хочешь принимать никакой помощи!
   - Но ты придешь? Ты мне обещаешь?
   - Я вам за нее обещаю, - сказал Жак. - Мы придем вместе навестить вас и
вашего соседа!
   - Ну, возвращайся же к своим друзьям, Сефиза, и веселись от души...  Ты
имеешь на эта право: месье Жак осчастливил целую семью!
   Голыш пошел посмотреть, можно ли  незаметно  вывести  Горбунью,  и  она
поспешила скорее уйти, чтобы  обрадовать  Дагобера.  Впрочем,  прежде  чем
следовать домой, она завернула на Вавилонскую улицу в павильон Адриенны де
Кардовилль. Мы после узнаем, зачем она туда заходила.
   В то время, как Горбунья выходила из ресторации, около последней стояли
три хорошо  одетых  и  о  чем-то  совещавшихся  господина.  Вскоре  к  ним
присоединился четвертый, сбежавший по лестнице трактира.
   - Ну что? - с беспокойством спросили все трое.
   - Он там!
   - Это точно?
   - Да разве найдется где другой  Голыш!  Я  только  что  его  видел.  Он
переодет крючником. Сейчас они уселись за стол и часа три, самое  меньшее,
прображничают!
   - Тогда вы ждите меня здесь... только спрячьтесь... Я сбегаю за  шефом,
и дело будет в шляпе!
   С этими словами один из совещавшихся быстро удалился по соседней улице,
примыкавшей к площади.


   В это время Королева Вакханок  в  сопровождении  Голыша  вошла  в  залу
пиршества, где ее встретили неистовые приветствия:
   - Теперь, друзья, - сказала она с лихорадочным волнением, как бы  желая
заглушить какое-то иное чувство, - да будет шум, гром, гам, землетрясение,
буря, шторм! - И протянув Дюмулену стакан, она прибавила: - Наливай!
   - Да здравствует Королева! - раздался единодушный возглас собравшихся.



        "3. "УТРЕННИЙ ШУМ""

   Королева Вакханок, сидя напротив Голыша, рядом с Пышной Розой по  левую
сторону и Нини-Мельницей справа, председательствовала за ранним завтраком,
называемым ими "утренним шумом", который великодушно заказал Жак товарищам
по веселью.
   Эти молодые  люди  и  девушки,  кажется,  совершенно  забыли  о  всякой
усталости, хотя бал, начавшийся в  одиннадцать  часов  вечера,  длился  до
шести часов утра. Эти  веселые  влюбленные  парочки  были  неутомимы.  Они
хохотали,  ели  и  пили  с  юношеским  жаром  и  с  аппетитом,   достойным
Пантагрюэля. Поэтому во время  первой  части  ужина  даже  мало  говорили;
слышался только звон бокалов да стук ножей и вилок.
   Королева Вакханок казалась гораздо оживленнее, чем обыкновенно, хотя ей
не  хватало  обычной  веселости.  Раскрасневшиеся  щеки  и  горящие  глаза
указывали на лихорадочное возбуждение. Ей, видимо, хотелось закружиться  и
забыть то, что невольно осталось в памяти из печальной беседы с сестрой.
   Жак любовался Сефизой  со  страстным  обожанием,  потому  что,  в  силу
странного  сходства  характеров,  взглядов  и  вкусов,   связь   их   была
несравненно глубже и серьезнее обычных мимолетных сближений. Они даже сами
не знали силы обоюдной привязанности, потому что до сих пор, в круговороте
наслаждений, любовь их не подвергалась никаким испытаниям.
   Маленькая  Пышная  Роза  вот  уже  несколько  дней  как  овдовела.   Ее
возлюбленный, юный студент, поехал домой в провинцию попытаться выманить у
родственников деньжат, необходимых  для  достойного  окончания  карнавала,
причем  предлог,  чтобы  получить  пособие,  принадлежал   к   числу   тех
замысловатых  выдумок,  традиция  которых   поддерживается   и   тщательно
культивируется в среде студентов-медиков  и  юристов.  Не  желая  изменять
отсутствующему и являя пример  редкой  верности,  Роза  выбрала  кавалером
безобидного Нини-Мельницу. Тот, сняв каску,  сиял  своей  лысиной,  причем
остатки черных курчавых волос обрамляли  его  голову  сзади  чем-то  вроде
длинной бахромы. В силу особого вакханического феномена, по мере того  как
им овладевало опьянение, некая полоса, пурпуровая, как его багровое  лицо,
постепенно охватывала лоб Нини-Мельницы и распространялась на  его  череп,
обычно сиявший блестящей белизной. Зная значение  этого  симптома,  Пышная
Роза поспешила обратить на него внимание общества и воскликнула, заливаясь
смехом:
   - Берегись, Нини: винный прилив очень быстро продвигается!
