. - Я  знаю,  что  она  хотела  бы
лежать рядом с моим отцом, но будет лучше, если она  останется  здесь.  Рано
или поздно это случится со всеми нами, и здесь мы будем вместе. У моих детей
будут свои дети, потом внуки, наши могилы будут ухоженными.  А  в  Москве  -
сама понимаешь...
   "Это я виновата, - думала Наташа, глядя  на  телефонную  трубку,  которую
только что положила после разговора с Мариком. - Это я уговорила ее поехать.
Не надо было, не надо было, ведь Бэллочка не хотела  этой  поездки,  она  ее
боялась, как чувствовала... Сколько раз мне рассказывали истории о том,  как
старики не переносят перемену  обстановки,  как  начинают  болеть  и  быстро
угасают! А я поддалась всеобщему убеждению, что чужие примеры  -  про  чужих
людей, а с нами ничего подобного случиться не может. Почему не может? Почему
с другими это может случиться, а с нами - нет? Потому что мы - особенные, мы
не такие, как все? Кто дал нам право так думать и на  это  надеяться?  Я  не
должна была ее уговаривать. Это я во всем виновата."
   Ей было трудно свыкнуться с мыслью о том, что Бэллочки больше нет. Ну как
же так? Она же всегда была рядом,  в  соседней  комнате,  она  занималась  с
Наташей  русским  языком  и  литературой,  когда  та  была  школьницей,  она
терпеливо выслушивала ее и  давала  советы,  она  помогала  растить  сначала
Иринку, потом Наташиных сыновей Сашу и Алешу. Она учила Наташу быть мудрой и
терпимой. Она дала деньги Вадиму, чтобы тому было где жить после развода.  И
не потому, что любила Наташиного мужа и стремилась облегчить  его  жизнь,  а
единственно потому, что любила Наташу и хотела, чтобы та  имела  возможность
развестись,  когда  поняла  бессмысленность  и  тягостность  своего   брака.
Бэллочка называла ее "золотая  моя".  И  отныне  Наташа  больше  никогда  не
услышит этих двух слов.
   Надо позвонить Ире, сказать о  Бэллочке.  Наташа  сняла  трубку,  набрала
номер, но услышав Иринкин голос, вдруг почувствовала, что не может. Не может
сказать, что Бэллочка умерла. Ее охватило странное ощущение, что как  только
она произнесет эти слова вслух, Бэллочка и в самом деле умрет.  А  пока  она
этого не сказала, старая соседка жива. По крайней мере в сознании Иринки.
   - Натулечка! - звенел в трубке знакомый голосок. - А я как раз собиралась
тебе звонить.
   - Зачем? - тупо спросила Наташа, борясь с собой. Сказать или не говорить?
Да или нет?
   - Я тут по интернету лазила, смотрела, кто что пишет о твоих  съемках.  И
нашла замечательную вещицу! Представляешь,  в  одной  газете  написано,  что
знаменитая  Воронова  снимает  новый  сериал,  который,  по  предварительным
оценкам, может стать таким же рейтинговым, как "Соседи", хотя сегодня трудно
себе представить, что можно снять что-то  более  интересное  и  эмоционально
насыщенное. Натуля, они признали-таки, что "Соседи" - хорошее кино!
   - Да, - равнодушно ответила Наташа, - спасибо. Приятно слышать.
   - А ты чего звонишь? Случилось что-нибудь?
   - Да нет, что должно было случиться? - смалодушничала она. Не  может  она
сказать этого вслух. Пока не может.
   - Мы же с тобой сегодня  виделись  на  съемках,  -  настороженно  сказала
Иринка.
   - Ну да. Я только  хотела  тебе  сказать,  чтобы  ты  завтра  обязательно
пришла. Завтра мы снимаем сцену на вокзале, я хочу, чтобы ты посмотрела, как
будет работать Снеткова.
   - Я знаю, у меня же график есть. Мы с тобой сегодня говорили об этом,  ты
разве забыла?
   - Забыла, извини. Закрутилась. Ладно, Ириша, до завтра.
   Поздно вечером Наташа рыдала на плече у вернувшегося  после  затянувшихся
переговоров Андрея. Алешка нахмурился, услышав, что бабы Бэллы больше нет, и
ушел к себе. Судя по тому,  что,  против  обыкновения,  из  его  комнаты  не
раздались звуки включенного телевизора,  он  переживал  потерю  в  тишине  и
одиночестве. Только примерно через час он вышел, чтобы сделать себе чай,  и,
увидев на кухне Наташу с сигаретой в руках, спросил:
   - Сашка знает?
