точно.
   - Разве ты завтра дежуришь? - спросила Ирина, когда  они  уже  въехали  в
город.
   - Нет, - коротко ответил он.
   - Значит, соврал?
   - Значит, соврал.
   Он ожидал, что жена начнет расспрашивать, зачем  он  солгал  друзьям,  да
почему у него испортилось настроение, да о чем он так напряженно  размышляет
всю дорогу, но она неожиданно заговорила совсем о другом.
   - Знаешь, Игорек, я думаю, мы правильно сделали, что не остались ночевать
у Георгия. Мне после  всех  этих  разговоров  так  тягостно  сделалось.  Так
неприятно...
   - И что тебя так расстроило? - удивился он.
   За столом Ирина улыбалась, и уж никак нельзя было сказать, что она чем-то
огорчена или недовольна. Неужели мужской треп о сексе и импотенции показался
ей излишне сальным? Ну, это уж, знаете ли... Второй раз замужем,  нечего  из
себя кисейную барышню строить.
   - Эта история про профессора, от которого все  отвернулись.  Это  ужасно,
Игорь.
   В ее голосе Игорю  почудилась  настоящая  боль.  Ну  надо  же,  как  она,
оказывается, умеет переживать  за  людей,  которых  в  глаза-то  никогда  не
видела! Вот чудачка!
   - Что здесь ужасного?  Человек  поступил  некрасиво,  общественность  его
осудила. Это случается сплошь и рядом.
   - Да нет же! Я не об этом.
   - А о чем? Я что-то не понимаю.
   - Даже не знаю, как сказать... Вот представь себе,  что  тебе  кто-то  на
ушко шепнет, будто... ну,  я  не  знаю...  Ну,  например,  Василий  избивает
Леночку, запирает ее в ванной на сутки, не  выпускает,  не  кормит.  Другими
словами, систематически и жестоко над ней издевается,  обзывает  по-всякому.
Сама Леночка об этом никому не говорит и  не  жалуется.  Вася,  естественно,
тоже тебе об этом не говорил. А кто-то вот шепнул. И что, ты сразу вот  взял
и поверил? И отвернулся от Василия, и руки ему не подаешь?
   -  Бред!  -  фыркнул  Игорь.  -  Я  Ваську  знаю  пятнадцать  лет,   даже
шестнадцать. Он на такое не способен.
   - А как же тот, кто тебе шепнул? Он же откуда-то  это  взял,  значит,  он
что-то знает.
   - Да что он может знать? Особенно если и Леночка молчит, и Васька. Наврал
из зависти или из мести, или просто дурную шутку решил сыграть. Ему никто не
поверит.
   - А почему про профессора все сразу поверили? Он ведь тоже, наверное,  не
распространялся на каждом углу о том, что стучал на артистов. И сами артисты
наверняка не знали, почему их не выпустили. То есть понимали, что  их  сочли
неблагонадежными, но не знали, почему конкретно, за какие слова и  поступки,
и кто их сдал. Никто ничего точно  не  знал,  потом  появился  у  профессора
недоброжелатель, шепнул гадость на ушко одному, другому -  и  дело  сделано.
Профессор весь в дерьме, депрессия, импотенция, петля. Почему  же  никто  не
засомневался? Почему никому в голову не пришло, что это  провокация?  Почему
никто за него не заступился?
   - Ириша, ты рассуждаешь как обыватель, а это неправильно.
   - А как правильно? Объясни мне, как правильно рассуждать.
   - Во-первых, мы с тобой знаем эту историю только со слов Василия. А он, в
свою очередь, со слов следователя. Следователь  же  -  со  слов  тех  людей,
которые были знакомы с профессором и описывали ситуацию с  его  травлей.  Ты
представляешь, сколько искажений могло произойти на  этом  долгом  пути?  Ни
следователь, ни Вася, ни тем более мы с тобой не знаем точно, что и как  там
происходило. Может быть, за  профессора  активно  заступались.  Может  быть,
сначала никто не верил в его стукачество.  Может  быть,  ему  задали  прямой
вопрос и получили на него утвердительный ответ, после которого уже никто  ни
в  чем  не  сомневался.  И  таких  "может  быть"  я  тебе  три  тысячи  могу
перечислить. Мы с тобой не знаем, как все было на самом деле, а ты  берешься
анализировать ситуацию и судить о  ней.  Это  неправильно.  Боюсь  оказаться
похожим  на  маму,  но  воспользуюсь  ее  любимой  формулой:  "Это  я   тебе
ответственно заявляю как следователь." Ты как обыватель готова верить  любым
нелепым россказням, а я как юрист верю только  фактам,  которые  доказаны  в
установленном порядке.
