да простым смертным путь  заказан,  и
увидят фильм, который никто, кроме завтрашних зрителей, больше никогда в  их
стране не увидит. Более того, они  наверняка  смогут  увидеть  живых  звезд,
которые обязательно ходят на фестивальные просмотры.
   - Как ты думаешь, а Смоктуновский там будет? - спрашивала  мама,  которая
еще с прошлого года находилась под впечатлением "Гамлета".
   - Наверняка! - уверенно отвечала Люся.
   - А Быстрицкая? - спросил папа, умевший ценить женскую красоту.
   - Обязательно.
   - А Герасимов с Макаровой? Вот бы посмотреть на них! - мечтала мама.
   - А Вертинская с Кореневым будут? - влезала Наташа. - А Козаков? Самым ее
любимым фильмом на этот день оставался "Человек-амфибия", и ей даже  страшно
было подумать, что можно вот так запросто оказаться в одном  зале  и  дышать
одним воздухом с этими замечательными актерами. Может быть,  даже  сидеть  с
ними рядом. И может быть, даже разговаривать... Ах, как повезло сестре Люсе!
Как сказочно повезло! Завтра она всех их сможет увидеть.
   Но назавтра случилось непредвиденное. В  половине  восьмого  утра,  когда
семья Казанцевых сидела за  завтраком,  раздался  телефонный  звонок.  Люсин
жених Костик споткнулся на лестнице, упал и сломал ногу. Разумеется,  ни  на
какой просмотр он пойти не сможет, он в больнице.
   - Доченька, возьми с собой Наташу, - предложила мама, когда прошел первый
шок от неожиданного известия. О том, чтобы из  солидарности  с  пострадавшим
молодым человеком отказаться от фестивального фильма, речь, конечно  же,  не
шла.
   Сердце у Наташи  замерло.  Неужели...?  Неужели  судьба  ей  улыбнется  и
преподнесет  такой  подарок?  Неужели  она  сможет  своими  глазами  увидеть
настоящих  живых  артистов,  тех  самых,  от  одного  взгляда  на   экранное
изображение которых у нее сладко  замирало,  а  потом  начинало  восторженно
колотиться сердце! Они такие чудесные, такие красивые, такие необыкновенные,
такие...  Даже  слов  не  хватает,  чтобы  выразить.  Они   волшебные,   как
переливающиеся перламутровые  краски,  меняющие  оттенок  в  зависимости  от
освещения. Они сверкающие, как серебряный дождь. И  ей,  Наташе  Казанцевой,
обыкновенной девчонке с Арбата, дано такое счастье - увидеть их. Как хорошо,
что маме пришло в голову отправить  ее  с  Люсей,  сама  Люся  наверняка  не
догадалась бы взять с собой младшую сестренку.  Конечно,  жаль  Костика,  он
такой славный, лучше бы он не ломал ногу, но если бы он  ее  не  сломал,  то
Наташа не попала бы на просмотр. Мысленно девочка уже видела себя в огромном
зале, среди кинозвезд и разных прочих знаменитых людей.  Вот  только  в  чем
пойти? Кажется, у нее нет ничего нарядного, такого,  чтобы  не  стыдно  было
перед Кореневым или Козаковым...  Все  это  промелькнуло  в  голове  в  одно
мгновение и вознесло десятилетнюю Наташу на такие сияющие вершины  восторга,
что она почти ослепла.  И  даже  не  сразу  поняла,  что  происходит,  когда
раздался голос отца.
   - Наташа наказана, - твердо произнес он. - До конца лета  никакого  кино,
мы с ней так договорились.
   Мама, однако,  не  была  сторонницей  столь  суровых  мер,  и  попыталась
вступиться за младшую дочь.
   - Но это же совсем другое дело, Саша. Это не просто  поход  в  кино,  это
шанс, который, может быть, больше никогда  ей  не  выпадет.  Ты  же  видишь,
девочка просто бредит кинематографом. Это окажется для нее событием, которое
она не забудет всю свою жизнь. Ну Саша!
   Но отец был непреклонен.
   - Она дала слово, что будет все лето заниматься и ни  разу  не  пойдет  в
кино.
   - Но она и так целыми днями сидит над тетрадками! Она не гуляет, воздухом
не дышит, с подружками не играет, только в магазин  бегает.  Девочка  вообще
зачахнет в четырех стенах, - умоляла мама. - Саша,  ты  же  видишь,  ребенок
старается изо всех сил, ну пусть она пойдет с Люсей, а? В  конце  концов  ты
должен признать, что Наташа не может провести три месяца за учебниками,  это
непосильно даже для взрослого человека. У нее каникулы, и ты мог бы  сделать
поблажку хотя бы на один вечер. Ведь вечерами мы все приходим  с  работы,  и
она все равно уже не занимается.
