рое  действует  от  имени  и  в
интересах всего народа. Поразительно, до какой же степени  все  наше  учение
было лживым! Но самое поразительное, что при всем этом оно  было  искренним.
Мы не собирались никого обманывать, мы всего лишь  строили  свои  теории  на
основании того, что нам дозволено было знать. И  только  теперь  я  понимаю,
сколь ничтожен был тщательно выверенный объем этого дозволенного знания. Нам
рассказывали  про  сознательных  передовиков   производства   и   колхозного
хозяйства и вынуждали думать, что таких людей становится с каждым  днем  все
больше и больше. И мы свято в это верили. А потом пришли следователи Гдлян и
Иванов и показали нам, что больше половины этих передовиков - дутые  фигуры,
что их рекорды - результаты приписок, что на самом деле  мы  рекордсмены  по
хищениям и фальсификациям. Поэтому сейчас, Ирочка,  я  не  преподаю  научный
коммунизм, а ты его, соответственно, не изучаешь в своем институте.
   - А жаль, - шутливо откликнулась Ира.
   - Почему же?
   - Потому что я с удовольствием поучилась бы у вас.  Вы  так  интересно  и
понятно рассказываете, я давно это заметила. Наверное, вы были очень хорошим
лектором. А хорошего лектора всегда полезно и приятно послушать.  Расскажите
мне еще что-нибудь о той жизни, которую я не застала.
   Свекор сел на своего конька и принялся  рассказывать  всякие  истории  из
жизни семидесятых - начала восьмидесятых годов.  Этого,  собственно,  Ира  и
добивалась. Может быть, хоть слово удастся услышать о том, что  так  волнует
Наташку.
   После ужина она купила  в  магазинчике  телефонную  карту  и  отправилась
звонить в Москву. Телефон-автомат находился здесь  же,  в  холле  гостиницы.
Оставался всего один вечер, а Ира  купила  подарки  только  Наташе  и  Бэлле
Львовне, надо было срочно посоветоваться, что привезти Саше, Алеше и Вадиму.
   - Натулечка, - радостно заворковала  Ира,  -  я  сейчас  иду  в  деревню,
пройдусь по магазинчикам. Скажи мне, что купить твоим  мужчинам?  Только  не
вздумай говорить, что ничего не  нужно.  Я  же  все  равно  должна  привезти
что-нибудь, просто на память. Так что ты мне скажешь?
   - Купи им маечки какие-нибудь, говорят,  в  Турции  хороший  трикотаж,  и
недорогой.
   Голос у Наташи был отстраненным и усталым. Ира почуяла неладное.
   - Натулечка, что случилось?
   - Ничего.
   - У тебя голос какой-то ненормальный. Кто-то заболел?
   - Нет, все здоровы. Просто я только что разговаривала с  Люсей.  Никак  в
себя не приду.
   - С Люсей? И что сказала эта сумасшедшая графоманка? Она тебя обидела?  -
забеспокоилась Ира.
   - Лучше бы обидела. Она поставила меня в известность о своих планах.  Она
собирается продать квартиру в Челнах и приехать в Москву вместе  с  мамой  и
Катюшей.
   - Как приехать? - задохнулась Ира. - Насовсем?
   - Естественно. Ты же знаешь, несколько месяцев назад умер ее муж,  теперь
она не хочет больше жить  в  Челнах.  Она  хочет  вернуться  в  Москву,  где
родилась и прожила сорок лет. Ее можно понять.
   - Да что ты говоришь, Натулечка?! Неужели ты не понимаешь, что дело не  в
том, что умер муж, а в том, что твоя мама стала слишком старенькой?
   - Ира, я не желаю это обсуждать, тем более по телефону. Лучше скажи,  как
у вас там? Море теплое?
   - Теплее  не  бывает,  как  парное  молоко.  Завтра  вечером  я  прилечу,
послезавтра прибегу к тебе, принесу подарки и все-все расскажу. Целую  тебя.
Бэллочку и мальчиков поцелуй от меня.
   Ира повесила трубку, но из кабины не вышла. Они всей  семьей  собирались,
как и каждый вечер, идти в деревню, и теперь  Игорь  с  родителями  сидят  в
холле на мягких диванчиках и ждут, пока она позвонит. Вон они, в ее  сторону
не смотрят, о чем-то разговаривают.  Дверь  кабины  притворяется  плотно,  и
стекло хорошее, толстое, да и сидят они далеко, не  услышат.  Можно  на  две
минуты выйти из роли, ничего страшного.
