тери
получает как несовершеннолетняя "по случаю потери кормильца", Полина  отдает
Наташе, чтобы та покупала продукты и кормила ее и  внучку,  свою  же  пенсию
потихоньку  пропивает.  Алиментами  тоже  распоряжается,  как  бог  на  душу
положит, то Наташе отдаст, чтобы купила Иринке новую одежду, а то и  в  свой
карман сунет. Бэллочку ненавидит люто, однако же еду из ее рук принимает  не
то что безропотно, а даже и с удовольствием.
   На кухне Наташа обнаружила кастрюлю с куриным  бульоном  и  сковородку  с
запеканкой из вермишели с яйцом. Пообедав, она помыла посуду и  постучала  в
дверь к Бэлле Львовне.
   - Бэллочка Львовна, спасибо за обед, я поела.
   Соседка отвлеклась от телевизора и сделала приглашающий жест рукой.
   - Заходи, Наташенька, идет прелестная старая комедия.
   Теперь телевизоры были в этой квартире у всех, а  в  семье  Казанцевых  -
даже два, один у родителей, второй - у Наташи, хороший, цветной,  с  большим
экраном. Но по  сложившейся  с  давних  пор  привычке  она  любила  смотреть
телепередачи у Бэллы Львовны, хотя у той телевизор был еще  черно-белый,  но
уже не тот старенький, с крошечным экранчиком, а более новый, "Березка".
   - Тогда я сделаю чай? - полуутвердительно спросила Наташа.
   - Конечно, золотая моя.
   Они вместе досмотрели "Сердца  четырех",  обсудили  сходство  и  различия
между старыми и новыми комедиями,  поговорили  о  романе  актрисы  Валентины
Серовой и  писателя  Константина  Симонова.  Наташа  посмотрела  на  часы  и
поднялась.
   - Пойду Иринке лекарство дам. И в туалет ее выведу.
   Бэлла Львовна непонимающе посмотрела на нее.
   - Я не успела вам сказать. Я ее привела домой и заперла в своей  комнате.
Пусть посидит и подумает над своим поведением.
   - Ну что ж, золотая моя, тебе виднее, какие методы воспитания применять к
ней.
   - Вы меня не одобряете? Считаете, что надо по-другому?
   - Золотая моя, если бы я знала, как и что надо делать с  нашей  девочкой,
мне бы дали Нобелевскую премию. Ни в одной стране мира не могут справиться с
проблемой подростковой социализации. Чего только ни придумывают, а все равно
ребенок соблазняется прелестями взрослой жизни и  пытается  их  вкусить,  не
накопив необходимого для этого интеллектуального потенциала.  Отсюда  и  все
беды.  Никакими   силами   невозможно   заставить   подростка   наслаждаться
преимуществами своего возраста, он хочет стать взрослым  быстрее,  чем  идет
время и накапливается жизненный опыт.
   - Вы хотите сказать, что я напрасно... Что я зря трачу силы, у  меня  все
равно ничего не получится?
   - Золотая моя, напрасно ничего не бывает. И зря тоже  ничего  не  бывает.
Все идет на пользу, из всего извлекается новый опыт и новые  знания.  Просто
не нужно обольщаться. Иринка - педагогически  запущенный  ребенок  с  дурной
наследственностью,  у  нее  в  роду  как  минимум  два   поколения   пьющих,
легкомысленных и безответственных людей, которые к тому  же  окружали  ее  в
раннем детстве с самого рождения, а ты хочешь,  чтобы  она  была  такой  же,
какой была в ее возрасте ты. Этого не  будет,  просто  прими  эту  истину  и
смирись с ней.
   - Но в ней есть и другие гены, - осторожно заметила Наташа.
   - Вероятно, они оказались слишком слабыми.  Как  и  мой  сын,  -  грустно
усмехнулась Бэлла Львовна.
   - Почему вы считаете, что Марик - слабый? Это не так!
   Наташа сама не заметила, как кинулась защищать свою первую любовь.  Никто
не имеет права его критиковать, он был и остается самым лучшим!
