течение  часа
пали тысяча пятьсот человек. Кажется, стены и  сейчас  готовы  принять  бой.
Тридцать восемь бойниц, пробитых в них англичанами  на  разной  высоте,  еще
уцелели.  Против  шестнадцатой  бойницы  находятся  две  могилы  англичан  с
надгробными гранитными плитами. Бойницы есть лишь в южной стене, на  которую
были брошены главные силы. Снаружи стена  скрыта  высокой  живой  изгородью.
Французы, наступая, предполагали, что им придется брать приступом  изгородь,
а наткнулись на стену, на препятствие и на засаду - на  английскую  гвардию,
на тридцать восемь орудий, паливших одновременно, на ураган ядер и  пуль,  и
бригада Суа была разгромлена. Так началась битва при Ватерлоо.
     Однако фруктовый сад был взят. Лестниц не было, французы карабкались на
стены, цепляясь ногтями. Под деревьями завязался рукопашный бой.  Вся  трава
кругом обагрилась  кровью.  Батальон  Нассау  в  семьсот  человек  был  весь
уничтожен.  Наружная  сторона  стены,  против  которой  стояли  две  батареи
Келлермана, вся изрыта картечью.
     Но и этот фруктовый сад, как всякий  сад,  не  остается  безучастным  к
приходу весны. И здесь распускаются  лютики  и  маргаритки,  растет  высокая
трава, пасутся рабочие лошади; протянутые между деревьями веревки с сохнущим
бельем заставляют прохожих пригибаться; ступаешь по этой целине, и нога то и
дело попадает в кротовые норы. В густой траве можно разглядеть сваленный,  с
вывороченными корнями, зеленеющий ствол дерева. К нему прислонился,  умирая,
майор Блакман. Под высоким соседним  деревом  пал  немецкий  генерал  Дюпла,
француз по происхождению, эмигрировавший с семьей из  Франции  после  отмены
Нантского эдикта. Совсем рядом склонилась старая, больная яблоня с  повязкой
из соломы и глины. Почти все яблони пригнулись к земле от старости.  Нет  ни
одной, в которой не засела бы ружейная или картечная пуля.  Этот  сад  полон
сухостоя. Среди ветвей летают  вороны;  вдали  виднеется  роща,  где  цветет
множество фиалок.
     Здесь убит Бодюэн, ранен Фуа, здесь были  пожар,  резня,  бойня,  здесь
бурлил поток английской, немецкой и французской крови; здесь колодец, битком
набитый трупами; здесь уничтожены полк Нассау и  полк  Брауншвейгский,  убит
Дюпла, убит  Блакман,  искалечена  английская  гвардия,  погублены  двадцать
французских батальонов из сорока, составлявших корпус Рейля, в одних  только
развалинах   замка   Гугомон   изрублены   саблями,   искрошены,   задушены,
расстреляны, сожжены три тысячи человек, - и все это лишь  для  того,  чтобы
ныне какой-нибудь крестьянин мог сказать путешественнику: "Сударь, дайте мне
три франка! Если хотите, я расскажу вам, как было дело при Ватерлоо".