   - Я сказал - нет. И закончим на этом. Пусть Люся  сходит  на  просмотр  с
какой-нибудь подружкой.
   Наташа сорвалась с места, умчалась в ванную, накинула  изнутри  на  дверь
крючок и дала волю слезам. Улыбка судьбы померкла и мгновенно превратилась в
безобразную гримасу.
   Из ванной она вышла только после того, как вернувшаяся после ночной смены
Ниночка принялась исступленно дергать ручку двери.
   - Эй! Кто там заперся и сидит? Наташка, ты, что ли?
   - Я, - пискнула Наташа, обессилев от слез.
   - Давай открывай, у меня там белье замочено, мне  стирать  нужно.  Наташа
откинула крючок и рванулась в коридор, надеясь проскочить  в  свою  комнату,
где уже никого не было, все ушли на работу, и никто не помешает  ей  всласть
предаваться обрушившемуся на нее горю. Но проскочить мимо Ниночки  оказалось
не так-то просто. Девушка ловко перехватила ее и повернула лицом к себе.
   - Это что за концерт на летней танцплощадке? Почему рожа опухшая?  Почему
слезы?
   Обхватив  Ниночку  за  талию  и  уткнувшись  мокрым  лицом  в  ее  пышную
юбку-"колокол", Наташа снова  разрыдалась.  Понемногу  соседке  удалось-таки
добиться от нее более или менее внятных объяснений.
   - Да ты что? - расширив глаза, переспрашивала Нина.  -  Неужели  тебя  не
пустили?
   Наташа отрицательно помотала головой, борясь с новым приступом рыданий.
   - Из-за каких-то паршивых "троек"?
   - Угу.
   - А Люська что? Даже словечка за тебя не замолвила?
   - Неа.
   - Так и сидела молча?
   - Да она всегда молчит, она у нас такая, - Наташа попыталась  заступиться
за любимую сестру.
   - Знаешь, что я тебе скажу, Натаха? Твои родители - суки бессердечные.  А
Люська твоя - сволочь, каких еще поискать. Если бы у меня жених  в  больницу
попал, я бы днем и ночью возле него сидела, по фестивалям не шлялась  бы.  А
ей, выходит, на Козакова посмотреть дороже, чем родной жених. И папаша  твой
хорош, из-за каких-то паршивых "троек" тебя такой радости  лишил.  И  мамаша
твоя тебе тоже, получается, не защитница. Бедная ты, бедная, никто  тебя  не
любит, - Ниночка сочувственно вздохнула. - Да  кончай  ты  плакать,  слезами
горю не поможешь.
   - Я не могу, - выдавила Наташа, - оно само... плачется... я  стараюсь,  а
оно плачется...
   Нина решительно развернула ее и потащила к себе в комнату.
   - Давай выпьем по пять граммов, сразу полегчает.
   Горе Наташино было столь велико,  что  она  даже  не  сообразила,  о  чем
говорит соседка. Девочка молча сидела на стуле и тупо смотрела, как  Ниночка
достает из буфета бутылку с некрасивой этикеткой и  разливает  в  две  рюмки
прозрачную как вода жидкость. "Наверное, это водка",  -  подумала  Наташа  с
полным и даже удивившим ее безразличием. Нина подняла свою рюмку.
   - Давай. За любовь проклятую! - провозгласила она.
   Наташа залпом выпила содержимое маленькой рюмочки, закашлялась,  все  так
же молча встала и ушла к  себе.  Выложила  на  письменный  стол  тетрадки  и
учебники, достала ручку и  приготовилась  заниматься.  Очнулась  она  только
часам к пяти, с удивлением обнаружив,  что  спит,  положив  голову  на  руки
поверх тетради с  упражнениями  по  русскому  языку.  Жутко  болела  голова,
отчего-то тошнило и очень хотелось пить. С трудом поднявшись, Наташа побрела
на кухню, чтобы налить себе воды из-под крана.
   На кухне Марик жарил яичницу с колбасой. Из стоявшего  на  столе  желтого
приемника "Спидола" раздавалась задорная "Летка-енька", и  юноша  притопывал
ногой в ритме танцевальной мелодии.
   - Что с тобой? - испуганно спросил он, взглянув на Наташу.
   - Ничего, - вяло ответила девочка.
   - Да ты бледная как полотно! Ты заболела?
   - Да... кажется.
   - Что у тебя болит? Горло? Температура есть?
   Марик  наклонился,  чтобы  губами  пощупать  ее  лоб,  и  внезапно  резко
отшатнулся.
