к,  когда  я
родилась, все мои бабушки и дедушки или умерли,  или  на  войне  погибли,  я
никого не застала. Мне не довелось побыть внучкой. Люсе повезло больше,  она
знала одну из наших с ней бабушек.
   - Прости, - снова сказал Марик, - у меня такое чувство, что я  все  время
говорю невпопад. Обижаю тебя или просто говорю что-то не  то.  И  все  время
извиняюсь... Глупо как-то все получается.  Я  так  стремился  приехать,  так
рвался сюда, мне казалось, что это будет праздник, а получается так,  словно
я прилетел на другую планету, где все непонятное, чужое, и я никому здесь не
нужен, и меня понять тоже никто не хочет.
   Острая жалость сдавила ее сердце. Ну почему она так с ним  разговаривает?
Разве он, Марик, виноват в том, что ей  в  жизни  не  всегда  было  легко  и
весело? Нет, это ее жизнь, ее выбор. Да и кто сказал, что  он  сам  порхает,
как беззаботный мотылек? Конечно, сейчас он  благополучный  и  состоятельный
американец, живет в собственном доме и имеет собственный  бизнес,  но  разве
мало тягот и унижений пришлось на  его  долю?  Он  подробно  описывал  их  в
письмах к матери, и Наташа все эти письма читала и перечитывала по нескольку
раз. Каждый из нас делает свой выбор и проживает  свою  жизнь.  Просто  надо
уметь признавать свои ошибки, а не перекладывать ответственность на других.
   - Давай зайдем, погреемся, - с улыбкой предложила она и взяла  Марика  за
руку.
   Он молча кивнул. Они вошли в чайный магазин и сразу  окунулись  в  теплый
пряный аромат свежемолотого кофе. Здесь обычно продавались неплохие конфеты,
а цены были ниже, чем в коммерческих палатках, поэтому магазин не  пустовал.
Наташа и Марик встали у  окна,  по-прежнему  держась  за  руки.  Марик  снял
забрызганные дождевыми каплями очки и сунул в карман.  Она  смотрела  в  его
глаза, такие же выпуклые и блестящие, как и двадцать лет назад,  окаймленные
длинными густыми ресницами, держала его руку в своей руке и  вдруг  ощутила,
как время исчезло. Не было этих долгих лет разлуки, не было его женитьбы  на
Татьяне, и его отъезда, ничего больше не было, а был тот Марик, которого она
любила. И она уже была не той Натальей Вороновой, родившей троих  детей,  но
растившей только двоих, измученной в борьбе за Иринку,  истерзанной  страхом
разоблачения, а прежней юной и влюбленной Наташей Казанцевой.
   - А как Люся? Ты ничего о ней не рассказываешь. Она счастлива?
   Наваждение исчезло. Как жаль...
   - Не думаю, что она счастлива, - сухо ответила Наташа. - Вышла замуж  без
любви, просто для того, чтобы считаться замужней дамой. Почти до сорока  лет
ждала прекрасного принца, а в результате оказалась  в  Набережных  Челнах  с
мужем-инвалидом и маленьким ребенком. Девять лет назад она  увезла  с  собой
маму, чтобы та помогала ей по хозяйству. Но об этом ты, вероятно, знаешь  из
писем  Бэллы  Львовны.  Если  тебе  интересны  подробности,  ты  можешь   ей
позвонить, у них есть телефон.
   - Где у вас принимают кредитные карты? У меня рублей нет, а я  хотел  бы,
чтобы мы с тобой пообедали вместе.
   Кредитные карты! Положительно, Марик решил, что едет в  Западную  Европу.
Наташа с трудом сдержала язвительную усмешку.
   - Самое приличное из того, что рядом, - "ПиццаХат" на Тверской,  недалеко
от памятника Пушкину, - ответила  она.  -  Все  остальное  -  рестораны  при
гостиницах.
   Ей отчаянно хотелось вернуться домой, она промокла и продрогла, и в то же
время хотела продлить эту прогулку  с  Мариком,  так  похожую  на  настоящее
свидание  влюбленных.  Она  упорно  цеплялась  за  свою  юношескую  мечту  и
надеялась, что настанет хотя  бы  один  момент,  похожий  на  ее  сладкие  и
тревожные давние  грезы.  Пусть  не  тогда,  пусть  только  сейчас,  но  она
переживет эту волшебную минуту иллюзии взаимной любви.