   Ира некоторое время молчала, вероятно, обдумывая услышанное. Потом  снова
заговорила.
   - Я, наверное, слишком молодая, чтобы это понимать... Игоречек, а  почему
нельзя было выпускать за границу неблагонадежных? Пусть  бы  себе  ехали  на
свои гастроли.
   - Девочка моя, ты действительно еще очень молоденькая,  -  снисходительно
ответил он. - Неблагонадежные - это  те,  кто  мог  попросить  политического
убежища и остаться  за  рубежом.  Или  просто  сбежать.  Этого  нельзя  было
допускать, поэтому их старались выявить заблаговременно.
   - Но почему? Я не понимаю, почему? Ну и пусть бы оставались,  жалко,  что
ли? Если человек не хочет здесь жить, зачем же его насильно удерживать?
   - Ирка, ты - истинное дитя свободы! - расхохотался Игорь,  чувствуя,  что
от такой искренней наивности жены у него даже настроение улучшается. -  Тебя
что, диссиденты воспитывали?
   -  Какие  еще  диссиденты?  Соседи  меня  воспитывали,  -  буркнула   она
недовольно. - Между прочим, Бэлла  Львовна  в  партию  еще  во  время  войны
вступила, она всю  войну  в  госпитале  проработала,  даже  в  эвакуацию  не
уезжала.
   - Тогда она должна была тебе  объяснить,  что  советский  человек  обязан
любить свою Родину и быть всем довольным. Он ни при каких обстоятельствах не
должен хотеть уехать и жить на Западе, потому что в  СССР  такая  прекрасная
жизнь, которую просто невозможно ни на что променять. Что же это  получится,
если все недовольные будут оставаться на Западе и рассказывать,  как  у  нас
плохо живется, как у нас не хватает продуктов в  магазинах,  как  нас  душит
цензура, как воруют партийные и советские руководители. Сразу же рухнет  миф
о  несомненном  превосходстве   социалистической   системы.   Поэтому   всех
неблагонадежных лучше заранее запереть в клетке, чтобы сидели тихонько и  не
чирикали. Для этого в  КГБ  существовало  специальное  управление,  кажется,
пятое, по борьбе с диссидентами. А внутри него - разные отделы, в частности,
по  контролю  за  сферой  искусства.  На  гастроли  выпускали  только  самых
проверенных и надежных. Такова была политика, Ириша.
   - Государственная политика? - почему-то уточнила она.
   - Ну а какая же еще? При советской власти у нас  все  было  исключительно
государственным.
   - То есть этот профессор, если, конечно, он  действительно  стучал,  если
это не вранье, он действовал в интересах государства?
   - Ну, в известном смысле... Да, пожалуй.
   - Тогда кто посмел его осуждать? Он любил свою Родину, его так воспитали.
Ему предложили помочь Родине защитить  ее  интересы.  Он  помог.  Почему  же
спустя  какое-то  время  его  начали  за  это  травить?  Извини,  Игорек,  я
действительно не юрист, но логики я здесь не вижу. Зато я  знаю,  что  такое
историческая корректность  и  историческая  бестактность.  Сейчас,  глядя  с
высоты демократии на тоталитарный режим, в котором мы жили, очень легко  все
осуждать и поносить. А ты поставь себя на место этого профессора.  Представь
на секундочку, что тебя пригласил к себе человек из КГБ и спросил, любишь ли
ты свою Родину и готов ли помогать в  защите  ее  интересов.  Согласиться  -
значит, стать стукачом. Отказаться - значит, признаться, что  Родину  ты  не
очень-то любишь, а за этим могут последовать оргвыводы. Ты бы что выбрал?
   - Бог миловал от такого выбора, - усмехнулся Игорь, паркуя  машину  возле
подъезда. - А ты меня удивила, дорогая супруга.
   - Чем?
   Огромные миндалевидные глаза, длиннющие ресницы, роскошные темные  кудри,
рассыпанные по плечам. Живая кукла, да и только. И откуда  в  ее  прелестной
головке подобные мысли?
   - Своими мыслями. Ты рассуждаешь не как двадцатипятилетняя  красавица,  а
как умудренная жизнью старуха.
   - Бэллочкино воспитание, - негромко засмеялась Ира. - Если во мне и  есть
что-то хорошее, то только благодаря ей. Но если тебя это нервирует,  я  могу
резко поглупеть.
   - Учитывая, что уже второй час ночи и нам предстоит ложиться спать, я  бы
предпочел, чтобы ты поглупела, - пошутил Игорь. - Нет ничего страшнее  секса
с мудрой старухой.