   - Чем от тебя пахнет?
   - Не знаю, - Наташа попыталась пожать плечами, но не удержала  равновесия
и едва не упала. Марик подхватил ее и усадил на табурет.
   - Ты что, пила?
   Девочка молчала. Марик начал трясти ее за плечи, громко повторяя вопрос:
   - Что ты пила? Когда? Сколько ты выпила? Наташа, отвечай немедленно,  что
ты выпила и сколько?
   - Водку... кажется... Не кричи на меня.
   - Сколько ты выпила?
   - Не знаю... немножко.
   - Сколько немножко? Один глоток? Два? Три?
   - Не помню. Кажется, два... или три... не помню.
   - Где ты взяла водку? У отца?
   - Нина дала.
   Кухню от входной двери отделял длинный извилистый коридор, но  Марик  все
равно услышал, как чей-то ключ царапается в замке. Он  испуганно  оглянулся,
потом схватил Наташу в охапку и поволок в свою комнату.
   - Не хватает еще, чтобы тебя  кто-нибудь  увидел  в  таком  состоянии,  -
бормотал он, снимая с ее ног тапочки и укладывая поверх  покрывала  на  свой
диван за ширмой. - Лежи тихонько, я на разведку схожу.
   - Я пить хочу, - жалобно промычала она ему вслед.
   - Я принесу. Не вставай и не выходи в коридор.
   Наташа покорно вытянулась на диване. Как только голова  коснулась  мягкой
подушки, ей сразу стало легче, даже тошнота  почти  прошла.  Марик  вернулся
через пару минут, в руках у него была  бутылка  из-под  молока,  наполненная
водой.
   - Это Рита, - с облегчением сообщил он. - А когда  твои  родители  должны
прийти?
   - Мама в половине седьмого, папа в семь.
   - А Люся?
   - Люся придет поздно, она идет сегодня...
   Договорить ей не удалось. Обида и отчаяние  снова  нахлынули  на  Наташу,
сдавили горло, обожгли глаза слезами.  Марик  был  терпелив,  он  успокаивал
девочку, давал попить, принес ей таблетку от головной боли, протирал ее лицо
смоченным в воде носовым платком, заставлял сморкаться, гладил по  голове  и
слушал ее горестную историю. С самого начала,  с  того  момента,  как  Люсин
жених достал билеты на фестиваль, а потом сломал ногу. Наташа  Казанцева  не
любила читать, но зато уж что она умела - так  это  рассказывать:  подробно,
последовательно, детально, не забегая вперед  и  ничего  не  упуская.  Марик
слушал  молча,  не  перебивал  ее,  только  качал  головой,  мол,  я  понял,
продолжай. И только в конце переспросил:
   - Как, ты говоришь, Ниночка назвала твоих родителей?
   - Суки бессердечные, - добросовестно повторила Наташа.
   - А ты сама-то понимаешь, что это такое?
   - Примерно, - Наташа попыталась улыбнуться. - Марик, ты не думай, я такие
слова знаю.
   - И что, сама их говоришь? - нахмурился юноша.
   - Нет, что ты, я знаю, что это плохие слова. Грязные.
   Марик отчего-то усмехнулся, и Наташе почудилось  что-то  недоброе  в  его
глазах. Он предложил план действий: сейчас Наташа полежит и может быть  даже
поспит, пока не вернется с работы ее мама. К половине седьмого  ей  придется
встать и пересесть за стол,  а  предварительно  принести  из  своей  комнаты
учебники и тетрадки. Маме, а потом и отцу Марик  скажет,  что  занимается  с
Наташей, проверяет, как она сделала упражнения и решила  примеры,  объясняет
ошибки. И еще он скажет, что они могут  не  беспокоиться,  поужинает  Наташа
сегодня с ним и его мамой. Сейчас он сходит к Рите Брагиной и договорится  с
ней, чтобы та пригласила Казанцевых-старших к себе "на телевизор", как раз в
восемь часов будут передавать хороший спектакль. Пока родители  отсутствуют,
Наташа проберется к себе и уляжется в постель. Самое главное, чтобы никто  с
ней не разговаривал и не смог учуять запах спиртного.
   - План понятен? - строго спросил Марик.
   - Понятен.
   - Голова прошла?
   - Почти.