   На Тверскую тоже отправились пешком, Марик, казалось, не замечал непогоды
и с упоением рассказывал Наташе обо всех встречавшихся на их пути зданиях  и
о том, как он приходил сюда в юности, о  чем  думал  в  эти  минуты,  о  чем
мечтал. Ей было не интересно, но она делала вид, что внимательно слушает,  и
даже вопросы какие-то задавала, и  кивала,  и  улыбалась.  Про  себя  Наташа
решила больше не навязывать Марику  тем  для  разговора,  пусть  сам  задает
вопросы и сам рассказывает. В  конце  концов,  он  приехал  в  Москву,  имея
собственные цели, у него были  свои  представления  об  этой  поездке,  свои
желания, свои интересы, и какое право Наташа имеет  в  это  вмешиваться?  Он
хотел пройтись по улицам, с которыми у  него  связаны  счастливые  и  теплые
воспоминания, - пусть ходит. Он не хочет говорить о неприятном - и не  надо.
Он хотел окунуться в свою юность, и Наташа не станет навязывать ему проблемы
немолодого обремененного ответственностью человека. Не за проблемами он сюда
ехал, а за радостью.
   В ресторане они заняли столик на двоих и заказали пиццу и  красное  вино.
Наташа согрелась, и ситуация уже не казалась ей такой раздражающей.
   - Сколько дней ты пробудешь в Москве? - спросила  она,  отпивая  вино  из
бокала.
   - До десятого декабря.
   - Как жаль!  -  вырвалось  у  нее.  -  Одиннадцатого  у  Иринки  свадьба.
Порадовался бы за нее.
   Марик равнодушно пожал плечами.
   - Но я же все равно не смог бы там присутствовать, я ведь не родственник.
Я имею в виду - официально.
   - Ты не прав. Все знают, что девочка - сирота и у нее никого  нет,  кроме
соседей по квартире, которые фактически заменили ей родственников. Твоя мама
будет на торжестве, это уже решено. И ты мог  бы  пойти,  это  выглядело  бы
совершенно естественно.
   Наташа ожидала шквал вопросов: кто  жених,  из  какой  семьи,  где  будет
организовано свадебное торжество,  какое  платье  будет  на  невесте,  какие
предполагаются подарки, что ему самому  подарить  дочери.  Был  и  еще  один
вопрос, которого она боялась, но к которому была готова: а  почему  на  этой
свадьбе будет только Бэлла Львовна, но не  будет  Наташи  с  мужем?  Сказать
Марику правду о том, что она боится быть узнанной отцом жениха,  невозможно,
поэтому заранее была заготовлена версия о нежелании Иринки считаться протеже
известного режиссера Вороновой. Версия была, конечно, правдоподобной, ведь в
институте Ира твердо придерживалась  именно  этого.  Но  для  отсутствия  на
свадьбе выглядела, конечно,  слабовато,  ведь  на  торжестве  предполагалось
присутствие только родственников, и никаких институтских друзей и  подружек,
для которых появление Вороновой  могло  бы  иметь  хоть  какое-то  значение.
Однако никакого другого объяснения  у  Наташи  не  было,  и  она  полагалась
исключительно на уверенность в голосе  и  способность  заразить  собеседника
своей правотой.
   Но, вопреки ожиданиям,  никаких  вопросов  не  последовало.  Марик  начал
перечислять своих старых друзей,  с  которыми  поддерживал  переписку  после
отъезда и с которыми хотел бы повидаться, рассказывал о тех, кто, как  и  он
сам, уехал в Европу и Америку, о том, как сложилась  их  жизнь  и  чего  они
достигли, радовался их успехам  и  без  конца  повторял,  что  если  бы  они
остались в России, то вынуждены были бы  прозябать  в  нищете  и  унижениях.
Наташа сначала пыталась горячо возражать,  приводила  в  пример  семью  Инны
Левиной-Гольдман, ее отца и мужа, да и саму  Инку:  все  сделали  прекрасную
карьеру в бизнесе, процветают и на жизнь отнюдь не жалуются,  сейчас  строят
особняк за городом на месте старой дачи, ездят каждый на своей машине. Гриша
Гольдман - уважаемый врач, кандидат медицинских наук,  он  считается  лучшим
диагностом среди московских врачей-гинекологов, к нему на консультации ездят
даже из других городов и платят огромные  деньги.  Но  Марик  как  будто  не
слышал ее, твердя одно и то же: там лучше, там свободнее,  там  прекрасно  и
удивительно, и если бы он не уехал, его жизнь не состоялась бы.  В  какой-то
момент Наташа перестала  слышать  его,  оглушенная  внезапной  догадкой:  он
абсолютно безразличен к своей дочери, она ему не нужна и не интересна, и  он
вовсе не пытается оценить  результаты  Наташиных  трудов  по  взращиванию  и
воспитанию Иры. Он давным-давно и думать о ней забыл.  Тогда,  в  июне  1972
года, накануне отъезда в Израиль, он еще был здесь, в Москве,  в  их  старой
коммунальной квартире, и проблемы  одинокой  стареющей  матери  и  маленькой
дочери, растущей в неблагополучной семье, казались ему важными и серьезными.
