знать правду.
   - Кто вам это сказал? Вам хочется узнать правду - это другой  вопрос.  Но
это ваш частный интерес. И меня никто не может обязать с ним считаться.  Мне
была доверена конфиденциальная информация, если вы  вообще  понимаете  смысл
этих слов. Мне было оказано доверие, а вы пытаетесь заставить меня поступить
непорядочно.
   - Вы хотите меня обидеть?
   - А вы что, обиделись? Забавно. Впрочем, мне это безразлично. Да,  я  все
знаю, но я вам ничего не расскажу. И не приходите ко мне больше.
   - Но ведь речь идет о преступлении...
   - Все виновные осуждены и наказаны. Чего вам еще?
   - Мне этого недостаточно. Я ищу истину.
   - Ищите. Сожалею, но ничем не могу вам помочь.

   КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

   ЧАСТЬ 3

   Наталья, 1984 - 1986 гг.

   Еще на  лестнице  она  услышала,  как  надрывается  в  коридоре  квартиры
телефон, и принялась трясущимися пальцами выковыривать ключ из  сумочки.  От
мороза руки сделались непослушными, и круглая металлическая  болванка  легко
ускользала, едва оказываясь нащупанной среди множества таких,  казалось  бы,
нужных каждой женщине и таких мешающих мелочей. "Сколько раз говорила  себе:
носи ключи на брелоке! - с досадой, мгновенно выбившей  слезы  из  ее  глаз,
подумала Наталья. -  Когда  ключи  в  связке,  их  намного  легче  искать  и
вытаскивать. Так нет же, ношу все ключи по отдельности, упрямая идиотка!"
   Телефонная  трель  умолкла,  и  Наташе   показалось,   что   она   слышит
неторопливый говорок Бэллы Львовны. Господи, если это Вадим, сейчас Бэллочка
скажет ему, что Наташи нет, а она здесь, совсем рядом, за дверью, мучится  с
этими ключами, будь они неладны! Наташа изо всех сил нажала кнопку  дверного
звонка.
   - Бэллочка, это я! - закричала она через дверь.
   Послышались шаги, такие же неторопливые, как и речь соседки.
   - Что случилось, золотая моя? Ты потеряла ключ?
   - Это Вадик? - спросила Наташа вместо того, чтобы ответить  или  хотя  бы
поздороваться.
   - Нет, это моя приятельница. Вадик уже звонил, примерно час тому назад.
   - Ах ты, Господи, опять пропустила!
   Наташа с досадой швырнула на пол сумку,  сдернула  с  шеи  шарф,  провела
рукой по влажной  коже:  она  успела  вспотеть  всего  за  несколько  секунд
отчаянной борьбы с ключом. Бэлла Львовна вернулась к прерванному разговору с
подругой,  а  Наташа,  обессилевшая,  словно  занималась  непомерно  тяжелым
физическим трудом, поплелась  на  кухню  выкладывать  купленные  в  магазине
продукты.
   Эта кухня в коммунальной квартире  теперь  выглядела  совсем  по-другому.
Вместо четырех ветхих столов-тумб стоят три относительно новых стола  вполне
приличного  вида  и  два  холодильника,  пол  застелен  красивым   импортным
линолеумом с ковровым рисунком, скрывшим под собой старый  обшарпанный  пол,
над  каждым  столом  висят  одинаковые  лампы-бра  с   плафонами   в   форме
колокольчика, и точно такие же два рожка-колокольчика красуются в центре под
потолком. Когда-то давно здесь обитали бок о бок  четыре  семьи,  теперь  же
осталась всего одна, хотя номинально во всех документах домоуправления  были
записаны и Казанцевы-Вороновы, и Маликовы, и Бэлла Львовна  Халфина.  Только
какая разница, что там указано в официальных  документах,  важно  ведь,  как
люди живут на самом деле, а не то, как записано. А  жили  они  действительно
одной семьей - Наташа Казанцева, по мужу Воронова, ее родители,  ее  сыновья
Сашенька и  Алеша  Вороновы,  осиротевшая  Иринка  Маликова  с  окончательно
свихнувшейся от водки бабушкой Полиной Михайловной и  одинокая  Бэллочка.  И
она, Наташа, с недавних пор является фактическим главой этой большой  семьи,
потому что отец ее, Александр Иванович, тихо угасает  в  больнице,  а  мама,
Галина Васильевна, целыми днями находится рядом с ним. Сестры Люси давно нет
в Москве, она вышла замуж  и  уехала  в  Набережные  Челны,  переименованные
недавно в Брежнев в честь скончавшегося Генсека,  и  даже  болезнь  отца  не
заставила ее приехать.