   - Когда он окунется  в  него  всей  головой,  тогда...  он  потонет!  -
прибавила Королева Вакханок.
   - Не отвлекайте меня, о Королева, я  размышляю!  -  отвечал  начинавший
пьянеть Дюмулен с огромным стаканом пунша,  похожим  на  древнюю  чашу,  в
руках; другой посуды он  не  признавал  в  силу  ограниченных  размеров  и
презрительно называл наперстком.
   - Нини размышляет, - заметила Роза. - Внимание, он размышляет!
   - Размышляет? Значит, он болен, бедняга?
   - Может, он обдумывает какое-нибудь _шикарное_ антраша?
   - Какую-нибудь запрещенную анакреонтическую позу?
   - Да, я размышляю, - важно возразил Дюмулен, - я размышляю в общем и  в
частности о вине, этом  напитке,  о  котором  божественный  Боссюэ  (когда
Дюмулен был пьян, он  имел  громадный  недостаток  -  цитировать  Боссюэ),
отличный знаток дела, сказал: "В вине кроются мужество, сила, радость, пыл
ума"  (*2),  -  конечно,  если  имеется  ум,  -  прибавил  для   пояснения
Нини-Мельница.
   - Твой Боссюэ просто душка! - воскликнула Пышная Роза.
   - А потом я размышляю, в частности, какое вино было на свадьбе  в  Кане
Галилейской? Красное или белое?.. Вот я и пробую _то и другое... вместе  и
порознь_...
   - Это называется исчерпать вопрос до дна! - заметил Голыш.
   - До дна бутылок по крайней мере! - дополнила Королева Вакханок.
   - Именно так, ваше королевское величество. И я путем опытов  и  поисков
сделал великое открытие: вино было красное!
   - То есть оно не было белое! - педантически возразила Роза.
   - А если я приду к убеждению, что оно не было ни белое, ни красное?
   - Значит, ты будешь окончательно пьян! - отвечал Голыш.
   -  Супруг  Королевы  совершенно  прав...  Вот  что  значит  быть  таким
ученым... Но все равно; посвятив жизнь изучению этого вопроса, я дойду  до
конца  своей  достопочтенной  карьеры,  придав  жажде  к  выпивке  окраску
историческую... тео... ло... ги... че... скую и ар... хео...  ло...  ги...
ческую.
   Передать веселую гримасу и не менее веселый тон, каким Дюмулен произнес
и проскандировал это заявление, было бы невозможно; громкий хохот раздался
среди слушателей.
   - Архиолоническая? - сказала Роза. - Что это за зверь такой? Есть ли  у
него хвост? Умеет ли он плавать?
   - Оставь, пожалуйста, -  прервала  ее  Королева  Вакханок,  -  это  все
громкие  слова;  ученые  фокусники  их  очень  любят...  Это  нечто  вроде
кринолина: раздуто чрезвычайно, а в середине пустота... Наливай-ка,  Нини,
шампанского. Роза! За здоровье твоего Филемона! За его возвращение!
   - Выпьем лучше за успех его выдумки, чтобы ему удалось вытянуть деньжат
у тупой и скаредной семейки... Шутка-то была придумана неплохая!
   - Роза!.. Иди сюда... Я готова расцеловать тебя  за  умную  выдумку,  -
кричал Нини.
   - Спасибо... А что скажет муж?
   - Роза, смею тебя уверить... Апостол Павел... слышишь,  святой  апостол
Павел...
   - Ну, и что же дальше, прекрасный апостол?
   - Святой Павел категорически утверждал: "женатые должны жить  так,  как
будто не имеют жен".
   - Это меня не касается... это дело Филемона!
   - Так-с...  Но  божественный  Боссюэ,  поклонник  удовольствий  и  друг
разума, прибавляет: "значит, и замужние женщины должны так  же  жить,  как
будто не имеют  мужей"  (*3).  Поэтому  мне  остается  раскрыть  вам  свои
объятия, милая Роза, тем более, что Филемон вам даже и не муж!
   - Не спорю! только, к несчастью, вы слишком уродливы!