   - Потому что у него не хватило сил на то, чтобы преодолеть свой эгоизм, -
жестко ответила Бэлла Львовна. - Человек  может  и  должен  стремиться  жить
лучше, в этом нет ничего стыдного. Но он знал, что я не поеду с ним,  что  я
не смогу оторваться от города, в котором родилась и прожила всю свою  жизнь,
не смогу оторваться от  людей,  с  которыми  много  лет  дружила,  не  смогу
оторваться от языка, на котором  всю  жизнь  говорила,  думала,  на  котором
писала письма его отцу на фронт. Марик все это знал, и  у  него  был  выбор:
остаться здесь, жить хуже, но сохранить материнскую любовь, или уехать, жить
лучше, но этой любви себя лишить, расстаться с матерью задолго до того,  как
она умрет своей смертью. Я радуюсь за своего сына, за то,  что  у  него  все
хорошо сложилось, он успешно преподает в университете, много зарабатывает, у
него чудесные дети, достойная жена, большой дом. Я не сержусь на него за то,
что он уехал. Просто я теперь знаю, что воспитала сына, который считает, что
все это весит больше, чем любовь матери. Такой результат не делает чести  ни
мне, ни ему. Но  исправить  это  невозможно,  это  нужно  просто  принять  и
смириться. Иди, золотая моя, - голос ее внезапно смягчился,  -  выведи  свою
пленницу в туалет, и не слушай меня, а то я тебе такого наговорю...
   Наташа была настолько ошарашена, что даже забыла сердиться на Иринку. Она
молча открыла комнату и машинально произнесла:
   - Сходи в туалет и поешь, обед на кухне.
   А сама  все  продолжала  думать  о  словах  Бэллы  Львовны.  Марик  уехал
двенадцать лет назад, и  только  сегодня  впервые  соседка  сочла  возможным
что-то сказать об этом. Наташе и в голову не  приходило,  что  Бэллочка  так
относится к этому и считает своего сына эгоистичным и слабым.  Интересно,  а
как Наташа отнеслась бы к тому, что кто-то из  ее  мальчиков,  Сашенька  или
Алеша, захотят уехать от нее навсегда? Не просто уехать, а уехать  так,  что
они никогда больше не увидятся? Неужели Наташа  тоже  считала  бы,  что  они
променяли материнскую любовь на все эти блага? От  мысли,  что  когда-нибудь
придется расстаться с сыновьями,  Наташу  буквально  передернуло.  Нет,  это
невозможно. Она никогда не сможет оторваться от них, она без них  дышать  не
сможет, задохнется в первую же минуту.
   - А что мне поесть? - вывел ее из задумчивости голос Иры.
   - Разогрей бульон, там запеканка на сковородке.
   - Я не хочу бульон!
   - Не хочешь - не ешь, - равнодушно ответила Наташа. -  Решай  быстрее,  в
твоем распоряжении ровно пятнадцать минут.
   - А потом что?
   - А потом опять пойдешь под замок.
   - Сволочь! - почти выкрикнула Ира.
   - Еще раз произнесешь это слово - пойдешь под замок без обеда, -  холодно
ответила Наташа. - Я засекаю время.
   Она демонстративно посмотрела на часы и уселась в свой уголок,  наблюдая,
как Ира, гремя  посудой,  разогревает  и  ест  обед,  приготовленный  Бэллой
Львовной.

   * * *

   Чиновник с киностудии смотрел на  Наташу  одновременно  неодобрительно  и
сочувственно.
   - Наталья Александровна, вы самито понимаете, что вы тут понаписали?
   - Понимаю. Вам не нравится мой сценарий?
   - Да нет, сценарий хороший, я бы даже сказал  -  замечательный  сценарий.
Есть  динамизм,  драматизм,  тонкие  наблюдения.  Но  он  идеологически   не
выдержан.
   - В чем он не выдержан? Вы хотите, чтобы в этих фильмах голос  за  кадром
цитировал материалы съезда КПСС или последние постановления ЦК партии?
   -  Ох,  Наталья  Александровна,   Наталья   Александровна,   -   чиновник
укоризненно покачал головой, украшенной сверкающей лысиной, - как же с  вами
трудно разговаривать. Ну вот смотрите, что вы пишете.
   Он открыл папку и принялся быстро перебирать страницы, поля которых  были
сплошь исчерканы синим карандашом.
   - Ну вот, например: "Все дети мечтают поскорее вырасти и стать взрослыми.
Осуществляя эту мечту, они часто делают глупости и попадают в беду. И  нигде
в мире еще не придумали средства от этой  болезни."  Ну?  -  он  снял  очки,
швырнул их на рукопись и уставился  на  Наташу.  -  Что  это  такое,  я  вас
спрашиваю?
   Голова у  нее  болела,  причем  болела  постоянно  уже  недели  две,  эта
непрекращающаяся боль вымотала ее и лишала способности быстро реагировать на
слова собеседника.
