старом анекдоте. Если муж захочет узнать, как вела  себя
его жена, пока он был в командировке, пусть спросит у  соседки.  Старо,  как
мир. Ну и дальше что? Узнаешь ты про них что-то плохое,  напишешь  об  этом,
все прочитают про их прегрешения. Я в толк не возьму, чем  в  этой  ситуации
правда отличается от поливания грязью.
   - Правда - это факты, а грязь - это домыслы и сплетни. Уяснила?
   - А-аа, ну если так, то конечно... Ладно, ты меня убедил.

   Руслан

   Он разговаривал с Ириной и все пытался понять, действительно ли она столь
наивна или прикидывается, провоцирует его, валяет дурака. Надо  быть  совсем
не от мира сего, чтобы при сегодняшней включенности  всех  средств  массовой
информации в политическую борьбу все еще не понимать, что главное  оружие  в
этой борьбе - информация. Победить в споре  можно  только  двумя  способами:
либо  доказать  свою  правоту,  либо  показать  ничтожность   соперника.   С
доказыванием собственной правоты дело обстоит как-то неважно, поэтому в  ход
идет уничтожение тех, кто твою точку зрения  не  разделяет,  вот  и  все.  В
идеале свою роль как журналиста Руслан Нильский видел в  том,  чтобы  писать
нелицеприятную правду обо всех участниках конфликта, но идеал, как известно,
крайне редко стоит рядом с реальностью. У областной  газеты,  в  которой  он
теперь  работал,  были  собственные   политические   установки,   и   делать
разоблачительные материалы обо всех подряд ему никто не позволит.
   Близкие  отношения  с   правоохранительными   органами   давали   Руслану
возможность добывать очень интересные материалы, в свете которых моральная и
деловая репутация многих  известных  деятелей  Кузбасса  начинала  выглядеть
более чем сомнительной. Он  по-прежнему  не  отступал  от  своего  железного
принципа: не разглашать информацию, если источник информации просит этого не
делать. Поэтому Нильскому доверяли, зная, что он не  подведет,  и  обсуждали
при нем порой весьма деликатные вопросы, особо оговаривая, что "это  не  для
печати". Если же подобной оговорки не было, Руслан знал, что об  этом  можно
написать.
   К  Виктору  Федоровичу  Мащенко  его  направили,  когда  в  борьбе   двух
группировок оказалось уже  недостаточно  информации,  собранной  на  местном
уровне. Вернее, не направили даже, а просто посоветовали созвониться с  ним,
приехать в Москву и встретиться лично. Виктор Федорович работал чем-то вроде
политтехнолога в рядах именно тех политических сил,  сторонников  которых  в
администрации губернатора поддерживала газета. Руслан позвонил по указанному
номеру, легко договорился о встрече, прилетел в столицу и явился к  Мащенко.
Тот снабдил его довольно любопытными сведениями,  на  основе  которых  можно
было делать яркий, острый материал. Вот, собственно, и вся история.
   А неожиданная встреча с Ириной его  удивила.  Вот  ведь  как  мир  тесен!
Журналистское любопытство взыграло в нем, ведь тайна отношений  Вороновой  с
Ириной так и осталась для него  закрытой.  И  хотя  тема  за  давностью  лет
потеряла актуальность, Воронова давно ушла из  политики  и  публицистики,  и
какие бы то ни  было  пикантные  подробности,  иллюстрирующие  ее  моральный
облик, уже никому не были интересны, для Руслана остался вопрос, на  который
он так и не получил ответа. А это раздражало. Интересно, Ирина и  сейчас  не
захочет об этом говорить? Или для нее тема тоже утратила  остроту?  Надо  бы
попробовать...
   - Как поживает Наталья Александровна?  Снимает  что-нибудь  новенькое?  -
поинтересовался он.
   - Скоро приступает. Через две недели начнутся съемки, - оживилась Ирина и
с удовольствием принялась рассказывать ему про новый  проект  Вороновой  для
телевидения. Руслан слушал вполуха, съемки очередного "мыла для  домохозяек"
его мало волновали.
   - А у тебя там большая роль?
   - Нет, я там не снимаюсь.
   - Почему? - удивился Руслан. - Я думал, Воронова теперь всегда будет тебя
приглашать в свои картины. Она же, как я понял, всю жизнь тебя опекала.
   - Опекала, пока я была маленькой, - кивнула Ирина. - Но теперь-то  я  уже
взрослая тетка, замужем. Сколько можно со мной возиться? И  вообще,  в  этом
сериале для меня нет роли.