   Услышав, что соседка закончила обсуждать по  телефону  какие-то  насущные
проблемы, Наташа выглянула из кухни.
   - Бэллочка, что Вадик сказал?
   - Сейчас, золотая моя, у меня записано. Я подобные формулировки запомнить
не в состоянии.
   Она ушла к себе и вернулась с вырванным из  тетрадки  листочком.  На  нем
ровным каллиграфическим почерком было написано: "С 15 августа - 723. В конце
июля - короткая вода. Запрос с женой Куценко, 23 июня."
   - Ты все понимаешь, что здесь написано? - спросила Бэлла Львовна.
   - Конечно, - вздохнула Наташа. Теперь, после стольких лет  замужества  за
моряком-подводником Вадимом  Вороновым,  она  достоверно  знала,  что  "723"
означает его присутствие на службе с 7 утра и до 23 часов, потому  что  идет
"первая задача", и что приезжать к мужу, когда у того  "первая  задача",  не
говоря уже о второй и третьей, бессмысленно. Он будет  уходить  из  дому  ни
свет ни заря и возвращаться к полуночи, измотанный, серый от усталости, не в
состоянии ни  разговаривать,  ни  шутить,  ни  заниматься  любовью.  "Первая
задача" - это подготовка корабля к плаванию,  которая  может  длиться  до  3
месяцев, а "короткая вода" условно  означала  краткосрочный  выход  в  море.
Наташа хорошо помнила, как в первый раз приехала к Вадиму в Западную Лицу  и
попала как раз в период "первой задачи".  Вадим,  правда,  еще  по  телефону
предупреждал ее, что будет занят каждый день без выходных и  праздников,  но
ей, тогда еще совсем девчонке, казалось, что это пустые слова, что на  самом
деле он будет возвращаться домой часов в семь-восемь вечера, она будет ждать
его с горячим ужином, потом они куда-нибудь сходят, в кино, или на  концерт,
или в гости к его друзьям. Она приехала, и уже через несколько дней  поняла,
что совершила ошибку. Нет, ей-то как раз было замечательно, она с  упоением,
ни на что не отрываясь, писала сценарий документального фильма  о  борьбе  с
пожарами (шел 1978 год, годом раньше случился страшный  пожар  в  московской
гостинице "Россия", и все общество как-то в один миг озаботилось  проблемами
противопожарной  безопасности),  ходила  в  магазины,   покупала   продукты,
готовила любимые блюда мужа и  радостно  ждала  его  возвращения,  по  утрам
вскакивала на полчаса раньше него, чтобы приготовить Вадиму горячий  завтрак
и свежевыглаженную кремовую форменную рубашку. Наташа  получала  невыразимое
удовольствие от такой жизни, но быстро поняла, что Вадиму это тяжко. Он  был
искренне благодарен ей за заботу, и потом, он любил ее, очень любил, в  этом
не было ни малейших сомнений, к  тому  же,  будучи  человеком  деликатным  и
хорошо воспитанным, считал необходимым поздно вечером  после  сытного  ужина
еще и потратить час-полтора на разговоры с женой. Глаза его слипались,  губы
двигались с трудом, он часто терял мысль, которую начал было высказывать,  и
Наташа видела, что если бы не ее присутствие, он давно  бы  с  удовольствием
лег  спать.  Это  она  своим  непродуманным   (несмотря   на   неоднократные
предупреждения мужа) приездом лишает Вадима законных часов отдыха  и  покоя,
не дает ему возможности восстановить силы для следующего дня службы.  Больше
она эту ошибку не повторяла. И вот  сегодня  Вадим  сообщил,  что  очередная
"первая задача" начнется  15  августа,  и  если  Наташа  собирается  к  нему
приехать, то должна успеть до этого срока. Запрос на выдачу ей пропуска  для
въезда в погранзону он передал с женой мичмана Куценко,  которая  приедет  в
Москву 23 июня, то есть через 2 дня.  Наташе  нужно  будет  взять  запрос  и
отнести в паспортный  стол  отделения  милиции.  Примерно  через  месяц  она
получит на руки пропуск и сможет лететь в Мурманск, а оттуда автобусом  -  в
Западную Лицу, где служит Вадим. Все это хорошо, но как оставить маму  одну?
