можешь
всю жизнь питаться этими таблетками! Ты -  нормальный  человек,  выросший  в
конкретной гастрономической культуре, в русской культуре, ты  привыкла  есть
хлеб, бутерброды, мясо с картошкой, борщи и рассольники, пирожные.  Если  ты
прекратишь есть эти продукты и перейдешь на сплошные  пилюльки  и  коктейли,
твой организм сойдет с ума. Он этого не поймет. В нем  генетически  заложена
потребность  и  привычка  есть  обычные  продукты,  а  не  концентрированные
витамины. Если ты перейдешь на такое искусственное  питание,  твой  организм
обязательно ответит тебе взрывом  возмущения.  И  последствия  этого  взрыва
предсказать невозможно. Ты это можешь понять?
   - Да глупости это все, Натулечка!
   Ира прижалась к Наташе, обняла ее, поцеловала.
   - Ты напрасно в меня не  веришь.  Я  своего  всегда  добьюсь.  Сказала  -
похудею, значит, похудею, чего бы это ни стоило! Американцы,  между  прочим,
не дураки, они о своем здоровье знаешь как заботятся? Каждую  холестерининку
считают, каждую калорию учитывают, с курением борятся. Если  бы  "Гербалайф"
был вреден, они бы его и сами не пили, и в другие страны  не  продавали  бы.
Вот, кстати, приедет  твой  хваленый  Марик,  ты  у  него  спроси,  он  тебе
подтвердит.
   - Обязательно спрошу, - шутливо пообещала Наташа. - А ты спроси у врачей,
чем может  закончится  твое  увлечение  американскими  таблетками.  Давай-ка
снимай свой свадебный наряд, а то перепачкаешь чем-нибудь раньше времени.
   Ира послушно разделась, накинула халат и с размаху плюхнулась на кушетку,
которая под ее весом угрожающе заскрипела и пошатнулась. Кушетке этой -  сто
лет в обед,  ее  Наташа  купила  вместо  дурацкой  пружинной  никелированной
кровати, когда Ира только еще в шестой класс пошла. Больше десяти лет назад.
Кушетка, наверное, из фанеры сделана или из чего-то подобного, ее давно пора
было выбросить, узкая, хлипкая. Но Ира  все  тянула,  тянула...  Как  только
появлялись деньги, забывала о решении приобрести удобный современный диван и
тратила их на тряпки. Тряпки же важнее, это и ребенку понятно,  в  тряпочках
она на людях бывает, ими красоту свою подчеркивает, а  спать  -  ну  что  ж,
спать можно и так, не велика важность. Что толку в хорошем диване, если  его
владелица будет ходить одетая черт-те как, на нее  и  внимания-то  никто  не
обратит.
   - Скрипит, -  как  бы  между  прочим  заметила  Наташа,  прислушавшись  к
жалобному голосу кушетки.
   - Скрипит, - радостно подтвердила Ирина, - скоро,  наверное,  развалится.
До одиннадцатого декабря бы дотянуть, а там пусть как хочет. Ой,  Натулечка,
какая же я счастливая!
   Наташа вдруг снова сделалась серьезной, и Ира поняла, что сейчас  соседка
снова затянет прежнюю волынку насчет замужества без любви. Так и оказалось.
   - Ира, ты уверена, что поступаешь правильно? Ты хорошо  подумала?  Может,
отступить, пока не поздно?
   - Так поздно уже, Натулечка, поздно отступать-то!  Чего  ты  глаза  такие
страшные сделала? Не бойся, я не  беременна.  Отступать  можно  было,  когда
Игорь мне предложение делал, вот тогда можно было сказать, что,  мол,  давай
не будем торопиться, давай чувства проверим, да нам и без свадьбы очень даже
хорошо живется, буду приходить к тебе  по-прежнему  три  раза  в  неделю.  А
теперь куда же отступать? Сказать, что передумала? Ни один нормальный  мужик
этого не простит, да и его родители тоже. Я больше не смогу приходить в этот
дом. И все мои усилия пойдут коту под хвост. И вообще, Натуля, не боись. Все
будет тип-топ. В конце концов, мне же нужно за кого-то выйти замуж. Если  бы
твой Марик был холостым, я бы его окрутила, чтобы он меня  в  Америку  увез.
Что, не веришь?
   - Не  верю,  -  с  улыбкой  ответила  Наташа,  хотя  глаза  ее  почему-то
оставались серьезными и даже печальными. - Зная тебя, могу предположить, что
ты обязательно попыталась бы. Но  зная  Марика,  могу  тебе  с  уверенностью
заявить, что с ним этот номер не прошел бы.
