гонял  муравьев.  Наташа  расстелила  на
земле привезенное с собой старенькое одеяло, усадила мальчишек  и  принялась
кормить их персиками и черешней. Они были такими разными и  в  то  же  время
абсолютно непохожими ни на Наташу, ни  на  Вадима.  Сашка  -  светловолосый,
тонкий в кости, энергичный и заводной, пошел в  бабушку  -  мать  Вадима,  а
Алешенька, наоборот, с темно-каштановыми вьющимися  волосиками,  крепенький,
неторопливый, обстоятельный  и  уже  в  три  года  какой-то  солидный,  был,
совершенно очевидно, настоящим внуком Александра Ивановича, Наташиного отца.
Через три дня август кончится, детей привезут в Москву, и  настанет  момент,
когда придется сообщить мальчуганам о том, что их дедушка  умер.  "Наверное,
лучше это сделать сейчас", - почему-то пришло  в  голову  Наташе.  Здесь  им
весело, привольно, печальная новость если и будет до конца понята, то быстро
утратит свою тягостность.
   - Саша, Алеша, - начала она нерешительно, - мне  нужно  с  вами  серьезно
поговорить.
   - О чем? - дружно спросили мальчики.
   - Когда вы вернетесь домой, то увидите, что у нас теперь все по-другому.
   Две пары испуганных глаз уставились на нее. Рты раскрыты, вокруг губ,  на
подбородках и даже на щеках - темно-красные следы от черешни.  Господи,  они
такие маленькие, хрупкие, нежные! Ну почему она  должна  рассказывать  им  о
смерти?
   - Мы теперь будем жить с вами одни, бабушки и дедушки с нами не будет.
   - Они что, пелеехали? - тут же нашелся Сашка.
   - Да, бабушка Галя поехала жить к тете Люсе в другой город.
   - А почему?
   - Ну как почему? У тети Люси тоже есть ребенок,  дочка,  ваша  двоюродная
сестричка Катенька. Бабушка раньше жила с вами, а теперь хочет пожить с ней,
ведь Катенька ее внучка, и бабушка ее любит точно так же, как любит вас. Она
поживет какое-то время с Катенькой, потом вернется.
   Саша задумчиво кивнул, словно давая понять, что он все  понял.  Глядя  на
него, кивнул и Алеша.
   - А деда Саша тоже уехал?
   - Нет, Сашенька, деда Саша не уехал. Он очень  долго  и  тяжело  болел  и
потом умер.
   - Умел? Он что, не велнется?
   - Нет, сыночек, не вернется. Баба Галя когда-нибудь вернется, а деда Саша
- нет. Нам придется теперь жить без него.
   Глаза Алеши наполнились слезами, губы задрожали, он не отрываясь  смотрел
на старшего братика, будто ожидая от него команды "плакать". Но  команды  не
последовало.
   -  А  папа  когда  плиедет?  -  Сашка  обладал  потрясающей  способностью
переключаться, отстраняясь он всего неприятного.
   - Еще не скоро. Сейчас папа готовит  корабль  к  плаванию,  это  занимает
примерно три месяца. Потом он уйдет в плавание, это еще три месяца. И только
потом у него будет отпуск и он приедет к нам в Москву.
   - А когда?
   - Давай считать. Сейчас конец августа, значит, папа приедет в феврале или
в марте.
   - А это сколо?
   - Конечно, сыночек. Оглянуться не успеешь. Вот вы вернетесь домой,  потом
будут Ноябрьские праздники, потом Новый год,  потом  мой  день  рождения,  а
потом и папа приедет.
   - Челез тли плаздника? - уточнил Саша, который букв еще не  знал,  но  до
десяти уже считал.
   - Совершенно верно, через три праздника.
   Слезы на глазах у младшего подсохли, он всегда и во  всем  ориентировался
на старшего брата. Раз Саша не стал реветь и  заговорил  про  папу,  значит,
плакать не нужно.
