- Ириша, я хотела с тобой поговорить об этом. Мне покоя не дает,  что  ты
ради меня влезла в эту семью, в этот брак. Ничего  не  происходит.  Я  очень
боялась, что то, что случилось в Литве, может случиться  и  у  нас.  Откроют
архивы КГБ, и начнутся гонения на всех, кто сотрудничал с комитетом. А у нас
ничего такого не происходит,  и  теперь  уже  вряд  ли  произойдет.  Я  даже
уверена, что не произойдет. Зачем тебе жить с нелюбимым мужем? Я  благодарна
тебе за ту жертву, которую ты принесла ради меня, но если ты...
   - И слышать ничего не хочу! - оборвала ее Ира. - Может, на  первых  порах
это и была жертва, когда я  только  обхаживала  Игоря  и  укладывала  его  в
постель, а потом все сложилось на редкость удачно. Я нашла подходящего мужа,
в меру нормального, а кто сегодня в нашей  стране  не  псих?  Только  ты  да
Бэллочка, все остальные с приветом, у всех крышу снесло на почве социального
неравенства, одни от собственного богатства очумели, другие - от чужого. И к
этому в меру нормальному мужу я получила добрую заботливую свекровь и умного
и приятного свекра. Да когда бы и где я еще нашла такой  комплект?  Так  что
про жертвы ты забудь, все обернулось к лучшему. Наоборот, благодаря  тебе  я
сегодня так клево устроена. А насчет того, что ничего уже не произойдет, так
это ты погоди расслабляться. Знаешь, какую  историю  мне  вчера  рассказали?
Ужас!
   Она со  вкусом  и  подробностями  пересказала  Наташе  то,  что  накануне
услышала от Василия.
   -  Откуда-то  ведь  узнали,  что  он  сотрудничал  с  комитетом.  Откуда,
спрашивается? Значит, где-то идет утечка информации,  -  авторитетным  тоном
подвела она итог. - Но я слежу за Виктором Федоровичем. Он тебя ни  разу  не
упомянул, кроме тех случаев, когда твою программу смотрит.
   - А он смотрит? - с беспокойством спросила Наташа.
   - И он, и Лизавета. И я вместе с ними, если в это время дома. Сижу  перед
теликом и внимательно слушаю, что он  говорит.  Кстати,  он  ни  разу  слово
"Воронова" не произнес, только "молодец", или "молодцы, ребята", или "Что-то
сегодня слабовато". Он никак не дает понять, что лично знаком  с  тобой.  Но
это пока ни о чем не говорит, - поспешно добавила  Ира,  понимая,  что  сама
себе противоречит. - Он со страшной силой ударился в политику,  работает  на
какую-то партию, они там готовятся к президентским выборам. Так что  смотри,
если в твоей программе акценты будут расставлены не так, как им хочется, они
могут попытаться тебя скомпрометировать.
   - Да  ну?  А  твой  свекор  в  чьей  команде?  Какие  акценты  ему  могут
понравиться?
   - А черт его знает, Натулечка, я толком пока не разобралась. Он  же  дома
об этом не говорит впрямую. Я так думаю, что  если  он  идейный,  то  скорее
всего работает на Зюганова. А если  продается  за  деньги,  то  может  и  на
Жириновского работать, и на Брынцалова. Ты хочешь, чтобы я узнала? Но он  не
в команде Ельцина, это точно. Когда в твоих программах идет особенно  резкая
критика Президента, он аж крякает от удовольствия.  Слушай,  Натуля,  а  это
правда, что у  Брынцалова  дворец  на  пятьдесят  две  комнаты  и  коллекция
лимузинов? Слухи ходят, но что-то не верится. Неужели в нашей  стране  можно
жить во дворцах?
   - Можно, Ириша. Насчет Брынцалова точно  не  знаю,  но  теоретически  это
вполне возможно. Ты у свекра спроси, он - человек, приближенный к политикам,
у него сведения верные.