   - Слушай, - Руслан прищурил глаза, - а вы, случайно, не поссорились, а?
   - Да ты с ума сошел! Это Наташка может со мной поссориться, а я с  ней  -
никогда.
   Интересная  формулировка.  Это  что  же,   выражение   отношений   полной
подчиненности?
   - Почему? - спросил он с невинными глазами. - Я что-то не понял.
   - Да потому, дружок, что Наташка в моих глазах всегда будет права, что бы
она ни сделала. Я никогда на нее не обижусь и никогда с ней не поссорюсь.  А
вот я - это совсем другое дело, я до сих пор еще могу что-нибудь отчудить, и
у Наташки вполне может появиться повод со мной поссориться. Только  я  этого
не допущу, понял? Если что-нибудь натворю - прибегу, кинусь к ней в  ноги  и
буду просить прощения до тех пор, пока она не  перестанет  сердиться.  Я  ей
всем обязана.
   - Даже если будешь считать, что поступила  правильно?  Все  равно  будешь
каяться и извиняться? - не поверил Руслан.
   - Все равно  буду,  -  твердо  ответила  Ирина.  -  Ты  пойми,  для  меня
совершенно неважно, права я или нет.  Для  меня  важно  только  одно:  чтобы
Наташка не расстраивалась и не сердилась.
   Да, вот оно,  различие  мужского  менталитета  и  женского.  Он,  Руслан,
никогда не просит прощения и не делает шага к примирению, если уверен в том,
что прав. И даже для матери он не сделал  исключения.  Обиделись?  Скатертью
дорога, обижайтесь, сколько влезет. Он чувствовал себя абсолютно независимым
и имеющим право делать и говорить все, что он считает правильным. Он положил
годы труда на то, чтобы из редакционных курьеров выбиться в  журналисты,  он
получил высшее образование, ни на один день не прекращая работу,  он  сделал
себе имя, и всем этим он завоевал собственную независимость. Теперь он может
ни на кого не оглядываться. И ему с высокой колокольни плевать на  тех,  кто
может на него обидеться или рассердиться. На что  обижаться-то?  На  правду?
Так на этот случай есть замечательное правило: не подставляйся.  Не  хочешь,
чтобы тебя называли вором, - не воруй,  и  все  будет  отлично.  А  уж  если
воруешь - будь готов к тому, что об этом узнают и начнут показывать на  тебя
пальцем. Единственные рамки, в которых он должен держаться, это редакционная
политика, вернее, политическая ориентация издания, в котором он работает. Но
это естественная и неизбежная  плата  за  возможность  быть  журналистом.  И
потом,  он  ведь  тоже  человек,  а  не  машина,  у  него  есть  собственные
политические пристрастия, которые в  данном  случае  полностью  совпадают  с
позицией газеты, иначе он не перешел бы  туда  работать.  Если  его  взгляды
изменятся, он в тот же день перейдет в другое издание, его  всюду  примут  с
распростертыми объятиями, да и на областное телевидение давно уже зовут, и с
двух радиостанций постоянно звонят, на работу приглашают.
   - Все-таки удивительно, что Воронова еще что-то снимает, -  продолжил  он
интересующую его тему. - Сейчас ведь ни у кого  денег  нет.  Или  она  опять
нашла себе спонсора?
   - Никаких спонсоров, все на деньги телеканала. Они  собирались  запускать
три проекта, но из-за дефолта два пришлось приостановить, вот один только  и
остался. И то пришлось удешевлять по всем направлениям.
   - А что же спонсор? -  настойчиво  повторил  Руслан.  -  Ведь  у  Натальи
Александровны был когда-то человек,  который  давал  ей  деньги  на  съемки.
Фамилию его никак не вспомню...
   - Ганелин, - подсказала Ирина. - Андрей Константинович.
   - Вот-вот, Ганелин. Он что, разорился? Или не хочет больше ей помогать?
   - Да нет, ну что ты, - с улыбкой  возразила  Ирина.  -  Кризис  по  нему,
конечно, тоже катком проехался, но ничего, фирма пока держится. Наташа вышла
за него замуж.
   - Вот как?  Значит,  дождался  он  своего  светлого  часа,  -  насмешливо
констатировал Руслан. - Мне еще в девяносто первом  году  говорили,  что  он
безответно  влюблен  в  Наталью  Александровну.  Мне  тогда  это  показалось
невероятным. В наше время - и безответная бескорыстная любовь! Смешно!
