нужно
обманывать.
   - А когда обман откроется?
   - А  тогда  уже  поздно  будет.  Ты  уже  студент,  личность  взрослая  и
самостоятельная, они ничего с тобой сделать не смогут.
   - И что я, по-твоему, должен сказать отцу?
   - Ты...
   Генка наморщил лоб, о чем-то сосредоточенно  думая,  потом  просветлел  и
хитро подмигнул другу.
   - Скажи, что готовишься в университет  на  физический  факультет.  Или  в
институт инженеров транспорта. И еще скажи, что насчет  летного  училища  ты
пошутил, сморозил, не подумавши, и  приносишь  свои  извинения  за  дурацкий
розыгрыш. Экзамены там те же самые, все равно физику и математику сдавать. И
твой старик от тебя до конца десятого класса отстанет.
   - А потом?
   - А потом в один прекрасный день он придет домой с  работы  и  увидит  на
столе записку, дескать, дорогие мама и папа, не ждите меня сегодня, я  уехал
в город Качинск поступать в летное училище. Вот и все, старичок. Понял, нет?
   В Генкином изложении план выглядел простым и вполне  выполнимым.  Вечером
того же дня Игорь с покаянным видом извинился перед родителями за вчерашнее,
сказал, что это был всего-навсего розыгрыш и что на самом деле он собирается
стать инженером-транспортником и заниматься  конструированием  большегрузных
автомобилей, ему это всегда было интересно. Отец  одобрительно  кивал,  мама
радостно улыбалась, и до следующего лета в семье  Мащенко  наступили  мир  и
покой.
   Игорь отправился в военкомат и написал заявление с просьбой направить его
на учебу в Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков. Генка  и
Жека сделали то же самое. Ходить приходилось по отдельности,  потому  что  в
связи с переездом Игорь оказался прописанным в другом районе Москвы. Военком
разъяснил им, что придется пройти  две  военно-врачебные  комиссии,  сначала
районную, потом городскую. Комиссии они прошли благополучно, ни  у  кого  из
троих никаких заболеваний обнаружено не было.
   - Теперь ждите, - сказали в военкомате, - когда придет запрос,  приносите
к нам, вам выпишут проездные документы, купите  билеты  и  поедете  к  месту
назначения.
   Игорь больше всего боялся, что пришедший по  почте  запрос  попадется  на
глаза родителям, поэтому по несколько раз в  день  проверял  почтовый  ящик.
Наконец запрос прислали, в нем было сказано, что Мащенко  Игорю  Викторовичу
надлежит явиться в училище к  3  июля  1979  года  для  сдачи  вступительных
экзаменов. На той же неделе запросы получили Генка и Жека.
   - Надо получить проездные документы и сразу же покупать билеты на  поезд,
- озабоченно говорил Гена.
   - Да ты чего, рано еще, - махнул рукой Жека, - месяц впереди. Мы еще даже
экзамены не сдали.
   -  А  тебе  что,  билет  карман  тянет?  Это  же  лето,  балда,  и  южное
направление. Ты билеты потом хрен достанешь, - авторитетно заявлял Потоцкий.
   Они отстояли огромную многочасовую очередь на  Курском  вокзале  и  взяли
билеты на  пассажирский  поезд  (на  скорые  поезда  мест  уже  не  было)  в
плацкартный вагон, как и было указано в  выданных  в  военкоматах  проездных
документах.
   В плацкартном вагоне Игорь ехал впервые в жизни, раньше он  путешествовал
на поезде только в купе, если ехал с обоими родителями, или даже в  спальном
вагоне, когда ездил с мамой или с отцом в  Ленинград.  Дожив  до  семнадцати
лет, он даже не  представлял  себе,  что  бывает  и  так:  пятьдесят  четыре
человека, в прямом смысле слова сидящих и лежащих друг у друга  на  головах,
переодевающихся, едящих, пьющих водку и играющих в карты на глазах  у  всех,
потому что в плацкартном вагоне нет дверей. И  полки  какие-то  короткие,  у
него ноги не помещаются. "Бедняга Жека, - с сочувствием думал Игорь о  своем
долговязом друге, - ему, наверное, еще тяжелее."  Но  самым  неприятным  для
Игоря Мащенко была именно эта открытость всеобщему обозрению и невозможность
уединиться. С самого рождения он жил в отдельной квартире, и у  него  всегда
была своя комната, где можно  было  заниматься  своими  делами  и  оставлять
сначала игрушки, потом книги и тетрадки так, как ему удобно, и точно  знать,
что никто их не возьмет и не переложит в  другое  место,  не  спрячет  и  не
заберет. Конечно, был  и  опыт  совместной  с  десятком  мальчишек  жизни  в
пионерских лагерях, но это было давно, когда Игорь был еще  маленьким  и  не
так остро ощущал потребность в том, чтобы побыть одному,  иметь  собственный
ареал обитания, никем не нарушаемый. Чем старше он  становился,  тем  острее
проступало в нем странное чувство ненависти к каждому, кто прикасался к  его
личным вещам. Он морщился, как от зубной боли, когда сосед по парте брал его
ластик.
