таем, рано уходим и поздно приходим. Сейчас за мальчиками  присматривает
Бэлла Львовна, и накормит,  и  проследит,  чтобы  уроки  сделали.  Когда  мы
останемся одни, Сашка и Алеша останутся полностью безнадзорными. Не забывай,
сколько им  лет.  Одному  двенадцать,  другому  -  тринадцать,  они  еще  не
настолько взрослые, чтобы вести  себя  разумно  и  ответственно,  а  возраст
опасный, и через пару лет станет еще опаснее.
   - Но если Бэлла Львовна будет жить с нами в одном доме, она сможет каждый
день приходить, сидеть у нас и присматривать за ребятами.  Ведь  так,  Бэлла
Львовна? И вообще, я не понимаю,  что  мы  обсуждаем,  перспективу  получить
отдельное новое жилье или причины, по которым мы должны отказаться от этого?
У меня складывается впечатление, что не первое, а именно второе.
   Конечно, второе, а не первое,  подумала  Наташа.  Бесплатный  сыр  бывает
только в мышеловке. Невозможно улучшить ситуацию, ничем за это не  заплатив.
А плата в данном случае может  оказаться  слишком  высокой.  К  такой  плате
Наташа не готова.
   - А почему молчит уважаемый Марк Аркадьевич?
   Вадим внезапно повернулся к Марику и уставился на него сердитыми глазами.
   - Я бы хотел услышать и ваше мнение, ведь речь идет  и  о  вашей  матушке
тоже, а не только о моей семье.
   Наташин слух больно  резануло  это  разделение  "вашей  матери"  и  "моей
семьи", она давно уже не воспринимала Бэллу  Львовну  как  нечто  отдельное.
Бэлла Львовна оставлена была Мариком на ее попечение так же, как и Иринка, и
Наташа немедленно зачислила ее в члены своей семьи, в круг тех,  о  ком  она
должна заботиться, за кем должна ухаживать.
   Марик на протяжении всего разговора сидел  молча,  ни  единым  словом  не
давая понять, чью сторону принимает в этом споре. Справедливости  ради  надо
заметить, что и Бэллочка  своего  мнения  не  высказывала.  Получалось,  что
спорили только Наташа  с  Вадимом,  а  точка  зрения  соседки  в  расчет  не
принималась.
   - Видите ли, Вадим, я не считаю возможным  навязывать  вам  свое  мнение,
потому что я через два дня уеду, а вам  оставаться  и  жить.  Поэтому  имеет
смысл обсуждать только ваши аргументы, а никак не мои.
   Ну что ж, вполне обтекаемо. Ни да - ни нет. Точка  зрения  Марика  и  без
слов понятна, он боится оставлять мать без ухода и помощи и, конечно,  хотел
бы, чтобы все оставалось, как есть.  Но  ему,  давно  живущему  по  западным
стандартам, в то же время совершенно очевидно, что две комнаты для  четверых
- слишком мало и неудобно. Похоже,  Вадим  это  понимал,  потому  что  резко
поднялся с дивана и сделал шаг к двери.
   - Я предлагаю разойтись и как следует подумать.  Бэлла  Львовна,  как  вы
договорились с риэлторами?
   - Они придут через пару дней, чтобы узнать о нашем решении.
   - Вот и хорошо, значит, время для обсуждения еще есть. Спокойной ночи.
   Наташа молча ужинала, Вадим, отвернувшись, смотрел  телевизор.  И  только
когда начали стелить постель, снова вернулся к проблеме переезда.
   - Я тебя не понимаю, Наташа. Неужели тебе не надоело жить в этой коммуне,
всех кормить, всех одевать и обстирывать? Ты что, нанималась в  домработницы
к этим двум нахлебницам? Одна -  молодая  свистушка,  тарелку  за  собой  не
вымоет, другая - слабеющая старуха, которая и делала бы все, что  нужно,  да
уже не всегда может. Объясни мне,  почему  ты  против  того,  чтобы  жить  в
отдельной квартире, где будет только наша с тобой семья, понимаешь, наша!
   Наташа плотнее запахнула халат и присела на краешек дивана.  Ну  как  ему
объяснить, если он сам не понимает!
   - Вадик, миленький, Бэллочка уже много лет является членом  нашей  семьи,
неужели ты этого не видишь? Да, я понимаю, ты двенадцать лет жил отдельно от
нас и много не знал или не видел... Но теперь-то ты  здесь,  уже  почти  два
года мы живем вместе, и ты до сих пор не понял, что я не могу  оставить  ее.