   - А что это такое? - тупо повторила она  вслед  за  лысым  чиновником.  -
По-моему, это закадровый текст.
   -  А   по-моему,   это   идеологическая   диверсия,   уважаемая   Наталья
Александровна. И вы как член партии не можете этого не понимать.
   - Господи, да почему? Какую вы видите тут диверсию?
   - Какую диверсию? А вот я вам сейчас покажу, какую. Значит, вы  считаете,
что асоциальное поведение подростков - это нормально?
   - Нет, это, конечно, плохо,  -  торопливо  возразила  Наташа,  -  но  это
неизбежно.
   - То есть вы хотите сказать, что если нигде в мире не придумали средства,
как бороться с правонарушениями несовершеннолетних, значит,  этого  средства
не существует.
   - Ну... примерно так. Да, так.  Я  и  пыталась  объяснить,  почему  этого
средства не существует...  Потому  что  девиантное  поведение  подростков  -
следствие естественных процессов взросления, а  с  естественными  процессами
бороться невозможно. Понимаете?
   - Понимаю, понимаю, как не понять. Кстати, что это за словечко вы  сейчас
употребили? Деви... Дели...
   - Девиантное поведение?
   - Вот-вот. Откуда вы взяли этот термин?
   - Из криминологии. Я специально  прочла  учебник  по  криминологии,  этот
термин означает "отклоняющееся от нормы поведение".
   - Учебник наш, советский?
   - Нет, американский, переводной. Издан в издательстве "Прогресс".
   - Ах, американский... И как фамилия автора?
   - Фокс. Вернон Фокс. Между прочим, если бы теории Фокса были реакционными
и буржуазными, этот учебник бы не перевели  и  не  напечатали  у  нас.  И  я
полагала, что могу полностью  доверять  ему  и  опираться  на  то,  что  там
написано.
   - Наталья Александровна, в нашей стране публикуют такие учебники  не  для
того, чтобы по ним учились, а для того, чтобы все  воочию  могли  убедиться,
как буржуазные ученые создают свои теории,  чтобы  поставить  их  на  службу
реакционной загнивающей морали. Вы вступили в партию, если  я  не  ошибаюсь,
восемь лет назад...
   - Девять, - поправила его Наташа, с ужасом понимая, что из-за истерзавшей
ее многодневной головной боли не может уловить, куда он клонит, и поэтому не
в состоянии правильно отвечать.
   - Девять лет назад? Сколько же вам тогда было?
   - Двадцать.
   - Нда... Похоже, в парторганизации ВГИКа поторопились с вашим  приемом  в
члены КПСС, вы даже сейчас, девять лет спустя, остались совершенно  незрелым
человеком с неразвитыми идеологическими установками.
   - Я вас не понимаю, - в отчаянии почти прошептала она. -  Я  не  понимаю,
что такого плохого и неправильного я написала.
   - Ну хорошо, - вздохнул чиновник, - если вы действительно  не  понимаете,
придется вам объяснить. Шаг за шагом.
   - Объясните, пожалуйста. Я, честное слово, не понимаю.
   - Все подростки хотят поскорее стать взрослыми, так? Все без  исключения,
во всем мире и при всех экономических и политических режимах. Так?
   - Да, так.
   - И в нашей стране тоже. Так?
   - Да.
   -  Следовательно,   определенная   часть   наших   советских   школьников
обязательно и неизбежно будет совершать неосмотрительные поступки. Так?
   - Да.
   - Они будут делать глупости, и  часть  этих  глупых  поступков  неизбежно
окажется преступлениями. Так?
   - Да, правильно.
   - Иными словами, определенная часть  наших  советских  школьников,  наших
пионеров и комсомольцев, неизбежно станет преступниками. Верно?
   - Совершенно верно.
   - И средства бороться с этим нет?
   - К сожалению, нет.
   - Ну вот видите, Наталья Александровна, что у вас получается! Получается,
что преступность  искоренить  невозможно.  А  как  же  программные  указания
партии,  нацеленные  на  постепенное  полное  искоренение  правонарушений  и
преступности в нашей стране? А как же теория  научного  коммунизма,  которая
гласит,  что  по  мере  построения  коммунистического  общества  и  развития
коммунистической морали преступность исчезнет? У вас что  было  по  научному
коммунизму?    Не    удивлюсь,    если    вам    на    экзамене    поставили
"неудовлетворительно".