   - Да ну тебя...
   Наташа посмотрела на часы, что-то прикинула и потянулась к пачке сигарет,
которую Ира выложила на кухонный стол.
   - Я возьму сигаретку, ладно? Пока Вадика нет.
   Наташка курит! Вот это новость! Она же к сигаретам сроду не  прикасалась.
Наташа заметила ее изумленный взгляд и усмехнулась.
   - Покуриваю, когда Вадик не видит. Он запрещает.
   - И давно?
   - Да нет, не очень. Говорят, никотин хорошо расщепляет адреналин, который
вырабатывается, когда человек злится. Поэтому если не умеешь бить тарелки  и
закатывать истерики, не вредно иногда и покурить, чтобы адреналин  в  почках
не оседал. Есть такая теория.
   - Есть, - согласилась Ира, - я тоже про нее слышала.  А  ты  что,  Вадика
боишься? Я не представляю, чтобы тебе кто-то  мог  что-то  запретить.  Ты  -
Наталья Воронова, известный на всю  страну  человек,  бесстрашно  критикуешь
власти, а куришь тайком от мужа. Смешно!
   - К сожалению, это не смешно, а грустно. У Вадика  свои  представления  о
том, что такое правильно  и  что  такое  неправильно.  Я  не  могу  с  этими
представлениями бороться, мне проще подладиться.
   - Вот, ты и с Люсей такая же! Не хочешь бороться  с  ее  представлениями,
тебе проще подладиться под нее. А она  этим  пользуется.  Неужели  ты  и  на
работе такая же?
   - Ну уж нет, на работе я совсем другая. Но работа - это работа, а семья -
это семья. Покой, мир и любовь в семье для  меня  самое  главное  на  свете,
понимаешь? Ради этого я легко наступаю себе на горло. Я думаю, что у меня  и
карьера сложилась именно потому, что она никогда не была для меня на  первом
месте. Когда к чему-то не особенно стремишься, оно само в  руки  идет.  А  в
семье у меня все время что-то не получается. Наверное,  это  оттого,  что  я
слишком много в нее вкладываю... Впрочем, мы же договорились больше  это  не
обсуждать. Иришенька, я хочу, чтобы ты мне пообещала одну вещь.
   - Хоть три! - с готовностью отозвалась Ира.
   - Три мне не нужно. Дай  мне  слово,  что  если  ты  встретишь  человека,
которого полюбишь и за которого захочешь выйти замуж, ты  немедленно  уйдешь
из семьи Мащенко и забудешь  обо  всех  моих  страхах.  Ты  можешь  мне  это
пообещать?
   - Могу, - твердо ответила Ира.
   Да она бы пообещала Наташке все, что угодно, лишь бы та была  спокойна  и
ни о  чем  не  тревожилась.  А  из  семьи  Мащенко  она  никуда  уходить  не
собирается. Ей там хорошо. Во всяком случае, пока.

   Игорь

   Злосчастная  среда  все-таки  наступила,  и  надо  было  ехать  к  Женьке
Замятину, сегодня годовщина гибели  Генки  Потоцкого.  Жека  уже  начиная  с
понедельника обрывал Игорю телефон с напоминаниями о том,  что  ждет  его  в
среду вечером, после работы.
   Метров за двести до  Женькиного  дома  Игорь  заметил  на  улице  Ляльку,
племянницу Замятина, дочку его старшей  сестры.  Пятнадцатилетняя  девица  с
крашеными "в полосочку" волосами сидела  в  скверике  в  компании  еще  двух
девочек  и  двух  парней  сомнительного,  как  показалось  Игорю,  вида.  Он
остановил машину и подошел к ним.
   - Привет! - хмуро процедила Лялька,  увидев  его.  -  Ты  к  Женьке?  Иди
скорей, он уж заждался, с самого утра готовится.
   Под словом "готовится" подразумевалась легкая выпивка,  Игорь  это  знал.