   - Ничего смешного, - сердито ответила она. - Если не понимаешь в любви  -
сиди и молчи. А тебе Анна Моисеевна разболтала,  да?  Я  знаю,  мне  Наташка
говорила. И вообще, нечего лезть в Наташкину личную жизнь, ты за информацией
приехал - ты ее получил. А от Наташки свои загребущие ручонки убери,  ничего
тебе тут не перепадет для скандальной хроники в твоей желтенькой газетенке.
   Глаза Ирины засверкали гневом, она снова сбилась с  интеллигентного  тона
на полухамский, и Руслан явственно вспомнил ту взбалмошную, непредсказуемую,
грубоватую и невежливую девчонку, которая закатила истерику у него дома.
   Он расплатился, проводил Ирину до  подъезда  и  поехал  в  гостиницу.  До
самого вечера ему приходила на ум фамилия Ганелина, и каждый  раз  возникало
такое ощущение, что мысль  останавливается  перед  закрытой,  но  незапертой
дверью. Толкни слегка - и она распахнется. Руслан злился оттого, что  слабая
мысль не находила в себе сил сделать  этот  единственный  толчок  и  куда-то
убегала, потом появлялась снова, доходила до  этой  заколдованной  двери,  и
опять трусливо исчезала.
   Дверь открылась ночью. Руслан проснулся и понял, что было там, за дверью.
Он видел Виктора Федоровича Мащенко в  приемной  у  Ганелина  еще  тогда,  в
декабре девяносто первого года, когда приезжал в  Москву  собирать  материал
для большой статьи о Вороновой. Он тогда, помнится, ошибся и принял высокого
красивого   представительного   мужчину   в   годах   за   владельца   фирмы
"Центромедпрепарат" и подумал, что если у Вороновой  есть  любовник,  то  он
должен быть именно таким. И кто сказал, что Москва - большой город? Деревня,
где все друг друга знают и постоянно друг с  другом  сталкиваются.  Впрочем,
ничего странного в этом совпадении нет,  Мащенко  был  знаком  с  Ганелиным,
поэтому рано или поздно и встретились сын Виктора Федоровича и  воспитанница
Натальи Вороновой. Все закономерно.
   Удовлетворенный тем, что память его  не  подвела,  Руслан  повернулся  на
другой бок и крепко уснул.

   Наталья

   Бэлла Львовна никогда не была легкой на подъем, а ее ежегодные поездки во
Львов к родственникам являлись скорее выработанным за  много  лет  ритуалом,
нежели проявлениями любви к путешествиям. С трудом приняв  летом  1998  года
решение съездить к сыну в США, пожилая женщина под тем  или  иным  предлогом
поездку откладывала,  то  ссылаясь  на  разболевшиеся  осенью  ноги,  то  на
поднявшееся сырой теплой зимой давление. И только в мае 1999 года  Наташа  и
Андрей отвезли, наконец, Бэллу Львовну в аэропорт. Предполагалось,  что  она
проведет у сына все лето и вернется в конце августа.
   - Если это лето будет таким же кошмарно жарким, как в прошлом году, я его
не переживу, - говорила она, собирая чемодан. - В Америке, конечно, тоже  не
Северный полюс, но у Марика в доме полно кондиционеров, я пересижу там самый
тяжелый период. Синоптики обещают, что лето в этом году в Москве  будет  еще
хуже. Золотая моя, как ты думаешь, брать с собой палку?
   - Зачем, Бэллочка Львовна? - смеялась Наташа. - У вас же сейчас  ноги  не
болят.
   - А если там разболятся? Как я буду ходить?
   - Так там и купите. Или вы думаете, что в НьюЙорке палки не продаются?
   - Может быть, они там дорогие... Куда я засунула свою аптечку? Боже  мой,
я же собрала все лекарства, которые мне могут  понадобиться!  И  куда  я  их
дела?
   - Они уже в чемодане, вы их полчаса назад уложили.
   - Идиотка! Зачем я их положила в чемодан? Я же буду сдавать его в  багаж,
а вдруг у меня в дороге что-нибудь заболит?
   Перед  отъездом  Бэлла  Львовна  ужасно  нервничала,  без  конца  сверяла
содержимое чемодана с заранее составленным списком, вспоминала еще о чем-то,
что совершенно необходимо взять  с  собой,  и  постоянно  звонила  Ганелину,
консультируясь с ним о содержимом ручной клади.