Тогда он попросил Наташу не бросать их, заботиться о них,  и  она  дала  ему
слово. Однако как только самолет оторвался от взлетной полосы, вся эта жизнь
в Москве стала для него далекой и  нереальной,  она  стала  НЕ  ЕГО  жизнью,
потому что тогда, в 1972 году, не  было  возможности  вернуться  или  просто
приезжать, тогда уезжали и расставались навсегда. Он забыл  о  своей  дочери
через очень короткое время. Навалились новые  заботы,  устройство  на  новом
месте, поиски работы, безденежье, адаптация в чужой среде, изучение языка  -
сначала иврита, потом английского. Родились дети. И все реже всплывала в его
памяти маленькая девочка - плод случайной связи  с  красивой,  но  нелюбимой
разбитной соседкой. Одна минута слабости  -  и  родился  ребенок.  Еще  одна
минута высокого душевного порыва не оставить этого ребенка без заботы - и он
взял с Наташи слово не бросать  девочку  на  произвол  судьбы.  Две  минуты,
только две минуты... А скольких седых волос и бессонных ночей стоили  Наташе
эти минуты. Нет, она ни о чем не сожалеет, она  любила  Иринку  и  будет  ее
любить  как  свою  младшую  сестренку,  она  все  равно  растила  бы  ее   и
воспитывала, кормила и одевала ничуть не меньше и не хуже, чем если бы Марик
ни о чем ее не попросил. Но... В самые тяжелые минуты  Наташа  цеплялась  за
мысль о том, что делает это ради человека, которого любила и который на  нее
надеется. Он оставил дочь на  ее  попечении,  и  она  не  может  подвести  и
обмануть его доверие. И вот сейчас, сидя в уютном "ПиццаХате" и без аппетита
пережевывая жесткую пиццу, Наташа понимает, что ему все это было  совсем  не
нужно. Ему это безразлично. И если бы оказалось, что Ира сидит в тюрьме  или
лечится  от  алкоголизма,  что  она  превратилась  в  бродяжку  или  дешевую
вокзальную проститутку, у него в душе ничего не дрогнуло бы. Наверное, пожал
бы так же равнодушно плечами и промолчал, не задав ни единого вопроса.

   * * *

   За два дня до отъезда Марика Наташа вернулась домой около девяти  вечера,
и тут же Вадим обрушил на нее неожиданное сообщение.
   -  Сегодня  приходили  из  риэлторской  фирмы,  разговаривали  с   Бэллой
Львовной. Они предлагают нас расселить. Ты представляешь, Наташенька, у  нас
будет своя квартира, отдельная! И нам это не будет  стоить  ни  доллара,  ни
копейки! Пойдем скорее к Бэлле Львовне, она  нам  все  расскажет,  и  вместе
обсудим.
   Глаза у мужа возбужденно горели, и понятно было, почему. Вадим никогда  в
жизни не жил в коммуналках, не готовил на  общих  кухнях  и  не  пользовался
общими для нескольких семей ванными и унитазами. Он был от природы брезглив,
любил чистоту и аккуратность и приходил в бешенство,  увидев  на  ванне  или
раковине недостаточно тщательно смытые следы мыльной  пены.  Конечно,  норов
свой ему приходилось сдерживать, он - человек хорошо воспитанный, а Иринка и
в особенности Бэллочка с ее ухудшающимся зрением далеко не всегда  оставляли
сантехнику в  идеальном  состоянии.  Переехав  в  Москву,  он  вынужден  был
мириться с условиями совместного с чужими ему людьми проживания, но мечту об
отдельном жилье лелеял. И вот мечта уже почти сбылась!
   У Наташи было к проблеме принципиально иное отношение. Она прожила  здесь
всю жизнь, привыкла, ничего иного не видела. И Иринка, и Бэлла Львовна -  не
чужие ей, они давно стали членами ее семьи, Иринка  -  сестрой,  Бэллочка  -
бабушкой для ее сыновей, мальчики даже называют ее бабой Бэллой.  И  убирать
за всеми Наташе вовсе не в тягость, она и к этому с  детства  привыкла,  еще
девчонкой мыла полы и стирала вместо  беременной  Ниночки  и  ослабевшей  от
пьянства старой Полины. И вообще всем помогала. Для нее такая жизнь - норма.