   - А папа привезет мне кита? - подал голос Алеша, который,  в  отличие  от
Саши, четко выговаривал все буквы.
   - Вряд ли, солнышко. В Северном море китов нет.
   - А кто есть? Акулы есть?
   - Боюсь, что акул тоже нет. Но я поговорю с папой, - с улыбкой  пообещала
Наташа.
   Время, отведенное детсадовским режимом на посещение детей, пролетело  так
быстро, что Наташа так  и  не  успела  ни  надышаться  своими  малышами,  ни
насмотреться на них. Наступило  время  обеда,  и  вереницы  родителей  уныло
потянулись к воротам. Наташа переодела мальчиков во все чистое и тоже  стала
собираться.  И  только  увидев,  как  вслед  за  перепачканными  маечками  и
трусиками в большой маминой сумке  скрылось  одеяло,  Саша  и  Алеша  дружно
заревели.
   Бэлла Львовна уже была дома, и Наташа застала ее за мытьем полов в  кухне
и коридоре.
   - Ой, Бэллочка Львовна, ну зачем вы! - всплеснула руками Наташа.
   - Я бы сама помыла.
   - При чем тут ты, моя золотая? - Соседка  не  без  труда  разогнулась  и,
отставив подальше руку с мокрой тряпкой, крепко поцеловала Наташу.
   - Я что, уже не живу в этой квартире? Живу. Стало быть, должна заниматься
уборкой наравне со всеми. Тем более ты же не  поленилась,  встала  пораньше,
напекла свои чудесные оладушки, чтобы всех нас накормить. Иди мой руки, обед
уже готов.
   - Так вы и с обедом успели? - поразилась Наташа.
   - Мне Иринка помогла. Кстати, что это за чудовищная история, которую  она
мне рассказала? Это что, правда?
   - К сожалению, - вздохнула Наташа. - Будем надеяться, что это послужит ей
хорошим уроком. По крайней мере сейчас она стала  намного  спокойнее,  сидит
дома, ни о каких своих сомнительных приятелях и не вспоминает.
   - Да? - Бэлла Львовна слегка приподняла черные густые брови. - Мне так не
показалось.
   - Что вы хотите сказать? - встревожилась Наташа.
   - Ничего. Она действительно очень мило помогла мне с обедом, потом  зашла
в твою комнату, надела твои брюки и замшевую куртку и ушла.
   - Как ушла!? Куда?!
   - Разве она мне докладывает?  Я  только  спросила,  разрешила  ли  ты  ей
надевать свои вещи, она сказала, что ты разрешила.
   Наташа ногой отшвырнула сумку, которую поставила на пол,  и  ворвалась  в
комнату Маликовых. Полина Михайловна дремала, сидя в кресле.
   - Полина Михайловна!  -  громко  позвала  Наташа.  -  Полина  Михайловна,
проснитесь!
   - А?
   Старуха лениво приоткрыла глаза, потянулась.
   - Чего тебе, Наташка? Чего разоралась?
   - Куда Ира ушла?
   - А я почем знаю? Взяла и ушла.
   - Зачем вы ее отпустили? Я же говорила, я сто раз предупреждала, что  она
должна сидеть дома, пока не поправится окончательно. У  нее  еще  порезы  не
затянулись, а ей через четыре дня в школу идти! Куда вы смотрели?!
   - Куда смотрела, куда смотрела,  -  проворчала  Полина.  -  Спала  я.  Не
слыхала ничего. И не ори на меня.
   - Да как же мне на вас не орать, когда вы за собственной внучкой уследить
не можете! Господи, всего на несколько  часов  вас  оставила!  Ну  что  мне,
работу бросить и дома сидеть, Ирку пасти? Вы же бабушка, ну хоть  что-нибудь
вы можете для нее сделать?
   - Она здоровая кобыла, мне ее не удержать. И вообще, чего ты  тут  руками
машешь? Девка живаздорова - и слава богу.