Глава третья. 18 ИЮНЯ 1815 ГОДА



     Возвратимся назад - это право каждого повествователя - и перенесемся  в
1815 год и даже несколько ранее того времени, с которого начинаются события,
рассказанные в первой части этой книги.
     Если бы в ночь с 17 на 18 июня 1815  года  не  шел  дождь,  то  будущее
Европы было бы иным. Несколько лишних капель воды сломили  Наполеона.  Чтобы
Ватерлоо послужило концом Аустерлица, провидению оказался  нужным  небольшой
дождь; достаточно было тучи, пронесшейся  по  небу,  вопреки  этому  времени
года, чтобы вызвать крушение целого мира.
     Битва при Ватерлоо могла начаться лишь в половине двенадцатого,  и  это
дало возможность Блюхеру прибыть вовремя. Почему? Потому что земля  размокла
и надо было переждать, пока дороги обсохнут, чтобы подвезти артиллерию.
     Наполеон был артиллерийским офицером, он  и  сам  это  чувствовал.  Вся
сущность этого изумительного полководца сказалась в одной фразе его  доклада
Директории по поводу Абукира- "Такое-то из наших ядер убило шесть  человек".
Все его военные планы были рассчитаны на артиллерию. Стянуть  в  назначенное
место всю артиллерию - вот  что  было  для  него  ключом  победы.  Стратегию
вражеского генерала он рассматривал как крепость и  пробивал  в  ней  брешь.
Слабые места подавлял картечью,  завязывал  сражения  и  разрешал  их  исход
пушкой. Его гений - гений точного прицела. Рассекать каре, распылять  полки,
разрывать строй, уничтожать и рассеивать плотные колонны  войск  -  вот  его
цель; разить непрестанно- это он доверил ядру.  Эта  устрашающая  система  в
союзе с гениальностью за пятнадцать лет сделала непобедимым мрачного мастера
ратного дела.
     18 июня 1815 года он тем более рассчитывал на артиллерию, что численное
ее превосходство было на его стороне. В распоряжении Веллингтона было  всего
лишь сто пятьдесят девять орудий, у Наполеона - двести сорок.
     Представьте себе, что земля была бы суха, артиллерия подошла бы вовремя
и битва могла бы начаться в шесть утра. Она была бы закончена к  двум  часам
дня, то есть за три часа до прибытия пруссаков.
     Велика ли доля вины Наполеона в том, что битва была проиграна? Можно ли
обвинять в кораблекрушении кормчего?
     Не осложнился ли явный упадок физических сил Наполеона  в  этот  период
упадком и его душевных сил? Не износились ли за двадцать лет войны клинок  и
ножны, не утомились ли его дух и тело? Не стал ли в полководце, как  это  ни
прискорбно, брать верх уже отслуживший воин? Одним словом, не угасал ли  уже
тогда этот гений, как полагали многие видные историки? Не  впадал  ли  он  в
неистовство лишь для того, чтобы скрыть от самого  себя  свое  бессилие?  Не
начинал ли колебаться в предчувствии неверного будущего, дуновения  которого
ощущал? Перестал ли - что  так  важно  для  главнокомандующего  -  сознавать
опасность? Не существует ли и для этих великих людей  реальности,  для  этих
гигантов  действия  возраст,  когда  их  гений  становится  близоруким?  Над
совершенными гениями старость не имеет власти; для Данте,  для  Микеланджело
стареть - значило расти; неужели же для Аннибала и  Наполеона  это  означало
увядать? Не утратил ли Наполеон чувство победы? Не дошел ли он до того,  что
не распознавал подводных скал, не угадывал  западни,  не  видел  осыпающихся
краев бездны? Не лишился ли он дара предвидения катастрофы? Неужели он, кому
когда-то были ведомы все пути к  славе  и  кто  с  высоты  своей  сверкающей
колесницы перстом владыки указывал на них, теперь, в  гибельном  ослеплении,
увлекал свои шумные, послушные легионы в бездну? Не овладело ли им  в  сорок
шесть лет полное безумие? Не превратился ли этот  подобный  титану  возничий
судьбы просто в беспримерного сорвиголову?
     Мы этого не думаем.
     Намеченный им план битвы был, по общему мнению, образцовым.  Ударить  в
лоб  союзным  войскам,  пробить  брешь   в   рядах   противника,   разрезать
неприятельское войско надвое, англичан оттеснить к Галю, пруссаков к Тонгру,
разъединить Веллингтона с Блюхером, овладеть плато Мон - Сен -Жан, захватить
Брюссель, сбросить немцев в Рейн, а англичан в море - вот что для  Наполеона
представляла собой  эта  битва.  Дальнейший  образ  действий  подсказало  бы
будущее.
     Мы, конечно, не собираемся излагать здесь  историю  Ватерлоо;  одно  из
основных действий рассказываемой  нами  драмы  связано  с  этой  битвой,  но
история самой битвы не является предметом нашего повествования;  к  тому  же
она описана, и описана мастерски, Наполеоном - с одной точки зрения, и целой
плеядой историков {Вальтером Скоттом, Ламартином, Волабелем, Шарасом,  Кине,
Тьером (Прим. авт.).} - с другой. Что же касается нас, то  мы,  предоставляя
историкам спорить между собою, останемся лишь далеким  зрителем,  идущим  по
долине любознательным прохожим, который наклоняется над  землей,  удобренной
трупами, и принимает, быть может, видимость  за  реальность.  Мы  не  вправе
пренебречь во имя науки совокупностью фактов, в  которых,  несомненно,  есть
нечто иллюзорное; мы не обладаем ни военным опытом,  ни  знанием  стратегии,
которые могли бы оправдать ту или иную систему взглядов. Мы  полагаем  лишь,
что действия обоих полководцев в битве при Ватерлоо были подчинены сцеплению
случайностей. И если дело идет о роке - этом загадочном обвиняемом, - то  мы
судим его, как судит народ-этот простодушный судья.