Неужели Женька успел к вечеру набраться? С одной стороны, это плохо,  потому
что пьяный Замятин становился совершенно невыносимым. Но с  другой  стороны,
может, и к лучшему. Через короткое время алкоголь совсем свалит его с ног, и
Игорь сможет с чистой совестью уйти.
   - И что, старательно готовится? - с  любопытством  спросил  он.  -  Много
выпить успел?
   -  Не  так  чтоб  очень.  Но  разговоров...  Фотки   из   всех   альбомов
повытаскивал, раскладывает их на полу, перекладывает, бормочет  чего-то.  Не
разберешь.
   Лялька откинула рукой со лба прядь зеленого цвета, и Игорь заметил на  ее
запястье тонкий браслетик из желтого металла. Бижутерия? Или золото?
   - У тебя обновка? Симпатичный  браслет,  -  дежурно  произнес  он,  чтобы
сказать  что-нибудь  приятное.  Лялька  казалась  ему   славной   девчушкой,
несколько излишне "попсовой", но это издержки возраста.
   - Золотой, - не скрывая гордости ответила она.
   - Ну? - искренне удивился Игорь. - Откуда?
   - Женька подарил.
   - Дорогой, наверное?
   - Он сказал - сто баксов.
   - Круто. Разбогател твой дядюшка, а? С каких это пор?
   - Это ты у него сам спроси. Он нам денег  не  дает,  все  скрытничает,  а
потом - раз! - и подарок какой-нибудь покупает. Мне браслет,  матери  пальто
кожаное. Бабушке даже сервиз подарил,  "Мадонну",  она  всю  жизнь  о  таком
мечтала. И  чего  в  нем  хорошего?  Ни  красоты,  ни  стиля,  средневековье
какое-то. Я ему  говорила,  Женя,  давай,  если  деньги  есть,  лучше  купим
французскую посуду, она модная и не бьется. А  он  отвечает,  мол,  на  свое
модное сама себе зарабатывай, а у  матери  мечта  была.  Придурок  какой-то,
честное слово!
   - Ладноладно, ты потише, - строго сказал Игорь, - он все-таки твой  дядя.
Выбирай выражения. Ну, счастливо тебе потусоваться, я пошел.
   Женька выкатился ему навстречу в камуфляже, с неизменной сигаретой в углу
рта. Вопреки ожиданиям, он был скорее трезв, чем  пьян.  Игорь  выставил  на
стол купленную в магазине водку, отвинтил крышку, разлил в три  рюмки,  одну
из которых по православному обычаю Женька  накрыл  кусочком  черного  хлеба.
Посреди стола в рамке стояла фотография  Потоцкого  с  черной  ленточкой  по
диагонали. Выпили за помин души не чокаясь. Поболтали о том - о сем.  Женька
был настроен благодушно, даже шутил, чего Игорь давно уже за ним не замечал.
Когда водка в бутылке почти кончилась, Игорь решился задать вопрос,  который
интересовал его еще с воскресенья, а после сегодняшней встречи  с  Женькиной
племянницей стал почти мучительным.
   - У тебя, кажется, деньги завелись? - как можно равнодушнее спросил он.
   Женька вскинул на него хитрые и почти не пьяные глаза, прищурился.
   - Ну, допустим. Тебя это волнует?
   - Нет, просто интересует. И откуда же?
   - Оттуда.
   - А поконкретнее?
   - Ты меня как мент спрашиваешь или как друг?
   - Пока как друг.
   - Если как друг, то  я  тебе  и  отвечу  как  другу:  не  твое  дело.  Не
обидишься?
   - Обижусь. Что за тайны, Жека? С каких это пор?
   - Давай лучше еще выпьем, - уклонился от ответа Женька. -  Не  бойся,  не
последняя, у меня еще две бутылки есть.