   Игорь поступил так, как советовал Генка - до  последнего  дня  ничего  не
говорил родителям и днем, когда отец и мама были  на  работе,  за  несколько
часов до отхода поезда умчался на вокзал, оставив дома большое  и  подробное
письмо, в котором изложил веские, как ему казалось, аргументы,  объясняющие,
почему и куда он  уезжает,  что  он  твердо  решил  стать  летчиком,  что  в
большегрузных автомобилях он разочаровался, просил родителей не беспокоиться
и обещал, что с ним все будет в порядке. Однако теперь, на середине пути  он
вдруг решил, что надо бы дать телеграмму. Пусть мама с папой знают, что пока
с ним ничего плохого не случилось и он находится в дороге.
   Поезд начал притормаживать возле большой станции,  и  Игорь  спрыгнул  со
своей боковой полки и направился к выходу из вагона. На нижней полке под ним
спал Женя  Замятин,  а  на  следующей  боковой  полке,  расположенной  вдоль
прохода, сидел, уткнувшись в книгу, Генка Потоцкий. "Путешествие дилетантов"
Булата Окуджавы - самое модное чтение семьдесят девятого года.
   - Ты куда? - поднял голову Генка, когда Игорь протискивался мимо него.
   - Хочу выйти, телеграмму дать. Все-таки они беспокоятся.
   - Не суетись, - поморщился Генка. - Записку ты им оставил,  так  что  все
тип-топ.
   - Тебе хорошо говорить, твои предки тебя и так отпустили.
   - Ладно, тогда пивка принеси, на вокзале дешевле, чем в вагоне-ресторане.
   Поезд стоял  двадцать  минут,  и  Игорю  хватило  времени  не  только  на
телеграмму и на покупку шести бутылок "Жигулевского",  но  и  на  то,  чтобы
немного прогуляться по платформе и подышать воздухом. В вагоне было душно  и
жарко, и невозможность принять душ и надеть чистую белую  футболку  угнетала
его. Не в том дело, что переодеться не во что, в рюкзаке у Игоря  лежат  еще
две белые футболки, но в вагоне такая грязь, словно здесь не  делали  уборку
лет двадцать, сажа залетает из  всех  щелей,  оседает  на  коже,  волосах  и
одежде, и если переодеваться, то к концу поездки  у  него  не  останется  ни
одной чистой вещи, в которой можно явиться в приемную комиссию.
   Вернувшись в вагон, Игорь  с  особой  остротой  ощутил  все  многообразие
раздражающих его неприятных запахов, заполнивших вагон: пот, лук с чесноком,
перегар, мокрые пропитанные мочой пеленки, которые негде постирать и  некуда
спрятать - в их вагоне ехали две семьи  с  грудными  младенцами.  Подошел  к
Генке, поставил на столик пиво и уселся напротив.
   - Скоро дочитаешь? - спросил Игорь, кивком головы указывая на книгу.
   - Уже немножко осталось, часа на два.
   - Я следующий.
   - И единственный, - усмехнулся Генка. - Жека все равно читать  не  будет.
Ты  же  знаешь,  какой  он  упертый,  месяцами  ничего  не   делает,   потом
наваливается  со  всей  мощью  своего  буйного  интеллекта  и   наверстывает
упущенное. Как проснется - снова начнет физику учить.
   - Удивительно, как он может спать в такой обстановке, да еще днем,  когда
все разговаривают и ходят туда-сюда. Я,  например,  даже  ночью  заснуть  не
могу.
   - Ну, сравнил, - Генка захлопнул  книгу,  предварительно  засунув  в  нее
закладку,  и  сладко  потянулся.  Потом  ловко  открыл  бутылку  при  помощи
специальной скобки, прикрепленной под столиком, и сделал  несколько  больших
глотков прямо из горлышка. - Жека у нас из многодетной семьи, ты  же  был  у
него дома, видел, в каких условиях он вырос. Так что ему не привыкать.