   - Да ладно, - презрительно протянула Ира. - Такой уж он прямо  волшебный,
этот Марик. Все мужики одинаковые, к ним только подход разный требуется.  Ну
чего ты злишься? А, Натулечка? Что я опять не так сказала?
   Ира ясно видела, что в Наташе закипает ярость, но никак не могла  понять,
из-за чего. Неужели из-за того, что она сказала про Марика? Марик,  Марик...
Наташка с Бэллой прямо свихнулись на нем, только и  разговоров,  мол,  Марик
то, Марик се, Марик приедет, Марик уедет. Приедет и  уедет,  а  жизнь  будет
продолжаться. Наташку только жалко, она так переживает,  хочет,  как  лучше,
последние деньги готова истратить на то, чтобы не стыдно было перед  богатым
Мариком за нашу нищую коммуналку. Глаза ввалились, щеки запали, работает как
проклятая, все домашнее хозяйство тянет, заодно за Бэллой ухаживает, старуха
в последнее время сильно  ослабела,  часто  болеет,  то  сердце  у  нее,  то
давление, то  ноги,  то  печень.  Ира,  конечно,  помогает,  как  может,  но
времени-то у нее тоже для этого немного,  в  институте  занятия  до  вечера,
потом, через день, - к Игорю, повинность отбывать, разговоры умные вести.
   А Наташка-то и вправду на что-то  разозлилась,  даже  не  разозлилась,  а
обиделась, вон на глазах слезы появились. Наверное, она думает сейчас о  том
же, о чем и сама Ира. Что она устала, что у нее больше нет сил  бежать  этот
бесконечный кросс, что  предстоит  ремонт,  а  это  всегда  хуже  стихийного
бедствия...
   - Натулечка, ты из-за ремонта не переживай, - неожиданно сказала Ира. - Я
не возражаю, пусть будет ремонт. Наверное, ты права, его действительно нужно
сделать. Я помогу тебе, ты только скажи, что от меня требуется. Ну хочешь, я
перестану ездить к Игорю и буду  по  вечерам  готовить  обеды  для  рабочих?
Хочешь?
   - Хочу, -  кивнула  Наташа.  -  Спасибо  за  инициативу.  Ты  меня  очень
выручишь, если будешь делать хотя бы это.

   * * *

   Квартира превратилась  в  свалку,  иного  определения  Ира  подобрать  не
сумела. Повсюду валялись оторванные обои и паркетные дощечки, стояли банки с
краской и клеем, стопки  новой  кафельной  плитки,  рулоны  обоев,  какие-то
коробки  и  свертки.  Ходить  приходилось  с  большой  осторожностью,  иначе
возникал риск посадить на одежду несмываемое пятно.  Рабочих  было  четверо,
все они приехали из Белоруссии на заработки. Правда, деньги за  свою  работу
они попросили совсем небольшие, Ира даже не ожидала, что их услуги обойдутся
так дешево, зато аппетит у них был отменный. Приходили  они  каждый  день  к
восьми утра и работали до восьми вечера, с двух до трех устраивали обеденный
перерыв, во время которого съедали целую трехлитровую кастрюлю супа и  такое
количество жаркого с картофелем, которого обычно хватало  на  два  дня  всем
шестерым обитателям  квартиры.  Но  дело  двигалось  споро,  кроме  часового
обеденного  перерыва  белорусские  работяги  никаких  других  "перекуров   с
дремотой" себе не позволяли, по утрам не опаздывали и по вечерам не пытались
уйти раньше.
   Наташа выдала Ире деньги, и отныне в обязанность девушки входил весь цикл
мероприятий по кормлению бригады, начиная от покупки продуктов и  заканчивая
мытьем посуды, которую они  после  обеда  составляли  в  кухонную  раковину.
Правда, в действительности вымыть посуду за  рабочими  Ире  пришлось  только
один раз, обычно это успевала сделать Бэлла Львовна. Полностью отказаться от
визитов к Мащенко Ира все-таки не рискнула, хотя и сократила их количество с
четырех раз в неделю до  двух,  и  возвращаясь  от  жениха  около  полуночи,
добросовестно вставала к плите варить супы и тушить мясо. Она не жаловалась,
потому что видела, как взявший на  две  недели  отпуск  Вадим  целыми  днями
носится на своей машине по Москве в поисках минимально дорогих и максимально
приличных стройматериалов, мебели и сантехники,  таскает  на  себе  всю  эту
тяжесть, помогает рабочим, а работающая Наташа, обеспечив семье  трехразовое
питание и чистую одежду, после ухода  бригады  занимается  уборкой,  выносит
мусор, моет полы. Квартира, казалось, навсегда пропиталась запахами  краски,
лака и скипидара, а лестницы-стремянки прочно укрепились в качестве  деталей
интерьера.