Глава четвертая. А



     Тем, кто желает ясно  представить  себе  сражение  при  Ватерлоо,  надо
вообразить лежащую на земле громадную букву А. Левая сторона  этой  буквы  -
дорога на Нивель, правая - дорога на  Женап,  поперечная  черта  буквы  А  -
проложенная в ложбине дорога из Оэна в Брен - л'Алле. Верхняя точка буквы  А
- Мон-Сен-Жан, там находился Веллингтон; левая нижняя точка -  Гугомон,  там
стояли Рейль и Жером  Бонапарт;  правая  нижняя  точка  -  Бель-Альянс,  там
находился Наполеон. Немного ниже, где  поперечная  черта  пересекает  правую
сторону буквы А, расположен Ге - Сент. В центре поперечной  черты  находился
пункт, где был решен исход сражения. Именно там позднее и водрузили  льва  -
символ высокого героизма императорской гвардии.
     Треугольник в верхушке А, между двумя палочками и поперечной чертой,  -
это плато Мон-Сен-Жан. В борьбе за это плато и заключалось сражение.
     Фланги обеих армий тянулись вправо и влево от дорог на Женап и  Нивель.
Д'Эрлон стоял против Пиктона, Рейль - против Гиля.
     За вершиной буквы А, за плато Мон-Сен-Жан, находится Суанский лес.
     Что же касается равнины,  то  вообразите  себе  обширное  волнообразное
пространство, где каждый следующий вал встает над предыдущим, а  все  вместе
поднимаются к Мон-Сен-Жан, доходя до самого леса.
     Два неприятельских войска на поле битвы - это два  борца.  Это  схватка
врукопашную. Один старается повалить другого. Цепляются за все; любой куст -
опора, угол стены - защита; отсутствие самого жалкого домишки для  прикрытия
тыла заставляет иногда отступать целый полк. Впадина  в  долине,  неровность
почвы, кстати пробежавшая наперерез  тропинка,  лесок,  овраг  -  все  может
задержать шаг исполина,  именуемого  армией,  и  помешать  его  отступлению.
Покинувший поле битвы побежден. Вот откуда вытекает обязанность командующего
всматриваться в каждую группу деревьев, проверять каждый холмик.
     Оба полководца тщательно изучили равнину Мон  Сен-Жан,  ныне  именуемую
равниной   Ватерлоо.   За   год   до   этого   ее   исследовал   с    мудрой
предусмотрительностью  на  случай  большого  сражения  Веллингтон.  В   этой
местности и в этом бою лучшие условия оказались у Веллингтона,  худшие  -  у
Наполеона. Английская армия находилась наверху, французская внизу.
     Вряд ли стоит изображать здесь Наполеона утром 18 июня  1815  года,  на
коне, с подзорной трубой в руках, на возвышенности Россом. Его облик  и  так
всем давно известен. Спокойный профиль  под  форменной  шапочкой  Бриеннской
школы, зеленый мундир, белые отвороты, скрывающие  орденскую  звезду,  серый
редингот, скрывающий  эполеты,  кончик  красной  орденской  ленты  в  вырезе
жилета, лосины, белый конь под алым бархатным чепраком.  по  углам  которого
вышиты буква N с короной и орлы, на шелковых чулках  ботфорты  для  верховой
езды, серебряные шпоры, шпага Маренго, - весь образ этого последнего Цезаря,
превозносимого одними и осуждаемого другими, еще стоит у всех перед глазами.
     Долгое время образ этот был окружен ореолом,  что  являлось  следствием
легендарного помрачения умов, вызываемого  блеском  славы  многих  героев  и
затмевающего на тот или иной срок истину; но  в  настоящее  время  вместе  с
историей наступает и прояснение.
     Ясность истории неумолима. История таит в себе  странное,  божественное
свойство: будучи сама светом и именно в силу того, что она свет, она бросает
тень туда, где до этого видели сияние. Одного человека она превращает в  два
различных призрака, один нападает на другого,  вершит  над  ним  правосудие,
мрачные черты деспота сталкиваются с обаянием полководца  Это  дает  народам
более правильное мерило при решающей  оценке.  Опозоренный  Вавилон  умаляет
славу  Александра,  порабощенный  Рим  умаляет  славу  Цезаря,   разрушенный
Иерусалим умаляет славу Тита. Тирания  переживает  тирана.  Горе  тому,  кто
позади себя оставил мрак, воплощенный в своем образе!