   Хорошее расположение духа почти полностью вернулось. Ирка  развлекла  его
своими наивными расспросами и неожиданным максимализмом. Тем  более  впереди
воскресенье,  можно  выспаться,  поваляться  на  диване,  побездельничать  с
книжкой в руках. А к Женьке ехать только в среду. Еще не сейчас  и  даже  не
завтра.

   Ирина

   Дура, ой дура, ну какая же она идиотка! Так расслабиться и  потерять  над
собой контроль...  Игорь,  кажется,  даже  испугался.  Теперь  придется  все
ближайшие   дни   сглаживать   впечатление.   Полной   кретинкой,   конечно,
прикидываться нельзя, ведь за три года слеплен образ неглупой интеллигентной
девушки, но с исторической бестактностью она явно переборщила, этого  нельзя
было говорить. Она актриса, а не историк и не политолог,  не  должна  она  в
свои двадцать пять лет использовать такую терминологию и аргументацию. Вышла
из образа. Непростительно. И выпила-то всего ничего, два бокала сухого вина,
к водке не притрагивалась. А вот, пожалуйста, не уследила за  собой.  И  еще
одну ошибку совершила. Не нужно было заводить этот разговор в  машине,  один
на один с Игорем. Надо было подождать до завтра, когда вся  семья  соберется
за столом, и с круглыми  от  ужаса  глазами  пересказать  Васькину  байку  в
присутствии свекра. Ей важна его реакция, а вовсе не то, что думает по этому
поводу ее муж. Теперь момент упущен, глупо будет затрагивать  эту  тему  еще
раз. Черт, ну надо же так лопухнуться! За три года -  первый  реальный  шанс
поговорить с Виктором Федоровичем о том, что ее интересует, а  она  его  так
бездарно упустила. Ладно, на ошибках учатся. Сделаем выводы и примем меры  к
тому, чтобы подобных глупостей больше не допускать.
   На другой день за завтраком Ира вежливо поинтересовалась планами свекрови
относительно домашнего хозяйства.
   - Елизавета Петровна, у нас на сегодня что-нибудь  запланировано?  Я  вам
нужна? А то я хотела съездить на старую квартиру, навестить соседку, она уже
старенькая. Может быть, ей что-нибудь нужно.
   - Поезжай, деточка, -  закивала  Лизавета.  -  Как  приятно,  что  ты  не
забываешь человека, который помог твоей бабушке тебя вырастить.  Обязательно
купи по дороге тортик, фрукты и цветы.  Хочешь,  я  положу  тебе  в  пакетик
пирожки с яблоками? Вчера напекла три противня, всем хватит.  А  еще  лучше,
позвони своей Бэлле Львовне прямо сейчас и спроси, не нужны ли ей  лекарства
и продукты, заодно по дороге все купишь.
   - Вы правы, Елизавета Петровна, я так и сделаю.
   Она бы еще посоветовала надеть туфли, выходя из дому, и не  забыть  ключи
от квартиры. И почему некоторые люди так уверены, что без их ценных  советов
все просто пропадут? Ира подсела к телефону и набрала номер.  Занято.  Снова
набрала. Снова занято. И так на протяжении сорока с лишним  минут.  Господи,
да кто же там на трубке повис? Сколько  Ира  себя  помнила,  в  их  квартире
существовало строгое правило: телефон коммунальный,  разговаривать  по  нему
следует максимально кратко. Длинные задушевные беседы можно  позволить  себе
только тогда, когда ты в квартире одна и точно  знаешь,  что  никому  больше
звонить не понадобится. Неужели все разбежались по случаю  воскресного  дня?
Остался только кто-то один, вот и болтает себе всласть. Наверняка  это  сама
Бэллочка,  у  нее  масса  подружек,  которые  обожают  почесать  языком.  Но
вообще-то это странно, ведь она еще в пятницу договаривалась с Наташей,  что
в воскресенье придет. Вадим на работе, с ним все понятно. Мальчики уплыли на
очередную тренировку, по воскресеньям они занимаются два раза в день,  утром
и вечером. Люсина  дочка  Катюша  тоже  вполне  могла  умотать,  чего  ей  в
шестнадцать лет дома сидеть. Люся? Ну, допустим, и она ушла, хотя совершенно
непонятно, куда. Понесла в издательство свою нетленную  рукопись?  Так  ведь
воскресенье, издательства не работают. Но Наташа и Бэлла  Львовна  не  могли
никуда уйти, они должны ее ждать. Да и Галина Васильевна наверняка дома, она
вообще не выходит одна. Кто же это так нагло занимает коммунальный телефон?