   - А ты? - спросил Игорь, внимательно глядя  на  друга.  -  Ты  же  не  из
многодетной семьи, и жилье у вас всегда было хорошее.
   - А что я? - беспечно пожал плечами Генка и залпом допил бутылку.
   - Ох, хорошо пошло! Я, Игореха, умею ко всему относиться легко  и  ни  на
что не обращать внимания. И потом, у меня есть цель, и для ее  достижения  я
готов на жертвы.
   - На любые? - недоверчиво уточнил Игорь.
   - Почти. Вот ты видишь мои джинсы?
   Он выразительно потер ладонью штанину фирменных джинсов "Ливайс", ухватил
большим и указательным пальцами край материи и подергал.
   - Ну, вижу. И что дальше?
   - Знаешь, где я их взял?
   - Знаю, конечно, мы же вместе были, когда ты их покупал. У фарцовщиков на
Беговой, возле комиссионки.
   - И сколько я за них заплатил, помнишь, нет?
   - Кажется, сто шестьдесят рублей. Я еще тогда удивлялся,  откуда  у  тебя
такие деньги.
   - Сто шестьдесят пять, - поправил его Гена.  -  Я  их  целый  год  копил.
Предки на обед и на всякую мелочь три  рубля  в  неделю  выдавали,  а  я  их
складывал. В школе не обедал, в кино с вами не ходил. Заметил, нет?
   А ведь и в самом деле, за весь десятый класс Генка Потоцкий  ни  разу  не
ходил с Игорем и Жекой в кино, придумывая различные отговорки:  то  родители
просили куда-то съездить и что-то сделать, то свидание с девушкой назначено,
то настроения нет. И не заглядывал в школьный буфет.
   - Но этого на джинсы явно не хватило бы, - заметил Игорь, в душе упрекнув
себя за невнимательность.
   - Само собой, - кивнул Генка.  -  На  этой  экономии  я  только  стольник
сцыганил.
   - А остальное откуда?
   - От верблюда. У предков вместо подарков наличными брал. Что тебе, сынок,
но Новый год подарить? Двадцать рублей. А на день рождения? Двадцать рублей.
А на окончание школы? Двадцать пять, я теперь взрослый, у  меня  потребности
возрастают.
   - И давали? - изумился Игорь.
   - Куда они денутся. Им проще деньгами дать, чтобы я сам ими распорядился,
чем бегать, высунув язык, и доставать то,  что  я  попрошу.  Вот  у  меня  и
набралось ровно сто шестьдесят пять рублей  ноль-ноль  копеек.  Я  вообще-то
"Рэнглеры" хотел, но за них просили сто восемьдесят.
   - Не понимаю я тебя. Зачем все эти трудности? Сказал  бы  своим  предкам,
что хочешь на день рождения джинсы, они бы тебе сами на блюдечке принесли.
   - О! - Генка назидательным жестом поднял палец. - Вот тут мы  подходим  к
самому главному. Я не хочу, чтобы мои предки доставали мне джинсы, пользуясь
своими связями и всякими закрытыми магазинами типа  "Березки".  Я  не  хочу,
чтобы они говорили: "Ты еще никто, ты даже джинсы сам себе купить не можешь.
Все, что у тебя есть, ты имеешь благодаря тому, что твой папа  -  Потоцкий."
Знаешь, сколько раз за свою жизнь я это слышал? Поэтому я твердо решил,  что
стану космонавтом. В крайнем случае - знаменитым летчиком-испытателем. Чтобы
про меня никто не мог сказать, что я - сын того самого  Потоцкого.  Я  хочу,
чтобы про моего отца говорили, что он - отец того самого Геннадия Потоцкого.
Понял, нет?
   Игорь помолчал, собираясь с мыслями. В нем  вдруг  проснулась  неизвестно
откуда взявшаяся обида, хотя он не мог понять, откуда  она  свалилась.  Ведь
ничего обидного или плохого Генка  ему  не  сказал.  Чтобы  скрыть  неловкую
паузу, он тоже открыл пиво и стал медленно цедить теплую невкусную жидкость.
Пиво он не любил, но скажи он об этом Генке - тот не понял бы его.
   - Странно, что ты только сейчас об этом сказал, - наконец произнес Игорь,
осознав, что обидела его скрытность товарища.  -  Мы  с  тобой  столько  лет
дружим, а ты никогда не говорил  мне  об  этом.  Даже  не  объяснил,  откуда
деньги, когда мы вместе джинсы тебе покупали.
   - А мне с детства внушили, что  трепаться  надо  поменьше,  -  усмехнулся
Генка. - Стиль жизни дипкорпуса - держать язык за  зубами  и  при  этом  все
время что-нибудь говорить. Давай буди Жеку, хавать пора.