   Игорь опрокинул рюмку, опустошив ее в один глоток, закусил бутербродом  с
колбасой и маринованным огурчиком.
   - Ладно, ответ другу я, считай, принял. А если  бы  я  спросил  тебя  как
мент? Что бы ты мне ответил?
   - А менту я  ответил  бы,  что  пусть  сначала  докажет,  а  потом  будем
разговаривать. Годится такой вариант?
   Все ясно, Женька впутался в какой-то криминал. И вполне возможно,  именно
в тот, о котором шла речь в воскресенье у Жорика в гостях. Кому легче  всего
вычислить одинокого инвалида, такого, у которого есть отдельная  квартира  и
нет родственников и близких, проявляющих к нему постоянное внимание? Тому, у
кого есть доступ к соответствующим учетам и документам. В  обществе  слепых,
например, в совете ветеранов, в  союзе  воинов-афганцев.  Кому  проще  всего
втереться в доверие, ну, например, к такому же инвалиду-афганцу, как тот,  о
котором говорила Жоркина подружка? Да тому же афганцу. Есть что вспомнить, о
чем поговорить, а если оба инвалиды - сам бог велит становиться  друзьями  и
вместе  пить  водку.  Пить  и  пить  до  тех  пор,  пока  намеченная  жертва
окончательно не потеряет чувство реальности и не превратится в раба бутылки,
покорного и тупого, на все готового  и  всему  верящего.  Остальное  -  дело
техники. Нет, не хочется верить, что Женька Замятин зарабатывает свои деньги
именно таким способом. Хотя какая разница, таким или нет? Важно, что  способ
этот явно криминальный, не зря Жека не хочет о нем рассказывать. Надо бы еще
поднажать на него...
   - Зря храбришься. Нужно будет - все докажут. Под суд пойдешь.
   - Кто докажет? - Женька язвительно улыбнулся, обнажив прокуренные зубы. -
Ты, что ли?
   - Может, и я, если дело ко мне попадет.
   - И что, ты меня своими руками в тюрягу отправишь?  И  внутри  ничего  не
дрогнет?
   - Не беспокойся, я тебя никуда не отправлю, если на то пошло,  то  возьму
самоотвод, поскольку ты - мой  друг.  А  другой  следак  в  три  счета  тебя
оформит. Если будет за что, конечно. Так  как,  Женька,  есть  за  что  тебя
оформлять? Говори, не стесняйся, мы же друзья. Сдавать тебя я не  собираюсь,
но знать хочу.
   - А зачем тебе знать, если сдавать не собираешься? Меньше знаешь -  лучше
спишь, - Женька громко захохотал, и только по этому хохоту Игорь понял,  что
приятель все-таки сильно опьянел.
   - Лады, - согласился он, - буду спать хорошо. Не  хочешь  говорить  -  не
надо, мне спокойнее. Мое дело - предупредить, а там - как знаешь. Ты большой
мальчик, свою судьбу можешь сам определять.
   Лицо  Замятина  внезапно  приобрело  хищное  выражение,   глаза   недобро
заблестели, в уголках губ собралась слюна, и Игорю на мгновение  показалось,
что Женька сейчас плюнет в него.
   - Ну спасибо тебе,  отец  родной,  -  прошипел  Женька,  -  спасибо,  что
разрешил мне самому свою судьбу решать. Ты один раз за меня ее уже решил, да
неудачно, потому во второй раз ты уж за это дело  не  берись,  а  то  совсем
плохо выйдет.
   - Ты о чем? - не понял Игорь. - Когда это я твою  судьбу  решал?  Что  ты
выдумал?
   - Я выдумал? Нет, Игореха, это ты выдумал. Ты выдумал,  что  твои  кореша
Генка и Жека - болваны непроходимые, что их  можно  вокруг  пальца  обвести.