   - Пока нет. До одиннадцати его не было дома, а позже я звонить не  стала,
чтобы Люсю не разбудить.
   Юноша молча кивнул, словно получил ответы на все животрепещущие  вопросы,
налил в кружку чай и снова скрылся в своей комнате.
   Прошло несколько дней, прежде чем  Наташа  нашла  в  себе  силы  войти  в
комнату Бэллы Львовны. Нужно  взять  записную  книжку,  которая  по-прежнему
лежала на столе, и обзвонить ее друзей с  горестной  вестью.  Открыв  пухлую
потрепанную книжечку, Наташа начала  методично  двигаться  по  алфавиту,  от
страницы к странице, от  буквы  к  букве,  с  печалью  отмечая,  что  многие
телефоны  зачеркнуты,  а  рядом  с  ненужными  теперь  цифрами  стоят  даты,
обозначающие дни поминовения. Вот и номер дяди Мони, которого Наташа  совсем
недавно поздравляла с днем рождения.
   - Боже мой, боже мой, - заохал Соломон  Израилевич,  -  бедная  Бэллочка!
Какое несчастье! Подумать только, она как будто чувствовала, что не вернется
оттуда.
   - Да, Бэлла Львовна не очень хотела ехать, - согласилась Наташа.
   - Я не о том. Она ведь завещание написала. Буквально за неделю до отъезда
оформила.
   - Завещание? - Наташа не поверила своим ушам. - Зачем? Она ничего мне  не
говорила. Вы точно знаете, Соломон Израилевич?  Может  быть,  Бэлла  Львовна
пошутила?
   - Да какие же шутки, Наташенька?  Бэллочка  приезжала  к  моей  внучке  в
контору, у меня внучка - нотариус. Я сам Бэллочку к ней  и  привел,  все  на
моих глазах было.
   - Бред какой-то, - растерянно проговорила Наташа. - Зачем ей  нужно  было
завещание? Она же не собиралась... Она так хорошо себя чувствовала, о плохом
никогда не говорила.
   - Не говорила - не значит, что не думала. Ты же знаешь нашу Бэллочку, она
все плохое при себе держала, чтобы окружающих не расстраивать.
   - А что она вам говорила, дядя Моня? Почему решила написать завещание?  И
главное - почему мне ничего не сказала?
   - Она для тебя отдельно от завещания оставила письмо. Наверное,  там  все
сказано. Приезжай, прочтешь сама.
   На следующий день сразу после съемок Наташа помчалась к старому адвокату.
Завещание! Да что там завещать-то? Можно подумать, у Бэллочки были несметные
богатства  и  куча  жадных  родственников,  которые  будут  с  пеной  у  рта
отстаивать свое право на долю в наследстве.  Неприватизированная  комната  в
коммунальной квартире в прежние времена отошла бы государству,  а  по  новым
правилам права на нее переходят  соседям,  в  коммуналки  в  последние  годы
никого не подселяют. Остаются книги, мебель, одежда и  наличные,  Вадим  как
раз недавно полностью выплатил свой долг.  Большая  часть  мебели  и  одежда
старые, их даже продать невозможно, только выбросить или  отдать  кому-то  в
виде благотворительной помощи. Правда, есть и хорошие антикварные вещи, если
их подреставрировать, то они еще могут представлять  значительную  ценность,
но кто будет этим заниматься? Книги и наличные  должны  достаться  Марику  -
единственному наследнику. Он должен сам решить, будет ли  продавать  богатую
библиотеку, отдаст кому-то или увезет с собой. С наличными  тоже  все  ясно,
они принадлежат ему и его семье. Так зачем же завещание?
   "Золотая моя, может быть, я поспешила со своими указаниями,  но  мне  так
будет  спокойнее,  -  начиналось  письмо.  Наташа  пальцем  вытерла   слезы,
мгновенно навернувшиеся при виде такого знакомого обращения. - Я очень люблю
своего сына, но при всем том хорошо знаю цену и ему, и тебе. Боюсь,  у  него
может не хватить душевного такта поступить так, как мне  бы  понравилось.  А
ты, со своей стороны, никогда не стала бы ему перечить и настаивать  на  чем
бы то ни было,  ведь  Марик  -  мой  законный  наследник.  Поэтому  я  сочла
необходимым составить завещание  и  нотариально  заверить  его  у  Машеньки,
Мониной внучки. Процедура оглашения завещания и открытия наследства довольно
длинная, и понадобится она только в том случае, если Марик поступит не  так,
как я хочу. А хочу я вот чего, золотая моя: продай все, что сможешь, и отдай
деньги Ирочке. Наличные тоже отдай,  я  их  оставила  на  хранение  Моне.  С
книгами поступай, как сочтешь нужным, но знай: мне было бы приятно, если  бы
всю библиотеку ты  забрала  себе.  Если  она  тебе  не  нужна,  отдай  в  ту
библиотеку, где я много лет работала. Все распоряжения на этот счет  есть  в
завещании. Само завещание тоже хранится у Мони, и  если  Марик  захочет  сам
распорядиться тем, что я имею,  придется  давать  делу  официальный  ход.  В
противном случае ничего такого не  понадобится,  ты  просто  сделай,  как  я
прошу. Не обижайся на мое решение, Андрей хорошо тебя обеспечивает, и  ты  в
этих деньгах не нуждаешься. А Ирочка - моя внучка, и я хочу подарить ей хоть
капельку независимости от мужа и его родителей. Целую тебя, золотая  моя,  и
обнимаю. Твоя Б.Л."