   С вокзала в Харькове им нужно было добраться до поселка Восточный и найти
аэродром, который назывался "Рогань". Именно там находилось  Высшее  военное
авиационное училище летчиков. В  приемной  комиссии  их  зарегистрировали  и
отправили устраиваться. Оказалось, что жить им предстоит в палатках прямо на
летном поле. Земляной пол, три двухъярусные койки. И,  разумеется,  никакого
намека на ванну или душ, умываться нужно будет на улице в общем умывальнике.
   - Здесь только абитуриенты живут? - на всякий случай спросил  Игорь,  все
еще надеясь на то,  что  курсантам  обеспечивают  более  приемлемые  условия
существования.
   Почему-то Игорь в мыслях представлял себе трехместные комнаты с ванной  и
туалетом, где они будут дружно и весело жить с Генкой и Жекой. Однажды он по
просьбе отца ездил в общежитие Московского университета на Ленинских  горах,
отвозил какому-то  аспиранту  отзыв  на  диссертацию.  Там  была  нормальная
комната, совсем как в гостинице.
   - Нет, здесь живут курсанты, - невозмутимо ответил дневальный  -  коротко
стриженый паренек в ладно сидящей форме и  с  красной  повязкой  на  рукаве,
который встретил их у входа в учебнолетный отдел и проводил  до  места.  То,
что он ничуть не удивился, услышав вопрос, навело Игоря на мысль, что вопрос
этот ему задают уже не в первый раз.
   Настроение резко упало, но Игорь изо всех старался, чтобы друзья этого не
заметили. Генка балагурил и шутил, раскладывая  свои  пожитки  в  деревянной
обшарпанной тумбочке, а Жека тут же нашел  среди  трех  прибывших  раньше  и
поселившихся в этой же палатке  абитуриентов  желающих  сразиться  с  ним  в
"очко", извлек из рюкзака колоду карт и занялся зарабатыванием денег.
   В первую ночь, проведенную в палатке, Игорь глаз не сомкнул.  Он  никогда
не ходил в турпоходы и никогда не спал  нигде,  кроме  помещений.  Как  это,
оказывается, страшно: спать на открытом пространстве аэродрома,  где  гуляет
ветер, рвет брезентовые полы и заставляет ходуном ходить стены  палатки.  Не
просто страшно - жутко! Он чувствовал себя незащищенным и  уязвимым,  и  все
вокруг выглядело таким шатким и ненадежным, просто опереться не на  что.  Ты
весь на виду, тебя со всех сторон окружают сотни глаз, враждебное незнакомое
пространство и пронизывающий неуемный ветер. И некуда спрятаться... С каждой
минутой паника охватывала Игоря все сильнее, и к утру он уже  был  на  грани
истерики.  Только  веселый  голос  неунывающего  Генки  и  полусонная  возня
поднявшихся по сигналу побудки других соседей по палатке немного привели его
в чувство.
   Оказалось, что прежде, чем их допустят к вступительным  экзаменам,  нужно
будет пройти еще одну медкомиссию и  тестирование  на  профпригодность.  Что
такое медкомиссия, все уже знали, каждый абитуриент проходил ее по два  раза
по месту жительства, а вот про тесты рассказывали всякие  чудеса.  Когда  же
тестирование началось, абитуриентов разбили на  группы,  и  по  вечерам  шел
активный обмен впечатлениями и опытом.
   В группе, куда попали Игорь и Женя, первым тестом было зачеркивание букв.
Всех усадили за столы, раздали листы с  отпечатанным  текстом,  карандаши  и
наушники.
   - В этом тексте вы должны зачеркнуть все  буквы  "а"  и  подчеркнуть  все
буквы "о". Запомнили? "А" зачеркнуть, "о" подчеркнуть.  А  теперь  надевайте
наушники и работайте.
   Игорь надел  наушники,  и  в  ушах  зажужжал  чей-то  голос,  беспрерывно
бормочущий:  "А"  подчеркнуть,   "о"   зачеркнуть,   "а"   зачеркнуть,   "о"
подчеркнуть,  "а"  подчеркнуть..."  Сосредоточиться   было   трудно,   через
некоторое время начала болеть голова, но Игорь старался изо всех сил.
   В Генкиной группе в этот день был совсем другой тест, нужно было  сидя  в
кабине, имитирующей  кабину  пилота,  двигать  красную  рукоятку  строго  по
синусоиде. Если будешь двигать неправильно,  отклоняясь  от  заданной  линии
больше чем на 20 градусов, тебя легонько бьет током.