   Наконец она дозвонилась.
   - Алло? - раздалось в трубке протяжное и ленивое нечто, не то вопрос,  не
то неудовольствие тем, что помешали, оторвали от интересного занятия.
   - Катюша? Это тетя Ира, здравствуй.
   - Здрасьть...
   Глухие согласные  нехотя  скатились  с  округлого  пригорка  единственной
гласной и с тихим шипением потерялись где-то в кустах.
   - Кто у вас так долго разговаривал по  телефону?  Я  почти  час  не  могу
дозвониться.
   - Я разговаривала, а что?
   - Ничего.  Катюша,  ты  теперь  живешь  не  в  отдельной  квартире,  а  в
коммунальной, у тебя есть соседи, и тебе придется с этим  считаться.  Нельзя
занимать  телефон  так  долго.  Ты  меня  поняла?  Позови   Бэллу   Львовну,
пожалуйста.
   Трубка с глухим стуком опустилась  на  какую-то  поверхность,  и  до  Иры
донесся все такой же ленивый протяжный голос:
   - Маам, скажи Бэлле Львовне, что ее к телефону. Пусть за трубкой придет.
   Во дела! У Иры от ярости даже  дух  перехватило.  Это  маленькая  нахалка
утащила в свою комнату трубку от радиотелефона, а после  разговора  даже  не
соизволила вынести ее назад в прихожую. И теперь старая Бэллочка должна идти
к ней в комнату за трубкой, потому что наша  Катя  не  в  состоянии  поднять
задницу и отнести телефон пожилой женщине.  Более  того,  она  даже  позвать
соседку не может, матери перепоручает. Ну и нравы  в  Люсиной  семейке!  Как
только бедная Наташка это терпит?
   Бэллу Львовну пришлось  ждать  долго.  Похоже,  Люся  и  Катя  еще  долго
препирались, кому из них выйти из комнаты и позвать соседку к  телефону.  Ну
ничего, сейчас Ира приедет и построит их обеих в шеренгу. Мало им не  будет.
Поговорив с Бэллой Львовной и выслушав ее уверенья  в  том,  что  ничего  не
нужно, у нее все есть,  и  продукты,  и  лекарства,  Ира  стала  собираться.
Конечно, дурацкий  вопрос  она  задала,  неужели  можно  хоть  на  мгновение
предположить, что у Бэллочки чего-то нет? Наташка приносит все,  что  нужно.
Но Лизавета начеку, и надо соответствовать роли.
   Пирожки с яблоками она с  благодарностью  захватила,  и  торт  по  дороге
купила, не маленький тортик, а именно  торт,  гигантских  размеров  овальную
коробку, ведь в квартире не одна Бэллочка, а восемь человек. И отдельно  для
Наташи - бакинское  курабье,  она  питает  к  этому  масляному  рассыпчатому
печенью особую слабость.  Какое  счастье,  что  есть  место,  где  можно  не
притворяться, побыть самой собой, не боясь, что из маленькой  щелочки  может
высунуться Ирка Маликова и нашкодить.
   Звонить в дверь она не стала, открыла своим  ключом  и  сразу  прошла  на
кухню. Так и есть, Наташка и Бэлла Львовна колдуют над  плитой,  они  всегда
стараются приготовить к ее приходу что-нибудь  вкусненькое,  как  будто  она
живет в общаге, а не в семье, где кормят на убой.
   - Ой, Иринка, ну зачем ты торт покупала!  -  застонала  Наташа.  -  Я  же
специально "Наполеон" сделала.
   - Ничего, - бодро ответила Ира, - много - не мало. Мне сладкого все равно
нельзя, так что я твоим "Наполеоном" насладиться не сумею. Зато  дети  любят
кондитерку, они и мой торт, и твой сметут в два счета. А что у нас на обед?
   - То, что ты любишь, - с довольной  улыбкой  ответила  Бэлла  Львовна.  -
Наташа сделала сациви, а я - фаршированную рыбу. А еще солянка на  первое  и
жареная картошечка с грибами на второе. Через полчаса мальчики  вернутся  из
бассейна - и сядем за стол.
   - Чудненько, - Ира чмокнула  Бэллу  Львовну  в  седую  макушку.  -  Пойду
поздороваюсь с мадам.
   - Ира! - предостерегающе произнесла Наташа.
   Как чувствует, что Ира собирается не  просто  поздороваться  с  Люсей,  а
сказать ей пару приятных слов.  И  чего  она  так  перед  сестрой  трепещет?