Ну не могу я! - почти выкрикнула Наташа. - Можешь ты это понять? Я многим ей
обязана, ей и Марку, только благодаря им я стала тем,  чем  стала.  И  когда
Марк уезжал в Израиль, он взял с меня слово, что я не  брошу  его  мать,  не
оставлю ее без заботы и опеки. А она с каждым годом нуждается в этой  заботе
все больше и больше, она  ведь  не  молодеет,  Вадичек,  миленький,  ты  сам
видишь, у нее и зрение падает, и сама она слабеет, и болеет все чаще и чаще.
Когда моя мама уехала с Люсей, Бэллочка заменила нашим сыновьям бабушку. Как
же я могу уехать от нее? Я люблю ее, я к ней привыкла. И к квартире нашей  я
привыкла, я прожила в ней всю жизнь. А ты хочешь все это сломать?
   - Я хочу иметь свой дом и быть в нем хозяином, - горячо возразил Вадим. -
Неужели тебе это непонятно? В конце концов, меня с Бэллой Львовной ничего не
связывает, для меня она - совершенно чужой человек, к тому  же  не  особенно
опрятный. Почему я должен терпеть ее присутствие рядом с  собой?  Почему  мы
вчетвером должны ютиться в двух комнатах, если можем жить более комфортно?
   - Ты не должен так говорить...
   - Нет, именно так я и должен говорить. А тебе пора  сделать  выбор  между
твоей соседкой и твоим мужем.
   Он взял чашку, из которой пил чай, сидя перед  телевизором,  и  вышел  на
кухню. Наташа сидела на диване, не в  силах  пошевелиться.  Вот  так,  выбор
между соседкой и мужем. Ну зачем он так сказал? Зачем ставит ей  ультиматум?
Ведь делать выбор между двумя людьми,  каждый  из  которых  дорог  и  любим,
невозможно. Остаться доброй и  порядочной  и  выбрать  Бэллу?  Или  остаться
преданной женой и сделать выбор в пользу мужа? В первом  случае  есть  риск,
что Вадим с этим не смирится, отношения  испортятся,  может  быть,  даже  до
разрыва дойдет. Разрушится семья, сыновья останутся без отца.  Если  сделать
так, как хочет Вадим, то семья, безусловно, сохранится, но с Бэллой Львовной
без постоянной помощи и присмотра может случиться все, что угодно, и она  не
проживет столько, сколько могла бы прожить, будь Наташа всегда рядом с  ней.
Да и сама Наташа измучается, разрываясь между двумя домами.  Она  попыталась
представить себе эту новую квартиру и невольно скривилась. В ее  воображении
возникла картина  чего-то  стерильно-белого,  безжизненного,  бездушного.  А
здесь, в этой коммуналке, все имеет свой цвет,  комната  Бэллочки  -  синяя,
комната мальчиков - охряная, теплая, похожая на расписной  глиняный  кувшин,
Иринкина обитель больше  похожа  на  старое  гобеленовое  полотно,  с  одной
стороны - по-молодежному нарядная, с другой - словно покрытая пылью  разрухи
и дряхления. А в ее с Вадимом  комнату  только  что  вернулся  красный  цвет
взаимного недовольства и раздражения, которого здесь давно уже  не  было,  с
тех пор, как заболел и попал в больницу Наташин отец. В  этой  квартире  все
наполнено цветом и жизнью, воспоминаниями и эмоциями. Может быть, поговорить
с Иркой? Если она переедет к мужу, комната  не  будет  ей  нужна,  и  Наташа
вполне может ее занять. Случись что и Ира захочет вернуться - комнату всегда
можно освободить за несколько часов. Остается проблема  Бэллочки.  Вадим  не
хочет с ней жить, не хочет терпеть плохо вымытую ею сантехнику, ее шаркающие
шаги, ее слишком громкие и долгие разговоры по телефону. Но Бэллочка  же  не
виновата, что плохо видит и начинает понемногу  глохнуть,  это  участь  всех
пожилых людей, и сам Вадим станет когда-нибудь таким же...
   Наташа  спохватилась,  что  Вадим  что-то  долго  не  возвращается.   Она
приоткрыла дверь в коридор и  услышала  доносящиеся  с  кухни  голоса.  Один
принадлежал мужу, другой - Марику. Сделав несколько осторожных шагов, Наташа
остановилась и прислушалась.
   - ...вы спокойно уехали к новой, лучшей жизни и оставили свою мать одну.
   - Мама  не  захотела  ехать  с  нами.  Я  долго  ее  уговаривал,  но  она
категорически отказывалась. Разве Туся вам этого не говорила?