   Игоря тесты забавляли, ему было интересно, но во всем остальном жизнь  на
аэродроме Рогань его совсем не устраивала. В  6  утра  подъем,  физ-зарядка,
завтрак,  уборка  территории,  потом  строем  -  в  учебнолетный  отдел  для
подготовки  к  экзаменам  и  консультаций.  И  выход  за  территорию   части
категорически запрещен. С каждым днем Игорь все отчетливее представлял  себе
смысл отцовских слов, когда тот кричал на него: "Казармы захотелось?!" И все
яснее понимал, что казармы он совсем  не  хочет.  Ему  приходилось  вставать
раньше всех, чтобы успеть умыться и побриться до того  момента,  когда  туда
набьется толпа и будет не протолкнуться к умывальнику. Он не  мог  есть  то,
что давали в столовой, тосковал по маминой домашней стряпне, но когда решил,
что лучше купит в солдатском буфете сыр,  колбасу,  масло,  хлеб  и  хорошие
рыбные консервы, то был несказанно удивлен тем, что в нем  ничего  этого  не
оказалось, кроме хлеба, сгущенки, лимонада и  булочек.  Его  не  переставало
удивлять, как легко и быстро приспособились к такой  жизни  его  друзья.  Ну
ладно Жека, с ним все понятно, он и в Москве  жил  не  лучше,  в  тесноте  и
нищете, но Генка-то, Генка как может  с  веселой  усмешкой  уминать  клейкую
овсянку, или перловку, политую чудовищным на вкус красно-бурым  соусом,  или
отвратительный полуостывший суп, в котором не плавает  почти  ничего,  кроме
каких-то невразумительных кусочков сала. Генка, который жил и за границей, и
в  Москве  в  просторных   квартирах,   ел   дома   продукты   из   закрытых
распределителей и делал только то, что ему нравится, мгновенно адаптировался
к  жизни  в  казарме  и,  казалось,  не  испытывал  от  этого  ни  малейшего
дискомфорта!
   На третий день пребывания в училище  у  Игоря  пропали  деньги  -  десять
рублей. А он так на них рассчитывал! Банка сгущенки  -  55  копеек,  бутылка
лимонада - 12 (если без тары) и булочка - 7 копеек, да на эти десять  рублей
он мог бы до конца экзаменов через день  подкармливаться  в  буфете.  А  что
теперь? Он посетовал на пропажу, когда ребята строем шли на очередной  тест,
и оказалось, что пропажи были буквально у каждого второго, у  кого  мыло,  у
кого - привезенные из дома продукты, в основном шоколад, у кого -  сигареты,
у кого  одежда,  у  многих,  как  и  у  Игоря,  деньги.  Среди  абитуриентов
процветало воровство. "А ведь многие  из  этих  воров  выдержат  экзамены  и
поступят в училище, - думал он. - И что же мне,  вместе  с  ворами  учиться?
Жить с ними в  одной  палатке,  сидеть  за  одной  партой?  Мерзость,  какая
мерзость!"
   После полного цикла тестирования ряды абитуриентов заметно поредели, если
в самом начале конкурс был  5  человек  на  место,  то  к  первому  экзамену
претендентов на каждое место осталось только двое. Первый устный  экзамен  -
физику - все трое сдали на "четыре".  К  вечеру  провалившиеся  на  экзамене
собрали вещи и отбыли домой, теперь в их палатке  оставались  только  они  -
Игорь, Гена и Женя.
   Второй экзамен - устную математику - все трое сдали на "отлично".
   - Ну все, старички, остался последний рывок, -  с  воодушевлением  сказал
Генка после объявления отметок. - Если напишем математику - то все,  считай,
проскочили. Так, нет?
   - А изложение? - с опаской спросил Женя, у которого в школе  были  вечные
нелады со знаками препинания, что не  переставало  удивлять  его  товарищей.
Такой способный к точным наукам - и такой тупой в освоении синтаксиса!
   - Да брось, не паникуй. Я тут со знающими  ребятами  поговорил,  они  мне
рассказали, что весь отсев происходит на тестах и на физике  с  математикой.
После второй математики количество абитуриентов равно количеству  курсантов,
больше никого отсеивать уже нельзя. Изложение -  пустая  формальность,  даже
если ты миллион ошибок сделаешь, тебе "двойку"  все  равно  не  поставят,  -
успокоил друга Потоцкий.
   - Ты точно знаешь? - в голосе Жеки ясно слышалось сомнение.
   -