   Однако все когда-нибудь кончается, кончился и ремонт. Квадратная прихожая
стала похожа на гостиную, обклеенная светлыми финскими обоями, с  деревянной
мебелью, двумя мягкими креслами и маленьким столиком, на котором стоял новый
телефонный аппарат. Наташка молодец, не  поскупилась,  купила  радиотелефон,
теперь не нужно вести разговоры так, что тебя  слышит  вся  квартира,  можно
взять трубку и уйти в свою комнату.  При  помощи  такой  трубки  решается  и
главная проблема любой большой коммуналки с  длинным  коридором:  совмещение
телефонных звонков с необходимостью безотлучного пребывания на  кухне.  Ведь
сколько раз бывало: жаришь что-нибудь или варишь, к примеру, кофе, а  в  это
время звонит телефон. Либо ты не отрываешься от плиты и  пропускаешь  важный
звонок, либо бежишь к аппарату, а когда возвращаешься, уже все  сгорело  или
выкипело. Отныне так не будет, теперь взял трубочку на кухню, положил  рядом
с собой на стол, и варь-парь-жарь в  полное  свое  удовольствие  без  всяких
ненужных волнений.
   Зигзагообразный  коридор  между  прихожей  и   кухней,   вдоль   которого
расположены двери в четыре комнаты, в туалет и в ванную, тоже  обрел  вполне
цивилизованный вид, с несколькими светильниками  и  полочками,  уставленными
горшками с цветами. Цветы, правда, искусственные, потому что настоящим нужен
естественный свет, а в коридоре нет окон, но все равно  красиво  получилось.
Здесь тоже новые обои, и пол тоже новый, не паркет  и  не  доски,  как  было
раньше, а ламинат. Очень удобно, натирать мастикой не нужно, и  выковыривать
грязь из щелей тоже не нужно, потому что щелей там просто нет, одно сплошное
покрытие, которое легко моется и на котором не остается царапин.
   И, наконец, главное новшество: ванная и  туалет.  Стены  и  пол  выложены
красивой  серо-голубой  плиткой,  сантехника  не  белая,  а  в  тон  плитке,
сверкающие  краны,  большое  зеркало  с  подсветкой,  специальные   навесные
шкафчики, куда прячутся зубные щетки, тюбики  с  пастой,  шампуни  и  прочие
необходимые в ванной принадлежности. Вот это действительно было  классно!  В
первый же вечер после окончания ремонта, когда все улеглись,  Ира  налила  в
ванну воду, добавила ароматную пену и часа два лежала с книжкой в руках,  то
и дело отрывая глаза от страницы и с восхищением  оглядывая  этот  сказочный
мини-дворец. Теперь здесь не хуже, чем в ванной у Мащенко!
   После окончания ремонта два дня прошли в покое и тишине,  а  потом  снова
началось: Марик приедет, чем кормить, что приготовить, что он любил, что  не
любил, и не изменился ли у него вкус, и на сколько человек  готовить,  может
быть, он захочет позвать в гости кого-то из  старых  друзей.  Марик,  Марик,
Марик... Бриллиантовый он, что ли? И чего Наташка с Бэллой так суетятся?  Ну
Бэлла - ладно, она мать, тут все понятно, сына двадцать один год не  видела.
А Наташкато? Неужели по  доброте  душевной,  чтобы  Бэллочке  помочь?  Ничем
другим ее самоотверженные хлопоты Ира объяснить не могла.
   Накануне приезда сына Бэллы Львовны Ира спросила у Наташи:
   - Ты поедешь в аэропорт его встречать?
   Наташа отрицательно помотала головой:
   - Нет, он просил не встречать, сказал, что сам доберется.
   - Как  это  он  сам  доберется?!  -  чуть  не  закричала  Ира.  -  Да  ты
соображаешь, что говоришь? Там стоянки такси нет, одни леваки толкутся...
   - Значит, поедет на частнике.
   - На каком частнике? Они  увидят  богатого  иностранца,  прилетевшего  из
Америки, посадят в машину, завезут куда-нибудь, ограбят и выбросят. А  то  и
убьют. Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Тебе тридцать восемь
лет, а ты рассуждаешь, как маленькая!
   - Не кипятись, - спокойно ответила Наташа, не  отрываясь  от  постельного
белья, которое она гладила, стоя за гладильной доской, - что ты предлагаешь?