Вокруг пальца ты нас обвел, это я  признаю.  А  вот  обмануть  нас  тебе  не
удалось. Это ты от нас быстренько оторвался и в свой Томск умотал,  чтобы  в
армию не идти. А мыто с Генкой остались, вместе на работу устроились, вместе
в казарму отправились. И воевали тоже вместе. Много  мы  тогда  всякого  меж
собой перетерли, каждую мелочь  обсудили  да  обсосали.  Все  нам  покоя  не
давало, как это ты математику завалил? Ну как? Ты же из нас троих  ее  лучше
всех знал. Ну ладно, бывает, несчастный  случай,  не  зря  же  говорят,  что
экзамен - это лотерея. А потом ты уговаривал нас остаться в летном  училище.
А мы не соглашались, мы же решили, что будем всегда вместе, втроем. Мы  тебя
уломали. Так нам показалось. А  ты  сделал  вид,  что  согласен,  и  тут  же
соскочил, как только мы в Москву вернулись. Вот мы с Генкой думали-думали  и
додумались. Понял?
   - Нет, - сказал дрогнувшим голосом Игорь. - Ничего я не понял.  Ты  опять
напился и несешь какую-то бредятину.
   - Да, я напился. И буду напиваться. И нет у тебя права мне указывать, как
жить. Ты однажды уже распорядился  моей  жизнью.  Не  дал  мне  поступить  в
летное. В армию отправил, на войну, на смерть.
   - Женька, да побойся бога! Почему я не дал тебе поступить в летное? Я  же
уговаривал вас с Генкой остаться, ты сам прекрасно это помнишь.  Это  же  вы
настаивали на том, чтобы забрать документы.
   - Гнида ты, Игореха, - неожиданно спокойно ответил Замятин. - Думаешь, мы
с Генкой не догадались? Ты же специально экзамен завалил.
   - Глупости! Зачем мне было заваливать экзамен, если  я  хотел  учиться  в
летном? Я что, похож на психа?
   - Нет, для психа ты слишком расчетливый. На  психа  ты  действительно  не
похож. А на труса - похож.
   - Жека, возьми себя в руки! Ты пьян и не соображаешь, что несешь. Я  твой
друг, я тебя люблю, поэтому не обижаюсь на твои пьяные бредни. Но всему есть
предел.
   - Нет предела! - внезапно заорал Женька. - Нет предела! И не будет! Мы не
слепые, мы с Генкой все видели. И как тебе страшно было в палатках на летном
поле, и как  ты  брезговал  общим  сортиром  и  общим  умывальником,  и  как
кривился, когда надо было строем идти. Ты с  самого  первого  дня  только  и
думал о том, как бы соскочить. И придумал. На устных экзаменах ты  стремался
фигню пороть, все слышат, да и не так-то это просто в один  момент  решиться
сказать глупость, когда знаешь, как правильно. У тебя была одна  возможность
- письменные экзамены. А тут стало известно, что на письменном  по  русскому
языку  никого  не  заваливают,  на  крайняк  "тройку"   ставят.   Оставалась
математика, тихий экзамен,  когда  можно  посидеть,  подумать,  собраться  с
силами и накарябать на листочке всякую хренотень. Ты и  накарябал.  Скажешь,
нет?
   - Нет. Ты все это выдумал и сам в это поверил. И перестань на меня орать.
   Женька молча разглядывал его, хищный блеск в  глазах  постепенно  угасал,
напряжение уходило из тонких поджатых губ.  Постепенно  выражение  ненависти
сменилось миной высокомерного презрения. Такую мину Игорю приходилось видеть
на лицах "братков", даже в кабинете  следователя  изъясняющихся  при  помощи
"распальцовки".
   - Ладно, пусть я это выдумал. Думай так, если тебе так легче. Но  имей  в
виду: даже если я это выдумал, я в это все равно верю. Слышишь, Мащенко? Я в
это верю. Я твердо верю в то, что из-за твоей трусости мы с Генкой попали на
войну. Генка погиб, я обезножел. И виноват в этом ты. И не  имеет  значения,
правда это или нет. Значение имеет только то, что я именно так и думаю. Я  в
это верю. Ты виноват вот в этом, - он  ткнул  пальцем  в  стоящую  на  столе
фотографию улыбающегося веселого Генки Потоцкого, - и вот в этом,  -  Женька
хлопнул обеими руками по культям в подвернутых брючинах.