   Она снова сунула  карту  в  прорезь  автомата  и  набрала  номер  Люси  в
Набережных Челнах, который знала наизусть.
   - Я  только  что  разговаривала  с  Наташей,  -  начала  она  без  долгих
предисловий. - Ты что, собираешься вернуться в Москву?
   - Собираюсь. А в чем, собственно, дело?
   - И где ты будешь жить?
   - Там же, где жила раньше. Между прочим,  в  этой  квартире  до  сих  пор
прописана моя мать, ты не забыла? Мама возвращается домой, а  вместе  с  ней
приеду и я с дочерью, нас пропишут, это родственное подселение, тем более  я
там раньше жила. Не понимаю, что тебя беспокоит?
   - Что беспокоит? - заорала Ира, теряя самообладание. - То, что мама  была
тебе нужна только до тех пор, пока была работоспособной.  Ты  ни  с  чем  не
посчиталась, ни с Наташкой, ни с ее детьми, ни с самой тетей  Галей,  ты  ее
увезла в свои хреновы Челны, потому что тебе было  так  удобно,  потому  что
тебе нужна была бесплатная домработница. А теперь,  когда  эта  домработница
состарилась и уже не может заниматься твоим хозяйством и твоим  ребенком,  а
сама требует ухода, ты хочешь вернуться, чтобы все  эти  заботы  скинуть  на
Наташку, сесть ей на шею и жить за ее  счет.  Думаешь,  я  не  понимаю?  Это
Наташка - добрая душа, всех любит и всем все прощает, но не думай, что  твои
фокусы пройдут с другими. Не пройдут!
   - Ты кто такая? - последовал холодный ответ. - Ты сама сидела  на  шее  у
моей сестры и тянула из нее жилы. Я все знаю, мне мама рассказывала. И после
всего этого ты еще собираешься мне указывать? Соплячка!  Да  я  старше  тебя
больше чем в два раза. И не смей мне больше звонить.
   - Захочу - и буду звонить, сколько нужно! - отпарировала Ира.  -  Ты  мне
тоже не указывай, это твоя сестра меня воспитывала и кормила, а  не  ты.  Ты
мне никто и звать тебя никак. В квартире четыре  комнаты,  если  ты  еще  не
забыла. В одной живет Бэлла Львовна, во второй - Наташа с мужем, в третьей -
мальчики, в четвертой - я. Ты что, собираешься спать в прихожей? Или, может,
в ванной?
   - А тебя это вообще не должно беспокоить, ты же, насколько мне  известно,
замуж вышла и больше не живешь в этой квартире. Моя дочь может жить вместе с
мальчиками, там большая комната, всем места хватит. А мама поживет  у  Бэллы
Львовны, две пенсионерки всегда найдут общий язык, да и веселее будет.
   - А ты? Ты-то сама где собираешься жить? У Наташи с  Вадимом  на  голове?
Или ширмочку поставишь, чтобы их не смущать?
   - А я поживу в твоей комнате, тебе она все равно больше не нужна.
   - Ну ты, блин, крутая, круче пасхального  яйца,  -  растерянно  протянула
Ира. Такого она не ожидала и  даже  слов  нужных  для  ответа  подобрать  не
смогла. - Всех распихала, девчонку свою - к чужим детям,  мать  родную  -  к
посторонней старухе, зато себе, любимой, отдельную комнату запланировала.  У
тебя  стыд  есть,  Людмила?  Совесть  какая-нибудь,  чувство  приличия   или
что-нибудь в этом роде?
   - У меня есть все, - Люся была по-прежнему невозмутимой. - Ты за меня  не
волнуйся. А за Наташу  не  заступайся,  она,  если  захочет,  сама  за  себя
постоит.
   - Да в том-то и дело, что не постоит она за себя! Она  тебе  и  слова  не
скажет. А ты этим нагло пользуешься, знаешь, что у нее характер  такой,  что
она тебя не оттолкнет и к известной матери  не  пошлет,  вот  и  пользуешься
самым бессовестным образом. Она даже не знает, что я тебе сейчас звоню.
   - Вот как? - в голосе Люси послышалось легкое удивление.  Ну  наконец-то,
хоть какие-то эмоции появились! - Ты всегда была лгуньей, об этом  мне  тоже
прекрасно известно. Уверена, что Наташа  после  нашего  разговора  позвонила
тебе и попросила воздействовать на  меня.  Я  ее  понимаю,  у  нее  язык  не
повернулся отказать в приюте родной матери, родной сестре,  которая  недавно
овдовела, и родной племяннице, оставшейся сиротой, тем более  что  мама  там
прописана. А отказать очень хотелось, вот она тебя и  подослала.  Только  не
выйдет ничего, так ей и передай. Я имею право на  эту  жилплощадь,  ни  одна
инстанция не сможет отказать мне в прописке.