   - Андрюшенька, как вы думаете, мне взять с  собой  в  самолет  что-нибудь
теплое? Я там не замерзну?
   - Бэлла Львовна, вы летите бизнес-классом, там выдают  специальные  пледы
на такой случай, - терпеливо отвечал Андрей.
   - А воду? Сколько бутылочек воды мне брать?
   - Во время полета вас будут поить, сколько захотите.
   - А покушать? Что лучше, взять бутербродики или, может,  пирожки?  Девять
часов лететь все-таки.
   - Бэлла Львовна, дорогая, там кормят на убой.  Возьмите  в  салон  только
книжку для чтения и необходимые лекарства, больше вам ничего не понадобится,
- авторитетно уверял ее Ганелин, который регулярно летал за границу по делам
бизнеса  и  вполне  компетентно  мог  судить  об  уровне  сервиса  в  салоне
бизнес-класса.
   В аэропорту волнение по поводу неправильно собранного чемодана  несколько
улеглось, поскольку изменить все равно ничего нельзя было, зато настал черед
обязательных к исполнению указаний.
   - Золотая  моя,  не  забудь,  пожалуйста,  поливать  цветы,  -  в  сотый,
наверное, раз повторяла Бэлла Львовна. - Через день, хорошо? Не забудешь?
   - Не забуду, - кивала Наташа.
   - Двадцать шестого июня у Соломона Израилевича  день  рождения,  поздравь
его, пожалуйста, от моего имени. Я не знаю, удобно ли мне будет  звонить  от
Марика, может быть, там связь дорогая. Я специально  оставила  на  столе  на
видном месте свою записную книжку, там все телефоны. Не забудешь позвонить?
   - Ни в коем случае. Вы же знаете, я с детства питаю слабость к дяде  Моне
за то, что он прочил меня в невесты Марику.
   - Хорошо, теперь насчет Иринки. У  нее  двадцать  пятого  мая  тоже  день
рождения, я приготовила для нее маленький  подарочек,  он  в  коробочке,  на
трюмо. Обязательно ей передай.
   - Обязательно передам, не волнуйтесь.
   Указания следовали вплоть до прохождения таможенного контроля.  Наташа  и
Андрей еще некоторое время постояли возле стойки таможенника, наблюдая,  как
Бэлла Львовна регистрирует билет, сдает в багаж  свой  чемодан  и  медленно,
будто нехотя, проходит к паспортному контролю.
   - Что-то у меня на душе неспокойно, - грустно сказала Наташа,  прижимаясь
к Андрею и беря его под руку.
   - Это ты Бэллочкиным настроением заразилась, - успокоил ее Ганелин. -  Ей
страшно ехать в такую даль, она  паникует,  а  тебе  передалось.  Все  будет
хорошо, увидишь.  Она  повидается  с  сыном,  с  невесткой,  познакомится  с
внуками, поживет в шикарном доме с бассейном. Наверняка ее повозят  немного,
покажут разные интересные места, она  получит  массу  впечатлений,  которыми
будет делиться целый год после возвращения.
   - Хорошо, если так, - вздохнула она. - Поехали, Андрюша, подбрось меня  к
памятнику Пушкину, мы там через два часа будем снимать.
   В дороге ей удалось  отвлечься  от  тягостных  мыслей  и  настроиться  на
предстоящую съемку. До сих пор работа  над  сериалом  шла  более  или  менее
гладко, без очевидных сбоев, актеры не болели и не уходили в  глухой  запой,
чего можно было ожидать как минимум от двоих утвержденных на роли. И деньги,
вопреки  опасениям,  поступали  вовремя.  Дай  бог,  чтобы  так   и   дальше
продолжалось...
   Ее внимание привлекла доносящаяся из включенного радиоприемника  песенка,
слова которой показались Наташе более чем  странными:  "Убили  негра,  убили
негра, ни за что ни  про  что,  суки,  замочили!"  Сперва  она  решила,  что
ослышалась,  ведь  таких  слов  просто  не  бывает,  их   не   может   быть.
Прислушавшись повнимательнее, однако, поняла, что слух ее не подвел, и слова
были именно такими.
   - Андрюша, - в  полном  изумлении  спросила  она,  показывая  пальцем  на
приемник, - это что? Это теперь такое поют?
   - Да уж месяца полтора, - весело отозвался Ганелин. - А ты что,  ни  разу
не слышала? У меня в  машине  радио  всегда  включено,  так  я  этот  шедевр
регулярно слушаю. Группа называется "Запрещенные барабанщики".