   - Мне поставили "отлично". Вы правы, Юрий Петрович, так далеко, как вы, я
в своих логических построениях не заходила, и  это  моя  ошибка.  Я  слишком
поверхностно отнеслась к проблеме, а теперь, после ваших объяснений, я вижу,
что поторопилась с выводами. Позвольте, я редакционно поправлю текст. Это не
займет много времени.
   Лысый чиновник с подозрением посмотрел на нее, потом  перевел  взгляд  на
лежащую  перед  ним  папку  со  сценариями  пяти  документальных  фильмов  о
проблемах подростков и молодежи.
   -  Сроки  поджимают,  Наталья  Александровна.  Сегодня  у  нас  четвертое
октября. Сколько вам нужно времени, чтобы устранить все замечания?
   - Два дня, Юрий Петрович. Через два дня я принесу поправленный текст.
   - Значит, шестого октября, - он сделал пометку  в  настольном  перекидном
календаре. - Ну что ж, Наталья Александровна, я рад, что наша беседа  прошла
столь плодотворно и что вы меня поняли.
   - Я все поняла, - Наташа постаралась, чтобы голос ее  звучал  виновато  и
искренне, хотя никакой вины  она  за  собой  не  чувствовала  и  лихорадочно
пыталась придумать, как редакционно  изменить  текст  таким  образом,  чтобы
обмануть бдительного стража идеологической чистоты и в то же время сохранить
мысли, которые родились у нее под влиянием разговоров с  Бэллой  Львовной  и
которые она считала необходимым донести до всех. - Большое спасибо  за  ваши
замечания. До свидания.
   Она выскочила из здания киностудии с папкой в руках  и  бросилась  ловить
такси. Уже половина второго, чиновник назначил  ей  на  десять  тридцать,  а
принял только в четверть первого, промурыжил в приемной почти два часа.  Она
катастрофически опаздывала на прием к Грише Гольдману.
   В такси голова разболелась еще сильнее, от едва ощутимого запаха  бензина
Наташу начало подташнивать. Все это - и непрекращающаяся  головная  боль,  и
непереносимость  езды  в  машине  -  были  очевидными  для  нее   признаками
беременности. Точно так  же  она  чувствовала  себя,  когда  была  беременна
Сашенькой, а потом Алешей.

   * * *

   При виде Наташи,  гинеколог  расплылся  в  улыбке,  а  работающая  с  ним
медсестра тут же достала из деревянного ящичка Наташину карту.
   - Нус, светило советского  кинематографа,  с  чем  пожаловала?  Моя  Инна
Борисовна сказала, что ты опять рожать собралась.
   - С твоей помощью. Гриш, посмотри, я кажется действительно  беременна.  И
по времени задержки, и по самочувствию.
   Закончив осмотр, Гольдман снял перчатки, бросил их в корзину, вымыл руки.
Наташа оделась и, сидя  у  стола,  вопросительно  смотрела  на  него.  Гриша
никогда ничего не  говорил  во  время  осмотра,  и  по  выражению  его  лица
невозможно  было  понять,  что  он   там   нащупал   -   будущего   ребенка,
злокачественную опухоль, эрозию матки или вообще ничего.
   - Ну что тебе сказать, любимая подруга любимой жены?  Десять  недель  как
одна копеечка. Сходится?
   Наташа быстро подсчитала: папа  умер  двадцатого  июля,  на  девять  дней
приезжал Вадим и пробыл в Москве до 1 августа,  сегодня  четвертое  октября.
Действительно, ровно десять недель.
   - У тебя что, календарь  в  пальцы  вживлен?  -  пошутила  она.  Гольдман
довольно рассмеялся, он и в самом деле  умел  удивительно  точно  определять
сроки беременности и радовался как ребенок, когда это замечали и делали  ему
комплименты.
   - Так что, подруга жены, ставить тебя на учет или на аборт направлять?
   - Какой аборт? - возмутилась Наташа. - С ума сошел? Ставь на учет,  будем
рожать.
   Григорий стал серьезным, полистал Наташину карту, бегло  просмотрел  свои
записи - он вел их во время двух предыдущих беременностей.
   - Хорошо подумала? У тебя ведь уже двое, - осторожно произнес он.
   - Слушай, муж любимой подруги, если  мне  нельзя  рожать  по  медицинским
показаниям, мы будем это обсуждать. Если со мной все в порядке, то обсуждать
нечего, - твердо ответила она. И улыбнувшись, добавила: - Мы с  Вадиком  еще
девочку хотим.
   - А если снова парень получится?
   - Ну что ж делать, парень -  так  парень.  Но  пробовать  надо.  А  вдруг
девочка?