   По дороге домой от Соломона Израилевича Наташа в машине еще несколько раз
перечитала письмо. Его придется показать Андрею и Иринке, а это значит,  что
придется рассказывать о том, о чем они с  Бэллой  Львовной  молчали  столько
лет. Можно ли расценивать это письмо как разрешение открыть  Иринке  и  всем
окружающим правду о ее отце? Или письмо предназначается только одной Наташе,
поэтому Бэллочка по неосторожности открыто назвала  Иру  своей  внучкой?  Да
нет, Бэлла Львовна всегда была очень  предусмотрительной,  она  должна  была
понимать, не могла не понимать, что начни Наташа распоряжаться ее  вещами  и
деньгами, сразу возникнет вопрос: а почему именно так, а  не  иначе?  Наташа
должна будет сослаться на  волю  покойной,  в  подтверждение  чего  придется
показывать письмо. Значит, Бэллочка согласилась с тем, что Ире пора  узнать,
кто ее настоящий отец. Ну что ж, стало быть, так и надо сделать.
   Выйдя из такси возле своего дома,  Наташа  миновала  второй  этаж  и,  не
заходя  к  себе,  поднялась  в  старую  квартиру.  Вставила  ключ  в   замок
Бэллочкиной двери - ключ не проворачивался.  Она  подергала  за  ручку  и  с
удивлением  обнаружила  дверь  открытой,  а  племянницу  Катю  -   увлеченно
обследующей книжные полки.
   - Почему ты здесь? - строго спросила Наташа. - Как ты сюда вошла? У Бэллы
Львовны был только один ключ от комнаты, и он у меня.
   - Да ну, здесь замок хлипкий,  три  раза  дернула  -  он  и  открылся,  -
небрежно ответила Катя, листая толстый том стихотворений Батюшкова 1883 года
издания. - Клевая книжка, букинистическая ценность.
   Том в  темно-коричневом  переплете  лег  на  стол,  где  уже  возвышалась
солидная стопка редких  и  ценных  изданий,  в  том  числе  и  тех,  которым
насчитывалось больше ста лет.
   - И что же ты здесь делаешь? - с видимым спокойствием, с трудом сдерживая
ярость, произнесла Наташа. Милая Бэллочка, добрая и  деликатная,  сделала  в
своем письме только  один  акцент  -  на  Марика,  на  своего  сына.  Теперь
совершенно очевидно, что она имела в  виду  не  только  его,  но  и  Люсю  с
Катериной. Живя с ними бок о бок,  мудрая  женщина  изучила  их  характер  и
прозорливо предвидела их желание постервятничать на добрососедской основе.
   - Книги смотрю, а что? Нельзя?
   - Ты без разрешения вошла в чужую  комнату,  к  тому  же  запертую.  Тебя
никогда не учили, что это неприлично?
   - Так она же ничья, - девушка удивленно пожала плечами, -  Бэлла  Львовна
умерла.
   - То, что Бэлла Львовна умерла, вовсе не означает,  что  все  это  отныне
принадлежит тебе.
   - А кому же? - Катя зло прищурилась. - Тебе, что ли?  Это  по  какому  же
праву, интересно знать? Ты ей была такой же соседкой, как мы с мамой. Если у
тебя есть какие-то права на Бэллины вещи, то точно такие же права есть  и  у
нас.
   - Нет у тебя никаких прав! - заорала Наташа, неожиданно  для  себя  теряя
контроль и срываясь на истерику. - Убирайся отсюда  и  не  смей  переступать
порог этой комнаты! И книги поставь на место!
   На крик явилась Люся с выражением надменного недоумения на высохшем узком
лице.
   - Что происходит? - ледяным тоном спросила она.  -  По  какому  праву  ты
кричишь на мою дочь?
   Наташу обдало холодом, и это помогло ей взять себя в руки.