И еще одно: как же Бэлла Львовна останется одна,  если  они  разъедутся?  То
есть однато она, конечно,  не  останется,  Наташа  будет  приезжать  к  ней,
привозить продукты, убирать квартиру, стирать, готовить. Но ведь  это  нужно
будет делать каждый день. А если Бэллочка, не  дай  бог,  заболеет  и  будет
нуждаться в постоянном уходе? Где взять время и силы? Сейчас Наташа  готовит
сразу на всех и времени на переезды из квартиру  в  квартиру  не  тратит,  а
потом как будет? Нет, нельзя ей разъезжаться с Бэллой Львовной.
   - Я нарисовала этим риэлторам полную картину, объяснила, что у  вас  двое
сыновей и вам нужна квартира из  трех  комнат,  не  меньше,  -  обстоятельно
излагала Бэлла  Львовна.  -  Они  сказали,  что  могут  предложить  нам  две
однокомнатные квартиры и одну трехкомнатную, а если вы  согласитесь  жить  в
отдаленном районе - то и четырехкомнатную.
   - Четыре комнаты! Ты слышишь, Наташка? Четыре! Вместо нынешних двух.
   Вадим с трудом справлялся с охватившим его возбуждением, ерзал на  диване
и радостно улыбался.
   - У каждого из мальчиков будет своя комната, они уже большие, еще два-три
года - и они не смогут жить вместе. У нас с  тобой  будет  спальня  и  общая
гостиная, никто никому не мешает! Блеск!
   - Погоди, Вадим, - Наташа жестом остановила его  и  снова  повернулась  к
соседке. - В каких районах они предлагают нам квартиры?
   - Сказали, что будут подбирать разные варианты и предлагать  нам.  А  эту
квартиру  они  приведут  в  человеческий  вид,  отремонтируют   и   продадут
состоятельным "новым русским". В нашем доме они уже три квартиры расселяют.
   - Хорошо, - вздохнула Наташа, - давайте посмотрим  в  глаза  реалиям.  Мы
имеем четырехкомнатную квартиру в историческом центре Москвы, в старом  доме
с  просторной  прихожей,  высокими  потолками  и  огромными  окнами,  внутри
Садового  кольца,  в  двух  минутах  ходьбы   от   метро.   Здесь   развитая
инфраструктура, огромное количество магазинов, ресторанов и кафе, театров  и
прочих  нужных  заведений.  Что  нам  могут  предложить  взамен?  Еще   одну
четырехкомнатную квартиру плюс две однокомнатные. Это означает, что квартиры
эти в любом случае будут маленькими и дешевыми  и  располагаться  в  районах
дальних новостроек, где нет ни метро,  ни  магазинов,  ни,  кстати  сказать,
телефонов. Нельзя за четыре комнаты получить равноценные шесть плюс еще  две
кухни и два санузла. Мы со своей четырехкомнатной можем оказаться где-нибудь
в Митино, чуть ли не за Кольцевой автодорогой, откуда  до  ближайшего  метро
нужно долго добираться автобусом, который еще и  ходит  нерегулярно.  А  вы,
Бэлла Львовна, будете жить на другом конце города, и тоже далеко  от  метро,
магазинов и поликлиники. Телефон  вам  поставят  лет  через  пять,  если  не
больше, и вы даже не сможете вызвать врача, когда заболеете. Как вы все  это
себе представляете?
   - Не сгущай краски, - заявил Вадим. - Ты забыла о том, что  Ире  квартира
больше не нужна, она выходит замуж и  переезжает  к  мужу.  Риэлторы  должны
будут подыскать нам не три разные квартиры, а только две, стало  быть,  одна
из них может  оказаться  и  подороже  за  счет  приближения  к  транспортным
магистралям. И потом, можно поставить им условие, чтобы они поселили  нас  с
Бэллой Львовной в одном доме. Или хотя бы  на  одной  улице.  Правда,  Бэлла
Львовна?
   - Нет, - старая соседка отрицательно покачала  головой,  -  мы  не  можем
лишать Иру жилплощади. Мало ли как сложится ее семейная жизнь? Ей даже  уйти
будет некуда. И потом, нам никто не позволит продавать квартиру,  если  один
из прописанных в ней жильцов не имеет новой площади, куда  может  переехать.
За этим следят очень строго. Новых квартир должно быть три, иначе нельзя.