Что ты хочешь, чтобы я сделала? Поехала вместе с Вадимом  его  встречать  на
наших  "Жигулях"?  Он  у  себя  в  Штатах  на  "мерседесах"  и  "крайслерах"
разъезжает. Это примерно то же самое, что  предложить  человеку,  много  лет
питающемуся только в дорогих ресторанах, зайти перекусить в "Макдоналдс".
   - Попроси Андрея Константиновича,  пусть  он  тебя  отвезет.  У  него  же
дорогая машина, большая, на такой не стыдно...
   - Это неприлично, - сухо оборвала ее Наташа.
   - Но почему?
   - Потому что у меня есть  муж  и  машина.  В  такой  ситуации  неприлично
использовать  постороннего  человека,  к  тому  же  занятого,   в   качестве
извозчика.
   - Раньше было прилично, - ехидно заметила Ира.
   - Раньше - да, прилично, потому что у меня не было машины, а  муж  жил  в
другом городе. Ирочка, мы ведем беспредметный разговор. Марик  сказал  Бэлле
Львовне, что встречать его не нужно. Может быть, он летит  не  один,  и  его
спутники пообещали подбросить его. Мое присутствие в  аэропорту,  да  еще  с
дешевой плохой машиной, может создать неловкую ситуацию.
   Переубедить  соседку  Ире  не  удалось,  и  она  ушла  к  себе  в  полном
недоумении. Надо же, сколько разговоров было, Марик, Марик, ремонт  сделали,
три дня Наташа с Бэллочкой из кухни  не  вылезали,  все  что-то  невероятное
изобретали, а встречать в аэропорт никто не поедет.
   Едва умывшись и позавтракав, Бэлла Львовна оделась,  как  будто  в  театр
собралась, и прочно заняла место в мягком кресле в прихожей, возле телефона.
Каждые полчаса она звонила и узнавала, когда ожидается  триста  одиннадцатый
рейс из Нью-Йорка. Наконец, ей сообщили в справочной, что  самолет  совершил
посадку. Ира почувствовала, как наэлектризовался воздух  в  квартире.  Бэлла
Львовна сидела в прихожей,  неподвижная,  с  прямой  спиной  и  побледневшим
лицом, отказывалась идти пить кофе вместе с Ирой и Наташей и выпила  чашечку
только тогда, когда Наташа принесла ей кофе в прихожую. К  бутерброду  с  ее
любимой сырокопченой колбасой пожилая соседка даже не притронулась.  Наташа,
наоборот, бегала, суетилась, хлопотала, но губы ее были плотно сжаты, и  Ира
вдруг сообразила, что за все утро и полдня не  услышала  от  нее  и  десятка
слов. Была суббота, Вадим с детьми отправился на Горбушку за  видеокассетами
выбирать для себя и сыновей боевики и фильмы ужасов,  для  Бэллы  Львовны  -
добротную классику, а для Иры, как  обычно,  кино  про  любовь  и  всяческие
страдания. Только Наташа в таких случаях ничего не просила,  она  вообще  не
смотрит дома видак, у нее времени нет.
   Ира как раз заканчивала протирать влажной тряпкой пол в  прихожей,  когда
Бэлла Львовна вздрогнула и сказала:
   - Марик подъехал.
   Ира выпрямилась, откинула тыльной стороной ладони упавшие на лицо волосы.
   - Откуда вы знаете? Здесь же нет окна.
   - Я чувствую. Он сейчас придет.
   Чушь какая-то! Собаки обычно чувствуют приближение хозяина,  даже  кошки,
Ира об этом слышала. Но чтобы люди? Она снова взялась  за  тряпку,  а  через
несколько секунд услышала  звонок  в  дверь.  Ну  вот,  так  всегда  бывает,
готовишься-готовишься, а ответственный момент наступает как раз тогда, когда
ты к нему вовсе и не готова. А, ладно, какая есть - такая есть, Марик же  не
жениться на ней приехал, а всего лишь мать навестить.
   - Открой, - шепотом приказала Бэлла Львовна.
   Она так и сидела в кресле, словно у нее не было  сил  встать.  Ира  ногой
откинула тряпку в угол и открыла дверь. Мимо нее промчалось что-то  большое,
и через мгновение незнакомый крупный мужчина стоял на коленях  перед  Бэллой
Львовной, уткнувшись лицом в ее платье.
   - Мама!
   - Марик! Сынок... Марик... - тихо повторяла соседка, гладя его  по  седым
волосам и не замечая текущих по щекам слез.
   Ира  тихонько  отступила  к  своей  двери,  пусть  побудут   наедине.   И
натолкнулась на стоящую  в  коридоре  за  углом  Наташу.  Лицо  у  нее  было
страшным, землисто-серым, измученным.