   - Это резон!.. Пью за здоровье Филемона и за успех его  выдумки  насчет
денег!
   - Вот и прекрасно... И пусть денег будет как  можно  больше...  Они  не
лишние в студенческой жизни!
   Все приняли участие в тосте с возгласами одобрения.
   - С разрешения Королевы и ее двора,  прошу  позволения  предложить  еще
один тост, - продолжал Дюмулен. -  Дело  идет  о  вещи,  весьма  схожей  с
выдумкой Филемона... Надеюсь, что этот тост принесет мне счастье!..
   - В чем дело?
   - Да здравствует моя женитьба! - сказал Дюмулен, поднимаясь с места.
   Эти слова породили взрыв криков, смеха и оглушительного топота,  причем
Дюмулен кричал,  топал  и  хохотал  громче  всех  других,  широко  разевая
огромный рот и усиливая страшный шум своей трещоткой, которую  он  вытащил
из-под стула. Когда буря улеглась  и  все  немного  успокоились,  Королева
Вакханок встала и провозгласила:
   - Пью за здоровье будущей госпожи Нини-Мельничихи!
   - О, Королева! Меня так тронула ваша  любезность,  что  я  позволю  вам
прочесть в глубине моего сердца имя моей будущей супруги: ее  зовут  вдова
Оноре-Модеста-Мессалина-Анжела де ла Сент-Коломб!
   - Браво! Браво!
   - Ей шестьдесят лет, и  тысячи  ливров  ее  ренты  куда  многочисленнее
количества волос в ее седых усах и морщин на лице. Она  такая  пухленькая,
что ее платья хватило бы на палатку для всей нашей  честной  компании;  на
будущий год я надеюсь представить  вам  свою  будущую  супругу  в  костюме
пастушки, сожравшей  все  свое  стадо!  Ее  хотели  обратить,  а  я  решил
совратить: это веселее, и ей больше будет по душе. Надеюсь на вашу помощь,
господа, относительно всякого рода вакхического и капканного просвещения!
   - Просветим насчет чего хочешь!
   - Вот канкан, но в сединах! - запела Роза на известный мотив.
   - Зато седины внушат почтение полицейским!
   - Мы им скажем: "Уважайте ее: быть может, и ваша мать доживет до  таких
лет!".
   В эту минуту Королева Вакханок поднялась со стаканом вина в руке; на ее
губах играла горькая и насмешливая улыбка.
   - Говорят, к нам идет в семимильных сапогах холера! - воскликнула  она.
- Я пью за здоровье холеры!
   Она выпила залпом. Несмотря на буйную веселость компании, этот  возглас
произвел мрачнее впечатление. Как будто электрический ток  разом  пробежал
по собранию. Лица всех стали серьезны.
   - Сефиза! - с упреком произнес Жак.
   - За холеру! - бесстрашно повторила  Королева  Вакханок.  -  Пусть  она
пощадит тех, кому жизнь дорога... и пусть не разлучает и в смерти тех, кто
не хочет расставаться!
   При этом возгласе Жак и Сефиза обменялись взглядами, ускользнувшими  от
их  веселых  товарищей.  Несколько  минут   Королева   Вакханок   молчала,
погруженная в думы.
   - А! Это дело другое! - с удалью заметила Роза. - За холеру, и пусть на
свете остаются только добрые малые!
   Несмотря  на  эту  поправку,  впечатление  оставалось  весьма  тяжелое.
Дюмулен разом захотел прекратить этот разговор и воскликнул:
   - Ну их к чертям, покойников! Да здравствуют живые! А кстати о живых  и
очень милых живых... Я предлагаю  выпить  за  драгоценное  здоровье  нашей
Королевы! За здоровье нашего хозяина! К несчастью, я не  знаю  его  имени,
потому что имел счастье познакомиться с ним лишь в эту ночь,  и  он,  быть
может, меня извинит, если я назову его Голышом!
   В этом названии нет ничего нескромного: Адама иначе назвать  тоже  было
бы нельзя! Итак, за Голыша!
   - Спасибо, толстяк! - сказал Жак. -  А  я  коли  забуду  ваше  имя,  то
крикну: "Кто не прочь выпить?". Я уверен, что вы отзоветесь!
   - Есть! - отвечал Дюмулен, прикладывая  по-военному  руку  к  голове  и
протягивая стакан.