   - Ну хорошо, - Вадим легко уступил одну из позиций, - но все равно  можно
потребовать, чтобы две квартиры из трех были в одном доме. Я считаю, что это
будет прекрасным решением проблемы.
   - Вадик, милый, ты неисправимый оптимист, - Наташа присела рядом с мужем,
ласково положила руку на его плечо, - как ты себе представляешь  нашу  жизнь
на окраине и без телефона? Сейчас, когда мы находимся в двух шагах от метро,
я ухожу из дома в половине девятого и возвращаюсь не раньше  десяти,  а  что
будет, когда метро окажется в получасе езды на автобусе? Ты меня вообще дома
не увидишь. А мне нужно будет еще продукты покупать и готовить.  На  что  ты
хочешь меня обречь? На каторгу?
   - Пожалуйста, бери машину и езди.
   - Ты прекрасно знаешь, что я не могу водить машину.
   - Глупости! - оборвал ее Вадим. - Это тебе только так кажется. Подумаешь,
взяла всего  несколько  уроков  -  и  уже  выводы  сделала.  Найди  хорошего
инструктора, он тебя в два счета научит.
   Наташа действительно пыталась научиться водить машину и  получить  права,
но очень скоро  поняла,  что  это  занятие  не  для  нее.  На  площадке  все
получалось просто замечательно, но как только она  оказывалась  на  проезжей
части, ее охватывала такая паника, что хоть  бросай  руль  и  выскакивай  из
салона. Она безумно боялась машин и покрывалась холодным потом  даже  тогда,
когда ехала в качестве пассажира. Никакие уговоры инструктора, что, дескать,
рядом едут нормальные люди, которые ее видят и  тоже  не  хотят  попадать  в
аварии, Наташу не успокаивали. Она хорошо знала, как много  сидит  за  рулем
пьяных, обколотых или наглотавшихся таблеток водителей,  а  также  тех,  кто
купил права за деньги без надлежащего обучения. Нет, ни при  каких  условиях
она не сможет преодолеть свой страх и вести машину.  Ее  нервная  система  к
этому не приспособлена. К тому же у нее есть еще один  врожденный  дефект  -
плохое  ощущение  правой  и  левой  стороны,  а  вернее,  полное  отсутствие
такового. Она даже цепочку на шее не может застегнуть и расстегнуть наощупь,
заведя руки назад, обязательно  переворачивает  ее  замочком  вперед,  чтобы
видеть. Однажды Вадим подарил ей  коротенькую,  под  горло,  красивую  витую
цепь, замочка  которой  Наташа  никак  не  могла  видеть,  даже  перевернув.
Расстегивать ее наощупь она еще кое-как могла, а вот  застегивать,  глядя  в
зеркало, никак не удавалось, она мучилась, пыхтела и  не  могла  сообразить,
почему ей кажется, что она двигает рукой назад, а оказывается -  вперед.  Во
время движения такая  же  ситуация,  только  во  много  раз  более  опасная,
складывалась с зеркалами  заднего  вида.  Наташа  хронически  ошибалась,  не
понимая, сокращается расстояние между ней и идущим сзади  автомобилем,  или,
наоборот, увеличивается, и справа этот автомобиль или слева. В конце  концов
она оставила затею с получением прав, разумно решив,  что  лучше  ездить  на
метро, чем тратить бесконечные деньги на ремонт своей  и  чужих  машин,  при
этом с риском оставить сыновей сиротами, а мужа - вдовцом.
   - Вадим, я не буду водить машину, это даже не обсуждается. Давай исходить
из того, что есть. К слову замечу, что сейчас  мы  живем  рядом  с  Киевским
вокзалом, с которого ты каждый день ездишь на работу в Обнинск. И  даже  при
этом ты встаешь в пять тридцать, а выходишь из дому в шесть утра.  Ты  готов
вставать в четыре?
   - Встану, - коротко ответил Вадим. -  Во  сколько  нужно,  во  столько  и
встану.
   - И на чем ты будешь добираться до вокзала? Автобусы в четыре утра еще не
ходят, - заметила Наташа.
   - На машине поеду.
   - И оставишь ее на целый день  на  площади  перед  вокзалом?  Вадик,  это
несерьезно. Если поставить ее на платную охраняемую стоянку, то  это  выйдет
слишком дорого, мы за неделю истратим всю твою  зарплату.  А  если  оставить
просто так, то рано или поздно ее угонят. Я понимаю твое желание переехать в
отдельную квартиру, но ты должен  понимать,  что  издержки  могут  оказаться
неизмеримо больше, чем выгоды. И еще  одно:  мы  с  тобой  оба  очень  много
рабо