   - Это не довод, уважаемый Марк  Аркадьевич,  -  в  голосе  Вадима  Наташа
услышала нотки раздражения. - Вы не должны были  устраивать  свою  жизнь  за
счет потерь, которые несут другие люди. Вы видите, к чему в конце концов все
пришло? Все заботы о вашей матери легли на плечи моей жены, она двадцать лет
тащила на себе эту тяжесть, а теперь не может разъехаться с Бэллой Львовной.
То есть моя жена, чужой, в сущности, человек, не может поступить так, как  в
свое время с легкостью поступили вы.
   - А что я должен был сделать? - Марик,  наоборот,  ничуть  не  раздражен,
разговаривает спокойно и даже будто бы с недоумением, словно не может  взять
в толк, чего от него добивается Вадим. - Я просил  ее  уехать  с  нами,  она
отказалась. Вы  считаете,  я  должен  был  увезти  ее  силой,  не  спрашивая
согласия, как тряпичную куклу или как увозят маленьких детей, душевнобольных
или выживших из ума стариков? Ну объясните же мне, Вадим, как я должен  был,
по-вашему, поступить? Я уговаривал ее полгода, каждый божий день, я объяснял
ей, что там, за границей, ей будет лучше. Вы считаете,  что  я  недостаточно
старался и не нашел нужных слов, чтобы убедить маму уехать?
   - Нет, Марк Аркадьевич, я считаю, что в  этой  ситуации  вы  должны  были
остаться.
   - То есть как - остаться?
   - Вот так, остаться. Никуда не уезжать и не оставлять вашу матушку одну.
   - Вы  хотите  сказать,  что  я  должен  был  пожертвовать  своей  жизнью,
карьерой, жизнью, благополучием и образованием своих детей...
   - Да, именно это я и хочу сказать.  Вы  должны  были  пожертвовать  СВОЕЙ
жизнью, а не жизнью моей жены, на которую вы взвалили непосильную обузу.  Вы
проявили и продолжаете проявлять чудовищный  эгоизм,  вы  думали  и  думаете
только о себе, о своих благах и выгодах. Вам же  наплевать  на  то,  во  что
обходится нашей семье ваш эгоизм. Я вынужден жить в  коммунальной  квартире,
от которой меня тошнит, только потому, что вы навязали моей жене вашу  мать.
Наташа - добрый человек, порядочный, ответственный, у нее золотое сердце,  и
вы прекрасно это знали, когда подсунули девочку вашей  матери  вместо  себя.
Еще бы, вы были уверены, что за Наташиной спиной Бэлла Львовна не  пропадет!
И вы даже ни на секунду не задумались над тем, что  пройдет  несколько  лет,
Наташа станет взрослой, у нее появится своя семья, и ей  придется  совмещать
заботу о вашей матушке с заботой о собственной семье. Вы не дали себе  труда
задуматься, во что это в конце концов выльется. Вы думали только о том,  как
бы поскорее убраться из страны, и вам было абсолютно все равно, кто,  как  и
чем впоследствии будет расплачиваться за этот ваш поступок.
   - Вы не имеете права так говорить, Вадим, вы  не  были  евреем  в  стране
воинствующего антисемитизма и вы никогда не сможете понять тех, кто бежал от
этого унижения. Что вы знаете о моей жизни?  О  том,  как  меня,  отличника,
сдавшего все вступительные экзамены на "пятерки", не приняли в  институт,  в
котором я хотел учиться, меня лишили возможности заниматься наукой,  которую
я любил, меня лишили всяких перспектив на карьеру. О том, как родители моего
одноклассника, когда нам было по восемь лет, запретили своему  сыну  дружить
со мной, потому что я - еврей, а все евреи, по их мнению, были вредителями и
врагами народа, начиная с Троцкого и заканчивая небезызвестными  врачами.  О
том, как мальчишки дразнили  меня  "жиденком",  подкарауливали  во  дворе  и
избивали. О том, как я, когда стал школьным учителем, поставил несколько раз
"двойку" по физике одному оболтусу, папа которого был каким-то начальничком,
и этот папа прискакал к директору школы  жаловаться  на  меня  и  требовать,
чтобы меня выгнали, а на мое место взяли другого педагога, только непременно
русского, потому что я, видите ли, член сионистской мафии, которая  намерена
на корню истребить лучших  представителей  подрастающего  поколения.  И  как
потом этот директор школы, пряча глаза и мучительно потея, просил меня  быть
более снисходительным к мальчику и  не  ставить  ему  "двойки",  потому  что
выгонять меня он боялся - оснований не было, дело могло и до суда дойти,  но
папу-начальничка он тоже боялся до смерти. Вы не имеете права осуждать  меня
за то, что я стремился уехать  отсюда,  от  этого  постоянного,  ежедневного
унизительного прозябания. Я, способный, если не сказать  талантливый,  физик
должен был учить детей в школе.