   - Впрочем, раз уж мы вместе выпивали, то надо как следует  узнать  друг
друга! - прибавил сердечно Голыш. - Меня зовут Жак Реннепон.
   - Реннепон! - воскликнул Дюмулен, которого это имя  поразило,  несмотря
на его полупьяное состояние. - Вас зовут Реннепон?
   - Самый настоящий Реннепон. Это вас удивляет?
   - Видите ли... Есть очень древняя семья... Графы Реннепон.
   - В самом деле? - засмеялся Голыш.
   - Графы Реннепон и в то же время  герцоги  де  Кардовилль,  -  прибавил
Дюмулен.
   - Неужели я  похож  на  отпрыска  столь  знатной  семьи?..  Я,  простой
рабочий, развеселый любитель кабачка!
   - Вы рабочий? Да это Сказка из "Тысячи и одной ночи"!  -  с  удивлением
воскликнул Дюмулен.  -  Вы  задаете  Валтасаров  пир,  катаете  публику  в
каретах, запряженных четверкой... и вы - рабочий?..  Да  скажите  же  мне,
какое у вас ремесло?.. Я покинул бы тогда вертоград Господень, хотя до сих
пор пробавлялся в нем не без успеха!
   -  Не  подумайте,  пожалуйста,  что  я  чеканю  фальшивые  монеты   или
подделываю банковские билеты! - со смехом возразил Жак.
   - Помилуйте, дружище!
   - Что же, это немудрено, учитывая тот образ жизни, который я веду!.. Но
я вас успокою: я проедаю наследство!
   -  Значит,  вы  кушаете   и   пропиваете   какого-нибудь   дядюшку?   -
благожелательно спросил Дюмулен.
   - Право, не знаю!
   - Как не знаете? Не знаете, чем лакомитесь?
   - Во-первых, мой отец был тряпичник...
   - Черт возьми! - не мог не смутиться Дюмулен, хотя он и  не  был  очень
разборчив в выборе собутыльников. Затем, справившись со  своим  смущением,
он  очень  любезно  заметил:  -  Что  же...  всякие  бывают  тряпичники...
некоторые из них обладали великими достоинствами.
   -  Вы  шутите,  а  между  тем  близки  к  истине.  Мой   отец-тряпичник
великолепно знал греческий и латинский языки, а в математике ему  не  было
равного... не считая еще того, что он очень много путешествовал...
   - Позвольте, однако, - заметил Дюмулен, у которого и  хмель  прошел  от
изумления, - пожалуй, вы действительно из семьи графов Реннепон.
   - Тогда, значит, ваш отец, Жак, был тряпичником из любви к искусству! -
со смехом заметила Пышная Роза.
   - О, нет! Он работал ради куска хлеба! - продолжал Жак.  -  Несомненно,
что в молодости он жил в достатке, затем, оставшись ни с чем, он обратился
к одному богатому родственнику, но тот отрекся от него и  ничего  не  дал.
Отец попробовал извлечь пользу из  своих  познаний,  но  не  тут-то  было:
кажется, в это  время  Париж  был  перенаселен  учеными  людьми...  Ну,  и
пришлось искать ремесло, чтобы не  околеть  с  голоду...  Отец  взялся  за
крючок, и, должно быть, им достаточно выуживал, потому что целых два  года
кормил также и меня, когда я вынужден был  приехать  в  Париж  из  деревни
после смерти тетки, у которой жил.
   - Ваш почтенный батюшка, несомненно,  был  великий  философ,  -  сказал
Дюмулен. - Но я все-таки не понимаю, откуда вам могло прийти наследство...
Или он выудил его из какой-нибудь урны?
   - Позвольте закончить... Двенадцати лет я поступил на фабрику господина
Трипо, а через два года мой отец погиб от несчастного случая, оставив  мне
на нашем чердаке только соломенный тюфяк,  стул  и  стол.  Кроме  того,  в
изломанном ящике из-под пузырьков одеколона нашлась куча каких-то бумаг на
английском языке и бронзовая медаль, которая вместе с цепочкой не стоила и
десяти су... Я ничего никогда не слыхал от отца по поводу этих  бумаг.  Не
зная что к чему, я все-таки не сжег и оставил  их...  И  хорошо  сделал...
потому что мне заплатили за них порядочные деньги!
   - Вот Божий дар! -  сказал  Дюмулен.  -  Но  как  же  узнали,  что  они
находятся у вас?
   - Должно быть, как-нибудь  проведали.  Один  из  скупщико