   - Тогда постарайся поспать, к половине седьмого я  тебя  разбужу.  Наташа
задремала, свернувшись клубочком. Откуда-то  издалека  ей  слышались  голоса
Бэллы Львовны и Марика, причем голос юноши был грустным, а голос его  матери
- сердитым. Потом ей показалось, что голоса переместились куда-то в сторону,
сначала они звучали совсем близко и приглушенно, как будто  люди  специально
стараются говорить потише, а потом голоса  отдалились  и  зазвучали  справа,
оттуда, где была комната Полины Михайловны и Ниночки.  Сквозь  дрему  Наташа
улавливала несвязные обрывки фраз:  "Как  ты  могла...  Ребенок...  Водка...
Ничего не соображаешь... Так говорить о  ее  родителях...  Никто  не  должен
знать... Дай слово..." Девочка поняла, что соседи ссорятся из-за нее.
   Ровно в половине седьмого, когда по  коридору  тяжело  процокали  каблуки
маминых туфель, Наташа, умытая и причесанная, сидела  за  большим  столом  с
Бэллой Львовной и  Мариком.  Раскрытый  задачник  по  арифметике,  тетрадка,
исписанная ровными столбиками решенных примеров, ручка - ну чем не примерная
ученица! Бэлла Львовна выглянула в коридор.
   - Галочка, Наташа у нас, она с Мариком занимается арифметикой.
   На пороге комнаты появилась мама, усталая, в старом платье в цветочек,  с
кошелкой,  из  которой  торчал  белый  батон  и  бутылка  кефира  с  зеленой
крышечкой.
   - Ты обедала? - спросила она, глядя издалека на Наташу.
   Наташа в первый момент растерялась, но выручил Марик.
   - Она со мной обедала, Галина Васильевна. Мы ели  яичницу  с  колбасой  и
помидорами.
   - А для кого я, спрашивается, готовлю  каждый  день?  Там  суп  стоит  за
дверью, котлеты нажарены, я специально ни свет ни заря вскакиваю, чтобы тебе
обед оставить, а ты соседей объедаешь. Как тебе не стыдно!
   - Ну-ну, Галочка, не кипятитесь, - Бэлла Львовна подхватила Наташину маму
под руку и увела дальше по коридору, прикрыв за собой дверь в комнату.
   Они о чем-то долго разговаривали на кухне, потом Бэлла Львовна  вернулась
улыбающаяся и довольная.
   - Все, золотая моя,  я  тебя  отбила.  Мы  с  мамой  нашли  компромиссное
решение, ты будешь ужинать у нас, но я разогрею  для  тебя  суп  и  котлеты,
которые ты не съела на обед. Ты знаешь, что такое компромиссное решение?
   - Знаю, вы мне в прошлом году объясняли.
   - Ну вот и славно.
   Дальше все пошло так, как и  было  задумано.  Пришел  отец,  но  к  Бэлле
Львовне не заглянул, вероятно, удовлетворившись объяснениями жены. Без  пяти
восемь в коридоре зазвенел голосок Риты Брагиной:
   - Бэллочка, Марик, Галя, Саша, Полина Михайловна,  Ниночка,  приходите  к
нам спектакль смотреть! Называется "Карьера Артуро Уи, которой  могло  и  не
быть"!  Постановка  Товстоногова!  Все  бегите  скорей,  через  пять   минут
начинается!
   Возникло некоторое оживление, в комнату снова заглянула мама.
   - Бэллочка, Марик, вы идете?
   - Я пойду с удовольствием, - Бэлла Львовна поднялась с дивана и  накинула
на плечи красивую вязаную шаль, -  в  театре  у  Товстоногова  такие  дивные
актеры, а в моем телевизоре все такое крошечное, лиц не разглядеть. Говорят,
в этом спектакле Луспекаев просто изумителен.
   - А Марик?
   - Марик пусть с Наташей позанимается.
   К девяти часам Наташа лежала в своей постели в пустой комнате и  мысленно
перебирала минута за минутой этот день, показавшийся ей таким длинным,  хотя
половину его она пробыла в забытьи. Наверное, Люся и вправду совсем не любит
ее, раз не заступилась и не взяла с собой смотреть фильм. Наверное, папе  ее
совсем не жалко, он уже старый, ему пятьдесят четыре года, и он не понимает,
что  десятилетняя  девочка  хочет  во  время  каникул  гулять  и  играть   с
подружками, ходить в кино и покупать миндаль в сахаре и курабье  в  магазине
"Восточные  сладости".  Наверное,  мама  ее  все-таки  любит,  но  не  хочет
ссориться с папой, потому что его она тоже любит. В  этих  рассуждениях  все
зыбко и пока неточно, над этим она еще  подумает,  но  потом,  когда  голова
станет ясной и тошнота окончательно пройдет. А  вот  что  она  теперь  знает
точно, так это три вещи. Первое:  водка  -  это  жуткая  дрянь  и  мерзость.