   - Мы говорим о разных вещах, Марк Аркадьевич. Вы мне  объясняете,  почему
вы хотели уехать. Ваши доводы убедительны и весомы,  и  я  не  собираюсь  их
оспаривать. Но я, со своей стороны, пытаюсь  объяснить  вам,  почему  вы  не
должны были уезжать. Вы должны были остаться здесь, рядом со своей  матерью,
заботиться о ней, ухаживать, помогать ей, а не перекладывать  свои  сыновние
обязанности на  плечи  семнадцатилетней  девчонки,  которая  по  врожденному
великодушию дала вам обещание, но и представить себе не могла, что ее ждет в
будущем. Если бы вы остались, мы сегодня не стояли  бы  перед  проблемой,  у
которой нет устраивающего всех решения. Бэлла Львовна жила бы с вами и вашей
семьей, и никто не мешал бы моей семье устроить свою жизнь так, как я считаю
разумным и правильным. У вас был выбор:  искалечить  собственную  жизнь  или
испортить чужую. Вы приняли решение в свою пользу. И сегодня моя жена  стоит
перед выбором: спокойная старость вашей матушки или спокойная семейная жизнь
с мужем. Какое решение она должна принять? Такое же, какое когда-то  приняли
вы? В свою пользу? Оставить стареющую нездоровую женщину на произвол судьбы?
Или пойти на обострение отношений в семье, на открытый конфликт, потому  что
я хочу жить в собственной квартире без посторонних и буду настаивать на этом
до конца. Ну же, Марк Аркадьевич, не молчите, скажите, как следует поступить
моей жене.
   - Простите, Вадим... Не знаю даже, что вам и сказать.  Давайте  не  будем
обсуждать прошлое, вы не  были  в  моей  шкуре  и  не  сможете  понять  моих
поступков. Может быть, в чем-то  вы  и  правы.  Может  быть...  У  вас  есть
конкретные предложения, как можно разрешить  сложившуюся  ситуацию,  или  вы
просто выплескиваете на меня свое негодование?
   - Есть, Марк Аркадьевич. У меня есть предложение, только боюсь,  оно  вам
не понравится.
   - Вы хотите, чтобы я увез маму с собой? Я сам об этом мечтаю, и в  каждом
письме предлагаю ей приехать, но она и думать об этом не  хочет.  Бесполезно
даже заговаривать с ней на эту тему.
   - Это я уже понял, Марк Аркадьевич, и имею в виду совсем другое.
   - Надеюсь, вы не собираетесь отправлять мою маму в дом престарелых?
   - Разумеется, нет, я не настолько  бессердечен.  Я  предлагаю  вам,  Марк
Аркадьевич, вернуться в Россию.
   - Что?!
   - Я предлагаю вам вернуться, - спокойно и даже чуть  насмешливо  произнес
Вадим. - А что? Вы - человек состоятельный, деньги у  вас  есть,  вы  можете
купить прекрасную квартиру, достаточно просторную, в которой  вам  не  будет
тесно.  Или  даже  дом  за  городом,  если  вы  отвыкли  жить  в   городских
многоэтажках. Бэлла Львовна будет жить с вами, вы будете о ней заботиться  и
освободите от этой обязанности мою жену. А мы,  в  свою  очередь,  останемся
здесь. Наташа не может водить машину, и для нее особенно важно, чтобы  рядом
была станция метро. При  таком  решении  никто  не  пострадает,  все  только
выиграют.
   - Как это никто не пострадает? А я? А  моя  семья?  Вы  их  в  расчет  не
принимаете?
   - Вам вовсе не обязательно привозить сюда  супругу  и  детей,  они  могут
остаться в Штатах.  Возвращайтесь  один,  живите  рядом  с  матушкой  до  ее
последнего часа, проводите ее в последний путь,  потом  уезжайте  обратно  к
семье.
   - Вадим, мне кажется, вы не понимаете, о чем говорите. Моей матери  всего
семьдесят три года, и я надеюсь, что  она  проживет  еще  очень  долго,  лет
пятнадцать. Вы мне предлагаете, чтобы я на пятнадцать  лет  оставил  жену  и
детей одних? Или я чего-то не понял?