Замечания ей не сделай, слова не скажи. Ну ничего, Наташка не может, а  она,
Ира, вполне может. И скажет.
   В свою комнату она вошла без стука. Еще чего, стучаться она будет,  входя
в свое законное жилище, где она всю  жизнь  прописана!  Пусть  эта  зазнайка
доморощенная спасибо скажет, что Ира по доброте душевной пустила ее  пожить.
Люся сидела  за  письменным  столом,  заваленным  ворохом  бумаг,  и  что-то
печатала на машинке, Катя валялась на диване, грызла  яблоко  и  смотрела  в
потолок.
   - Здравствуй, Люся,  здравствуй,  Катя,  -  сказала  она  деланно  ровным
голосом, тщательно проговаривая каждую букву, как  на  занятиях  по  технике
речи. - Я не жду от вас  бури  восторгов  по  поводу  моего  визита.  Можете
оставаться на местах и продолжать свои  занятия.  Но  при  этом  внимательно
послушайте то, что  я  вам  скажу.  Телефон  в  этой  квартире  находится  в
прихожей,  то  есть  в  месте,  доступном  всем  жильцам.  Наташа  потратила
собственные деньги, и немалые, чтобы  купить  радиотелефон  и  создать  всем
соседям определенные удобства. Теперь свои личные проблемы  можно  обсуждать
не в присутствии всех, а в своих комнатах. Но это  не  означает,  что  после
разговора трубка  остается  вашей  собственностью.  Ее  надлежит  немедленно
вернуть на место. Это первое. В квартире проживают две пожилые женщины, одна
из которых является твоей, Людмила, мамой и твоей, Екатерина, бабушкой. Если
им кто-то звонит, возьмите на себя труд не орать на весь дом, подзывая их  к
телефону, а отнести трубочку к ним в комнату. Это второе. И третье: если ты,
Екатерина, еще хоть раз  посмеешь  разговаривать  по  телефону  дольше  пяти
минут, я сама приеду и повешу на стенку в  прихожей  старый  аппарат.  Потом
приведу мастера,  который  сделает  разводку,  и  вторая  розетка  вместе  с
радиотелефоном окажется в комнате у Наташи. Она платила за этот аппарат, так
что это будет справедливо. На время ее отсутствия трубка будет находиться  в
комнате у Бэллы Львовны и Галины Васильевны.  Но  вы,  уважаемые  Людмила  и
Екатерина,  к  ней  доступа  иметь  не  будете  никогда  и  ни   при   каких
обстоятельствах. Я  вам  изложила  три  пункта  нормального  сосуществования
соседей, и сделала это в максимально вежливой форме. А четвертое  я  добавлю
лично от себя.
   Она сделала два шага  вперед  и  оказалась  прямо  перед  Люсей,  которая
слушала ее завороженно, как кролик, загипнотизированный удавом. Ира, правда,
никогда не видела, как это бывает на самом  деле  и  бывает  ли  вообще,  но
читала об  этом  в  жутко  смешной  повести  Фазиля  Искандера,  она  так  и
называлась "Удавы и кролики". Или "Кролики и удавы"...
   - Если ты, Люсенька, будешь создавать своим присутствием  или  поведением
своей дочери хотя бы минимальные  неудобства  Наташе,  ее  семье  или  Бэлле
Львовне, я немедленно продам свою комнату. Сюда въедет  новый  жилец,  и  уж
можешь мне поверить, я постараюсь,  чтобы  это  был  человек  необыкновенных
душевных качеств и нравственных достоинств. Надеюсь,  ты  понимаешь,  что  я
имею в виду. Я - не Наташка, я тебя любить не обязана, и считаться с  тобой,
твоими  капризами  и  твоими  выкрутасами  я  не   собираюсь.   Пусть   твоя
обленившаяся и обнаглевшая вконец дочь  научится  отрывать  от  дивана  свою
жирную задницу, мыть за собой посуду, ванную и унитаз. А также и  за  тобой,
если ты слишком тонкая натура для такой грязной работы. И запомни, если хоть
еще один раз Вадим сделает Наташе замечание по поводу  грязи  и  беспорядка,
которые вы оставляете за собой, я немедленно займусь продажей своей площади.
Я не шучу. Ты все поняла? И последнее. Через полчаса мы сядем обедать, вы  с
Катей будете мило улыбаться и участвовать в общем разговоре. Свое настроение
можете заткнуть себе в одно общеизвестное место. Имейте в  виду,  я  вам  не
деликатная и всех прощающая Наталья Воронова, я  -  дворовая  девчонка  Ирка
Маликова, нахалка и бесстрашная авантюрист