   - Да не здорова она, как вы не понимаете! Ей дома нужно сидеть, лекарства
пить и как можно меньше двигаться, чтобы раны затягивались. Она у вас деньги
просила?
   - Будет она просить, - фыркнула Полина Михайловна. - Сама взяла. Я пенсию
на днях получила, так в шкатулочке и лежала.
   - Сколько она взяла?
   - Зелененькую, кажись. А может, синенькую, я не разглядела.
   Значит, Иринка  взяла  у  бабки  три  рубля.  Или  пять.  Это  много  для
четырнадцатилетней девчонки, особенно если эта девчонка без царя в голове. И
с чего вдруг ее на улицу понесло? Может быть, позвонил кто-то?
   Наташа со злостью хлопнула дверью и вышла в прихожую, где  Бэлла  Львовна
уже домывала пол.
   - Зря ты мне  записку  не  оставила,  -  с  упреком  произнесла  соседка,
слышавшая весь разговор на повышенных тонах.  -  Предупредила  бы,  что  Иру
нельзя выпускать на улицу, я бы проследила.
   Наташа горестно махнула рукой.
   - Толку-то за ней следить... Силой не удержишь, а  доводов  и  аргументов
она не слушает, делает только то, что хочет. Не драться же с  ней.  Бэллочка
Львовна, вы не слышали, ей никто не звонил?
   - Звонили, даже два раза. Первый раз какая-то девочка, не то Оля,  не  то
Юля, в общем, Ира ее Люлей называла. А второй раз это был парень,  имени  не
слышала. Вот после его звонка она и стала собираться.
   Все понятно. Люля - это не Оля и не  Юля,  это  Надя  Люлькина,  лохматая
неопрятная девица, в прошлом году с трудом закончившая  школу  и  работающая
разнорабочей на какомто складе. Все Иринкины приятели были старше нее, никто
не верил, глядя на ее крупную фигуру, пышные  формы  и  отнюдь  не  невинные
глаза,    что    ей    нет    и    шестнадцати.    Принимали    обычно    за
семнадцативосемнадцатилетнюю, приваживали в  свою  компанию,  делили  с  ней
выпивку и курево, лапали как взрослую, а может, и не только...  Такие  мысли
Наташа старалась гнать от себя, еженедельно проводила с Ирой  воспитательные
беседы о вреде ранней сексуальной жизни, верила девочке на слово,  когда  та
клялась и божилась, что с ней все в порядке, но все равно жила в  постоянной
тревоге.
   Адреса Люлькиной Наташа не знала, но зато знала, что  в  школе  номер  59
(той самой "гоголевской") учится младший брат Нади. В этой же школе  училась
и Иринка, отдавать ее в специализированную французскую школу имени  Поленова
покойная Нина категорически отказалась, несмотря на уговоры Наташи,  которая
считала, что в школе, где ее все знают и помнят, легче будет  контролировать
успеваемость и поведение Иры. Этой же точки зрения  придерживалась  и  Бэлла
Львовна. Ведь уже к этому нежному еще возрасту маленькая  Ирочка  ясно  дала
всем понять: с ее учебой и школьной жизнью будут проблемы, и немалые. Однако
Нина тогда настояла на своем, кричала, что она мать  и  никому  не  позволит
диктовать, в какую школу отдавать ребенка, хотя у Наташи были все  основания
подозревать,  что  Нина  упрямится  исключительно  из-за   желания   сделать
наперекор мнению Бэллы Львовны.
   - Куда ты? А обедать? - спросила Бэлла Львовна, видя,  что  Наташа  снова
собирается уходить.
   - Извините, Бэллочка, я потом поем, - бросила она на ходу и  помчалась  в
Староконюшенный переулок.