Глава пятая. QUID OBSCURUM {x} СРАЖЕНИЙ



     {* Темная сторона (лат.).}

     Всем хорошо известен первый этап этого сражения.  Начало  неустойчивое,
неясное, нерешительное, угрожающее для обеих армий,  но  для  англичан  -  в
большей степени, чем для французов.
     Всю ночь шел дождь. Земля была размыта ливнем. В углублениях, словно  в
бассейнах, скопилась вода; в некоторых  местах  вода  заливала  оси  обозных
повозок; с подпруг лошадей капала жидкая грязь. Если бы  колосья  пшеницы  и
ржи,  примятые  потоком  движущихся  повозок,  не  заполнили  выбоин  и   не
образовали бы своего рода настил под колесами, то всякое движение,  особенно
в узких долинах со стороны Папелота, оказалось бы невозможным.

     Сражение  началось  поздно.  Наполеон,  как  мы  уже   говорили,   имел
обыкновение сосредоточивать в своих руках всю артиллерию, целясь, словно  из
пистолета, то в одно, то в другое место поля битвы; и  теперь  он  поджидал,
когда  батареи,  поставленные  на   колеса,   смогут   быстро   и   свободно
передвигаться; для этого необходимо было выглянуть солнцу и обсушить  землю.
Но солнце не выглянуло. Под Аустерлицем оно встретило его по-другому!  Когда
раздался первый пушечный залп,  английский  генерал  Кольвиль,  взглянув  на
часы, отметил, что было тридцать пять минут двенадцатого.
     Нападение левого французского фланга на  Гугомон,  более  ожесточенное,
быть может, чем того желал сам  император,  открыло  сражение.  Одновременно
Наполеон атаковал центр, бросив бригаду Кио на  Ге  -  Сент,  а  Ней  двинул
правый французский фланг против левого английского, имевшего у себя  в  тылу
Папелот.
     Атака на Гугомон  была  до  некоторой  степени  ложной.  Заманить  туда
Веллингтона и заставить его отклониться влево - таков  был  план  Наполеона.
План  этот  удался  бы,  если  бы  четыре  роты  английских   гвардейцев   и
мужественные бельгийцы дивизии  Перпонше  не  стояли  так  твердо  на  своих
позициях, благодаря чему Веллингтон, вместо того чтобы стянуть туда основные
силы своих  войск,  послал  им  для  подкрепления  всего  лишь  четыре  роты
английских гвардейцев и один брауншвейгский батальон.
     Атака правого французского крыла  на  Папелот  имела  целью  опрокинуть
левое английское крыло, отрезать путь  на  Брюссель,  загородить  дорогу  на
случай появления пруссаков, захватить Мон - Сен- Жан, оттеснить  Веллингтона
к Гугомону, оттуда к Брен - л'Алле, оттуда к Галю, - ничего  не  могло  быть
яснее этого плана. За исключением некоторых несчастных  случайностей,  атака
удалась. Папелот был отбит, Ге - Сент взят приступом.
     Отметим следующую подробность.  В  английской  пехоте,  в  частности  в
бригаде  Кемпта,   было   много   новобранцев.   Молодые   солдаты   яростно
сопротивлялись  нашим  грозным  пехотинцам;  отсутствие   опыта   восполняла
неустрашимость;  особенно  блестяще   проявили   они   себя   как   стрелки;
солдат-стрелок, предоставленный отчасти  собственной  инициативе,  является,
так сказать, сам  себе  генералом;  новобранцы  выказали  чисто  французскую
сообразительность   и   боевой   пыл.   Новички,   пехотинцы   сражались   с
воодушевлением. Это не понравилось Веллингтону.
     После взятия Ге - Сента исход битвы стал сомнительным.
     В этом дне от двенадцати до  четырех  часов  есть  неясный  промежуток;
средина этой битвы почти неуловима  и  напоминает  мрачный  хаос  рукопашной
схватки. Вдруг наступают сумерки. В тумане виднеется какая-то зыбь, какое-то
причудливое марево: части военного снаряжения того времени, ныне  почти  уже
не встречающиеся, высокие меховые шапки, ташки  кавалеристов,  перекрещенные
на груди ремни, сумки для гранат, доломаны гусар, красные сапоги с  набором,
тяжелые кивера, украшенные витым шнуром, почти  черная  пехота  Брауншвейга,
смешавшаяся с ярко-красной английской, у солдат которой вместо  эполет  были
толстые белые валики вокруг проймы рукавов, легкая ганноверская кавалерия  в