   - К твоему сведению, Наташа никак не могла позвонить мне  и  пожаловаться
на тебя, потому что меня нет в Москве. Я только что ей позвонила  сама  и  с
трудом уговорила поделиться, отчего у нее голос такой убитый. Если бы  я  не
спросила, она бы и не сказала ничего.
   - Вот как? Тебя нет в Москве? А где же ты? В своей уральской деревне?
   - За границей. Отдыхаю на Средиземном море, - мстительно сказала Ира.
   - Что ж, в таком случае ты тем более  не  можешь  судить  о  том,  почему
нормальные люди хотят вернуться из Набережных Челнов в Москву. У тебя теперь
своя жизнь, и не пытайся повлиять на мою.
   Краем глаза Ира заметила, что свекровь поднялась с диванчика и  двигается
в  ее   сторону.   Даже   простенькие   пляжные   тряпочки   она   носит   с
аристократической элегантностью, как  будто  на  ней  не  цветастая  широкая
длинная юбка и чудовищного апельсинового цвета  майка,  а  по  меньшей  мере
вечернее платье со шлейфом. И на ногах не шлепанцы с двумя перепоночками,  а
хрустальные  башмачки,  которые  в  книжке  исключительно  по  недоразумению
почему-то достались Золушке. На лице у Лизаветы нетерпеливое недоумение.  Ну
в самом деле, сколько можно болтать, заставляя ждать остальных? Сказала  же,
что буквально  на  два  слова,  только  насчет  подарков  уточнить,  а  сама
разговаривает уже битых  четверть  часа!  Долой  Ирку  Маликову,  быстренько
возвращаемся в образ приличной дамочки Ирины  Савенич,  на  лицо  натягиваем
приветливое и доброжелательное выражение, голос можно пока оставить прежним,
будем надеяться, что его не слышно.
   - Спокойной ночи, Людмила Александровна, я вам еще позвоню,  когда  будет
подходящее настроение.
   И вешаем трубочку на глазах у  приблизившейся  свекрови.  И  с  радостной
миной выпархиваем из кабины.
   - Все в порядке? - заботливо спрашивает Лизавета. - Почему так долго?
   - Ой, Елизавета Петровна, вы не знаете мою  соседку,  -  защебетала  Ира,
подхватывая свекровь под руку. -  Такая  скромная  женщина,  так  переживает
каждый раз, когда ей дарят подарки! Сразу начала:  да  что  ты,  Ирочка,  да
ничего не нужно, да не трудись, не трать деньги, лучше себе купи что-нибудь,
нечего моих мальчиков баловать. Еле уговорила!
   Она не могла бы  разумно  объяснить,  почему  принялась  отчаянно  врать,
вместо того, чтобы описать Лизавете ситуацию, как она есть, поделиться своим
негодованием в отношении Люси. Инстинктивно она чувствовала,  что  не  нужно
этого делать. Если ты так близко принимаешь к сердцу  жизнь  своей  соседки,
настолько близко, что не стала ждать возвращения в Москву, а кинулась  из-за
границы звонить соседкиной сестре, чтобы высказать ей все, что думаешь, то с
этой соседкой  у  тебя,  наверняка,  отношения  сердечные,  доверительные  и
глубокие. Так почему же она не пришла к тебе на свадьбу? Муж  ее  пришел,  а
сама она не смогла? И почему ты ничего о ней  не  рассказываешь,  упоминаешь
изредка, к слову, когда говоришь о своем детстве, но даже  по  имени  ее  не
называешь? И не звонишь ей? И не ездишь к ней в гости? Почему? Этих "почему"
Ире совсем не хотелось, поэтому она сочла за благо солгать и не вдаваться  в
подробности.
   Последний вечер прошел восхитительно. Ира любила покупать подарки,  а  уж
здесь-то, когда такой выбор сувениров и недорогого трикотажа, для ее  натуры
просто раздолье! До одиннадцати вечера они ходили по магазинам, набирая  для
друзей и сослуживцев милые мелочи,  потом  уселись  в  своем  любимом  кафе,
Лизавета, как обычно, взяла себе капуччино, остальные -  пиво.  За  соседним
столом обосновалась компания - двое молодых людей и  две  девушки,  судя  по
бледному цвету кожи  и  долетавшим  обрывкам  разговора,  приехавшие  только
вчера. "Счастливые, - подумала Ира, - у них впереди две недели  абсолютного,
ничем  не  омрачаемого  счастья,  а  они  об  этом,  наверное,  даже  и   не
догадываются. Какие же они счастливые!"