Второе: никому нельзя говорить плохо о его родителях и вообще о его близких.
Наташа и сама почувствовала болезненный укол, когда Нина стала обзывать маму
с папой и Люсю, ей было неприятно и отчего-то стыдно, а потом,  когда  Бэлла
Львовна  кричала  на  Нину  и   ругалась,   девочка   восприняла   это   как
подтверждение: да, Нина поступила неправильно. Плохо  она  поступила.  И  не
только потому, что дала ей водки, но и потому,  что  сказала  про  Наташиных
родителей и сестру такие грязные  слова.  И  третье,  самое  главное:  Бэлла
Львовна опять оказалась права, если бы Наташа  не  валяла  дурака,  не  была
рассеянной и не предавалась  дурацким  мечтаниям,  а  делала  бы  уроки  как
следует и в школе была внимательной и  собранной,  то  сейчас  сидела  бы  в
огромном кинозале рядом  со  своими  кумирами  и  смотрела  бы  фильм  "Брак
по-итальянски", который никто из ее одноклассников никогда не увидит.
   Она уже крепко спала и не слышала, как вернулись родители  и  как  пришла
счастливая  взбудораженная  Люся,  как  она  (редчайший   случай!)   взахлеб
рассказывала, кого из знаменитостей видела и кто во что был  одет,  и  какое
потрясающее кино она посмотрела, и какая красавица Софи Лорен, и как безумно
талантлив Марчелло Мастроянни.
   Утром Наташа Казанцева проснулась другим  человеком.  Пережитая  накануне
горечь и обида подействовали на нее как хлыст. "С сегодняшнего дня все будет
по-другому", - сказала она себе и принялась за дело.
   Ей повезло, потому что  Марик  этим  летом  никуда  не  уехал,  во  время
студенческих каникул он пошел работать на почту. С  утра  Наташа  занималась
устными предметами, училась бегло читать вслух, не пропуская слоги и  слова,
зубрила французский, днем решала примеры и задачи с Мариком, а  по  вечерам,
когда приходила Бэлла Львовна, наступало время русского языка, орфографии  и
чистописания. К концу августа она прошла с  ними  всю  программу  четвертого
класса по русскому и арифметике.
   - Туся, ты жутко способная, - удивленно говорил Марик.  -  У  тебя  такая
ясная головка, и память отменная. Вот ты еще чуть-чуть потренируешься, чтобы
окончательно избавиться из своей рассеянности, и станешь первой  ученицей  в
классе.
   От этих слов Наташино  сердечко  таяло.  Только  Марик  называл  ее  этим
смешным именем - Туся. Сокращенное от Натуси. И услышать похвалу из его  уст
- это ли не счастье? Не говоря уж о том, что теперь они проводили вместе  по
нескольку часов в день, склонившись над столом голова к голове. Наташе очень
не хотелось выглядеть дурочкой в  его  глазах,  поэтому  она  изо  всех  сил
старалась не отвлекаться  ни  на  какие  мысли  и  не  мечтать  о  кренделях
небесных, а внимательно слушать его объяснения.  К  немалому  ее  удивлению,
привычная рассеянность понемногу отступала, и ей  уже  без  труда  удавалось
относительно долгое время оставаться сосредоточенной и  не  делать  дурацких
ошибок.
   - Она не рассеянная, она мечтательная, - с мягкой улыбкой поправляла сына
Бэлла Львовна.  -  От  этого  нельзя  избавиться,  когда  человек  перестает
мечтать, он становится сухим и пресным занудой.
   Двадцать восьмого августа вечером, после  ужина,  Наташа  положила  перед
отцом два учебника за четвертый класс -  по  русскому  и  по  арифметике,  и
стопку тоненьких тетрадок в клеточку и в линейку.
   - Проверь, пожалуйста, я прошла всю программу за год вперед.
   Отец молча взял тетради и учебники, нацепил  на  нос  очки  и  уселся  на
диван. Наташа ушла на кухню, помогла матери перемыть посуду и отправилась  к
Брагиным. Дядя Слава уехал отдыхать в санаторий в Кисловодск,  а  тетя  Рита
задумала сделать Марику подарок ко дню  рождения  -  сшить  по  выкройке  из
журнала "Работница" такой же пиджак, как у  битлов,  песнями,  прическами  и
костюмами которых бредила в этом году вся молодежь. Бэлла Львовна тайком  от
сына купила отрез, а тетя Рита - счастливая обладательница немецкой  швейной
машинки - взялась за шитье. Без Наташи в таком деле, конечно же, обойтись не
могли, ее зоркие молодые глаза и уверенные точные пальчики позволяли в  одно
мгновение вдевать нитку в машинну