   - Это... Марик? - одними губами спросила она.
   Ира молча кивнула.
   - И... что там?
   - Плачут, - шепотом сообщила Ира. - А ты чего так побледнела? Волнуешься,
что ли?
   - Немного. Пошли, - Наташа крепко взяла Иру за руку и решительно  шагнула
вперед.
   - Здравствуй, Марик, - негромко и очень спокойно произнесла Наташа, и Ира
уже в который раз поразилась ее умению держать себя в  руках.  Ведь  на  ней
лица нет от волнения, а голос такой ровный, как будто ничего не происходит.
   Мужчина поднял голову, встал.  Очки  с  затемненными  стеклами  в  тонкой
оправе мешали разглядеть его глаза, и Ира не увидела, были ли на них  слезы.
Марик оказался высоким полным дядькой с толстыми губами,  мясистым  носом  и
заметной плешью. Костюм на нем был, правда, очень хорошим, и сидел идеально,
но тем не менее, по мнению Иры, самым красивым в его внешности были все-таки
очки.
   - Туся? - неуверенно произнес он.
   Наташа чуть качнулась вперед, словно на мгновение потеряла равновесие,  и
мужчина схватил ее в охапку, крепко обнял, расцеловал.
   - Туся, Тусенька, как же я рад тебя видеть! Но я бы тебя  ни  за  что  не
узнал, ты стала другой, совершенно другой!
   - Просто я стала старой. Мне было семнадцать, когда ты  уехал,  а  теперь
уже тридцать восемь.
   - Нет, Тусенька, нет, ты изменилась до неузнаваемости. А  это,  наверное,
Иринка, которой когда-то было два годика?
   - Теперь уже двадцать три, - в тон Наташе произнесла Ира. - Здравствуйте,
Марк Аркадьевич. Я не думала, что вы меня помните.
   - Ну как же мне тебя не помнить? Я всех помню, и мама мне  обо  всех  вас
писала. Что же мы стоим в прихожей? Я так разволновался, что даже  багаж  на
лестнице оставил.
   Он принес два огромных чемодана и скрылся в комнате  Бэллы  Львовны.  Ира
убрала тряпку, которой мыла пол, и робко постучалась к Наташе.
   - Натулечка, а теперь что?
   - Ничего, отдыхай пока. Они побудут вдвоем, потом  Бэллочка  даст  знать,
когда обед.
   Наташа стояла лицом к окну и смотрела на моросящий дождь. Вся  ее  фигура
выражала такое страдание, что Ира не выдержала и расплакалась.

   Наталья

   У нее было такое чувство, будто она сдает экзамен. Самый главный  экзамен
в своей жизни. Сегодня она предъявляет Марику результат своих двадцатилетних
трудов - его дочь, красавицу, студентку, будущую актрису, невесту, через две
с небольшим недели выходящую замуж. Одобрит ли он ее работу или сочтет,  что
Наташа  плохо  растила  и  плохо  воспитывала  его  девочку,  о  которой  он
специально просил ее позаботиться?
   И что скажет ему Бэлла Львовна? Не  будет  ли  жаловаться  на  отсутствие
внимания и заботы, не станет ли сетовать на то, что Наташа взвалила  на  нее
фактически роль  бабушки  и  заставила  присматривать  за  двумя  отнюдь  не
похожими на ангелов мальчиками?
   Она не думала, что  придется  когда-нибудь  "отчитываться  о  проделанной
работе",  ведь  не  протяжении  долгих  лет  с  Мариком  можно  было  только
переписываться и перезваниваться, никто не предполагал, что настанет  время,
когда люди  свободно  будут  выезжать  из  страны  и  приезжать  в  нее,  не
испрашивая разрешения ни у кого, кроме посольства.  С  1  января  1993  года
вышел новый закон о въезде и выезде, и вот он настал, этот день экзамена. Не
день даже, а целых четырнадцать, две недели.
   Вчерашний обед  прошел  без  эксцессов,  за  столом  слышались  голоса  в
основном мальчиков и гостя. Саше и Алеше все было интересно: и какие у  дяди
Марка дети,  как  и  чему  учат  в  их  школах,  какими  видами  спорта  там
занимаются, какие в семье Халфиных машины, есть ли у них компьютер и какие в
нем стоят программы и игры. Марик подробно и  с  удовольствием  удовлетворял
мальчишеское любопытство, рассказывал о детях - Анне и Филиппе,  он  называл
их Энн и Филом, рисовал красочные  и  порой  забавные  картины  американской
жизни. Ира, озабоченная  проблемой  лишних  килограммов,  стала  выяснять  у
новоявленного американ