   Только выскочив на улицу и пробежав метров двести, Наташа сообразила, что
сегодня воскресенье и школа  закрыта,  так  что  никто  не  даст  ей  адреса
Люлькиных. Что же делать? Вспомнив собственное арбатское детство, она решила
все-таки дойти до школы, ведь учебный год  начнется  через  несколько  дней,
большинство детей уже вернулось в Москву, но не сидеть же им дома, тем  паче
в такую чудесную погоду. Наверняка играют на улицах и в  школьном  дворе.  А
среди играющих вполне можно найти тех, кто знает,  где  живет  шестиклассник
Люлькин.
   Надежды ее оправдались. На школьной спортплощадке пацаны гоняли мяч.
   - Привет, - Наташа тронула за рукав мальчика лет двенадцати, сидящего  на
земле и задумчиво разглядывающего огромный кровоподтек на щиколотке.
   - Здрасьте, - буркнул тот, не поднимая головы.
   - Слушай, ты случайно Люлькина не знаешь?
   Паренек поднял голову и прищурился.
   - А вам зачем? Вы из милиции?
   - Нет, я из кино. Так знаешь или нет?
   - Из кинооо? Это клево. А зачем вам Митяй? Вы его в кино снимать будете?
   - Может, и буду, если он мне подойдет. Сначала посмотреть на него надо.
   - А чего на него смотреть? Вон он, в воротах стоит. Митяяяй!!! -  заорала
раненая жертва футбола. - Вали сюда, дело есть!
   Подбежал потный запыхавшийся Люлькин,  и  уже  через  пару  минут  Наташа
узнала, что живут они совсем рядом, в Большом  Афанасьевском  переулке,  что
родители еще вчера уехали "на участок" что-то копать  и  что  Ирка  Маликова
совершенно точно пошла к ним,  потому  что  не  далее  как  час  тому  назад
сеструха Надька выперла его из дома, сказав, что к ней придут гости и  чтобы
он не мешался под ногами, а когда он шел от дома к школе, то как раз Ирку  и
встретил и даже поговорил с ней.
   Квартира, где жили Люлькины, оказалась хоть и отдельной, но находилась  в
полуподвальном помещении, и Наташа подумала, что до революции это  наверняка
была дворницкая. Она позвонила, стараясь держать себя в руках и думая только
о том, как бы увести отсюда Иру без скандала, чтобы не унижать девочку.
   Дверь ей открыл парень лет семнадцати  с  длинными  сальными  волосами  и
прыщавым лицом.
   - Тебе чего? - он выдохнул Наташе в  лицо  запах  нечищенных  прокуренных
зубов и дешевого вина.
   - Ира здесь? - негромко спросила она.
   - Какая Ира?
   - Ира Маликова.
   - Это которая, черненькая или рыжая?
   - Черненькая.
   - А, Ирка-Копирка... Ну, здесь, а что надо?
   - Почему Копирка? - удивилась Наташа.
   - Так черненькая же. Как копирка. И в рифму. Позвать, что ли?
   - Позови, пожалуйста.
   Она твердо решила без необходимости в квартиру не входить и дурацких сцен
с извлечением малолетки из дурной компании не устраивать. Лучше все  сделать
тихо и спокойно, чтобы не вызвать у строптивой Иринки реакции протеста.
   Появилась Ира, в Наташиной замшевой куртке  бежевого  цвета  и  в  ее  же
брюках. Глаза ее лихорадочно блестели, то ли от вина, то ли от  возбуждения,
то ли от поднявшейся температуры. Увидев Наташу, она отшатнулась в испуге.
   - Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашла?
   - Нужно было - и нашла. Ириша, надо домой идти, - как  можно  миролюбивее
произнесла Наташа, борясь с желанием схватить девчонку за руку и потащить за
собой.
   - Не хочу. Мне здесь нравится, здесь  весело.  Чего  дома  сидеть?  Тоска
одна. Бэлла явилась, теперь воспитывать будет по сто раз в день.