   - Я пытаюсь объяснить твоей дочери, что нельзя брать чужое без разрешения
хозяина, - ответила она уже  более  спокойно.  -  Мне  казалось,  что  такие
простые истины детям объясняют не посторонние  люди,  а  родители,  и  не  в
двадцать лет, а намного раньше. Очевидно, ты Катю  воспитывала  по  какой-то
другой методике, и она с этими истинами не знакома. Будь любезна,  растолкуй
ей это здесь и сейчас.
   - У этих вещей больше нет хозяина, - невозмутимо возразила Люся.
   - Ты ошибаешься.
   - Уж не Марика ли ты имеешь в  виду?  -  презрительно  протянула  старшая
сестра. - Думаешь, он примчится из своей  сладкой  Америки  в  нашу  вонючую
страну за этими книгами? Кроме книг, здесь и взять-то нечего, не  старье  же
это забирать. Так твой драгоценный Марик, по которому ты столько  лет  сохла
на потеху всей квартире, не имеет права даже  на  битую  чашку,  потому  что
оставил мать на твое попечение. Если он посмеет сюда явиться, я его даже  на
порог не пущу, имей это в виду.
   - В любом случае твоя дочь не должна была взламывать дверь и отбирать для
себя книги, - ответила Наташа  уже  совсем  спокойно,  хотя  выпад  сестрицы
насчет ее влюбленности в Марика прозвучал грубо и  оскорбительно.  -  Ты  не
можешь принимать никаких решений и высказывать какие бы то ни было суждения.
Есть воля Бэллы Львовны, и есть ее просьба ко мне эту волю исполнить. Чем  я
и собираюсь заняться.
   - Ты хочешь сказать, что Бэлла оставила завещание? И что в нем?
   - Не сверкай глазами, Люся, тебе ничего не отписано, - мстительно сказала
Наташа. - Книги достаются мне, а все остальное - Ире.
   - Ире?!
   Впервые за долгое время на Люсином лице проступило некое подобие  эмоций,
отличных от презрения и раздражения.
   - С какой стати?! У нее и без того все есть, выскочила замуж за мужика  с
богатыми родителями,  как  сыр  в  масле  катается,  на  собственной  машине
разъезжает, чего ей еще? Зачем ей эти старые вещи, эта рухлядь?  Твоя  Бэлла
на старости лет совсем из ума выжила!
   - Если это рухлядь, то почему ты так возмущаешься? Тебе она тем более  не
нужна.
   - Это для Ирки рухлядь, она и так в достатке  живет.  А  мне  эта  мебель
пригодилась бы.
   - Ну  конечно,  пригодилась  бы,  -  согласилась  Наташа.  -  Кому  ж  не
пригодится антикварный столик из палисандрового  дерева  с  инкрустацией.  И
бюро середины девятнадцатого века тоже очень  неплохое,  за  ним,  наверное,
тогдашние красавицы любовные письма писали своим  кавалерам.  Ты  надеешься,
что твой бессмертный  роман  станет  лучше,  если  ты  будешь  дописывать  и
переписывать его за этим бюро? И заодно обставишь комнату книгами, изданными
в прошлом веке. Будет настоящая обитель классика  русской  литературы.  Все,
Людмила, обсуждение закончено. Бэлла Львовна ясно и недвусмысленно высказала
свои распоряжения, и я буду их неукоснительно исполнять.
   Если бы Люся была раза в три крупнее и раз в десять сильнее, вряд ли  она
смогла бы захлопнуть дверь громче. Со стен даже штукатурка посыпалась.  Стоя
у порога, Наташа с сожалением обвела  глазами  комнату  Бэлла  Львовны.  Эта
комната больше никогда не будет  синей.  Отныне  здесь  не  будет  надежного
приюта, где можно спрятаться от невзгод, ссор и конфликтов, где решаются все
проблемы, даже те, которые кажутся  неразрешимыми,  где  каждая  вещь  дышит
покоем, мудростью и уютом. Ничего больше не будет...
   Часа через два вернулся домой Андрей. Наташа молча протянула  ему  письмо
Бэллы Львовны.
   - Вот, значит, как, - задумчиво сказал он, прочитав  письмо  и  возвращая
его Наташе. - Стало быть, у тебя от меня целых  две  тайны,  а  я-то  наивно
полагал,  что  только  одна,  касающаяся  1984  года,  когда  мы   с   тобой
познакомились. Или, может быть, их еще больше?
   - Андрюша, пойми, я не могла тебе рассказывать  об  этом.  Бэлла  Львовна
взяла с меня слово, что я буду молчать. А теперь она сама открыто написала о
том, что Ира - ее внучка.