   Игорь подавил в себе порыв начать объясняться с Жекой, снова говорить ему
о том, как, вернувшись тогда после экзаменов в  Москву,  он  понял,  что  не
хочет быть летчиком, а хочет быть юристом. Что  вся  его  последующая  жизнь
доказала правильность этого выбора, он любит  свою  профессию,  а  профессия
любит его. Что никуда он не соскакивал, и экзамен специально  не  заваливал,
просто так получилось. Слова были готовы, сложены  в  убедительные  красивые
фразы, отточенные многократными и многолетними мысленными  повторениями.  Но
он ничего не стал говорить. Все бессмысленно. Во-первых, Женька пьян  и  все
равно ничего не поймет и не услышит. А во-вторых, он прав, и  никакие  слова
этого не смогут опровергнуть.
   - Давай еще выпьем, - предложил  Игорь.  -  Ты  говорил,  у  тебя  где-то
бутылка есть.
   - Давай, - охотно подхватил Замятин.
   Он ловко подкатился к шкафу,  достал  непочатую  бутылку  водки,  открыл,
разлил по рюмкам. Горлышко бутылки  дробно  позвякивало  о  стеклянный  край
рюмки, от выпитого в течение дня Жекины руки все-таки утратили уверенность.
   - Давай за дружбу выпьем, - миролюбиво предложил Женька. - Было нас трое,
Генки больше нет, но мыто с тобой остались, Игореха. И что бы там  ни  было,
что бы я о тебе ни думал, ты - мой друг, а я - твой. И мы будем  друг  другу
помогать и друг друга поддерживать. Верно?
   Игорь молча кивнул, чокнулся  с  Женькой,  выпил.  Все  сказано  четко  и
недвусмысленно. Женька видит в нем виновника всех своих бед и  считает,  что
за это имеет  право  требовать  от  Игоря  помощи,  когда  его  криминальная
деятельность даст осечку. Не зря он сегодня затеял  этот  разговор,  ох,  не
зря! Ведь мог бы и раньше все это сказать, а не говорил, молчал. Потому  что
раньше он не очень-то нуждался в Игоре. Человек, который  появляется  четыре
раза в год на пару часов, может вообще не  появляться,  никакой  разницы.  А
теперь следователь Мащенко стал ему нужен. На всякий случай, мало ли что.  И
для этого Игоря нужно держать на коротком поводке. Женька уже понемногу  его
использует, то из милиции кого-то вытащить, то насчет следователя,  ведущего
конкретное уголовное дело, разузнать. А впереди Игоря наверняка ждут и более
серьезные просьбы. Правда, после сегодняшнего объяснения их правильнее  было
бы называть требованиями, а не просьбами. И никуда он от Женьки не  денется,
будет продолжать навещать его, и просьбы будет выполнять. Нельзя обидеться и
исчезнуть, ибо это  означало  бы  признать  Женькину  правоту.  А  Игорь  ее
признавать не собирался, потому что не представлял себе, как дальше  жить  с
этой правдой.
   Домой он  вернулся  мрачнее  тучи.  В  прихожую  из  гостиной  доносились
оживленные голоса -  родители  и  жена,  как  обычно,  болтают  за  вечерним
чаепитием. Видеть никого не хотелось, и разговаривать не хотелось,  хотелось
одного - забраться в постель и закрыть глаза.  Игорь,  стараясь  не  шуметь,
проскользнул в комнату, которую занимал вместе с Ириной, быстро разделся, но
лечь не успел. Ирка услышала, как он пришел, и не дождавшись появления  мужа