   - Зайка, ты нездорова. Ты еще не поправилась настолько, чтобы  гулять  со
своей компанией. У тебя очень  плохие  швы,  разве  ты  забыла,  что  доктор
говорил? Если ты будешь убегать из дома, не дождавшись,  пока  все  заживет,
раны так и не затянутся,  а  потом  появятся  некрасивые  шрамы.  Останешься
уродиной на всю жизнь, ни перед одним мужчиной раздеться не сможешь, на пляж
в купальнике не выйдешь. Ты этого хочешь?  Пойдем,  зайка,  пойдем.  Потерпи
немножко, вот поправишься окончательно - и гуляй  где  захочешь.  Иди  скажи
своим друзьям, что у тебя бабушка заболела, сердечный приступ у  нее,  и  за
тобой пришла соседка, надо помочь.  Давай,  -  Наташа  легонько  подтолкнула
девочку туда, откуда доносилась громкая музыка и веселые голоса  подвыпившей
молодежи.
   Ира, как ни  странно,  поддалась  на  уговоры.  По  дороге  домой  Наташа
беспечно щебетала, рассказывая о том, как ездила к детям,  и  какой  смешной
Сашка - поставил  Алешу  караулить  ее  возле  пролома  в  заборе,  и  какой
трогательный Алешка - собирался заплакать, узнав о  смерти  дедушки,  но  не
решился делать это в одиночку, без братика. Она боялась спугнуть Иру, потому
что понимала: одно неверное слово - и та сорвется и снова убежит  в  Большой
Афанасьевский, в этот тухлый сырой подвал. И  что,  бежать  за  ней  следом,
хватать за руки, кричать? Чудовищно!
   Войдя в квартиру, Наташа сразу сказала:
   - Давай зайдем ко мне, все равно тебе переодеться нужно.
   Она буквально втолкнула Иру в свою комнату и быстро заперла дверь изнутри
на ключ.
   - Зачем ты взяла мои вещи? - все еще спокойно  спросила  Наташа.  -  Тебе
что, надеть нечего?
   - Так мне же трет, Натулечка, - жалобно проблеяла Ира. - У меня  же  швы,
сама знаешь. А твои вещи на размер больше, мне в них не больно.  А  ты  что,
рассердилась, что я твою куртку взяла? Ты же мне всегда разрешала свои  вещи
надевать, даже сама предлагала.
   - Понятно.
   Наташа помолчала, собираясь с мыслями.
   -  Значит,  так,  Ирина.  Если  ты  не  понимаешь  человеческих  слов   и
человеческого обращения, мне придется применять  к  тебе  крайние  меры.  До
первого сентября ты будешь сидеть дома, вот  в  этой  комнате,  под  замком.
Выходить будешь только на кухню и в  туалет,  и  только  тогда,  когда  тебе
разрешат. Первого сентября пойдешь в школу, и если не дай бог  ты  позволишь
себе хоть один глоток вина, хоть одну затяжку сигаретой, имей  в  виду  -  я
тебе больше не сестра. Делай со своей жизнью что хочешь, но на мою помощь не
рассчитывай.
   - А ты мне и так не сестра,  -  дерзко  ответила  Ира,  сердито  сверкнув
глазами. - Нечего тут из себя строить.
   - Я тебе больше, чем сестра. А ты будешь сидеть в этой комнате и думать о
том, в какую историю ты попала и почему это произошло. Ты уже забыла, как ты
плакала, называла себя дурой и клялась мне, честное слово давала, что будешь
вести себя нормально? Забыла, да?
   - Ничего я не забыла, - буркнула девочка.
   - А если не забыла, так почаще вспоминай о том, что с тобой случилось,  и
радуйся, что по чистой случайности ты осталась жива. Если будешь  продолжать
шляться с пьяными компаниями, вместо того, чтобы  учиться,  то  очень  скоро
попадешь  в  очередную  неприятность,  только  в  следующий  раз  все  может
закончиться гораздо хуже. И еще одно запомни:  я  -  твоя  сестра,  а  Бэлла
Львовна - твоя  бабушка.  И  то,  что  мы  говорим,  для  тебя  должно  быть
обязательным.