   Она подробно, как привыкла  с  детства,  обстоятельно  и  последовательно
рассказала ему о Марике и Ниночке, о своей последней встрече с  сыном  Бэллы
Львовны перед его отъездом в Израиль,  о  его  просьбе  не  бросать  Иринку,
остающуюся на руках троих сильно  пьющих  людей,  которые  не  смогут  и  не
захотят дать девочке ни нужного образования, ни нормального воспитания.
   - Выходит, Ира тоже не знает, что она - дочь Марка?
   - Конечно, нет. Теперь придется сказать. Я ей  уже  позвонила,  попросила
приехать. Она явится с минуты на минуту.
   - Ты сама ей скажешь? Или хочешь,  я  поговорю  с  Иринкой?  -  предложил
Ганелин.
   - Да нет, Андрюша, не нужно, ты только будь рядом,  ладно?  Мне  с  тобой
спокойнее.
   Это было правдой. В присутствии Андрея  ей  всегда  было  спокойнее,  она
чувствовала себя более уверенно, твердо зная, что рядом  находится  человек,
готовый в любую секунду и в любой ситуации кинуться ей  на  помощь.  И  даже
если она к этой помощи не прибегала, все равно осознание того, что поддержка
будет в нужный момент обязательно оказана,  придавало  Наташе  сил  в  самые
сложные моменты.
   К приходу Иринки у Наташи была готова целая речь, выверенная чуть  ли  не
по буквам и со всей возможной деликатностью объясняющая ситуацию. Однако все
получилось не совсем так, как Наташа планировала.  Едва  она  взяла  в  руки
письмо  Бэллы  Львовны,  чтобы  начать  понемножку,  по   отдельным   фразам
зачитывать Ире, снабжая прочитанное своими комментариями,  дабы  подготовить
молодую женщину к неожиданной новости, как Ира выхватила письмо из ее рук со
словами:
   - Дай я сама прочту.
   Наташа и глазом не успела моргнуть, как Ирина уже уселась на мягкий диван
в гостиной и впилась глазами в листок, исписанный знакомым почерком.  Быстро
прочла, ни один мускул на лице не дрогнул. Может, она пока  и  не  блестящая
актриса,  но  кое-какие  профессиональные  навыки  у  девочки,   безусловно,
имеются.
   - Я так и знала, - спокойно  заявила  она,  кладя  письмо  на  журнальный
столик.
   - И давно ты знала? - с подозрением спросила Наташа.
   - Нет, не точно, конечно, но чуяла,  что  тут  что-то  не  так.  Бэллочка
никогда не показывала мне фотографий этого козла. Сколько раз я ее  семейные
альбомы просматривала, а там фотки чьи угодно,  только  не  его.  Я  сначала
думала, что она на сына сердится за то, что он  уехал,  а  ее  бросил  одну,
поэтому  все  его  карточки  повынимала  из  альбомов,  чтобы  на  глаза  не
попадались и душу не бередили. А уж когда он самолично сюда явился и  я  его
рожу увидела, вот тут у меня сомнения и закрались. Я тогда, помню,  смотрела
на себя в зеркало и думала: "Что-то  ты,  Ирина  Николаевна,  до  неприличия
похожа на соседкиного сынка Марка Аркадьевича. Ну просто одно лицо."  Но  ты
же помнишь, я тогда как раз замуж выходила,  мне  не  до  родословной  было,
мысли другим заняты. И потом, на фиг мне было  все  это  выяснять,  а  вдруг
окажется, что я наполовину еврейка, а Мащенкам это не понравится? Они-то все
чистокровные русские,  мне  было  бы  жаль,  если  бы  из-за  этого  свадьба
сорвалась. Потом, конечно, я поняла, что они нормальные люди, не антисемиты.
Но подумала, раз Наташка и Бэлла Львовна  столько  лет  ничего  не  говорят,
значит, мне показалось. Мало ли людей друг на друга похожи. А  вот  выходит,
что не показалось. Ну, козел! Ну и козел!
   - Погоди, - ошарашенный этой тирадой Андрей потряс головой, -  ты  о  ком
говоришь? Кто - козел?
   - Да кто же? Марк Аркадьевич уважаемый, папаня мой.
   - Ира, побойся бога, что ты говоришь? - возмутился он. - Он же твой отец.
Как ты можешь так отзываться о нем!
   - Ой, Андрей Константинович, ну я вас умоляю! Какой он мне отец?  Завалил
смазливую соседку под горячую руку, с похотью не справился, вот  и  все  его
отцовство. Что вы на меня так смотрите? Что я, неправду говорю? Да мне баб