   Прошли  Ноябрьские  праздники,  потом  Новый  год,  потом  Наташин   день
рождения. Все постепенно вошло в свою колею, ловко переделанный сценарий  на
киностудии приняли, съемки  шли  полным  ходом.  Вадим,  узнав  о  Наташиной
беременности, так обрадовался, что забыл  свои  прежние  обиды  и  радовался
тому, что жена в Москве, что у нее хороший врач и что рядом находится  Бэлла
Львовна, на которую можно  всегда  и  во  всем  положиться  -  и  за  детьми
присмотрит, и по хозяйству поможет. Иринка тоже как будто притихла,  и  хотя
училась по-прежнему плоховато, исходящего от нее запаха спиртного  и  табака
Наташа не чувствовала.  Девочка  стала  больше  времени  проводить  дома,  с
удовольствием занималась  малышами,  гуляла  с  ними,  играла,  учила  Алешу
считать, а Сашу - читать. С токсикозом  Наташа  благополучно  справилась,  с
седьмого месяца беременности она уже чувствовала себя  совсем  хорошо,  роды
ожидались в начале мая, и ее то и дело охватывало радостное  ощущение  того,
что черная полоса закончилась и все самое трудное позади.
   После трехмесячного автономного плавания  Вадим  получил  отпуск  и,  как
Наташа и обещала сыновьям, приехал в Москву как раз к Восьмому  марта.  Было
устроено шумное застолье, пришли Инна с Григорием и двое  товарищей  Вадима,
один с  женой,  другой  -  с  незамужней  сестрой,  специально  для  которой
Гольдманы,  предварительно  посоветовавшись  с  Наташей,  привели  холостого
хирурга Андрея Константиновича. И конечно же, за столом присутствовали Бэлла
Львовна и  Иринка.  Полину  Михайловну  тоже  позвали  -  соседка  все-таки,
Иринкина бабушка, - но та очень вовремя заснула и не пришла.
   Иринка давно уже вновь набрала потерянные во время болезни  килограммы  и
обрела прежний цвет лица. Ее персиковые щечки излучали теплый свет, а темные
большие глаза опасно поблескивали, особенно  когда  она  бросала  взгляд  на
хирурга, весело ухаживающего за приглашенной для него дамой.
   -  Андрей  Константинович,  а  пойдемте  танцевать!  -  заявила  девочка,
обращаясь к доктору через весь стол.
   Хирург смешался, растерянно поглядел  на  сидящую  рядом  с  ним  молодую
женщину, но положение спас ее брат:
   - И это правильно! Сестренка, пошли потанцуем.
   После первого танца  последовал  второй,  потом  третий,  а  Ира  все  не
отпускала от себя Андрея Константиновича, уговаривая станцевать "ну еще один
разочек". Это продолжалось до тех пор, пока Наташа не взяла бразды правления
в свои руки и не попросила Иру помочь ей на кухне.
   - Что ты к нему пристаешь? - сердито выговаривала она соседке, выкладывая
из духовки запеченную в фольге баранью ногу.  -  Он  взрослый  человек,  ему
гораздо интереснее общаться с Еленой, чем с тобой. А ты прилипла к нему и не
отпускаешь.
   - Если бы ему было интересно с  ней,  так  он  бы  с  ней  и  общался,  -
отпарировала Ира. - А он вместо этого со мной танцевал. Значит, ему со  мной
больше нравится.
   - Ничего-то ты не понимаешь, - вздохнула Наташа. - Андрей  Константинович
хорошо воспитан и не может отказать даме, если она просит потанцевать с ней.
Но это совсем не означает, что эта дама ему  нравится.  Усвоила,  малолетняя
куртизанка? И не смей больше его дергать, а то из-за стола выгоню.
   - Не выгонишь, - Иринка показала ей язык и скорчила рожицу.
   - Почему это не выгоню?
   - Потому что ты меня любишь и все мне прощаешь. Скажешь, нет?
   - И да, и нет. Я тебя, дуреху, действительно люблю, но насчет того, чтобы
все тебе прощать, тут ты сильно заблуждаешься. Забыла уже, как под замком  у
меня три дня просидела? Снова хочешь попробовать?
   Ира надулась, молча взяла большое блюдо с мясом  и  выложенным  по  краям
отварным картофелем и понесла его  в  комнату.  До  конца  застолья  она  не
проронила ни слова, к Андрею Константиновичу больше ни с какими вопросами не
обращалась и вела  себя  как  примерная  гимназистка.  Когда  гости  наконец
разошлись, она, в