   Услышанная песенка, несмотря на очевидную тупость текста и  примитивность
музыкального оформления, заставила ее мысль идти в рабочем направлении. Если
уж сериал, который она сейчас снимает,  про  современную  жизнь,  то  в  нем
вполне может найтись место и для этого шедевра, и может получиться  забавная
сцена, которой нет в  сценарии,  но  которая  еще  ярче  высветит  характеры
основных персонажей. Надо будет обсудить этот эпизод со сценаристами,  пусть
допишут маленький кусочек, диалог  буквально  на  полминутки.  Очень  смешно
получится!
   Новая  идея  показалась  Наташе  неплохой,  она  приободрилась  и   через
некоторое время окончательно забыла о  том  остром  чувстве  тоски,  которое
охватило ее при виде удаляющейся Бэллы Львовны.
   На следующий день Наташа позвонила Марику в Нью-Йорк, узнала, что соседка
благополучно долетела, поговорила  с  самой  Бэллой  Львовной,  обстоятельно
доложившей о том, как проходил полет, сколько раз и чем ее кормили и поили и
кто сидел рядом с ней. Пожилая женщина казалась радостно возбужденной и всем
довольной, и Наташа с облегчением подумала о том, что  не  зря  настояла  на
этой поездке. Положительные эмоции и новые впечатления могут дать толчок для
прилива жизненных сил, которые у Бэллы  Львовны  в  последнее  время  стали,
кажется, убывать. И то сказать, ей семьдесят девять, это все-таки не сорок и
даже не шестьдесят. У нее в  Москве  нет  никого  из  родственников,  многие
друзья уже скончались, а Наташины сыновья выросли и больше  не  нуждаются  в
постоянной опеке бабушки-соседки. Если ей понравится  у  сына,  она  захочет
приехать еще раз, и тогда появятся смысл и цель: нужно обязательно дожить до
следующей поездки, при этом если  уж  не  укрепить,  то  хотя  бы  сохранить
здоровье. На память тут  же  пришел  виденный  когда-то  фильм  "Это  мы  не
проходили", где школьница, страдающая тяжелым заболеванием, должна  лечь  на
операцию, которая в девяноста процентах случаев заканчивается  благополучно.
Девочка же все время думает о тех десяти  процентах,  которые  заканчиваются
иначе, а врач заявляет, что при таком настрое делать операцию нельзя, потому
что у больного должна быть жесткая установка на выживание, иначе  ничего  не
получится. И тогда одноклассник больной девочки везет ее в горы.  Они  целый
день проводят вдвоем, среди тишины и снежной белизны,  и  девочка  понимает,
что обязательно должна выжить, поправиться  и  снова  пережить  те  яркие  и
восторженные чувства, которые испытала здесь. Она больше не думала о  черных
десяти процентах. Может быть, и с Бэллой Львовной так получится.
   Двадцать пятого мая, в день рождения Иринки, Наташа нашла  приготовленный
Бэллой Львовной подарок и  вручила  от  имени  соседки  виновнице  торжества
одновременно  со  своим  подарком.  Двадцать  шестого  июня  она  не  забыла
позвонить Соломону Израилевичу, дяде Моне, и поздравить его. Наташа  звонила
в Нью-Йорк каждую неделю и с удовлетворением слушала бодрый и веселый  голос
Бэллы Львовны, уверявшей, что ей здесь очень хорошо, просто  отлично,  Марик
работает целыми днями, но невестка Танечка уделяет ей много внимания и очень
о ней заботится. Внуки, конечно, дома не сидят, у них каникулы, они резвятся
в обществе своих сверстников, куда-то все время уезжают большими компаниями,
по-русски говорят плохо и с заметным акцентом, но все понимают. Они чудесные
дети, и Марик с Танечкой по праву ими гордятся.
   В начале августа, недели за две до возвращения, голос Бэллы Львовны,  как
показалось Наташе, немного погрустнел и словно бы потускнел. Наверное, ей не
хотелось расставаться с сыном и его семьей.  А  спустя  еще  несколько  дней
раздался звонок от Марика. Бэлла Львовна скоропостижно скончалась в одной из
Нью-Йоркских больниц, куда ее доставили врачи "Скорой помощи". Она уже  дней
десять плохо себя чувствовала, но специально скрывала это от  Наташи,  чтобы
не пугать и не расстраивать.
   - Я похороню маму здесь, - сказал Марик