   Руслан

   Он методично составил план, в который  входили  четыре  основных  пункта.
Первый: проследить шаг за шагом всю жизнь Бахтина и постараться выяснить, не
пересекался ли где-нибудь его путь с Ольгой Андреевной Нильской.  Если  мать
так нервничает и запрещает Руслану  заниматься  поисками  истины,  то  этому
должна  быть   причина,   которая   наверняка   лежит   в   области   личных
взаимоотношений ее и  убийцы.  Второй  пункт:  получить  и  проанализировать
сведения о всех криминальных или просто сомнительных трупах, обнаруженных до
августа  1984  года.   Сперва   Руслан   собирался   ограничиться   трупами,
появившимися непосредственно перед убийством брата, но  потом,  поразмышляв,
расширил временные рамки до нескольких месяцев. Ведь Михаил  частенько  брал
машину и уезжал на природу, хотел побыть в одиночестве, и  вполне  возможно,
что свидетелем первого убийства, совершенного Бахтиным, он стал  не  в  день
своей  гибели,  а  гораздо  раньше.  Вторая  же  его  встреча  с   Бахтиным,
оказавшаяся для Мишки роковой, могла произойти либо случайно, во что Руслану
не очень-то верилось, либо была следствием целенаправленных действий убийцы,
выследившего и убравшего свидетеля своего предыдущего преступления.  Третьим
пунктом  плана  была  долгосрочная  программа,  направленная  на  облегчение
выполнения пункта второго. Ему,  молодому  журналисту  Кемеровской  вечерней
газеты Руслану Нильскому,  никто  не  собирался  давать  сведений  о  трупах
десятилетней давности. С ним даже разговаривать не хотели. И он  должен  был
добиться, чтобы в областном управлении  внутренних  дел  его  принимали  как
родного, а  это  требовало  определенных  усилий  и,  конечно  же,  времени.
Четвертым, и последним, пунктом  плана  работы  по  установлению  истины  об
обстоятельствах    убийства    брата,    было    прояснение    ситуации    с
судебно-медицинской экспертизой трупа Михаила Нильского. Откуда в заключении
эксперта взялись сведения об алкогольном опьянении, в котором якобы пребывал
Мишка? Да, он был нормальным парнем, от рюмки не шарахался, когда надо - мог
и поднять, и выпить пару глотков за общим  столом,  но  не  более  того.  Но
сколько Руслан себя помнил, брат ни разу не купил и не принес в дом  бутылку
по собственной инициативе, только если мать просила, когда ждала  гостей.  И
уж совсем невероятно, чтобы он выпил во время поездки на природу, один,  как
алкаш какой-нибудь подзаборный. Мишка любил природу, наслаждался ею часами в
полном одиночестве, и невозможно представить себе, чтобы ему в такой  момент
понадобился алкоголь. Это так же  нелепо,  как  представить  себе  истинного
меломана, пришедшего в филармонию на  концерт  симфонической  музыки  и  для
полноты ощущений хряпнувшего двести пятьдесят "беленькой". Либо Мишку  споил
Бахтин для облегчения своего кровавого замысла, либо  результаты  экспертизы
фальсифицированы, и в этот вопрос Руслан хотел внести полную ясность, хотя и
не очень хорошо представлял себе, как будет это делать. Ну  найдет  он  того
эксперта, ну положит перед ним сделанные  от  руки  выписки  из  заключения,
напомнит обстоятельства дела. Может  быть,  эксперт  вспомнит  труп  Михаила
Нильского, а может быть, не вспомнит.  Если  фальсифицировал  заключение  за
взятку или под давлением, то, конечно, вряд ли он такое дело забыл.  Но  как
заставить его признаться? И отсюда в пункте четвертом  разработанного  плана
возник подпункт: прежде чем соваться к  этому  судебному  медику  со  своими
вопросами, необходимо не только  найти  его,  но  и  предварительно  навести
справки о его жизни, как до августа 1984 года, так и сразу после.  Не  купил
ли он в тот момент машину или шубу жене? Или, может, внес последний  пай  на
кооперативную квартиру? Или сын-двоечник, сдававший в тот момент экзамены  в
институт и получивший одни "тройки",  ни  с  того  ни  с  сего  был  принят,
несмотря на высокий проходной балл, до которого он со своими хилыми оценками
явно не дотягивал? Или сам эксперт вдруг получил  повышение  по  службе  или
перевод куда-нибудь в крупный город? Все это следовало узнать до  того,  как
ехать к нему лично.