удлиненных кожаных касках с медными полосками и султанами из рыжего конского
волоса, шотландцы с голыми коленями и  в  клетчатых  пледах,  высокие  белые
гетры наших гренадер, - все это представляется как отдельные картины, но  не
как ряды войск, построенные по правилам стратегии,  и  представляет  интерес
для Сальватора Розы, но не для Грибоваля.
     Во всякой битве есть что-то общее с бурей. Quid obscurum, quid divinum!
{Нечто  темное,  нечто  божественное  (лат.).}.  Каждый  историк   различает
несколько поразивших его в схватке черт. Каким бы ни был расчет полководцев,
при столкновении вооруженных  масс  неизбежны  бесчисленные  отступления  от
первоначального замысла; приведенные  в  действие  планы  обоих  полководцев
вклиниваются один в другой и искажают друг друга. На поле боя вот это  место
пожирает большее количество сражающихся, чем вон  то:  как  рыхлый  грунт  -
здесь быстрее, а там медленнее  -  поглощает  льющуюся  на  него  воду.  Это
вынуждает бросать туда  больше  солдат,  чем  предполагалось.  Эти  издержки
предвидеть нельзя.
     Линия расположения войск колышется и извивается, словно нить; бесцельно
проливаются потоки крови; фронт колеблется; выбывающие или прибывающие полки
образуют в нем заливы или мысы; людские рифы непрерывно  перемещаются;  там,
где только что была пехота,  появляется  артиллерия;  туда,  где  находилась
артиллерия, примчалась кавалерия. Батальоны - словно  дымки:  только  сейчас
здесь  было  что-то,  теперь  ищите  -  его  уже  нет.  Просветы   в   рядах
передвигаются; черные валы налетают и откатываются.  Какой-то  кладбищенский
ветер гонит, отбрасывает, вздувает и рассеивает трагические  скопища  людей.
Что  такое  рукопашная  схватка?  -  Колебание.  Устойчивость  математически
точного плана отражает минуту, а не  целый  день.  Чтобы  изобразить  битву,
нужен один из тех могучих художников, кисти которых был  бы  послушен  хаос,
Рембрандт напишет ее лучше Вандермелена, ибо Вандермелен, точный в  полдень,
лжет в три часа пополудни.  Геометрия  обманывает,  только  ураган  правдив.
Это-то и дает  право  Фолару  противоречить  Полибию.  Добавим,  что  всегда
наступает минута, когда битва словно мельчает, переходя в стычку, дробится и
разделяется  на  множество  мелких  фактов,  которые,  по  выражению  самого
Наполеона, "относятся скорее к биографии полков, чем  к  истории  армий".  В
таком случае историк имеет неоспоримое право на краткое общее изложение.  Он
может  схватить  лишь  основы   контура   борьбы,   и   ни   одному   самому
добросовестному повествователю не дано запечатлеть полностью  облик  грозной
тучи, имя которой - битва.
     Замечание это, справедливое по отношению ко  всем  великим  вооруженным
столкновениям, особенно применимо к Ватерлоо.
     Но все-таки после полудня исход битвы начал определяться.


Глава шестая. ЧЕТЫРЕ ЧАСА ПОПОЛУДНИ



     К четырем часам  положение  английской  армии  стало  серьезным.  Принц
Оранский командовал центром, Гиль - правым крылом, Пиктон  -  левым.  Смелый
принц  Оранский,  вне  себя,  кричал  бельгийцам  и   голландцам:   "Нассау!
Брауншвейг! Ни шагу назад!" Уже ослабевший Гиль стал под защиту Веллингтона.
Его сразила пуля, попавшая ему в голову. Пиктон был убит в ту самую  минуту,
когда англичане захватили  у  французов  знамя  105-го  линейного  полка.  У
Веллингтона в этой битве были две точки опоры: Гугомон и Ге - Сент;  Гугомон
еще держался, но весь  пылал;  Ге  -  Сент  был  взят.  От  защищавшего  его
немецкого батальона осталось в живых сорок два  человека;  все  офицеры,  за
исключением пяти, были убиты или захвачены в плен.  Три  тысячи  сражавшихся
перебили друг друга на этом молотильном току.  Сержант  английской  гвардии,
лучший боксер своей страны, слывший среди товарищей  непобедимым,  был  убит
маленьким  французским  барабанщиком.  Беринг  был  вынужден  оставить  свои
по