   - У меня своя бабушка есть, - Ира упрямо вздернула подбородок. - И нечего
мне навязывать эту... Мне такие родственники не нужны.
   Наташа зажмурилась на мгновение, чтобы не дать выплеснуться охватившей ее
ярости.  Ах,  мерзавка,  Полина  Михайловна,  ах,   старая   пьяная   дрянь,
сумела-таки заразить девочку своим антисемитизмом.
   - Если ты, - она говорила медленно и с трудом, изо всех сил  сдерживаясь,
чтобы не заорать,  -  если  ты  еще  раз  позволишь  себе  сказать  что-либо
подобное, я тебя убью. Запомни это.
   Она так же медленно и осторожно вышла  из  комнаты  и  повернула  ключ  в
замке. На этот раз снаружи.  Все  хорошо,  все  в  порядке,  она  сумела  не
сорваться на визг и площадную брань, она удержалась от того,  чтобы  ударить
Иру, хотя видит бог, как ей этого хотелось в последний  момент.  Ей  удалось
найти ее и привести домой без громких криков и пошлых сцен. Все хорошо,  все
в порядке, все хорошо, все в порядке...
   Перед глазами плыли темные круги, виски  сжало  горячими  тисками.  Почти
наощупь Наташа добрела до комнаты  родителей,  вошла  туда,  открыла  дверцу
серванта, схватила первую попавшуюся под  руку  тарелку  и  с  остервенением
швырнула ее в стену. Глуховатый стук осыпавшихся на паркет осколков отрезвил
ее, темные круги исчезли, раскаленные тиски разжались. Она рухнула на диван,
обхватив голову руками. Боже мой, что же делать,  как  уберечь  Иринку,  как
сохранить ее? Да что же это такое, в четырнадцать лет ведет  себя  как...  И
никто с ней справиться не может. Ведь на грани жизни и смерти балансировала,
уже ТУДА заглянула, чудом спаслась - и никакого толку.  "Марик,  милый  мой,
дорогой Марик, как хорошо, что ты уехал и не  видишь,  каким  уродом  растет
твоя девочка, твоя случайная дочь, - Наташа снова мысленно  разговаривала  с
ним. - Ты просил меня заботиться о ней, не бросать ее, и я тебе это обещала,
но разве ты мог предполагать, на какую каторгу меня обрекаешь? Ты же не  мог
знать,  что  Колю  посадят,  что  Нина  погибнет,  что  старая  дура  Полина
окончательно сопьется и свихнется и что твоя дочь превратится  фактически  в
мою дочь, потому что никто, кроме  меня,  о  ней  заботиться  не  станет,  и
никому, кроме меня, она не будет нужна. Она даже твоей маме не нужна, и я не
могу ее винить за это. Твоя мама все душевные силы истратила  на  то,  чтобы
пережить твой отъезд, который был для  нее  равен  твоим  похоронам,  у  нее
больше не осталось внутреннего ресурса на то,  чтобы  переживать  за  твоего
внебрачного ребенка."
   Она почувствовала, что голодна, но не было сил встать.  Нет,  надо  взять
себя в руки, через "не могу"... Как любит говорить Инка, "не могу" живет  на
улице "не хочу". Она должна захотеть встать, пойти пообедать, ведь  Бэллочка
так старалась, готовила, хотела ее накормить. И ее, и Иринку, и старую дрянь
Полину, которая вовсе не заслуживает того, чтобы  Бэлла  для  нее  готовила.
Сама Полина и пальцем не  пошевельнет,  прикрывается  возрастом  и  немощью,
места общего пользования не убирает, в магазин за продуктами не ходит. Живет
с внучкой на две пенсии и алименты, которые то  приходят  регулярно,  то  не
приходят по нескольку месяцев. Ту пенсию, которую Иринка после смерти ма