Ведь она не справится.  Отцу  нужно  особое  питание,  его  желудок  уже  не
принимает  ничего,  кроме  протертой  и  приготовленной  на  пару  пищи,  на
сооружение которой требуется немало времени, ведь то, что она каждый день  в
судочках и  термосках  возит  через  весь  город  в  больницу,  должно  быть
свежеприготовленным,  ни  в  коем  случае  не  вчерашним.  Маме  уже   почти
семьдесят, ее хватает лишь на то, чтобы  рано  утром  уехать  в  больницу  и
вечером вернуться, она уверена, что только  ее  присутствие  может  принести
Александру Ивановичу облегчение. Их бывший сосед по  квартире  Слава  Брагин
достиг больших высот, стал крупным руководителем,  и  только  благодаря  его
мощной  протекции  Казанцева-старшего  положили  в  двухместную   палату   и
разрешили родственникам ежедневное дежурство. Правда,  на  ночные  часы  это
разрешение  не  распространялось,  иначе  Галина   Васильевна   окончательно
поселилась бы в больничной палате. Если Наташа позволит себе роскошь  уехать
вместе с детьми к мужу, маме придется всю  первую  половину  дня  заниматься
приготовлением пищи для отца. И если, не дай Бог,  именно  в  утренние  часы
Александру Ивановичу станет хуже, она будет считать, что причиной  ухудшения
стало ее отсутствие - врачи, сестры  и  санитарки  как  всегда  недоглядели,
сделали не так или не  то,  просмотрели,  забыли,  не  сменили  вовремя,  не
принесли, не унесли.  А  причиной  ее  отсутствия  стал,  несомненно,  такой
несвоевременный отъезд дочери. Ах, Люся, Люся, сестричка  Люся,  ну  что  бы
тебе не приехать в Москву хоть  на  две  недельки,  чтобы  отпустить  Наташу
повидаться с мужем, которого она не видела десять месяцев!
   - Как папа? - заботливо спросила соседка, глядя на Наташины манипуляции с
продуктами: пельмени в морозильную камеру, молочные продукты, сыр и  колбасу
- на полку  в  холодильник,  мясо  -  в  кастрюлю  с  водой,  чтобы  быстрее
разморозилось.
   - Все так же. Кажется, чуть похуже, чем вчера.
   - Ты собиралась сегодня с врачом встречаться...
   - Встречалась. Он сказал, что счет идет на недели. Максимум - три месяца.
В общем, ничего утешительного. Колбасу сегодня добыла,  "Останкинскую".  Еще
за цыплятами стояла, но мне не хватило. Два часа выброшены из жизни псу  под
хвост. Зато творог, кажется, хороший, развесной. Бэллочка, что будем из мяса
творить? Мне Инка вчера принесла банку  соленых  огурцов,  подарок  от  Анны
Моисеевны, можно рассольник сделать.
   - Договорились, - кивнула соседка. - Сделаю рассольник.
   - Да я не к тому... - смутилась Наташа.
   - А я к тому. Ты и так целыми днями вертишься, как белка в  колесе.  А  я
бездельничаю на пенсии.
   - Спасибо.
   Разобравшись с покупками, Наташа  зашла  к  себе,  переоделась  в  старый
спортивный костюм и вернулась на кухню, пора было заниматься ужином. Что  бы
такое приготовить? Маму нужно  будет  кормить  в  девять  часов,  когда  она
приедет из больницы, Иринку - когда та проголодается, а это непрогнозируемо,
старую Полину - когда та очнется от очередного  забытья,  вызванного  то  ли
спиртным, то ли болезнью. И только Бэллочка,  добрая  душа,  станет  ужинать
вместе с Наташей, когда еда будет готова, независимо от  того,  голодна  она
или нет. Дети сейчас за городом со своим  садиком,  а  то  пришлось  бы  еще
отдельно и их кормить.
   - Ты давала  сегодня  Иринке  деньги?  -  снова  послышался  голос  Бэллы
Львовны.
   - Два рубля, а что? Она до сих пор не приходила? - озабоченно  вскинулась
Наташа.
   - Нет, как ушла утром, так и не появлялась. Она совершенно  не  слушается
взрослых, Наташенька. С этим надо что-то делать.
   - Ну что делать, Бэллочка Львовна? - тоскливо вздохнула Наташа. - Не бить
же ее.
   - Может быть, следовало бы. Хотя ты меня не слушай, я бог знает что несу.
Конечно, бить ребенка нельзя. Достаточно и того, что Коля регулярно  избивал
несчастную Нину. Добра и ума это не прибавило  ни  матери,  ни  дочери.  Мне
порой с трудом верится, что это моя внучка, дочка Марика.