   - Да нет, вы все поняли правильно. Но я не понимаю, от чего вы  пришли  в
такой священный ужас. Что страшного или невероятного я вам предлагаю? Вы  не
колеблясь оставили свою мать одну в нищей тоталитарной антисемитской  стране
на двадцать один год. И ничего, как видите, не произошло.  Почему  бы  вашей
семье, состоящей из  трех  человек,  не  пожить  несколько  лет  без  вас  в
процветающей и благополучной Америке? Уверяю вас, они  там  не  пропадут.  А
если они приедут сюда с вами, так тоже ничего страшного не случится,  здесь,
кстати, жизнь намного дешевле, вы сможете даже что-то сэкономить.
   Повисло длительное молчание, и Наташа  вдруг  испугалась,  что  на  кухне
слышен стук ее бешено колотящегося сердца. Она никогда не думала, что  Вадим
может быть таким безжалостным. Может быть, это оттого, что в ее  присутствии
он общался в основном с друзьями, а не с подчиненными, а сейчас  впервые  за
много лет ей довелось  услышать,  как  ее  муж  разговаривает  с  человеком,
который ему неприятен, с которым его ничего личного не связывает  и  который
все равно через два дня уедет, жить бок о бок с ним  не  придется.  В  такой
ситуации люди говорят то, что думают, и в выражениях не  стесняются.  Сейчас
Наташа слышала совсем  другого  Вадима,  такого,  какого  прежде  не  знала.
"Господи, - мелькнула пугающая мысль, - еще чуть-чуть - и  окажется,  что  я
живу с совершенно незнакомым человеком, с которым у нас нет  ничего  общего,
кроме детей. Мы жили в разных городах, у нас были разные  профессии,  разные
интересы, разные  друзья.  А  потом  мы  поселились  вместе,  ни  о  чем  не
задумываясь, потому что были к этому времени двенадцать лет  женаты,  у  нас
было двое сыновей, и это как бы само собой предполагало, что мы -  родные  и
близкие люди. А так ли это на самом деле?"
   Ей стало тошно и одновременно тревожно, и Наташа  поняла,  что  не  может
дослушать до конца разговор Вадима с Мариком. При первых же  звуках  голоса,
доносящегося из кухни, она повернулась и на цыпочках прокралась  в  комнату.
Аккуратно притворила дверь,  стараясь  не  щелкнуть  замком,  и  улеглась  в
постель. Через несколько минут вернулся Вадим, но Наташа  сделала  вид,  что
уже уснула.
   Десятого декабря Марик улетел в Нью-Йорк, а вечером неожиданно взбрыкнула
Бэлла Львовна, заявив, что не поедет к Иринке на свадьбу.
   -  Но  почему,  Бэлла  Львовна?  -  в  отчаянии  кричала  Ира.  -  Мы  же
договорились, мы же все решили...
   - Деточка, ну что я там буду делать? Все кругом  чужие,  все  незнакомые,
все значительно моложе меня. Нет, и не упрашивай, я твердо  решила  остаться
дома. И потом, кто я такая? Мама, бабушка? Я - просто соседка, и на меня все
будут коситься, дескать,  чего  это  я  приперлась  на  чужое  торжество.  И
настроения у меня нет никакого.
   - Ну Бэллочка Львовна!...
   Ира разрыдалась,  бессильно  колотя  кулачками  по  диванному  покрывалу.
Наташа поняла, что пора вмешаться.
   - Бэллочка Львовна, я очень прошу вас пойти. Я понимаю,  что  вам  это  в
тягость, вы плохо себя чувствуете, но мы с вами уже  давно  решили,  что  от
нашей квартиры обязательно должен кто-нибудь быть. Ну посудите сами, девочка
рассказывает о себе, что она сирота, что с детства рядом с ней  были  только
бабушка и соседи. Бабушка давно умерла. Остались одни соседи. Если никто  из
них не придет на свадьбу, может сложиться впечатление, что  Иринку  в  нашей
квартире никто не любит и никто за нее не радуется.  Сразу  встанет  вопрос:
почему? Почему такую чудесную, красивую,  умную  и  воспитанную  девушку  не
любят соседи? Ответ напрашивается сам собой: она вовсе не чудесная, не умная
и не воспитанная, она в нашей  квартире  всех  достала  своим  поведением  и
своими выходками. Уверяю вас, люди подумают именно  так.  Разве  вы  хотите,
чтобы об Иринке сложилось такое мнение?  Я  пойти  не  могу,  Ира  не  хочет
афишировать наши близкие отношения. Остаетесь только вы и  Вадим,  но  Вадим
без жены - это тоже как-то странновато, согласитесь. Он вас отвезет к ЗАГСу,
а потом заберет из ресторана.
   - Если хотите, Бэлла Львовна, я пойду с вами на