   Имя у эксперта было затейливо-непонятным - Григорян Патимат Натигкызы,  и
это сразу вызвало у Руслана недоверчивое предубеждение. Армянин, стало быть,
почти наверняка нечист  на  руку.  Первым  делом  он  обратился  по  адресу,
указанному  на  бланке  экспертизы,   представился,   показал   редакционное
удостоверение   и   попросил   разрешения   встретиться    с    руководством
судебно-медицинского морга.
   - Работа вашего, да и  всех  подобного  рода  учреждений,  окутана  такой
тайной, - начал он  с  приветливой  улыбкой,  -  людям  кажется,  что  здесь
работают совсем особые медики, у которых атрофировано  чувство  сострадания.
Прямо монстры какие-то, которые пилой вскрывают  черепа  и  с  удовольствием
вытаскивают внутренности, а потом в виде жестокой  бравады  едят  бутерброды
рядом с секционным столом. Мне хотелось бы сделать  материал,  показывающий,
что судебные медики действительно особые люди, но их, как  бы  это  сказать,
особость состоит совсем в другом. Ведь вам, наверное, тоже неприятно,  когда
о вашей службе складывается такое чудовищное  и  весьма  далекое  от  правды
мнение. Я прав, Иван Никандрович?
   Иван Никандрович, тот самый руководитель, к которому  проводили  Руслана,
был похож на  маленького  Деда  Мороза:  длинные  седые  волосы,  окладистая
серебряная борода, лучики морщинок вокруг бледно-голубых глаз, а росточком -
не выше самого Руслана.
   - Не знаю, правы вы или  нет,  но  вот  мои  соседи  по  дому,  например,
считают, что я свою собаку  кормлю  человеческим  мясом,  которое  ворую  на
службе, - со смехом, больше напоминающим кряхтенье, ответил Дед Мороз.
   - Не все, конечно, только самые отсталые и дремучие, остальные  над  ними
посмеиваются, но ведь с мнением отсталых тоже нужно считаться.
   - Нужно, - быстро согласился Руслан. - Так вы не возражаете, если я  буду
делать такой материал в вашем морге? Поговорю с  сотрудниками,  посмотрю  на
месте, как и что они делают.
   -  Разумеется,  -  крякнул  Дед  Мороз.  -  Я  вас  познакомлю  с  нашими
старожилами, самыми опытными судебными медиками,  они  вам  расскажут  много
забавных историй.
   - Неужели у вас тоже бывают старожилы? - деланно удивился Руслан.  -  Мне
отчего-то казалось, что  на  такой  работе  люди  долго  не  выдерживают,  и
персонал у вас должен сменяться достаточно часто. Разве нет?
   - Ну вот, вы тоже оказались отсталым и дремучим, - Дед Мороз  прищурился,
и лучики вокруг глаз стали глубже и разбежались до самых висков. -  Считаете
нашу работу невыносимой, жуткой, такой, какую невозможно делать по призванию
и с профессиональным интересом. Такой ужасной, что  лишь  бы  ноги  поскорее
отсюда унести.  А  внешне  вы  нас  всех,  наверное,  представляете  эдакими
докторами Градусами, да?
   - Какими докторами? - переспросил ничего не понявший Руслан.
   - Был в Москве в семидесятых годах знаменитый судебно-медицинский эксперт
по фамилии Градус, абсолютно лысый  и  с  огромной  черной  бородой.  Кстати
замечу, отменного чувства юмора был человек. Его все знали. Впрочем, вы  еще
слишком молоды, да к тому же вы журналист, а не следователь и не  врач,  так
что вам простительно. А в нашей профессиональной  среде  о  докторе  Градусе
легенды ходили. И многие дремучие обыватели при словах  "судебно-медицинский
морг" представляют себе  страшных,  огромных,  лысых  и  бородатых  чудовищ,
отличающихся особым цинизмом. А вот я вам сейчас кое-кого покажу.
   Иван Никандрович нажал кнопку селектора и произнес:
   - Флора Николаевна, голубушка, вас не  затруднит  зайти  ко  мне?  Руслан
терпеливо ждал, не задавая вопросов, чтобы не испортить
   Деду Мороза удовольствия от фокуса, которым тот явно  собирался  поразить
воображение молодого,  но  уже  такого  "отсталого"  журналиста.  За  дверью
зацокали каблучки, и в кабинете появилась  женщина.  Если  Дед  Мороз  хотел
удивить Рус