   Да, Иринка - типичный  ребенок  из  неблагополучной  семьи,  своенравная,
плохо успевающая в школе, капризная и непослушная, стремящаяся слишком  рано
стать взрослой. Последнему немало способствовал и внешний вид  девочки,  она
всегда была высокой, все годы - первая в классе по росту, да и женские формы
начала приобретать уже лет в десять. Сейчас ей только четырнадцать, а  грудь
уже пышнее, чем у Наташи, в бедрах - полноценный  сорок  восьмой  размер,  к
которому сама Наташа пришла только после вторых родов, в  глазах  -  опасная
темная глубина, во взгляде - неприкрытый вызов. Запах табака Наташа  впервые
учуяла, когда Ире было двенадцать,  а  в  последнее  время  к  этому  запаху
добавился и запах спиртного. Конечно,  за  каждым  таким  случаем  следовали
длинные воспитательные разговоры, которые вели с девчонкой по очереди Наташа
и Бэлла Львовна, но толку от этих разговоров не было никакого. Сегодня утром
Наташа дала ей два рубля на кино, мороженое и все  прочее,  ведь  у  ребенка
каникулы,  надо  же  ей  как-то  себя  развлечь.  Но  в  глубине  души   она
подозревала, что никакого "кина" не будет, и мороженого  тоже  не  будет,  а
будет обычная "складчина" с такими же, как Иринка,  арбатскими  подростками:
крепкие, зато дешевые сигареты "Прима", дешевое вино и  пока  еще  доступные
консервы "Килька в томатном соусе". Не водить же ее за ручку целыми днями! И
дома не запрешь... Да и  бессмысленно  ее  запирать,  у  старой  алкоголички
Полины Михайловны всегда в шкафу есть, чем поживиться.
   Иринкиного  отца  Николая,  любителя  выпить  и  побуянить,  посадили  за
хулиганство еще в 1975 году, когда девочке было 5  лет,  а  два  года  назад
погибла ее мать, Ниночка. Будучи  в  стельку  пьяной,  переходила  дорогу  в
неположенном месте, и была сбита  не  успевшим  затормозить  водителем.  Ира
осталась  с  бабушкой,  старенькой   пьяницей,   которой   было   совершенно
безразлично, где и с кем проводит время ее внучка, лишь бы  в  конце  концов
домой приходила. Пока жива была Нина, на Иринку хоть изредка, но  находилась
управа:  мать  не  жалела  ни  глотки,  ни  силы  удара,  дабы   приструнить
непослушную дочь. Если  в  это  время  дома  оказывались  Наташа  или  Бэлла
Львовна, воспитательный процесс удавалось  ввести  в  цивилизованные  рамки,
если же соседей дома не было, Нина давала себе волю до  такой  степени,  что
Иринка на некоторое время затихала в своей борьбе за  независимость.  Теперь
же справиться с девочкой становилось с каждым днем труднее.
   - Бэллочка Львовна, что же мы с вами делали не так? Мы же всю душу в  нее
вкладывали, умные книжки читали ей, на хорошие фильмы  и  спектакли  водили,
добру учили. Ну почему она такая, а? Может, мы  с  вами  что-то  неправильно
делаем?
   Бэлла Львовна тихонько погладила Наташу по руке.
   - Золотая моя, если бы все дело было в воспитании, то у мудреца Сенеки не
было бы такого ученика, как развратный и жестокий разрушитель Нерон. Что  ты
на меня так смотришь? Эта простая, но гениальная мысль принадлежит  не  мне,
это сказал Шопенгауэр. Ты проходила Шопенгауэра в своем институте?
   - Да... кажется, - рассеянно ответила Наташа.
   На самом деле она совершенно не помнила, изучала ли труды этого немецкого
мыслителя в курсе философии. А может быть, его проходили не по философии,  а
по научному коммунизму? Вполне могло быть,  если  он  говорил  что-нибудь  о
загнивании   капитализма   и    о    неизбежности    победы    пролетариата.
Жгуче-неприятное воспоминание  заставило  ее  болезненно  поморщиться  и  на
несколько мгновений даже забыть о проблемах Иринки.
   - Жизнь показывает, что исправить таких, как наша Иринка,  невозможно  до
тех пор, пока они сами не одумаются и не захотят изменить свой образ  жизни,
- продолжала между тем Бэлла Львовна, не  замечая  минутного  замешательства
Наташи. - И мы с тобой ничего сделать  не  можем.  Придется  надеяться,  что
жизнь стукнет ее по голове, да покрепче,  только  после  такого  шока  можно
надеяться на улучшение.
   - Какие ужасные вещи вы говорите, Бэллочка Львовна! Разве  можно  хотеть,
чтобы жизнь стукнула по голове человека, которого ты любишь? Так же нельзя!
   - Золотая моя, а иначе не получится. Нельзя приготовить омлет, не  разбив
яиц. Так не бывает.
   Наташа подумала,  что  Бэлла  Львовна,  пожалуй,  не  была  прежде  такой
жестокой. Давно, еще до отъезда Марика, она казалась Наташе воплощением ума,
добра и справедливости. Но после того, как  ее  единственный  сын  уехал  на
постоянное  жительство  в  Израиль,  соседка  стала  какой-то   другой.   Из
аэропорта, откуда улетали Марик и его жена  Таня,  Бэлла  Львовна  вернулась
окаменевшей, с сухими глазами и осунувшимся лицом. До  утра  следующего  дня
она не выходила из своей  комнаты,  утром  отправилась  на  работу,  вечером
пришла, согрела чайник, унесла к себе и снова скрылась до утра.  Так  прошло
несколько дней. Внешне это была все та же Бэлла Львовна,  статная,  крупная,
гордо несущая красивую голову с тяжелым узлом волос на затылке.  Только  она
ни с кем не  разговаривала.  Наконец  однажды,  столкнувшись  в  коридоре  с
Наташей, молча поманила ее к себе.
   - Марик сказал, что встречался с тобой перед отъездом,  -  она  с  трудом
разомкнула губы, и голос ее был неожиданно и непривычно сух и скрипуч.
   - Да, - кивнула Наташа.
   - И что мы с тобой теперь будем делать? Я имею в виду девочку, его  дочь.
Мою внучку.
   Последние два слова дались ей с еще большим трудом.
   - Будем растить.
   - У нее есть родители. Нина и этот Николай, который числится ее отцом.  И
бабка-алкоголичка.  Неужели  ты  думаешь,  что  они  позволят  нам  с  тобой
вмешиваться в ее воспитание?
   - Не позволят, - покорно согласилась Наташа. - А что же делать?
   - Не знаю я, что делать, - с внезапным раздражением  сказала  соседка,  и
Наташа испугалась, что сделала или сказала что-то не  так,  и  теперь  Бэлла
Львовна на нее сердится. - Но я, собственно, о другом. Ты еще очень  молода,
и у тебя может возникнуть  соблазн  рассказать  всем  о  том,  чем  с  тобой
поделился мой сын. Так вот, я тебя предупреждаю, я тебя заклинаю,  не  делай
этого. Даже если  очень  захочешь.  Даже  если  тебе  покажется,  что  иначе
поступить нельзя, что это принесет  пользу  Иринке.  Молчи.  Стисни  зубы  и
молчи.
   - Но почему, Бэлла Львовна? Если от этого будет польза, а не вред...
   - Кто ты такая, чтобы решать, что  есть  польза,  а  что  -  вред?  Тайна
отцовства принадлежит только двоим -  матери  и  отцу  ребенка,  только  они
вправе этой тайной распоряжаться. Если бы Марик считал нужным громко об этом
заявить, он бы сделал это. Если бы Нина хотела, чтобы  все  узнали,  что  ее
ребенок - полукровка, наполовину еврейка, она бы не стала этого скрывать.  В
нашей стране выгодно быть евреем только если ты можешь уехать отсюда. Иринка
- еврейка по отцу, а не по  матери,  и  по  законам  Израиля  она  считается
русской, зато по нашим законам она считается лицом, имеющим родственников за
границей, так что ее еврейство не принесет ей ничего, кроме  проблем.  Кроме
того, правда о рождении девочки наверняка разрушит брак Нины. Конечно, муж у
нее далеко не самый лучший, но в конце концов  она  сама  его  выбрала,  так
пусть живет с ним, сколько сможет. Ты меня поняла?
   - Поняла, Бэлла Львовна, - тихо ответила Наташа.
   Они проговорили почти час, и уже стоя на пороге "синей"  комнаты,  Наташа
вдруг увидела, как постарела ее  соседка.  Постарела  буквально  на  глазах,
всего за каких-нибудь шестьдесят минут. Плечи ссутулились, гордо  посаженная
голова бессильно опустилась, лицо прорезали глубокие морщины. Иногда,  когда
человек узнает страшную новость, он какое-то время говорит и двигается  так,
словно ничего не произошло и никто ему ничего не говорил,  и  только  потом,
внезапно, впадает в ступор или в истерику. Наверное, то же самое  происходит
не только с психикой, но и со всем организмом, который держится-держится,  и
вдруг сникает, как резиновый мячик, из которого разом выпустили воздух.
   С того дня Бэлла Львовна снова начала  общаться  с  соседями,  но  Наташе
показ